Врата пряностей

– Теперь осторожнее.

Амир не распознал, говорит это Макун-кундж или Сибил-кундж.

– Их всего сотня.

Амир застонал:

– Послушайте, вы заблуждаетесь. Меня прислал сюда Файлан.

При этих словах шаги замерли. Видеть Амир не мог, но чувствовал, как взгляды стражей впились в него.

– Повтори, что ты сказал.

– Что меня прислал Файлан.

– Он сказал «Файлан», Сибил-кундж?

– Вроде как да. Думаешь, нужно у него спросить?

– Спросить о чем? – Амир набрался терпения.

Несколько секунд, пока висела тишина, он балансировал на краю ступени и чувствовал пустоту внизу и сырые стены вокруг, как если бы оказался в большой цилиндрической полости, просверленной вглубь горы.

– Какой он из себя? – спросил Макун-кундж.

– Какой он… – Брови Амира слегка поднялись над повязкой. – В смысле?

– Он всегда такой неуловимый, Сибил-кундж, не так ли? О, мы дождемся его ночного дежурства и будем делать маленькие ставки на то, что будет на нем надето. Он посмотрел на меня однажды, да. А на тебя – ни разу, Сибил-кундж. Ха! На тебя ни разу.

– Зато он со мной говорил, – парировал Сибил-кундж, помогая Амиру сойти со ступени.

Где-то наверху слышался еще вой ветра, врывающегося в открытый проем.

– Попросил у тебя трубку попользоваться, только и всего. Я там был. Он на тебя даже глаз не поднял.

Они тянули Амира все ниже, и каждый шаг порождал новую волну страха.

– И все же оказанная мне почесть выше твоей, – упирался Сибил-кундж. – По мне, голос ценнее глаз. Это более… личное.

– Глаза не лгут. А рот может. И врет.

– Уста способны раскрыть глубину человеческого сердца. Глаза же…

Амир, с трепетом в душе опуская ногу на очередную ступень, покашлял, чтобы прервать болтовню этой парочки.

– Вы обмолвились, что прошло четыре тысячи сто двенадцать лет. С чего именно?

Снова пауза.

– Ну, с того момента, как мы схватили того, первого, – сказал наконец Сибил-кундж. – Да, того, другого. Он приходил и уходил, но нам приказали не трогать ни его, ни таких, как он. Впрочем, мы бы и так его не поймали, даже если бы захотели. Он всегда… пугал нас.

Голоса их эхом разносились в пустом пространстве. Набравшись храбрости, Амир задал более прямой вопрос:

– Вы имеете в виду, что пробыли тут так долго?

Ответ страшил Амира. От невероятности происходящего сосало под ложечкой. Пот просачивался из-под повязки и сбегал по щекам. Четыре тысячи лет? Что это за место? Кто эти люди? Куда занесла его собственная опрометчивость?

Макун-кундж сжал Амиру плечо:

– Что ты хочешь сказать своим «так долго»? Стариком решил меня обозвать?

Амир замялся, отнеся вопрос к разряду той лишенной смысла реальности, в которой ему приходилось пребывать уже несколько часов. Если ему нужны ответы, следует проявлять большее уважение ко всему, что пугает его сейчас. Страх перед веками вполне можно преодолеть.

– Нет, ни в коем случае. Просто любопытно.

Чем глубже они опускались, тем более спертым становился воздух. Если это и есть Иллинди, то он не впечатлен. Амир уже чувствовал себя обманутым, все его размышления оказались не дороже кучки дерьма. Сибил-кунджа и Макун-кунджа не интересовало, похоже, ничего, кроме того, какие у Файлана были бицепсы и усы, и Амиру удалось завладеть их вниманием, только когда дело дошло до описания боя на лестнице в халморском дворце.

– Кто бы сомневался, – воскликнули стражи в унисон. – Он самих юирсена обучает. Файлан – это тень, сила природы, которой ничто не способно противостоять или причинить вред. Он изваян из металла, отлит, как молот, в чреве глубоких пещер, и, если уж он что решил, никто его не остановит.

– На самом деле он…

Слово «убит» уже готово было сорваться у Амира с языка, но он вовремя спохватился. Пожалуй, с этим можно обождать.

– Вот-вот, он на самом деле воин, – пробормотал молодой человек вместо этого, решив побыть укрывателем правды, хранителем тайн.

Ему вспомнилось предупреждение Файлана, что юирсена приведены в готовность. Файлан обучал их, и если увиденное Амиром у стен дворца Халморы свидетельствовало о качествах этого бойца, то страшно представить, что способна сотворить целая армия ему подобных. Карим-бхай рассказывал про армии: про тысячи солдат, выступающих против другого войска с одной-единственной целью – убивать. При этой мысли волна беспокойства захлестнула Амира. Этого ли ждут восемь королевств? Это ли цена секрета олума?

Вновь Амиром овладело неприятное ощущение, что он стал участником событий, смысла которых толком не понимает. А может, и не должен понимать. Это не его проблема. Им руководила лишь настойчивая просьба незнакомца, лучик надежды, прорезавшийся после того, как он потерял все в окруженном лесом зале Халморы, а также всепоглощающее стремление не попасть в лапы Хасмина.

Более того, где-то неподалеку находится Яд, и Амир не упустит свой шанс. У него есть три дня, чтобы вернуться в Ралуху, напомнил он себе. Через три дня Кабиру предстоит выйти на службу.

В какой-то миг Амир сделал шаг, ожидая найти следующую ступень, но обнаружил, что пол ровный. Они достигли дна. Амир попытался было отыскать какую-то опору, но со стоном вспомнил, что у него связаны руки.

Спереди донесся какой-то скрежет. Звук ломающихся веток, передвигаемых камней. Окутанный кромешной тьмой, он ловил любой шум.

Двое стражей повели его по усеянной камнями тропе через то, что должно было являться сердцем горы. Спустя какое-то время жара усилилась. Неприятное ощущение зашевелилось внутри у Амира, ком подкатил к горлу.

– Так я, получается, преступник? – спросил он, подавляя позыв к рвоте.

Стражи ответили не сразу.

– Мы пока не уверены в сущности твоего преступления. Кресла выжмут из тебя правду, не сомневайся. Но вынуждены признать, ты другой. Утверждаешь, будто знаком с Файланом, и одного этого довольно, чтобы призадуматься. Ты что скажешь, Сибил-кундж?

– Но по виду и по ухваткам он пройдоха. Может, и нам следует быть ими, Макун-кундж? Пройдохами. Чтобы на нас обратился взгляд Файлана.

Амир покачал головой. Неужели беседа между двумя этими бессмертными чудаками неизменно сводится к Файлану?

– Может быть, ради моего знакомства с Файланом вы хотя бы развяжете мне руки? – спросил он. – Обещаю, что не убегу. Да я и не смог бы, даже если бы хотел.

Дыхание Сибил-кунджа коснулось затылка Амира. Казалось, прошла вечность, и руки молодого человека освободились от стягивающих их узлов. Он с облегчением выдохнул:

– Спасибо.

– Далеко не всем выказывают доверие, пришелец. Не забывай про это.

Они пошли дальше. Через некоторое время что-то заставило Амира остановиться. Земля затряслась, сначала слабо, потом все сильнее. Он слышал, как скрежещут камни, как осыпаются с потолка осадочные породы, где-то далеко слышался глухой топот. Коснувшись каменной стены, Амир уловил вибрацию горы. Били барабаны.

Где-то в пещере пропел рог.

Макун-кундж и Сибил-кундж, явно не обеспокоенные происходящим, вполголоса переговаривались между собой. Впрочем, подумалось Амиру, прожив четыре тысячи лет, многое перестанешь принимать близко к сердцу. Мысль, что эти двое провели тут четыре тысячи лет, продолжала смущать его. Четыре тысячелетия! А ему Карим-бхай в свои шестьдесят с лишним казался глубоким стариком.

Вслед за рогом послышались голоса. То был не разговор, но гул проговаривания слов хором. Оно доносилось издалека с неким оттенком ярости. Звуки шли откуда-то спереди и снизу.

Несколько минут спустя голоса дополнились топотом, производимым синхронным передвижением нескольких колонн. Амир слышал, как стучат по земле пики и грохочут каблуки. Кто-то выкрикивал приказы. Этот «кто-то» был не один.

Не в силах сдержаться, он пропустил Макун-кунджа и Сибил-кунджа на пару шагов вперед, приподнял повязку на глазах и огляделся.

У него отвисла челюсть.

Под узким мостом, на котором они стояли, заполняя всю огромную пещеру, располагался… отряд воинов такой численности, какой он и представить себе не мог. Так это и есть армия? Судя по рассказам Карим-бхая о войне, Амир представлял, что в ней должна участвовать куча народу. Несколько сотен человек, наверное.

Здесь, в этой полой горе, собралось по меньшей мере около тысячи мужчин и женщин. Тела их были в шафранового цвета доспехах и кольчугах, боевые рукавицы закрывали ладони, в руках они держали мечи, серпы и топоры, на головах красовались шлемы с эмблемами, а на ногах – сапоги. Им была свойственна пугающая дисциплина, обволакивающая покровом синхронности все их – натренированные – движения. Это от их шагов сотрясалась гора. Металл оружия блестел в причудливом свете пещеры, исходящем не от факелов или свечей, но лившемся откуда-то из-за стен, сквозь расселины и трещины, щели и дыры. Сочившийся свет был голубой и оранжевый и как-то ядовито мерцал, то усиливаясь, то слабея, словно пульсирующий кабошон.

К стенам пещеры жались звери, каких Амиру не доводилось прежде видеть. Они походили на собак, но были раз в пять крупнее любого из псов, виденных им в Чаше, с острыми клыками и истекающими слюной зубастыми пастями, на которых был написан неутолимый голод. Их приковали толстыми цепями к растущим из пола ледяным сосулькам, они отдыхали, сидя на задних лапах, тяжело поводя боками. Не те ли это шиповолки, о которых говорил Карим-бхай и которые водятся, по слухам, во Внешних землях? Одни из Бессмертных Сынов…

Амир сглотнул и отвел взгляд. Истории, всего лишь истории.

В исходящем из самих стен свете Амир смотрел, как юирсена из Иллинди упражняются, готовясь к войне, наполняя воздух топотом ног и боевыми кличами.

Никаких сомнений – это армия, обученная убивать.

– Их время близится, – произнес Макун-кундж пророческим тоном.

– Они сделают так, чтобы отцы и матери гордились ими. Ну и Уста, конечно, – добавил Сибил-кундж, державшийся на пару шагов впереди. – Не каждому поколению выпадает шанс принять участие в Чистке.

– В Чистке? – переспросил Амир.

У него стучали зубы, а давление в мочевом пузыре вызывало настоятельное желание опорожниться.

– Юирсена взращиваются с одной целью, нарушитель. И цель эта – сохранить нас такими, какие мы есть и какими хотим быть. Их учат истреблять.

– Истреблять кого? – У Амира ноги приросли к месту.

– Э-э… – протянул Макун-кундж, хлопнув в ладоши и подтолкнув Амира вперед. – Кресла более доходчиво ответят тебе на этот вопрос.

Не успел Амир открыть рот, как земля под ними закачалась и Макун-кундж, беспокоясь за Амира, обернулся.

– Ты обманщик! – вскричал он.

Амир забыл снова надвинуть на глаза повязку! Отвесив ему пощечину, Макун-кундж вернул платок на место. Остальную часть пути Амир жаловался редко, а больше размышлял о перспективах того ужаса, который сулит увиденное им для восьми королевств. Это то, чего Файлан не хотел, почему и умолял Амира отправиться в Иллинди и предотвратить развязку. Если Файлан желал помешать незнакомке при дворе Харини выболтать тайну олума, почему он так настаивал, что не нужно посылать армию с целью остановить ее?

В очередной раз пробелы в знаниях сбивали Амира с толку. Он бродил впотьмах.

Когда нога его снова ступила на грубо отесанный камень, он с облегчением выдохнул, поняв, что переход по узкому мосту закончился. Спустя какое-то время производимые юирсена звуки отдалились, а Амир, Макун-кундж и Сибил-кундж снова оказались в каком-то открытом пространстве. Вместо кромешной тьмы через повязку просвечивали оранжевые пятна факелов.

Ноздрей Амира коснулся запах свежего воздуха, а теплый ветер принес аромат деревьев и цветов. К этому времени ноги у него онемели, спина отваливалась, а в горле пересохло. Он опустился на четвереньки и пополз в темноту, нашел на склоне горы подходящую кучу камней и улегся на ней, массируя бедра и растирая поврежденное колено. Макун-кундж и Сибил-кундж стояли поблизости, позволяя ему немного отдохнуть.

Быть может, вся эта затея была ошибкой. Амир надеялся, что, отправляясь в неизвестность с посланием Файлана, будет вознагражден за храбрость, но вместо этого ему завязали глаза и повели на некое судилище, перед которым он предстанет в качестве обвиняемого. Чем эта судьба лучше заточения в Пирамиде по приказу Хасмина? Вышло так, что он угодил из огня да в полымя.

Он силился рассмотреть склон через повязку, воображая живые краски земли и неба, отгороженные от него плотным слоем ткани. Он сел, и постепенно до ушей его все более отчетливо стал доноситься стук копыт и грохот колес, а ноздрей коснулись незабываемые ароматы шафрана и мациса.

Колесница остановилась, надо полагать, у подножия горы. Кто-то спрыгнул с нее и подошел по склону к тому месту, где он лежал, обменялся несколькими словами с Макун-кунджем и Сибил-кунджем на языке, которого Амир не понимал. До него долетел пьянящий, медово-сладкий аромат с нотками чего-то острого, как если бы благоуханный ветер слился с объятиях с давним врагом.

Фигура приблизилась к нему, обрисовавшись третьей тенью, и склонилась рядом.

Когда лица коснулись ладони, Амир вздрогнул. Прикосновение было нежным, манящим. Руки пахли мускусом и медом, с глубокой ноткой муската. От лица исходил тонкий аромат алоэ, а от волос пахло шикакаем. Было в ладони еще нечто, чего он не мог определить словами. Память запнулась и захлопнулась. Вместо нее, как будто сам собой, открылся рот, угадавший, что пришел его час, и стал впитывать волшебную влагу, полившуюся ему по языку и далее в горло. Он глотал, пока не напился вдоволь.

– Идем, – произнес голос.

Донесшееся как сквозь сон слово подчинило его. Женский голос. Может, это и есть Мадира? Незнакомка поднесла к его носу платок, от которого исходил резкий запах опиума. Амир попытался было отстраниться, но другая ее рука крепко держала его затылок. Он почувствовал, как сознание медленно уплывает.

– Нам нужно получить много ответов, носитель, если ты хочешь остаться в Иллинди навсегда.

Это было последнее, что услышал Амир, прежде чем провалился во тьму.

Глава 8

Покажите мне дом с пустой банкой для специй, и я покажу вам джинна, преследующего дочь его обитателей.

Дух в каждом окне Жуткого города

Когда с глаз Амира сняли повязку, он проснулся и его ослепил яркий свет. Он обнаружил, что лежит, свернувшись калачиком, на полу. Пол этот был непривычно гладкий, недавно вымытый, с естественным землистым запахом. По краям из мраморного покрытия исходило серебристое свечение, как если бы кто-то посылал снизу лунные зайчики. Голова раскалывалась, поэтому молодой человек отложил решение этой загадки до будущих времен и опять провалился было в навеянный наркотический сон.

Прямо перед глазами у него замелькал яркий свет, мешая уснуть. Свет слепил. Источник его был не один – по меньшей мере четыре. Нет, дюжина. Сотня. Они были приклеены к мембране, идущей по кругу вдоль стены, словно опоясывающий комнату гигантский кушак. Бледный голубой свет лился из стеклянных глазков, обрамленных рубинами и топазами. Пространство между светильниками заполняли зеркала, поэтому, куда бы ни упал взгляд, Амир видел собственное отражение: нечесаные волосы и пустота в глазах. Не совсем так должен выглядеть человек, прибывший на подмогу.

Пещера, полная Яда, сказал Файлан. Но где она? Может, именно та, где тренируются юирсена?

Близ дверей – два силуэта в доспехах. Огни были у них за спиной, поэтому лиц не разобрать. В руках воины держали копье и меч. Над ними бугристые стены уходили вверх, образовывая свод, купол которого терялся во тьме. На миг Амиру показалось, что он угодил в дупло гигантского дерева.

Кашель. Гомон голосов, доносящийся спереди. И сверху.

– Встань, Амир из Ралухи. Ты находишься в зале Кресел.

Он с трудом поднялся. Кости трещали, сопротивляясь попытке. Ощущение было такое, что его дали пожевать корове, а потом попросили пробежаться. С усилием ему удалось запрокинуть голову и посмотреть на помост впереди: там из пола вырастали шесть каменных столбов, похожих на пальцы гигантской ненормальной ладони. На верхушке каждого виднелись в окружении расшитых портьер смутные силуэты. Тела и лица неизвестных прятались в тени, руки покоились на подушках и подлокотниках. Однако очертания фигуры в центре показались ему знакомыми. Мерещился аромат жимолости и мускуса.

Со стоном каменный столб сдвинулся вперед. Всего на шаг, едва заметно глазу, но молодой человек готов был поклясться, что видел это. Из тени выступила женщина, стали видны яркое платье и красно-лиловая юбка. Лодыжки ее были увиты лимонными листьями, на голове покоилась корона, полупрозрачная, словно из пены, скрывая частично уши. Глаза были темные, подведенные тушью, уста плотно сжаты, как если бы они размыкались лишь для обращения к особо избранным.

Амир бросил взгляд мимо женщины, стараясь рассмотреть остальные пять колонн и силуэты на них. Надо полагать, в их глазах он выглядел ничтожным созданием: едва способный держаться на ногах, с пересохшим горлом, с болью в каждом суставе тела, готового вот-вот рухнуть.

Его охватила досада на Карим-бхая, явно преувеличившего значение посланцев и переоценившего обращение с ними в других королевствах.

– Можно мне что-нибудь поесть? – спросил он и, не в силах терпеть больше свое унизительное состояние, добавил с сарказмом: – Миску биси беле бат[31], допустим?

Голос его заметался среди стен, приобретая оттенок угрозы. Амир старался не смотреть в зеркала, но они были тут повсюду, отражая его в ломаных и искаженных очертаниях, низводя до бесформенной фигуры.

– Ты уже ел, – изрекла женщина из тени.

Голос ее, как и в тот раз, обладал силой исцелять самые тяжкие недуги.

Амир озадаченно сдвинул брови:

– Не припомню, чтобы я ел.

– Мы кормили тебя, пока ты два дня лежал без сознания и день в бреду. Скажу пока, что испытываемый тобой голод – это всего лишь отсутствие ощущения сытости у тебя в голове. Обман чувств.

Сердце заколотилось у Амира в груди.

– Три дня?

Это означает, что… Кабир! Охваченный паникой, Амир подскочил:

– По… почему вы держали меня без сознания так долго?!

– Креслам необходимо было собраться без тебя и обсудить твое вторжение. Ты упускаешь из виду, что стал первым пришельцем в Иллинди за долгое-долгое время.

В голове у Амира бушевала буря. Все, о чем он мог думать, – это как Хасмин ведет Кабира через поля шафрана, навьючивает на него тюк с провизией, коробочками шафрана или банками с медом и отправляет через Врата…

От этой ужасной мысли его отвлекло бурчание в животе. Еще одна проблема, не меньше прочих: он несколько раз поел, сам того не сознавая. И что еще важнее, не зная, что съел.

Помедлив некоторое время, Амир решился спросить:

– Ты ведь Мадира, верно?

– Нет, – ответила она, и Амир пожалел о высказанной поспешно догадке. – Меня зовут Кашини, из Круга Листьев. Я служительница Иллинди, правлю вместо нашей блюстительницы престола, махарани Мадиры.

Блюстительницы престола?

– А где Мадира? Фай… Файлан велел, чтобы я не говорил ни с кем, кроме нее.

Намек на недовольство рябью пробежал по остальным силуэтам. Шепот лезвием серпа полоснул темный воздух между колоннами. Кашини со вздохом посмотрела по сторонам, на своих возвышенных спутников, потом снова вперила взгляд в Амира.

– Она предательница, – процедила Кашини. – Она взяла олум и прошла через Врата пряностей в Халмору, угрожая раскрыть тайну его существования восьми королевствам. Именно за ней и выслали мы Файлана: чтобы привести назад или, если не получится, убить. Где Файлан?

Мысли табуном проносились в голове у Амира, сталкиваясь и разбегаясь, побитые и ушибленные, как пьяницы, вываливающиеся одновременно из дверей таверны.

Блюстительница престола!

– Но…

– Я приказала Файлану назвать имя Мадиры любому, кому можно доверять, чтобы принести сюда весть, если его постигнет неудача. Только тогда нам удалось бы отделить шпионов Мадиры от наших собственных. А шпионов у нее хватает – как в восьми королевствах, так и в Иллинди. Повторяю вопрос: где Файлан?

Амир сглотнул:

– Убит. Перед смертью он попросил меня отправиться в Иллинди.

Среди колонн повисла тишина. Амир неуютно переминался, ожидая вердикта Кресел. Быть может, теперь, когда он выступает как исполнитель воли умирающего, его позиция укрепится.

И еще нужно раздобыть Яд, напомнил он себе.

Кашини первой нарушила завет молчания:

– Это не так чтобы неожиданность. Мы приготовились к подобному развитию событий.

Амир не знал, какие меры ими приняты, и, более того, не имел желания выяснять. Он и так уже оказался по другую сторону здравого смысла и цеплялся за шанс вернуться к норме из последних сил, которые не желал растрачивать на людей, не считающих нужным даже смотреть на него.

Второй силуэт, справа от Кашини, устроился поудобнее и заговорил:

– На вид ему едва лет двадцать.

– В свои двадцать я выкидывал проделки почище этих, – произнесла со смешком третья фигура, на пьедестале слева и немного позади от Кашини.

Четвертая тень, через один пьедестал от Кашини слева, хмыкнула:

– Твои проделки, Мюниварей, носили характер академический. Не припоминаю, чтобы тебе хватило дерзости пройти через Врата пряностей вон из Иллинди.

– О, я мечтал об этом! Только мне не разрешали. Не стоит ставить мне это в вину, Шашульян. Кашини, поддержи меня! Как ты можешь просто сидеть и слушать этот вздор?

Раздался более мягкий, но слабый голос второй фигуры:

– Это смешно. Что мы вообще обсуждаем? Этого мальчишку следует немедленно отправить к нему на родину.

Амир закивал так энергично, что рисковал свернуть себе шею. Не эта ли женщина защищала его?

– Хо, – согласилось еще одно Кресло, и Амир не уловил даже, кто именно говорит.

Он ощутил движение, гомон обратился в еще большее мельтешение теней и качающихся голов. Слабый голос из-за Кашини продолжал настаивать:

– Он мог бы не передавать нам слова Файлана, однако пришел сюда. Если бы не это его решение, мы до сих пор блуждали бы в потемках. Кто-нибудь принял это в расчет? С нашей стороны это оскорбительно и нечестно. Кресла стоят за справедливость.

Амир видел, как Кашини поднесла ладонь к лицу и прикрыла глаза. Но остальные не унимались.

– Отослать его назад? Снабженного знанием про Иллинди? Это станет началом падения величайшего из королевств! Как будто Мадира и без того мало уже натворила.

– Ты погляди на него, Шашульян! Он же просто дитя.

– Алинджийя, дело не в возрасте, – огрызнулся Шашульян. – Торговля пряностями подвергается серьезному риску разбалансировки. Первый и единственный закон этой земли гласит, что в торговле должен незыблемо поддерживаться статус-кво. Стоит нам обнаружить себя, закон будет нарушен. Наша цель – вернуть Мадиру или даже убить ее, если придется. Так, чтобы никто не узнал. И вот теперь перед нами стоит еще один субъект, вполне способный пройти через Врата и заговорить. Клянусь дыханием гвоздики, нелепо уже то, что мы допускаем подобную возможность.

– Но мы ее допускаем. Если мы отправим его назад, кто поверит его рассказам? – парировала Алинджийя. – Он как неоперившийся птенец, его словам придадут не больше веса, чем мычанию пьяницы, который тащится по улице, забыв дорогу домой. Мало ли видели мы несчастных душ, которых пощадили юирсена? Их принимают за спятивших пророков, не более того.

– Как быть, если правда Мадиры начнет распространяться? Слова этого юнца окажутся подтверждением неясных слухов. Неужели ты не способна представить, как эта ситуация разрастается и обрушивается на нас? Прости, Алинджийя, но в этот раз мораль запрещает мне принимать участие в этих дебатах. Кресла были созданы, чтобы предотвращать подобные ситуации. Много веков мы таились в глубине, выжидая своего времени – прихода того неизбежного часа, когда кто-нибудь выдаст нашу тайну королевству. Годы молчания и темноты. И когда пришло наконец время исполнить вмененный нам долг, ты намерена проявить беспечность и нарушить основополагающие принципы деятельности Кресел? Я на такое не готов. И Кашини, как я ожидаю, тоже. Мальчишку нельзя отсылать назад.

Хихикающий мужской голос, принадлежащий некоему Мюниварею, призвал к вниманию, перебив Шашульяна.

– Кашини, предоставь это мне! Может, я сумею выудить из него кое-что, пока вы не решили бросить его Устам в гробу из перца. Если он действительно носитель пряностей, мне хотелось бы тщательно записать все, что он повидал и пережил.

Повисла такая кричащая тишина, что Амир впервые осознал факт наличия у теней глаз – узких пятен не такой черной тьмы, направленных на него. В этот жуткий момент он ощутил, как у него даже волосы на тыльной стороне ладоней встают дыбом.

Когда ему показалось, что хуже уже некуда, раздался пятый голос. Принадлежал он обладателю самой крупной тени, поодаль от Кашини. Тень пошевелилась, как зверь, потягивающийся после сна. Голос был мелодичный и звучный: