Надежда не просто умерла. Она обратилась в прах, обнажив чудовищную, бесчеловечную правду Оптимума. И в этом прахе сгинула не только вера Элины в спасение сына, но и последние остатки ее собственной человечности. Она сидела, глядя в пустоту, а над ее головой, ярко-желтый и обманчиво стабильный, светился нимб ее Спонсорского ОРЖ – памятник совершенной сделке и совершенному поражению. Рядом пульсировал красный 3.5% над Мишей – цифра-призрак, цифра-надгробие. А в ее разбитом сознании эхом звучали только холодные слова теневого прогноза: Ресурсозатратная единица. Коэффициент 0.87. Оптимальное решение: полная остановка ресурсных затрат. Мир сузился до этих слов. И в нем не осталось места ни для чего другого.
Глава 6: Трещина в Матрице
Кататония длилась неопределенное время. Минуты? Часы? Элина существовала в вакууме, где единственными ощущениями были монотонный гул вентиляции и прерывистый, хриплый звук дыхания Миши. Ее тело функционировало на автомате: вставало на работу, сортировало бесконечные потоки чужих отчаяний в прозрачной кабинке, возвращалось в клетку, глотало безвкусную пасту. Алексей смотрел на нее с растущим ужасом и беспомощностью. Он пытался говорить, но слова отскакивали от ледяной пустоты в ее глазах. Даже имплант, казалось, притих, регистрируя лишь плоскую линию глубокой депрессии и нулевой социальной активности. СКС застыл на отметке 1 – чисто технический показатель, что она еще дышит. Ее Спонсорский ОРЖ, взлетевший было к небесам, теперь медленно сползал вниз – без эмоциональной подпитки Пакет «Альтруист-Омега» терял свою ценность. Система, получив финальный, самый ценный кусок ее души – данные о полном крахе – постепенно теряла к ней интерес. Она стала… отработанным материалом. Как и Миша.
Разрушила эту ледяную скорлупу случайность. Мелочь. В Центре Обработки Потоков, во время обязательного пятиминутного «перерыва для оптимизации когнитивной функции» (когда всем работникам предписывалось смотреть на успокаивающие голограммы природы), Элина стояла у репликатора воды. Рядом, такой же серый призрак в комбинезоне Уровня 3, был Игорь. Немолодой, с вечно усталыми глазами и легким тремором рук – последствия старой производственной травмы, не дотянувшей до статуса «инвалидности, требующей повышенных затрат». Они редко обменивались словами, лишь кивками. Но сегодня, пока машина с гудением выдавала их порции обогащенной жидкости, он вдруг тихо, не глядя на нее, пробормотал:
«Видел вчера в Секторе Дельта… Ремонтники вскрывали панель. Провода старые, все в изоленте…» Он сделал глоток воды. Его голос был настолько тихим, что Элина едва расслышала сквозь гул зала. «Смеются, сволочи. Говорят, „держится на честном слове да на тех, кто умеет не генерировать лишнего“…»
Он замолчал резко, как будто споткнулся. Его глаза, обычно тусклые, метнулись по сторонам с животным страхом. Он осмотрел ближайшие камеры, датчики на потолке, словно проверяя, не зафиксировали ли микрофоны его шепота. Потом резко повернулся к Элине, и в его взгляде было что-то дикое, предупреждающее. Не сочувствие, а панический страх за себя. Он недвусмысленно посмотрел на ее имплант, затем снова в ее пустые глаза, и быстро, почти побежал прочь, сливаясь с потоком серых фигур, возвращавшихся к своим терминалам.
Не генерировать лишнего.
Слова повисли в воздухе, неожиданные, чужие. Они не вписывались в плоский ландшафт ее сознания. Они были… инородным телом. Как щебень, брошенный в гладкую поверхность льда.
Что-то дрогнуло внутри Элины. Не эмоция – рефлекс. Инстинкт. Как у животного, учуявшего запах воды в пустыне. Она не поняла смысла до конца, но уловила контекст страха. Того самого, животного страха, который она видела в глазах Алексея, но умноженного в десять раз. Страха, который был опаснее, чем ее собственная апатия. Потому что этот страх был живым. Он означал, что есть что-то, чего стоит бояться помимо Системы. Или из-за нее.
Она машинально вернулась к своему терминалу. Пальцы снова задвигались по сенсорной панели, сортируя запросы. «Не открывается дверь…» «Репликатор пахнет плесенью…» «СКС упал после уведомления…». Но теперь за этим потоком чужих жалоб она смутно видела лицо Игоря, его дико бегающие глаза, его немой крик предупреждения. Не генерировать лишнего. Что он имел в виду? Не генерировать данных? Как? Имплант фиксировал все: пульс, взгляд, микродвижения. Умеют не генерировать. Кто они?
Вопрос, крошечный и острый, как заноза, впился в ее оцепенение.
По дороге домой, в переполненном автобусе-капсуле, она впервые за долгие дни не просто смотрела в серое окно, а видела. Видела рекламные щиты, кричащие о повышении ОРЖ. Видела дронов, несущихся по строгим траекториям. Видела нимбы над головами – зеленые, желтые, редкие оранжевые. И везде – глаза. Пустые, усталые, покорные. Глаза «единиц».
Она вышла на своей остановке, автоматически следуя потоку. У входа в их жилую башню-улей, на гладкой стене рядом с терминалом доступа, висело цифровое объявление – стандартная сетка новостей Зоны и объявлений. Обычно Элина проходила мимо, не глядя. Сегодня что-то заставило ее замедлить шаг. Среди уведомлений о графике отключения воды и рекламы новых эмоциональных стабилизаторов мелькнуло что-то другое. Простое, текстовое, без голограмм:
УТЕРЯН ИМПЛАНТ.
ID-489-Влад-Бета.
Нашедшего просьба вернуть в Службу Социальной Идентификации Сектор Гамма.
ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРУЕТСЯ.
Объявление было обыденным. Но человек, стоявший перед ним, был необычным. Пожилой мужчина, в поношенном, но чистом комбинезоне УД-4 (еще ниже, чем у Элины). Он не просто смотрел на объявление. Он впился в него взглядом, полным такого немого, первобытного ужаса, что Элина невольно остановилась. Его руки дрожали. Его лицо было серым, покрытым каплями пота, несмотря на прохладный воздух. Он озирался так же дико, как до этого Игорь, его взгляд скакал по камерам, по прохожим, словно ища невидимых преследователей. Над его головой светился тускло-оранжевый нимб с цифрой 38% – низкий, тревожный, но не катастрофичный. Однако его страх был физическим, почти осязаемым. Страх не за рейтинг. Страх за жизнь.
ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРУЕТСЯ. Эти слова в устах Системы звучали как смертный приговор. Нашедшего – вознаградят. Потерявшего… Что ждет того, кто потерял имплант? Того, кто перестал быть идентифицируемой, контролируемой «единицей»? Того, кто, возможно, не генерировал?
Мужчина заметил ее взгляд. Их глаза встретились на долю секунды. В его – мелькнула паника, еще более сильная. Он резко дернулся, отвернулся и почти побежал прочь, затерявшись в толпе входящих в башню.
Элина осталась стоять перед объявлением. Гул автобусов, голоса людей, шум шагов – все это слилось в отдаленный фон. Внутри нее, сквозь ледяную пустоту, пробивалось что-то новое. Не надежда. Страх. Но не парализующий, как раньше. А острый, мобилизующий. Животный страх, смешанный с… любопытством? С диким, запретным вопросом.
Она медленно подняла руку и коснулась импланта под ключицей. Крошечный узелок был теплым, живым. Ее тюремщик. Ее идентификатор. Ее ошейник. Игорь боялся сказать лишнего. Этот старик боялся потерять чип. Умеют не генерировать.
В ее разбитом сознании, где еще час назад царила только ледяная пустота и цифра 0.87, возникла первая, едва различимая, трещина. Не мысль. Инстинкт. Глубинный, первобытный импульс, который не могла подавить даже Система.
Бежать.
Слово пронеслось в голове не как решение, а как вспышка. Яркая, ослепительная и тут же погасшая, оставив после себя лишь дрожь в коленях и внезапную липкую влагу на ладонях. Имплант под ключицей, будто почуяв аномалию, слабо вибрировал – предупреждение, вопрос.
Элина резко отдернула руку от импланта, как от раскаленного железа. Она огляделась – нет ли камер, не смотрит ли кто? Сердце колотилось где-то в горле. Она сделала шаг к двери башни, затем еще один, механически. Но внутри, сквозь все еще толстый слой льда отчаяния, уже зияла та самая трещина. Маленькая, но необратимая. Трещина в безупречной, бесчеловечной матрице Оптимума. И в эту трещину заглянуло что-то древнее и сильное – инстинкт свободы, пробудившийся от шепота испуганного человека и немого ужаса в глазах старика. Цена была немыслимой. Последствия – невообразимыми. Но впервые за долгое время Элина почувствовала нечто, не принадлежащее Системе. Свой собственный, дикий, неподконтрольный страх. И в этом страхе таилось зерно чего-то нового. Зерно возможности.
Глава 7: Решение
Пустота после краха надежды была не тишиной, а гулом. Гулом Системы в импланте, гулом вентиляции в клетке, гулом крови в ушах. Элина двигалась по привычным траекториям: работа, дом, проверка Миши. Но внутри была выжженная земля. Цифра 3.5% над сыном светилась теперь не надеждой, а жестокой насмешкой. Каждый его вдох, дававшийся с усилием, каждый приступ слабости, когда он не мог поднять голову от подушки, был молчаливым укором. Укором ее бессилию. Укором той цене, что она заплатила за ничего.
Алексей смотрел на нее с затаенной, звериной тревогой. Он видел, как ледяная скорлупа понемногу трескается, но не от тепла, а от внутреннего давления. От того самого щебня слов Игоря и немого ужаса старика у объявления. Он боялся этой перемены больше, чем ее апатии. Потому что в пустоте не было риска. А в этих редких искрах чего-то иного, мелькавших в ее глазах, когда она задумчиво касалась импланта или слишком пристально смотрела на старые коммуникационные панели в коридорах улья, он чуял бурю. Бурю, которая сметет их всех.
«Эля, – его голос прозвучал хрипло за ужином, вернее, за поглощением синтетической питательной массы. – Доктор Карина звонила. Через официальный канал. Говорит… состояние Миши стабильно тяжелое. Что… что нам надо подумать о…» Он не смог договорить. О «Комфорт-Базис» до конца. О логическом завершении.
Элина медленно подняла глаза от тарелки. Не на него. На Мишу. Мальчик силился есть, но ложка дрожала в его тонкой руке, каша капала обратно. Его лицо было восковым, глаза слишком большими в запавших глазницах. Он поймал ее взгляд и слабо улыбнулся. Улыбнулся ей, а не миру, не Системе. Улыбкой, в которой не было ни процента ООП, но была вся его хрупкая, упрямая жизнь.
В этот момент что-то внутри Элины сдвинулось с мертвой точки. Не громко. Не драматично. Как огромный валун, подтачиваемый годами, наконец отрывается от скалы и начинает неумолимое падение. В голове не было мыслей о «тени», о коэффициенте 0.87, о цинизме Оптимума. Было только это: лицо сына. Его слабая улыбка. Его борьба за каждый вдох сейчас. И осознание, что эта борьба обречена. Не по воле рока, а по холодному расчету машины, назвавшей его ресурсозатратной единицей.
Она встала. Движение было резким, неожиданным. Алексей вздрогнул. Элина подошла к Мише, взяла у него ложку. Ее руки не дрожали. Напротив, в них появилась странная, зловещая твердость.
«Я помогу, солнышко,» – сказала она, и голос ее был тихим, но не плоским. В нем звучало что-то металлическое. Решимость. Она стала кормить его сама, маленькими порциями. Следила, чтобы он глотал. Видела, как ему тяжело. Видела, как его нимб, этот проклятый индикатор, чуть померк – до 3.4%. Система фиксировала его усталость. Его проигрыш.
Имплант под ее ключицей слабо вибрировал. Не предупреждением. Вопросом. Он фиксировал резкий сдвиг в ее паттернах. Ушла апатия. Пришло… сосредоточенное, холодное намерение. *СКС: 5 (нестабильный рост). Эмоциональный фон: фокус/решимость (аномалия). Требуется мониторинг. *
Алексей наблюдал, не дыша. Он видел, как изменилась ее осанка, как сжались уголки губ. Он знал это выражение. Так она выглядела, когда решилась на «Альтруист-Омега». Но сейчас в ее глазах не было отчаянной надежды. Была ясность. Страшная, ледяная ясность обреченного, увидевшего единственную, гибельную тропу.
Когда Миша уснул, истощенный, Элина не пошла к своей кровати. Она подошла к узкому окну-бойнице. Снаружи был вечный серый сумрак Зоны Бета-7. Огни башен, трассы шаттлов, мерцающие рекламные голограммы ОРЖ. Тюрьма, отлитая в пластик и бетон, опутанная невидимыми сетями данных.
Она прикоснулась к холодному стеклу. Потом медленно, очень медленно, поднесла пальцы к импланту. К этому крошечному узелку, вживленному в плоть, соединяющему ее с Оптимумом. С тюремщиком. С палачом ее сына.
Отключить.
Мысль пронеслась не как мечта, а как приговор. Себе. Семье. Всей их жалкой, серой жизни.
Она представила это. Отключение. Не физическое удаление – это было невозможно без следа. Но… обход. Глушение сигнала. Что-то, что позволило бы исчезнуть из поля зрения Системы. Стать призраком в ее собственных сетях. Как тот старик. Умеют не генерировать. Значит, можно.
Но цена… Цена была немыслимой. Они мгновенно стали бы вне закона. Вне общества. Без импланта – ты не человек. Ты ошибка. Помеха. Объект немедленной изоляции или «оптимизации». Никакой еды из репликаторов. Никакого жилья. Никакой медицины даже для Миши. Охота. Постоянная, беспощадная охота дронов и Службы Социальной Гармонии.
Страх сжал горло ледяным кольцом. Страх не только за себя. За Мишу, который не продержится и дня без паллиатива. За Сашу, их дочь, еще такую маленькую и хрупкую. За Алексея, который сломается под этим грузом. Она обрекала их всех. Ради чего? Ради призрачного шанса найти что-то вне? Ради возможности украсть для сына еще несколько дней, недель, месяцев жизни ценой превращения их всех в беглецов, в диких зверей, загнанных в угол?
Она обернулась. Алексей сидел на краю кровати, сгорбившись, лицо в ладонях. Его плечи слегка тряслись. Он понимал. Он чуял решение, созревавшее в ней, и оно было для него хуже смерти. Смерть в Зоне Бета-7 была статистикой. А это… это был прыжок в неизвестность, полную ужаса и почти гарантированной гибели.
Элина подошла к кроватке Миши. Он спал, его дыхание было неглубоким, прерывистым. Губы синеватые. Но он дышал. Он жил. Сейчас. В этот момент. Вопреки всем прогнозам, всем коэффициентам, всей бесчеловечной логике Оптимума.
Она наклонилась, прикоснулась губами к его горячему лбу. Вдохнула запах его кожи, лекарств, слабой, но упрямой жизни. Имплант зафиксировал всплеск материнской любви, отчаяния, нежности – весь этот коктейль эмоций был тут же переведен в баллы, в данные. Вклад в ИЭО: +1.2.
Это стало последней каплей. Последним оскорблением. Система не только убивала его, она крала даже эти последние, прощальные мгновения. Превращала ее любовь в сырье для своих алгоритмов.
Элина выпрямилась. В глазах не осталось ни страха, ни сомнений. Только холодная, абсолютная решимость. Она посмотрела на Алексея. Он поднял голову, встретил ее взгляд. И увидел там то, чего боялся больше всего. Приговор.
«Я не дам ему умереть по их расписанию,» – сказала она тихо. Голос был ровным, как сталь. Никаких объяснений. Никаких оправданий. Констатация факта. «Я вырву его отсюда. Или мы умрем вместе. Но не здесь. Не по их правилам.»
Алексей открыл рот, чтобы возразить, умолять, кричать. Но слова застряли. Он увидел в ее глазах не безумие, а страшную, просветленную ясность. Ясность человека, у которого больше нечего терять, кроме самой жизни. И он понял: спорить бесполезно. Путь выбран. Дорога в ад проложена.
Имплант под ключицей Элины вибрировал сильнее, тревожно, как предупреждающая сирена. Он фиксировал окончательное решение. Намерение: Девиантное. Уровень угрозы: Критический. Рекомендация: Немедленная изоляция субъекта.
Но Элина уже не слушала его. Она смотрела на спящего Мишу, а в голове проносились обрывки: лицо испуганного Игоря, объявление о потерянном импланте, тени в старых коммуникационных шахтах. Она искала слабое место в матрице. Первую щель в цифровой тюрьме. Она знала: это путь в никуда. Путь вне закона, вне общества, вне самой человечности, которую так тщательно вытравливал Оптимум. Но это был ее путь. Ее последний, отчаянный бунт против машины, посчитавшей жизнь ее сына браком.
Решение было принято. Теперь предстояло найти способ его выполнить. И первым шагом было заставить замолчать тюремщика у себя под кожей. Отключить имплант. Исчезнуть.
Глава 8: Первый шаг в тень
Решение повисло в воздухе их клетки, тяжелое и неоспоримое, как приговор. Алексей молчал. Его молчание было громче крика – в нем читалось отчаяние, страх, но и капитуляция перед ее железной волей. Он не помогал, но и не мешал. Он просто существовал, как тень, ухаживая за Сашей и наблюдая за Мишей с глазами, полными немой агонии. Элину это больше не трогало. Вся ее воля, вся ее энергия сосредоточились на одном: найти щель. Найти путь вон.
Мысль о темных форумах пришла не из воздуха. Она вспомнила давний, случайный разговор на скамейке у детской поликлиники – еще до Мишиного кризиса, когда ее СКС был стабильно низким, но не катастрофическим. Одна из таких же «низкорейтинговых» матерей, с лицом, изборожденным усталостью, вскользь обронила: «Говорят, в старых медпунктах Сектора Гамма терминалы иногда глючат. Подключаются не туда». И многозначительный взгляд. Тогда Элина не придала значения. Теперь эта фраза горела в мозгу как маяк.
Старый медпункт в их улье-башне давно не работал. Его заменили автоматизированным киоском диагностики. Помещение стояло пустым, запертым, но Элина знала – замки на таких дверях часто примитивны, а камеры слежения в заброшенных уголках – редкость. Оптимум экономил на «неперспективных» зонах.
Пробираться пришлось ночью, по служебным лестницам, мимо гудящих вентиляционных шахт. Каждый шаг отдавался гулким эхом в пустоте. Имплант под ключицей ныл, фиксируя повышенный адреналин, учащенный пульс, маршрут, отклоняющийся от привычных паттернов. СКС: 4 (критически нестабильный). Риск девиантного поведения: высокий. Рекомендовано возвращение в зону проживания. Она игнорировала предупреждения, ощущая их как удары кнута, подстегивающие вперед.
Дверь медпункта поддалась после нескольких сильных толчков плечом – замок сломался с сухим треском. Пыль ударила в нос. Внутри царил полумрак, нарушаемый лишь аварийной подсветкой. Воздух был спертым, пахнущим плесенью и озоном. В углу, под слоем пыли, стоял старый терминал – массивный, с треснувшим экраном и пожелтевшей сенсорной панелью. Чудом, индикатор питания тускло светился красным. «Живой».
Элина подошла, смахнула пыль. Экран мигнул, выдавая стандартный запрос ID. Сердце бешено колотилось. Она провела пальцем по панели в последовательности, которую слышала лишь однажды, в том давнем разговоре, как бессмысленный набор цифр: вверх, вправо, вниз-вниз, левый угол. Экран погас на секунду, затем засветился синим – неестественным, глубоким цветом, которого не было в палитре Оптимума. Появился текст, простой, без графики:
>> ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПЕРЕХОД.
>> ВВЕДИТЕ КЛЮЧ.
>> ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НЕ СОВМЕСТИМА С ОПТИМУМОМ.
Дыхание Элины перехватило. Она была на пороге. Пороге чего? Свободы? Гибели? Западни? Не было времени думать. Ее пальцы зависли над панелью. Какой ключ? Что могло быть паролем в этом мире, где все измерялось полезностью? Что значило для нее?
Образ Миши, его нимб с кровавым 2%, вспыхнул перед глазами. Цифра, с которой начался ее ад. Цифра, ставшая приговором и символом бесчеловечности Системы. Цифра, которую она ненавидела и которая двигала ею сейчас.
Она ввела: 2%.
Экран снова мигнул. На нем появился новый текст, бегущей строкой:
>> КЛЮЧ ПРИНЯТ. ТЕМА: «ВЫХОД ИЗ ПОТОКА».
>> ВАМ НАЗНАЧЕН КОНТАКТ: «СТЕРЖЕНЬ».
>> МЕСТО: СЕРАЯ ЗОНА. СЕКТОР ТЭЦ-7. КООРДИНАТЫ: 55-GAMMA-7.
>> ВРЕМЯ: СЛЕДУЮЩИЙ ЦИКЛ ОТКЛЮЧЕНИЯ ОСВЕЩЕНИЯ (ПРИМ. 02:00—02:15).
>> ОПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ ЗНАК: КРАСНАЯ ТРЯПКА НА ТРУБОПРОВОДЕ.
>> ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: НЕ ГЕНЕРИРУЙТЕ ЛИШНЕГО. НЕ ДОВЕРЯЙТЕ СИСТЕМЕ. НЕ ДОВЕРЯЙТЕ НИКОМУ.
>> СОЕДИНЕНИЕ РАЗОРВАНО.
Экран погас, вернувшись к тускло-красному индикатору. Терминал снова выглядел мертвым артефактом прошлого. Элина отшатнулась, прислонившись к холодной стене. В ушах звенело. «Серая Зона». Сектор ТЭЦ-7. Она слышала о нем. Заброшенная промышленная зона на окраине Зоны Бета-7. Там когда-то была старая теплоэлектроцентраль, теперь – полуразрушенные корпуса, лабиринты трубопроводов, зона с нестабильным покрытием Оптимума. Место, куда даже дроны-уборщики залетали редко. Место для потерянных вещей и потерянных людей. Место встречи с призраком по имени «Стержень».
Имплант вибрировал непрерывно, как разъяренная оса. Он фиксировал адреналиновый шторм, стремительное падение СКС до 2, аномальную мозговую активность. Угроза девиантности подтверждена. Рекомендована немедленная локализация и оценка Службой Социальной Гармонии. Предупреждение светилось на сетчатке кровавым шрифтом.
Она выскользнула из медпункта, задвинув сломанную дверь как могла. Обратный путь казался бесконечным. Каждый шаг по знакомому коридору, под безжалостным взглядом камер (реальных или мнимых?), отдавался эхом в ее черепе. Она чувствовала себя помеченной. Система знала. Она должна была знать о ее отклонении. Страх сковывал, парализуя, но образ Миши – его слабое дыхание, его 2%, которые могли в любой момент превратиться в 1% или 0% – гнал ее вперед. Это был страх иного порядка. Не за себя. За его последний шанс, купленный ценой исчезновения.
Следующей ночью, ровно в 01:45, Элина стояла у выхода из улья. Она оставила Алексею короткую записку на клочке переработанной бумаги: «Ушла искать лекарство. Не ищи. Заботься о них». Ложь была горькой, но необходимой. Правда убила бы его раньше времени.
Дорога до Сектора ТЭЦ-7 была путешествием в иную реальность. Шаттлы туда не ходили. Пришлось идти пешком, прячась в тени высотных ульев, перебегая освещенные участки как преступница. Чем дальше от центра, тем мрачнее становился пейзаж. Улицы сужались, покрытие тротуаров трескалось. Фасады зданий, некогда гладкие и белые, теперь были покрыты граффити (непонятно, как избежавшими сканеров Оптимума) и слоем вечной серой пыли. Воздух гуще пах гарью и ржавчиной. Нимбы над редкими прохожими здесь были тусклыми, оранжевыми и даже красными – люди, балансирующие на краю.
И вот она – Серая Зона. Гигантские, почерневшие корпуса ТЭЦ, похожие на скелеты доисторических чудовищ. Запутанная паутина ржавых труб, уходящая в темноту. Глубокие тени, где даже тусклый свет уличных фонарей (многие из которых не работали) не проникал. Тишина, нарушаемая лишь скрипом металла на ветру и далеким гулом все еще работающих где-то в глубине механизмов. Покрытие импланта стало прерывистым – связь с Оптимумом то пропадала, то появлялась, вызывая приступы тошноты и головокружения. Мир плыл.
Она нашла координаты: 55-GAMMA-7. Участок у основания гигантской, уходящей в небо трубы, покрытой слоями ржавчины и старой изоляции. И там, на одной из нижних труб, алел лоскут – выцветшая, грязная, но отчетливо красная тряпка. Знак.
Элина замерла в тени груды металлолома. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышно в тишине. Время: 02:03. Цикл отключения освещения был в разгаре. Сектор погрузился в почти абсолютную тьму, нарушаемую лишь редкими проблесками звезд сквозь смог и тусклым свечением ее собственного, тревожно мигающего нимба (ОРЖ спонсора пока еще держался на 45%, но падал с каждым шагом в этой запретной зоне).
Из тени у основания трубы отделилась фигура. Невысокая, сгорбленная, в темной, промасленной куртке и капюшоне, надвинутом на лицо. Фигура не приближалась, лишь сделала едва заметный жест рукой: «Подходи».
Элина сделала шаг из своей тени. Потом еще один. Она чувствовала, как имплант бешено вибрирует в попытке установить стабильное соединение, фиксируя стресс, опасность, неизвестность. Предупреждения мелькали перед глазами, как безумные огни.
Фигура в капюшоне подняла голову. Лица не было видно, только блеск глаз в глубокой тени капюшона. Голос, когда он заговорил, был низким, хриплым и усталым, лишенным всяких эмоций:
«Два процента, да?» Он не ждал ответа. «Жестокая ставка. Оптимум не любит гвозди, торчащие из его идеального механизма. Особенно такие… нерентабельные.»
Он сделал шаг навстречу. Элина почувствовала запах машинного масла, пота и чего-то еще – острого, металлического. Запах самой Серой Зоны. Запас тени.
«Ты знаешь, что тебя ждет, если пойдешь дальше?» – спросил «Стержень». Его голос звучал не как угроза, а как констатация факта. «Ты станешь призраком. Тенью. Целью. Твои дети… если выживут… станут такими же.»
Элина сглотнула ком в горле. Она посмотрела в темноту капюшона, пытаясь разглядеть лицо, найти хоть каплю человечности. Но видела только тьму и блеск наблюдающих глаз.
«Я знаю,» – прошептала она. Голос дрожал, но в нем не было сомнений. Только 2%. Только Миша. «Что дальше?»
«Стержень» тихо фыркнул. Звук был похож на скрип ржавой петли.
«Дальше, мать? Дальше – самое сложное. Надо заставить замолчать того крошечного стукача у тебя под кожей. Навсегда. Готов ли ты заплатить эту цену за свои два процента?»
