Полная версия
Климентина Чугункина
Оркестрион ужаса
1
– Добрый вечер! Прошу вас следовать за мной, – такими словами был встречен я, как только дверь особняка сэра Гэмпри Макуини распахнулась передо мной и слуга пропустил меня в ярко освещённую переднюю. Затем он аккуратно запер за мной входную дверь и пошёл чуть впереди, указывая путь.
Владелец этого обширного имения, к кому я нынче направлялся на деловую встречу, был известен как заядлый коллекционер всего, что имело отношение к механическому воспроизводству звука, а именно – граммофонных записей, восковых валиков, катушечных лент, музыкальных шкатулок и табакерок, всевозможных шарманок, механических самоиграющих музыкальных инструментов, музыкальных автоматов, роботов-органов. Сюда же можно было отнести уйму чего ещё. Будучи богатым, влиятельным и в меру независимым человеком он мог позволить себе посвящать всё свободное время хобби, не заботясь о средствах. Жил он в уединённом месте, поместье его занимало огромную территорию, а в доме его, как я слышал, был оборудован даже специальный концертный зал. Не просто помещение, где мог бы с удобством разместиться камерный оркестр, но самая настоящая высоченная зала с изогнутым потолком с лепниной, где находились лучшие или особенные экспонаты его страсти.
Мне хотелось бы походить среди таких сокровищ, оценить взглядом знатока некоторые изделия, о которых я только слышал, но с этим человеком я никогда намеренно встречи не искал. Сэр Гэмпри Макуини сам позвонил мне, вернее, кто-то из его людей от его имени, и меня попросили приехать к нему с тем, что он был готов предложить мне какую-то работу, которая, по словам этого посыльного, должна была меня заинтересовать. Я уже был занят двумя заказами, но мои клиенты не торопили меня по времени, так что у меня имелась возможность узнать, чего на этот раз такому важному и влиятельному заказчику захотелось от меня. С тем я и прибыл. Заодно исполнилась бы и моя мечта мельком взглянуть на знаменитую коллекцию. Тогда я мог бы с гордостью объявлять, что один из немногих, кто своими глазами видел её, а этим уж точно не могли похвастаться мои конкуренты, которых было немало. Я уже сделал себе имя собственным трудом и бывал польщён, когда среди прочих выбирали именно меня, а теперь ещё и этот факт мог бы повысить ещё больше мою репутацию человека, могущего добыть необходимый товар точно в срок, аккуратно и без излишней шумихи.
Но, к моему удивлению, слуга всё вёл и вёл меня за собой, мы с ним переходили из одной комнаты в другую, и все они были ярко освещены, но я так и не встретил ни малейшего намёка на интересы хозяина. Да, на пути мне попадалось много подлинных и интересных вещиц из разных частей света, но ничего из его музыкальных пристрастий. Я вспомнил, что сэр Гэмпри Макуини по большей части приобрёл всё это из вторых рук, скупая множество ценностей и находок как на официальных аукционах, так и на чёрном рынке. И самого его никак нельзя было назвать любителем постранствовать по миру. Едва ли когда он забирался дальше тех мест, что требовала его работа. Возможно просто, что своё истинное пристрастие он содержит в определённом месте, и не каждому предоставлена возможность лицезреть «его самоё».
Мы, должно быть, прошли уже дюжину комнат и как раз совершили изогнутый поворот в одно из крыльев этого здания, по стилю планировки напоминающего дворец, как слуга легонько стукнул в высокую дубовую дверь, а затем отворил её передо мной, пропуская вперёд. Как только я сделал шаг внутрь, дверь за мной бесшумно затворилась.
Это было небольшое помещение, нечто вроде библиотеки, потому что три стены были заняты полками с книгами, уставленными от пола до потолка. Здесь размещались и удобный широкий стол, и кожаные кресла, на одном из которых восседал сам хозяин особняка. Мужчине можно было дать лишь немногим за пятьдесят, он тщательно следил за своей внешностью, закутан был до самого подбородка в шёлковый халат серого цвета с изображением зелени бамбука, и только на руке его красовались массивные часы, а на пальцах отливали золотом перстни. Он вертел в руках зажжённую сигару, выпуская изо рта колечки дыма, воспаряющие плавно вверх, и весь его вид давал понять, что на данный момент он истинно наслаждается жизнью.
– Хорас ван Вимпль, – с расстановкой произнёс он моё имя глубоким голосом, – вы заставили себя ждать, опоздав на пятнадцать минут. Садитесь.
Он указал на кресло напротив себя и снова затянулся, не глядя в мою сторону.
– Прошу за это прощения. Ваш особняк не так просто найти.
Я всегда оставался вежлив со своими потенциальными клиентами, понимая, что в моих же интересах так себя вести, потому что в итоге я получаю от них немалые деньги. Меня не должно было касаться, нравится мне человек или нет (а Макуини не понравился мне с первого же взгляда), ведь к моим услугам прибегали совершенно разные типы, а потому я имел надлежащую привычку и сноровку в общении с разными личностями. Вдобавок на этот раз я в любой момент мог распрощаться и уйти. Однако его замечание было справедливым. Я действительно опоздал. Адрес-то мне сообщили, но никто не потрудился объяснить, как лучше всего добраться, а на карте это место было расположено почему-то не совсем верно.
Хозяина моё объяснение по-своему удовлетворило. Он только заметил:
– Ничего. Свой сегодняшний вечер я и так полностью освободил ради нашей встречи, – он снова выпустил три колечка, которые одно за другим потянулись вверх, потом прикрыл глаза, словно бы моё присутствие было для него неважным.
Но я тоже имел поистине удивительное терпение. В своей работе мне порой приходилось применять многочисленные уловки ради того, чтобы раздобыть только одно-единственное сведение. Я уже был здесь и хотел узнать, что мне собираются поручить. Особенно от одного из тех хозяев жизни, которые ни во что не ставят людей, работающих на них. Про себя я решил, что восемьдесят процентов во мне против того, чтобы я взялся за эту работу ещё до того, как услышу, что она собой представляет.
– Должно быть, вы гадаете сейчас, мистер Винкль, для чего я вас пригласил, ведь вы должны быть обо мне наслышаны. Или о моей коллекции, что более вероятно, – он хмыкнул.
Я проигнорировал, что он неправильно озвучил мою фамилию. И оставался бесстрастным, в молчании ожидая продолжения и отслеживая взглядом то, как дым рассеивается под потолком.
– Всё дело в том, что вас мне порекомендовали, – он снова прикрыл глаза, как если бы в этот момент раздумывал о чём-то ещё.
– Кто, если позволите узнать? – вежливо осведомился я.
– Один мой знакомый очень вас расхваливал. Кажется, вы раздобыли ему редкие экземпляры семейства фарфоровых окарин производства Франции второй половины восемнадцатого века.
Я сразу вспомнил заказчика. Работёнка была рядовой.
– Так что теперь вы поработаете на меня, – продолжил он. – Я хочу получить подлинник инструмента, который один способен воспроизвести мелодию из перфорированной органной книжицы под названием «Вариации на тему фантастической кантаты-экспромта №394» без указания авторства. Инструмент этот – оркестрион бельгийской фирмы Gebroeders Decap пятидесятого года выпуска. Вы что-нибудь слышали об этой вещи?
Гэмпри Макуини так и не выполз из своего расслабленного состояния, иначе непременно оценил бы моё оживление, которого мне скрыть не удалось. Пусть и сидя в кресле, всё же я весь напрягся. Я уже понял, чего ради меня наняли, но был не из тех, кто берётся за поиски того, не знаю чего, а этот оркестрион был вещью, известной более по легендам.
– Говорят, – заговорил я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, как и до того, – что в 1950 году фабрикой было изготовлено два абсолютно одинаковых внешне и по комплектации оркестриона. Одинаковых, но не почти. Один почти двадцать лет простоял в бельгийском кафе и служил развлечением для посетителей, другой, его копия, сразу отправился к частному лицу в Голландию. И этот человек не долго думая устроил в своём доме вечеринку. По слухам, автомат играл какие-то жуткие мелодии, от чего все посходили с ума. Вроде бы большая часть гостей покончила с собой на этом же приёме. После того, как вмешалась полиция, и инструмент, и ноты пропали. Всё это случилось семьдесят пять лет назад и успело обрасти уймой слухов, так что по мне – это выдумка. Сказочка из разряда фильма Ханса Баковича «Абсолютный конец света» или книжки «Аль-Азиф» безумного араба.
– Это не так. Я знаю, что говорю, потому что не берусь за то, в чём не смыслю, – Макуини в момент пробудился от своей неги и даже стал казаться слегка недовольным, как если бы его возмутило то, что ему не верят. – Конечно, тот вечер оброс слухами, тут вы правы. Но инструмент существует, как существуют и ноты. Владелец оркестриона хранил их у себя всю жизнь, так и не избавившись до конца от привязанности к этой жуткой вещи. Он был зависим от музыки, пусть только записанной на бумаге, без всякой возможности слушать её снова и снова. Он пытался уничтожить запись фантастической кантаты-экспромта перед смертью, но так и не смог. Мой человек сумел заполучить ноты прежде, чем имущество столетнего старца начали распродавать на торгах. Не верите мне? Что ж, я покажу вам их, как и брата-близнеца оркестриона. Вполне обычную вещь, к сожалению, интересную только своим причастием к этому делу. Он хорош как копия, чтобы иметь представление об оригинале.
Гэмпри Макуини с силой загасил сигару в пепельнице в виде отлитой из металла мордочки эгипана с позолоченными рожками и поднялся с места.
– Я продемонстрирую вам оркестрион, какой он есть, чтобы вы убедились собственными глазами, – он прикоснулся к стеллажу с книгами, и тот тотчас отъехал в сторону, открывая проём. Ещё один щелчок, и вспыхнул электрический свет. Хозяин поманил меня за собой.
– Даже если всё на самом деле происходило, – начал я, вступая в узкий, но короткий коридор и следуя тенью за спиной Макуини, – кто может знать, дошёл ли до наших дней инструмент? Ведь сохранить ноты проще простого – скатал в трубку и сунул куда-нибудь. А оркестрион – инструмент немаленький, обязательно привлечёт внимание или попортится, если не применять к нему должного ухода и хранения.
Не успел я это договорить, как хозяин толкнул дверь в конце коридора и вывел меня в большой зал. В то самое знаменитое помещение, в котором такая богатая акустика, где владелец бесчисленного множества занимательных вещиц предавался проигрыванию и прослушиванию своих любимых механических игрушек. Иной филармонический зал не обладал такими великолепными свойствами для распространения звука и задержки послезвучия.
– Оркестрион существует, потому что существуют ноты, и одно невозможно уничтожить без другого, – ответил он так, точно эта загадочная фраза всё объясняла.
В зале было установлено семь рядов с обитыми мягким красным бархатом креслами. В каждой боковой нише находилось по экземпляру: в глаза сразу бросились крайние граммофон и музыкальный автомат. Сцена тоже вся была заставлена во вкусе хозяина. Пришла на ум мысль: заряжает ли он все автоматы одновременно, наслаждаясь дикой какофонией механических звуков, или каждый день отдаёт предпочтение какому-нибудь конкретному инструменту, точно султан, выбирающий красавицу на ночь из своего гарема.
Гэмпри Макуини подвёл меня к третьей линии справа и вытянул указующий перст в театральном жесте. Глазам моим предстал большой шкаф красного цвета, представляющий механический музыкальный инструмент под названием оркестрион. Хозяин щёлкнул выключателем, и по всему его фасаду зажглись разноцветные лампочки.
– Как я надеюсь, что у меня появится его брат-близнец! – восторженным тоном начал он. – Инструменты в точности копируют друг друга, так что теперь вам известно, что предстоит отыскать. Рассмотрите же его хорошенько, чтобы запомнить, мистер Винкль. Итак, перед вами оркестрион, произведённый фирмой Decap. Дерево, металл, пластик, картон, сукно, кожа. Габариты 420×170×300 сантиметров. Выглядит как шкаф с пневмомеханизмом внутри, по принципу работы подобен органу и гармонике. При вбрасывании монеты приводится в действие и начинает звучать танцевальная музыка. Это у этого. Другой оркестрион способен перевести в звук только кантату. По крайней мере, именно она звучала в тот единственный вечер у Голландца. Иное мне не известно.
Здесь вы можете видеть трубы органного типа, два аккордеона, два саксофона плюс ударную установку из трёх барабанов, двух пар тарелок и четырёх темплеблоков. Я точно уверен, что во втором инструменте должно быть что-то ещё, но представления не имею, что именно. Это предстоит выяснить вам, если удастся. Здесь также имеется электромеханический привод, а в качестве источника звука – перфорированные органные книжки; в каждой содержится по одному музыкальному произведению. Звук извлекается с помощью нагнетания воздуха турбиной вентиляторного типа. Фасад также должен быть украшен иллюминацией из разноцветных лампочек. Несколько позже я передам вам папку с подробным описанием и некоторыми другими полезными сведениями, которые могут вам пригодиться для поисков. Специально для вас я собирал эти данные в свободное время, но меня самого не интересует ни изобретатель, ни автор, но только особый эффект, который должен ощущаться при проигрывании музыки, именно одной-единственной мелодии, для которой он и был предназначен. А теперь я проведу вас в свою фонотеку. Вы ведь хотите взглянуть и на неё тоже.
Даже если бы хотел, я бы не сделал ему удовольствия высказать это вслух. Но прежде чем последовать за хозяином, я бросил ещё один взгляд на оркестрион.
– Не трудитесь запоминать его образ. К папке приложены снимки.
Я покачал головой, досадуя, что этот человек способен видеть затылком. Он отключил питание лампочек на фасаде и центральное освещение, прежде чем мы покинули зал. Я с удовольствием задержался бы здесь ещё, если бы имелась такая возможность. Хотелось оценить и осмотреть несколько любопытных вещиц, что я заметил краешком глаза, но хозяин всё время напоминал, что я не гость здесь, а только ещё один из тех, кто прислуживает ему.
Мы не стали возвращаться тем же путём, что пришли. Пройдя вдоль рядов, я следом за Макуини углубился в среднюю нишу. Дверь бесшумно отъехала в сторону, и я оказался в его фонотеке. Эта комната чем-то напоминала собой библиотеку, только полки стеллажей теперь уже ломились от грампластинок, восковых валиков, перфорированных лент в бобинах, а ещё я заметил раздел с намагниченными катушечными лентами. На низком столике помещались фонограф и патефон, а также универсальный электрический проигрыватель. Розовая подсветка под потолком создавала ауру интимности. Снова хозяин нажал хитро устроенную кнопку, часть стеллажа отъехала в сторону и открыла моему взору небольшой сейф в потайной стенной нише. Я про себя подивился, что этот чудак хранит там ноты, пусть и единственный экземпляр в мире. У него было много чего, что стоило куда больше этой позабытой и мало кому известной вещи, вздумай кто его обокрасть, но он пожелал припрятать то, что считал настоящим сокровищем именно для себя. Наконец, он протянул мне органную книжицу, запечатлевшую содержимое кантаты. Чувствовалось, что он едва сдерживается, передавая её другому. Только настоящему безумцу могло прийти в голову завладеть подобным экземпляром. Человеку, зациклившемуся на всех этих механических игрушках.
Конечно, музыкальное произведение здесь был зашифровано в виде отверстий для машины, и даже взгляд опытного музыканта, легко читающего нотную литературу с листа, не смог бы здесь ничего разобрать. Зелёными чернилами сделанное легко читалось только заглавие: «Вариации на тему фантастической кантаты-экспромта №394» и никаких данных о том, кто автор сего опуса. Правая сторона листа была ловко подрезана. Я не был так хорошо знаком с подобными образцами музыкальной литературы, а потому и не мог с точностью утверждать, естественным ли порядком отмечен конец произведения, закончено ли оно или кто-то просто настолько аккуратно подрезал продолжение с окончанием. Бурые пятна также украшали эту сторону. Мне не хотелось думать, что они могли являться настоящей человеческой кровью, если действительно на том вечере семьдесят пять лет назад приключилось что-то ужасное, от чего люди посходили с ума.
Отметив всё это про себя, я вернул свиток владельцу со словами:
– А вы пытались прослушать это произведение на своём оркестрионе?
– Я не идиот, мистер Винкль, – его слова раздавались глухо, так как он с головой занырнул в сейф, убирая книжицу обратно. – Я испробовал «Вариации» почти на всех образцах своей коллекции и не услышал ни звука, выяснив только то, что данные ноты подходят лишь для одного-единственного инструмента. Как я уже сказал, ноты и оркестрион взаимосвязаны. Я мог бы попытаться при помощи специалиста расшифровать эту запись в развёрнутый вид на нормальном нотном стане, но предполагаю, что из этого тоже ничего путного не выйдет. Остаётся разыскать тот инструмент, для которого эти ноты и были предназначены изначально. Теперь вернёмся в мой кабинет, если не возражаете.
– Сэр, приглашая меня, вы должны были знать, что я не занимаюсь поисками незнаемо чего. И в основном моя специализация относится к инструментам классическим, салонного или камерного характера, – заговорил я ему в спину, когда мы тронулись в обратный путь. – Почему именно я?
– Вам следует знать, мистер Винкль, что прежде, чем приглашать в свой дом кого-либо, я стараюсь максимально узнать об этом человеке. А про вас я знаю, что если уж вы возьмётесь за дело, так выполните его до конца и без обмана.
Это прозвучало не как комплимент, но всё же я ощутил мгновенную гордость за то, что делаю.
– А я намерен повторить, – продолжал тем временем он, – эксперимент 14 декабря 1950 года. Я уверен, что после этого стану единственным обладателем абсолютного знания о музыке.
– Если только окажется, что инструмент-близнец и в самом деле существует, – добавил я про себя.
– И мне ничего не жалко ради этого полного знания. Сам я не привык заниматься поисками чего бы то ни было, но вы человек толковый, ловкий, умелый. И я больше чем уверен, что полмиллиона швейцарских франков вам ещё никто не предлагал. И это чистый заработок, не считая разнообразных расходов, включая дорожные – как ваши, так и моего нового «жильца». Деньги вы получите сразу, как оркестрион будет внесён под крышу моего дома.
Я по-прежнему не хотел браться за это дело. Но он был прав. Полмиллиона мне ещё ни разу не предлагали, а ведь в среде богачей было не впервой озвучивать сумму гонорара в виде чистого дохода лично для меня, не считая расходов. Самое большее, на что я когда-либо рассчитывал, было двести тысяч. Я тут же представил себе, как трачу эти полмиллиона на приобретение самой желанной вещи для себя. Полмиллиона как раз подошли бы для приобретения, установки и настройки небольшого деревянного духового органа с механической трактурой, который бы неплохо вписался в гостиной моего собственного небольшого домика. Может показаться странным, что я столько лет занимался приобретением музыкальных инструментов для других, но так и не сумел совершить желаемой покупки для самого себя. Однако я имел привычку частенько тратить больше дозволенной меры, а копить не умел вовсе. И вот мне разом предлагали ту сумму, которая и была мне необходима на осуществление моей главной мечты.
Хорошо, что остаток пути прошёл для меня в полумраке, и все сомнения на моём лице никто не мог бы отметить, особенно такой тип, как этот достопочтенный сэр. Большинство важных персон в принципе держать себя не умеют с теми, кто на них работает. Так что когда мы вернулись с ним в его кабинет, я уже всё обдумал и решил.
– Я не называю вам конкретные сроки, мистер Винкль, – заявил хозяин, глядя мне в лицо и закрывая потайной коридор, как только я ступил в кабинет-библиотеку, – но вы должны помнить о моём нетерпении. Это прозвучит странно даже для меня самого, но именно в ваших руках находится исполнение моей самой заветной мечты. Томас передаст вам папку перед тем, как вы будете уходить. Внутрь я вложил статью одного специалиста по акустическим воздействиям. Он пишет, как особые звуки могут влиять на людей. В пятидесятом году он побывал в Голландии. Простое совпадение? Возможно, но я бы посоветовал вам начать поиски с визита к нему. Этот человек ещё жив, да и живёт не слишком далеко. На этом позвольте откланяться. Мысль о близости к достижению абсолютного музыкального познания не позволяет мне больше уделять достаточно внимания вашей персоне. Буду с большим нетерпением ожидать нашей следующей встречи, мистер Винкль! Томас, проводи! – он повысил голос, и слуга, встретивший меня, объявился черед три секунды, словно всё это время преданно дожидался за дверью.
Прежде чем покинуть библиотеку, я бросил ещё один взгляд на сэра Макуини, но он уже грезил, и мысли его были устремлены далеко. Его последние слова несколько изменили моё к нему отношение, ведь, по сути, он оставался мечтателем, уносящимся в недоступные дали. Его хобби было неотделимой частью его самого, а ему приходилось поручать другим людям поиски новых экспонатов, и только деньги могли безопасно привести к нему новых «жильцов», к которым он относился лучше, чем к живым людям.
На улице за это время уже успело стемнеть. И, когда слуга выдворил меня наружу, я оказался в одиночестве и густом сумраке, с папкой под мышкой и новым обязательством, которым связал себя как-то подневольно и сумбурно. Впервые мне предстояло отыскать нечто маловероятное, находящееся незнаемо где, и не существовало ни малейших зацепок по началу поиска. Как и в момент моего прибытия, окна особняка сэра Гэмпри Макуини были ярко освещены. Вот в этом свете я и направился к своей машине, шебурша подошвами своих громоздких полуботинок по гравиевой дорожке.
2
После этой встречи я для себя решил, что приступлю к изучению материалов из принципа не ранее трёх дней, несмотря на то, что этот человек, пусть и не прямо, но просил меня поторопиться. У меня ведь были и иные обязательства, помимо его заказа. Но, пока я возвращался домой, во мне всё больше и больше разгорался интерес. Так, незаметно для самого себя, я поверил в существование фантастического и легендарного оркестриона. И уже поздно вечером взялся за просмотр той папки, что мне дали.
Первым делом я ещё раз взглянул на снимок музыкального инструмента: разноцветные лампочки, по красному фасаду тянущиеся, были зажжены, чтобы инструменты внутри инструмента можно было разглядеть во всей красе. Далее шёл лист с описанием во всех подробностях его фасада и указанием выходных данных фабрики-изготовителя. Но всё это касалось того инструмента, что уже был в коллекции сэра Гэмпри Макуини. Сбоку, там, где шло перечисление инструментов оркестриона, стояла приписка его собственной рукой (он ведь сообщил мне, что сам занимался составлением этого досье): «во втором инструменте должно присутствовать что-то ещё». Вероятно, это следовало понимать так, что в близнеца добавили дополнительный инструмент для достижения того самого эффекта, что так желал испытать на себе мой коллекционер.
Следующим шла в качестве документа копия газетной вырезки, датированная 15 декабря 1950 года. Голландским я не владел, и, вероятно, Макуини выяснил и это обстоятельство обо мне, потому что на обороте находился отпечатанный перевод. В заметке сообщалось о вечеринке вчерашнего дня, устроенного нерадивым хозяином (его имя названо не было) в честь приобретения музыкального автомата (ошибка сия означала, что для автора заметки, что музыкальный автомат, что оркестрион – всё едино), однако вечер очень быстро перешёл в отвратительную и разнузданную оргию. Из двадцати семи человек приглашённых двадцать сошли с ума и были незамедлительно отправлены на обследование и дальнейшее принудительное нахождение в доме умалишённых. И это не считая прислуги, которая тоже находилась в доме. О хозяине вечеринки сообщалось лишь, что он отправлен на комиссию, которая и определит степень его вменяемости за причинение вреда такому количеству человек.
Следующая заметка относилась к газете, изданной через три дня после этого события. Удалось расспросить двоих из семи владевших собой очевидцев. Оба утверждали, что потеряли контроль над своим разумом, испытывая приступы необъяснимой, но ужасающей паники. Они ничего не помнили и могли сказать лишь то, что были вынуждены постоянно прятаться от какой-то непостижимой угрозы. Им было постоянно страшно, так как они вдруг будто бы обрели способность видеть сквозь собственные веки, а внутреннее давление, казалось, распирало их глазные яблоки. Оба пребывали в ожидании чего-то ужасного, но чего именно – объяснить не могли. Далее шли собственные замечания журналиста. В шутливом тоне он намекал на то, что пирушка прошла слишком бурно, а проказник хозяин просто что-то подмешал в напитки гостей, не ожидая, что всё обойдётся такими последствиями.
