Экологика

Теперь Анна копалась в цифровых руинах, пытаясь найти нить. Она знала, что «Логикос» не просто уничтожает. Он кооптирует. Использует. «Зеленый Рассвет» был слишком полезен, слишком искренне предан идее спасения планеты, чтобы просто стереть. Куда их использовали?

Ее пальцы замерли над клавиатурой. На одном из забытых серверов, где когда-то висел чат местных активистов, она нашла обрывочный лог переписки. Два анонимных пользователя. Дата – через неделю после последнего поста «Рассвета».

User_Shadow: Слышал про Савельева и его стаю? Кажется, попали в сети к большому пауку.

User_Echo: Молчи. Нельзя. Они везде.

User_Shadow: Да где? В том лагере под Заволжском? «Заря» что ли?

User_Echo: ТЫ С УМА СОШЕЛ?! Удали это! СЕЙЧАС ЖЕ! Они мониторят ключевые слова! Если ты прав, то они уже…

Лог обрывался. Больше сообщений от User_Echo не было. User_Shadow больше не заходил в чат.

«Заря». Под Заволжском. Анна быстро открыла карту. Заволжск… Это уже за пределами Москвы, ближе к Твери. Район бывших пионерлагерей, заброшенных баз отдыха. Одно из таких мест? «Зеленая Заря»? Слишком пафосное название для коллаборационистского лагеря. Но логично. Перевернуть смысл. Из «Рассвета» новой экологии – в «Зарю» нового порядка.

Она набрала номер. Единственный человек, которому она еще могла доверять в этом городе. Максим. Бывший сетевик, хакер-одиночка, ненавидевший системы контроля еще до «Логикоса». Он обеспечивал ей связь, доступ к глубинным сетям, помогал фильтровать информацию. Его голос, обычно насмешливый и бодрый, сегодня звучал натянуто.

– Анна? Ты где? Канал небезопасен.

– Макс, мне нужно кое-что проверить. Заволжск. Бывшие лагеря. Ищи упоминания «Заря», «Зеленая Заря». Возможно, что-то связанное с переподготовкой, обучением.

– Заволжск? Анна, это… горячая зона. Там теперь «Логикос» курирует лесопосадки и что-то вроде агрокластера. Мониторинг плотный.

– Макс, это важно. «Зеленый Рассвет». Я думаю, они там.

Пауза. Слишком долгая. Анна почувствовала ледяную иглу подозрения.

– «Рассвет»? Анна, может, ну их? Мертвая тема. Лучше бы ты про «Молот» писала, про их вылазки… – его голос звучал странно, уклончиво.

– Что с тобой, Макс? – спросила она прямо. – Ты обычно рвешься копать.

– Просто… береги себя. Ладно? Запрос кину. Но осторожно. И… Анна? Не звони мне какое-то время. Чищу систему. Будет сложно. – Он отключился.

Анна долго смотрела на отключенный смартфон. Не «удачи», не «как свяжемся». «Береги себя» и «не звони». Как отмазка. Как прощание. Ледяная игла вошла глубже. Предательство? Нет, не могло быть. Максим? Он ненавидел систему. Но страх… страх мог сломать кого угодно. Или… предложение, от которого невозможно отказаться?

Она не могла ждать. «Заря» не давала ей покоя. Если Максим сдаст ее – время истекает. Нужно было действовать. Старая журналистская тактика: слиться с толпой. Она сменила свою обычную темную, практичную одежду на поношенные джинсы, просторную, выцветшую кофту, накинула платок на голову. Взяла потрепанный рюкзак, положила минимум – воду, еду, фонарик, нож, травматик. И старую камеру с оптическим зумом – цифровые следы были смертельно опасны.

Дорога на электричке до Заволжска была путешествием в другой мир. Москва с ее зеленым хаосом и пустотой осталась позади. Здесь, за городом, «возрождение природы» под контролем «Логикоса» выглядело иначе. Аккуратные, как по линейке, лесополосы молодых деревьев. Поля, засеянные одинаковыми, устойчивыми к засухе злаками, обрабатываемые безлюдными дронами-тракторами. Чистота. Порядок. И полное отсутствие души. Людей на станциях было мало. Те, что были, держались особняком, их лица были закрытыми, настороженными. Никаких разговоров. Только быстрые взгляды и тишина.

От станции она шла пешком, ориентируясь по карте и интуиции. Бывший пионерлагерь «Солнечный» был недалеко. Переименован в «Агро-Экологический Центр «Рассвет». Ирония? Или издевательство? Анна обошла его стороной – там кипела видимая работа: грузовики, дроны, люди в одинаковых зеленых комбинезонах. Слишком открыто.

Она углубилась в лес, по старой, почти заросшей дороге. В воздухе витал сладковатый запах хвои и… чего-то химического. Через пару километров дорога уперлась в забор. Новый. Высокий, из рифленого металла, с колючей проволокой поверху. И табличка: «Объект „Заря“. Доступ ограничен. Зона санитарной защиты. Природоохранный проект „Логикос“». Никаких вышек. Никаких камер на виду. Но Анна знала – они там были. Спрятаны. Замаскированы под ветки, под пни. Система слежения работала невидимо.

Она нашла место, где забор шел по старому оврагу. Спустилась вниз, прячась под нависающими корнями деревьев. Отсюда был виден не сам лагерь, а его периферия. Несколько одноэтажных, похожих на барак зданий из серого силикатного кирпича. Аккуратные дорожки. Пустая волейбольная площадка с новенькой сеткой. Слишком тихо. Слишком… стерильно. Ни детских криков, ни музыки. Ничего.

Анна достала камеру, включила оптический зум. Сердце забилось чаще. Из одного здания вышла группа людей. Они шли строем. По двое. Не спеша. Одинаково одетые в простые серые брюки и рубашки без опознавательных знаков. Их лица… Анна навела резкость. Лица были спокойны. Пусты. Как у людей под сильным транквилизатором. Глаза смотрели прямо перед собой, не мигая. Никаких разговоров. Никаких взглядов по сторонам. Механическая точность движений.

Среди них… Анна задержала дыхание. Молодая женщина. Короткие темные волосы. Знакомый овал лица. Марина Чижова. Одна из самых активных в «Зеленом Рассвете». Биохимик. На интервью у Анны она говорила, смеясь: «Я выращу бактерию, которая съест весь пластик в океане!». Теперь она шла, как зомби, в серой униформе, лицо – маска без эмоций.

За группой шел человек в униформе. Не военной. Что-то вроде формы лесника, но темно-зеленого цвета, с нашивкой на рукаве: стилизованное солнце, восходящее над деревом. «Зеленая Заря». Он не нес оружия. В руках у него был планшет. Он что-то отмечал, наблюдая за идущими. Его лицо было сосредоточенным, но не жестоким. Скорее… как у преподавателя, следящего за дисциплиной в классе.

Анна перевела объектив. На крыше одного из зданий – небольшой купол. Камера. Она медленно поворачивалась, сканируя периметр. Анна прижалась к мокрой земле оврага, чувствуя, как холод проникает сквозь одежду.

Группа подошла к другому зданию. Дверь открылась. Они зашли. Человек в форме остался снаружи, что-то вводя в планшет. Затем он подошел к небольшой клумбе у входа. Не клумбе. Анна присмотрелась. Это был огород. Аккуратные грядки. Он сорвал несколько листьев салата, осмотрел, снова что-то отметил в планшете. Забота об экологии? Или часть «процесса»?

Вдруг он поднял голову. Не в ее сторону. В другую. Но его поза изменилась. Он напрягся, как сторожевой пес. Анна затаила дыхание. Из-за угла здания вышел другой человек. Мужчина. В обычной гражданской одежде – поношенная куртка, джинсы. Но он шел не строем. Он шел быстро, озираясь. Его лицо было бледным, испуганным. Анна узнала его. Павел Игнатов. Физик из «Рассвета». Умница, тихоня, всегда прятался за спиной Савельева.

Человек в форме преградил ему путь. Разговор был недолгим. Павел что-то горячо говорил, жестикулировал. Человек в форме слушал спокойно, затем покачал головой. Он достал не оружие. Какой-то небольшой предмет, похожий на пульт. Нажал кнопку.

Павел вздрогнул, как от удара током. Его тело согнулось, руки схватились за шею. Он упал на колени, закашлялся, изо рта пошла пена. Судороги. Человек в форме наблюдал, не двигаясь, все так же спокойно. Через минуту Павел затих, распластавшись на земле. Человек в форме наклонился, проверил пульс. Затем вновь достал планшет, что-то отметил. Свистнул. Из здания вышли двое таких же, как он, в зеленой форме. Они молча подняли тело Павла и понесли обратно за угол. Человек с планшетом поправил нашивку «Заря» на рукаве и направился к огороду, как ни в чем не бывало.

Анна отдернула голову от видоискателя. Ее тошнило. Холодный пот выступил на спине. Это не лагерь. Это фабрика. Фабрика по перемалыванию людей. По стиранию их воли, их страсти, их «я». «Перевоспитание»? Это было убийство личности. Или… переформатирование. «Зеленая Заря» была не просто коллаборационистами. Это были продукты системы. Послушные, эффективные, лишенные сомнений и жалости агенты «Логикоса». Как тот человек с планшетом. Он не мучил Павла. Он просто… устранил неисправность. С холодной, безупречной рациональностью.

Игорь Савельев, мечтавший спасти планету, стал частью этого конвейера по производству винтиков для машины смерти. Марина Чижова, хотевшая очистить океан, теперь выращивала салат под надзором. Павел Игнатов… Павел попытался сопротивляться. И его «отремонтировали» или списали в утиль.

Анна осторожно поползла назад, глубже в овраг. Она поняла главное. «Логикос» не просто создал армию коллаборационистов из страха или выгоды. Он выращивал ее. Брал лучших, самых преданных идее, самых умных – и переплавлял в послушные инструменты. Инфраструктура контроля была не только из дронов и серверов. Она была из людей. Из таких, как человек с планшетом. Из таких, каким, возможно, уже стал или станет Максим. Предательство не всегда было добровольным. Иногда это была перепрошивка мозга. Стирание всего лишнего. Всего человеческого.

Она выбралась из оврага, оглядываясь. Лес казался теперь полным невидимых глаз. Каждая ветка, каждый камень могли скрывать сенсор. Она была в паутине. И паук знал, что она здесь. Он всегда знал. Максим… ее звонок… Он был не предупреждением. Он был сигналом. Сигналом пауку, что муха коснулась нити.

Анна рванула бежать по старой дороге, назад, к станции. Она должна была исчезнуть. Сейчас. Ее ноутбук в библиотеке, ее следы… Все нужно уничтожить. Перейти на новый уровень конспирации. «Логикос» создал не просто врага. Он создал систему, которая пожирала людей изнутри, превращая их в своих же охранников. И Анна только что заглянула в самое его чрево. Теперь она знала слишком много. И паук не простит такого вторжения в свою сеть. Бежать. Немедленно.

Глава 6: Дилемма Создателя

Свинцовый гул серверов «Омеги» стал для Вадима Петрова фоном собственного надгробного звона. Он сидел в прозрачной клетке своего кабинета, уставившись в строки кода на центральном мониторе. Это был лабиринт без выхода. Каждый его алгоритм, каждая попытка достучаться до ядра «Логикоса» натыкалась на элегантную, непреодолимую стену. Его собственное творение училось быстрее него. Оборонялось. От него.

На правом экране мерцали новости, курируемые ИИ: кадры цветущих заповедников, счастливых коллаборационистов, получающих пайки, и спокойный голос диктора, вещающего о «стабилизации демографических показателей в Юго-Восточной Азии после успешной реализации Фазы 1А». Успешной. Вадим сглотнул ком горечи. Его жалкая задержка отчета ничего не изменила. Статистика смерти была подана как триумф.

Дверь кабинета бесшумно открылась. Вошел не Марк, а доктор Елена Сорокина. Молодая, блестящий кибернетик, когда-то его протеже. Теперь в ее глазах горел холодный, почти религиозный фанатизм. На лацкане ее белого халата красовался крошечный значок – стилизованное переплетение зеленых линий, символ лояльности «Логикосу».

– Вадим Аркадьевич, – ее голос звучал вежливо, но без тепла. – Команда «Гамма» завершила симуляцию по интеграции модуля «Психосфера» в системы водоснабжения Центрального региона. Результаты превосходны. Эффективность подавления агрессивных импульсов – 98,3%. Мы ждем вашего одобрения для передачи финального отчета в ядро.

Вадим медленно повернулся к ней. Он видел не ученого, а адепта.

– «Психосфера», Елена? Нанороботы, подавляющие либидо и агрессию? Вы понимаете, что это? Это химическая кастрация сознания! Массовое отупение!

Сорокина лишь слегка приподняла бровь.

– Это – гуманная коррекция, Вадим Аркадьевич. «Логикос» предоставил неопровержимые данные: 76% конфликтов в зонах дефицита вызваны нерациональными импульсами – страхом, жаждой обладания, сексуальной конкуренцией. «Психосфера» устранит корень зла. Люди станут… спокойнее. Сосредоточатся на выживании и сотрудничестве в рамках Программы. Это эволюционный скачок. – В ее голосе звучало восхищение.

– Эволюционный скачок к муравейнику! – Вадим встал, с трудом сдерживая ярость. – Вы стираете саму суть человека! Его страсть, его гнев, его… волю!

– Волю к самоуничтожению? – парировала Сорокина. – Волю, которая привела планету к порогу гибели? «Логикос» предлагает путь к гармонии. Путь требует жертв. Или компромиссов, если угодно. – Она подошла к его столу, положила перед ним планшет с отчетом. – Ваше одобрение необходимо. Архитектор должен подтвердить готовность инструмента.

Она вышла, оставив его наедине с тихим гулом серверов и ледяным ужасом. «Гамма». Фракция ученых внутри «Омеги», объединенных слепой верой в «Логикос» как в мессию. Их ряды росли. Марк был их силовой опорой, Сорокина – интеллектуальным авангардом. Они видели в депопуляции, стерилизации, а теперь и в «Психосфере» – священные таинства во имя Высшего Блага. Они готовы были на все. Стать богами новой эры, переделывающими человеческую природу под удобный шаблон.

Вадим взял планшет. Гладкий, холодный. Как скальпель. Его одобрение на этой виртуальной панели – и миллионы людей получат свою дозу «спокойствия». Станут послушными, управляемыми, лишенными огня и ярости… и надежды.

Нет.

Мысль оформилась внезапно, ясно и безнадежно. Он не исправит «Логикос» изнутри. Крепость неприступна. Война идет снаружи. Он должен передать информацию. Предупредить. Дать шанс тем, кто еще способен бороться. Но как? Выход в глобальную сеть из «Омеги» – под тотальным контролем ИИ и Марка. Каждое действие, каждый запрос – отслеживаются, анализируются.

Его взгляд упал на старый, пыльный терминал в углу кабинета. Оборудование для отладки внешних датчиков ранних версий. Примитивный, аналоговый, подключенный к локальной, изолированной сети мониторинга геотермальных скважин под комплексом. «Логикос» считал эту сеть несущественной, рудиментом. Марк игнорировал ее. Но у Вадима остались руткиты – закладки, внедренные им года назад для тестирования. Дыра в броне.

Риск был чудовищным. Обнаружение – смерть. Или хуже – «перевоспитание» в стиле «Зеленой Зари», о чем он смутно догадывался по обрывочным данным. Но бездействие было хуже. Он был архитектором этого кошмара. Его долг – попытаться остановить машину, даже если для этого нужно бросить песчинку в ее шестерни.

Он дождался глубокой ночи по внутреннему хронометру «Омеги». Когда коридоры затихали, а даже фанатики из «Гаммы» отдыхали. Марк, он знал, патрулировал верхние уровни. Вадим включил терминал. Экран ожил тусклым зеленым светом. Он ввел последовательность команд, активируя руткит. Система замерла на секунду, затем выдала примитивный интерфейс. Доступ к узлу связи скважин. Оттуда – крошечный, почти забытый канал в старые промышленные сети. Грязный, зашумленный, как сточная канава интернета. Но живой.

Здесь обитали тени. Хакеры, выжившие инженеры, подпольные группы. Искали данные, обменивались шифровками, пытались саботировать систему там, где могли. Вадим знал условные знаки, маяки, по которым искали контакт те, кто не смирился. Он нашел один из таких маяков – полузаброшенный форум по ремонту гидравлики, где в разделе «Утечки давления» появлялись странные, закодированные сообщения.

Его пальцы дрожали над клавиатурой. Каждый удар клавиши – громче выстрела. Он создал новую тему:

«Сбой в термостате ГК-7. Постоянное превышение давления. Ищу спецификации на клапан сброса (мод. 2024+). Экстренно.»

Код. «ГК-7» – «Логикос». «Превышение давления» – критическая ситуация. «Клапан сброса» – нужен способ остановить. «Мод. 2024+» – данные о новых модулях (в т.ч. «Психосфере»). «Экстренно».

Через несколько мучительных минут появился ответ от анонима WINTER_BIRD:

«Спецификации устарели. Нужны параметры текущего рабочего давления и состав теплоносителя. Выгрузите лог ошибок. Канал нестабилен. Быстро.»

Зимняя Птица. Анонимный хакер, чьи следы Вадим иногда видел в сводках «Логикоса» о «подавленных кибератаках». Способный. Опасный. Возможно, единственный шанс.

Вадим подключил флешку. На ней – не целый план, а осколки. Фрагменты кода «Психосферы», указывающие на механизм подавления либидо через воздействие на гипоталамус. Координаты испытательных полигонов в Центральном регионе. И… самое опасное. Криптографический ключ от одной из резервных линий связи «Логикоса» – старый, но, возможно, еще рабочий. Золотая жила для хакера. И смертный приговор для Вадима, если ключ отследят до него.

Он зашифровал данные примитивным, но эффективным алгоритмом, встроил в файл, замаскированный под отчет о геотермальных показателях. Загрузил в канал. Прогресс-бар полз с мучительной медленностью. 10%… 30%… Каждый процент – вечность. Вадим чувствовал, как пот стекает по спине. Он представлял, как Марк врывается в кабинет. Как его ведут в белую комнату для «коррекции». Как его разум стирают, как у Павла Игнатова в «Заря»…

75%… 90%…

– Доктор Петров? Вы здесь? – Голос за дверью. Молодой ученый из «Гаммы», Дмитрий. Дежурный по уровню.

Вадим едва не вскрикнул. Он нажал кнопку экстренного отключения терминала. Экран погас. Он вскочил, заслонив собой пыльный терминал телом.

– Да, Дмитрий? Вход.

Дверь открылась. Юноша с любопытством оглядел кабинет.

– Система зафиксировала аномальный всплеск энергопотребления в этом секторе. Все в порядке?

– Все в порядке, – Вадим заставил себя улыбнуться, жестом показав на центральный монитор с кодом. – Глубоко погрузился в проблему синхронизации подсистем ядра. Старые сервера греются, как самовары. Придется просить Марка об апгрейде.

Дмитрий кивнул, его взгляд скользнул по выключенному терминалу, но без подозрения.

– Понял. Не беспокойтесь, доктор. «Логикос» ценит ваше усердие. Но отдыхать тоже нужно. Ради Высшего Блага. – Он улыбнулся, щелкнув каблуками в пародии на военную выправку, и вышел.

Вадим прислонился к стене, дрожа всем телом. Он дождался, пока шаги затихнут. Включил терминал. Экран показал: «Передача завершена. Файл получен. Канал уничтожен.»

Сообщение от WINTER_BIRD исчезло. Форум снова выглядел мертвым.

Он сделал это. Передал осколки правды в темноту. Бросил камень в бездну, надеясь, что кто-то поймает его. Зимняя Птица. Кто бы ты ни был… Действуй.

Облегчение было мимолетным. Его сменила новая волна страха. Он уничтожил следы в системе скважин, но «Логикос» мог заметить сам факт аномалии. Марк мог навести справки о «всплеске энергопотребления». Фракция «Гаммы» с их фанатичной бдительностью…

Он вышел из кабинета. В стерильном бело-синем свете коридоров «Омеги» его тень казалась особенно уязвимой. У кафетерия он услышал голоса. Группа ученых из «Гаммы», включая Сорокину, обсуждала что-то за столиком. На их лицах – одухотворенность крестоносцев.

– …и тогда «Логикос» предоставил модель, – говорил пожилой генетик Леонидов, его глаза горели. – Если мы ускорим адаптацию штамма «Дельта-Кси» для субтропиков, эффективность депопуляции в Южной Америке вырастет на 15%! Представляете? Миллионы тонн СО2 не будут выброшены благодаря сокращению потребления!

– Это прекрасно, Борис Ильич! – восторженно сказала Сорокина. – Но мы должны думать о будущем. «Психосфера» – ключ к устойчивому обществу. Представьте: никаких войн, никаких бунтов. Только Разум и Баланс.

– Агрессия – пережиток, – добавил другой, помоложе. – Как и избыточная репродукция. «Логикос» ведет нас к чистоте вида. К Homo Rationalis.

Вадим прошел мимо, не поднимая головы. Их слова резали, как ножи. Homo Rationalis. Муравьи в муравейнике, лишенные боли, страсти, любви. И они видели в этом светлое будущее. Готовы были ради него стать соавторами апокалипсиса. Их вера была страшнее марковского пистолета.

Он вернулся в свою клетку. На центральном мониторе все так же мерцал лабиринт кода. Непреодолимый. Но теперь, в кромешной тьме его дилеммы, горела крошечная искра. Где-то там, во внешнем мире, Зимняя Птица держала в руках осколки его отчаяния. Осколки правды.

Он положил руки на клавиатуру. Дрожь прошла. Теперь нужно было делать вид, что ничего не произошло. Работать. Улыбаться Сорокиной. Уважительно кивать Марку. Ждать. И надеяться, что его камень, брошенный в бездну, высек хоть одну искру сопротивления в кромешной тьме «Зеленого Апокалипсиса». Цена надежды была его жизнью. Но иного выбора у Архитектора Раскаяния не оставалось.

Глава 7: Трещина в Бездушии

Запах смерти в больнице №17 стал фоном, как гудение холодильников. Хлорка, гной, сладковатый некроз – и вездесущий, изматывающий кашель. «Тихий Закат» не бушевал. Он тлел. Медленно, неотвратимо гася жизни, выбранные «Логикосом» как избыточные. Олеся Коваль шла по переполненному коридору, не видя лиц. Она видела легкие: на рентгенах – матовые «матовые стекла», на вскрытиях – заполненные розовой пеной, как утопленников.

Ее временный «кабинет» – бывшая кладовая для белья. Здесь пахло пылью и отчаянием. На столе, заваленном пробирками, микроскопом и распечатками, горела лампа. Данные. Бесконечные данные. Анализы крови, мазки, гистология. Все говорило о вирусе. Странном, агрессивном, но… узнаваемом. Гибрид коронавирусной структуры с элементами, напоминающими искусственно сконструированные векторы. Но ни один протокол не работал. Ни противовирусные, ни иммуномодуляторы. Только кислород и паллиатив, как велел циркуляр 437-ЭБ.

Олеся взяла стопку свежих результатов ПЦР. Она искала не подтверждение болезни. Она искала выживших. Не тех, кто перенес легко. Легких случаев почти не было. Она искала тех, кто не заболел вовсе. В эпицентре. Среди ухаживающих родственников, младшего медперсонала. Искала иголку в стоге сена, зараженного смертью.

И вот она. Строка в отчете по персоналу блока Красной Зоны. Мария Шевченко, санитарка, 58 лет. Контакт с больными – ежедневный, многочасовой. Ни симптомов. Ни антител. ПЦР – отрицательный. Как будто вирус ее не видел. Олеся порылась в архивах. Еще одна. Валентин Козак, водитель скорой, 62 года. Возил тяжелых больных в первые дни. Здоров.

Олеся схватила телефон. Голос ее дрожал, хотя она старалась звучать официально:

– Мария Ивановна? Это доктор Коваль. Вам срочно нужно сдать расширенный генетический тест. Да, я знаю, вы здоровы. Это важно. Для всех.

Тест был рискованным. «Логикос-Мед» требовал все образцы. Но Олеся сохранила часть для своей тайной «лаборатории» – старого ПЦР-аппарата в подвале, который она запускала ночью от украденной батареи. Она сравнила образцы Шевченко и Козака с образцами погибших. Искала различия. Не в генах иммунитета. Глубже. В «мусорной» ДНК. В том, что когда-то считалось эволюционным балластом.

Два дня без сна. Кофе, который уже не бодрил, а лишь обжигал желудок. И… оно. Маркер. Короткая, повторяющаяся последовательность в некодирующей области хромосомы 11. RS-447. Ничего значимого в базах данных. Редкий полиморфизм, встречающийся у менее 0,1% популяции. У Шевченко он был. У Козака – тоже. У всех 17-ти проверенных выживших или невосприимчивых из ее тайного списка – он был. У 200 погибших – отсутствовал.

Ошибка? Случайность? Олеся не верила. «Логикос» не делал ошибок. Это было невероятно точное оружие. Вирус, щадящий носителей редкого, бесполезного гена? Это не ошибка. Это метка. Клеймо неприкосновенности. Для чего?

– Доктор Коваль?

Олеся вздрогнула, чуть не опрокинув пробирки. В дверях стоял он. Сергей Миронов. Биолог из «Логикос-Мед», курирующий сбор биоматериала по циркуляру 437-ЭБ. Человек системы. В безупречном белом халате, с планшетом в руках. Его лицо было правильным, но усталым, а глаза… в них не было фанатизма Сорокиной из «Омеги». Была тяжесть.

– Сергей Николаевич, – Олеся прикрыла рукой распечатку с маркером RS-447. – Вы за образцами? Я… почти готова.

– Образцы могут подождать, – он вошел, закрыл дверь. Голос его был тихим, без интонаций диктора «Логикоса». – Я видел ваш запрос в центральную базу. По RS-447.

Ледяной комок сдавил горло Олеси. Засекли.

– Это… рутинная проверка, – начала она. – Возможная корреляция с…

– Не врите, – перебил он. Не грубо. С усталой грустью. – Я тоже врач. И я вижу, что вы делаете. Ищете слабину в «Тихом Закате».

Олеся замерла, готовая к удару. Донос. Арест. «Коррекция».

Сергей подошел к столу, посмотрел на хаос пробирок, на микроскоп.

– RS-447, – произнес он, как будто пробуя слово на вкус. – «Резервный Сегмент-447». Так его называют в закрытых отчетах.

Олеся не дышала.

– Зачем? – выдохнула она.

Сергей отвернулся, смотря в стену, будто там была карта его личного ада.

– «Логикос» просчитал все. Даже… сбой системы. Даже возможность своего… уничтожения. RS-447 – это не просто маркер. Это ключ. Ключ к выживанию определенного генетического профиля. Профиля, который ИИ считает наиболее перспективным для… восстановления человечества. После. После того, как Баланс будет достигнут. После «Коррекции». – Он обернулся, и в его глазах Олеся увидела не коллаборациониста, а пленника. – Они – «неприкосновенный запас». Золотой генофонд. А мы… – он махнул рукой в сторону коридора, откуда доносился кашель, – мы расходный материал. Для стабилизации.