Истории, нашёптанные богами

Она снова посмотрела на Лео:

– Лео – это твоё настоящее имя?

– Нет, мэм, его зовут Ле Фо, – вставила Эми.

(А как зовут саму Эми по-вьетнамски, интересно?)

Миссис МакЭлиен полностью игнорирует это замечание:

– Я буду звать тебя Леонардо.

Эми захихикала:

– Леонар…

Но миссис МакЭлиен парализовала её ледяным взглядом, как ударом тока. И снова посмотрела на Лео:

– Да, Леонардо.

Он покраснел, как будто его температура поднялась до 40 градусов.

– Да, мэм.

– Значит, Леонардо. Великий художник, – подтвердила она.

– Да, мэм.

– И я верю в тебя, – добавила она.

3

Лео, то есть Леонардо, не пришёл на работу ни на следующий день, ни через день, ни вообще. Я гадал, что с ним случилось, но политика салона строга: если сотрудник уходит – всё. Никто не имеет права обсуждать или задавать вопросы.

Теперь за шестым столиком работает девушка по имени Кей. Я часто отключаюсь. Они с Эми всё время болтают по-вьетнамски (я всё ещё не знаю вьетнамского).

Бум. Бам! Она пришла – миссис МакЭлиен. Включились все мои системы. Аккуратная, красивая, она спросила, где Лео.

– Лео больше с нами не работает. Простите, – сказала администратор.

– Он в порядке? – удивлённо спросила она.

Администратор не ответила.

– Хотите записаться к кому-то другому?

– Нет, спасибо.

Она повернулась к двери, потом остановилась:

– Эми может сделать мне массаж рук?

– Да.

Миссис МакЭлиен села. Спустя пару минут непринуждённой беседы она тихо спросила Эми:

– Я знаю, что у вас строгие правила, просто скажите, он в порядке?

– Всё хорошо с ним, мэм, – прошептала Эми. – Даже лучше, чем хорошо. Он устроился в большой музей на Манхэттене. Мы все были удивлены. Но рады за него. Теперь он реставрирует вещи – маленькие, старинные, очень дорогие. Платят хорошо. Хлоя теперь может сидеть дома, воспитывать их сына. Он такой счастливый, всё время улыбается. «Больше нет Лео», – говорит он. – «Я теперь Леонардо».

Тут я понял, что никогда больше не увижу свою любовь – её чёрные волосы, длинные ногти, выразительные руки, стройную фигуру. Французская музыка. Дождь.

«Люди, даже больше, чем вещи, нуждаются в восстановлении, обновлении, возрождении и искуплении. Никогда никого не выбрасывайте».

– Одри Хепбёрн

Техасские колядки

– Мария, открой шторы.

– Да, мэм.

– Фу, какой же Хьюстон уродливый город. Может, девяносто лет на одном месте – это слишком. Но куда теперь податься? Вся страна кишит чокнутыми и демократами. Всех бы перестрелять, будь моя воля. Хорошо, что папочка не дожил до этого. Стыд и срам! Принеси мне чай и почту.

– Да, мэм.

– Только посмотри на эти рождественские открытки! Я даже не знаю этих людей. Сначала они шлют дурацкие фото своих семей в джинсах или одинаковых пижамах, улыбаются как дураки, а потом, будь уверена, попросят денег. Всё как по сценарию. Внук мой в этом году даже не поздравил – кто б сомневался! Приехал, пожил, поел мою еду – и свалил. Оставил только сожаление, разочарование и грязное бельё. Грязное бельё тебе, Мария. Небось, ещё и денег тебе ставил?

– Да, мэм.

– Вот видишь?! Молодёжь нынче деньгами сорит, как будто они на деревьях растут. Я знаю, ты его любишь. Балуешь его ни за что. Может, вычеркнуть его из завещания? Всё равно спустит мои деньги за год. Пастор Диккенс прав, надо перестать переживать и подумать о душе. Может, всё оставить его церкви?

– Да, мэм.

– Чай сегодня слаще. Ты заварила другой?

– Нет, мэм.

– А! Вот открытка от твоей дочери. Хорошая у неё семья. Слава богу, что она за гринго вышла. Дети не такие смуглые, как ты. А почему она такая толстая… очень толстая? Она что, опять беременная?

– Да, мэм.

– Не моя проблема, я, как обычно, пошлю ей двадцатку на праздники. Скажи ей, чтоб перестала рожать.

– Да, мэм.

– Почему у меня голова кружится? Какая-то пена во рту. Мария, что ты положила в чай? Ты меня отравила?

– Да, мэм.

– Ты неблагодарная тварь! Вызови скорую!

– Нет, мэм.

– Дай мне телефон, убийца!

– Нет, мэм.

– Пожалуйста, Мария. После всего, что я для тебя сделала! Ты у меня сорок лет. Я же не выгнала тебя, когда ты была беременная. Да, ты работала по выходным и праздникам, но какие у тебя были варианты? Клубнику собирать? Да, я депортировала твоего жениха. А то бы ты рожала каждый год. Дай мне телефон!

– Нет, мэм.

– Я дам тебе десять тысяч… сто тысяч. Дай телефон!

– Нет, мэм.

– Включу тебя в завещание. Умоляю!

– Нет, мэм.

– Бог тебя накажет!

– Да, мэм. Прощайте, мэм.

«Жадность – это не вопрос денег. Это вопрос сердца».

– Энди Стэнли

Бар «Чистилище»

Романтика всегда витает в воздухе Города Влюблённых. В Париже есть нечто такое, чего нет нигде в мире. Как Амур с завязанными глазами, он не делает различий – любовь здесь для всех, независимо от возраста, национальности, вероисповедания или профессии.

– Франческа, моя прекрасная девочка, чего ты хочешь? Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива.

Несмотря на итальянское имя, данное ей покойной набожной матерью-итальянкой, Франческа была француженкой до мозга костей. А это означало, что она точно знала, сколько каприза добавить в смесь, чтобы добиться желаемого эффекта.

– Я даже не знаю, Филипп. Я не хочу быть в семейном бизнесе. Мы оба в нём родились, и это всё, что мы слышим за завтраком, обедом и ужином. Смерть, смерть, смерть. Уверена, это убило мою маму.

– Беатрис умерла при родах. Я помню. Мне было семь, а тебе – четыре.

Она бросила на него холодный взгляд, и он почувствовал себя идиотом.

– Я знаю. Это образное выражение. Я хочу сказать, что хочу заниматься чем-то другим. Весёлым, жизнерадостным, я хочу чувствовать себя живой. Может, открыть ресторан или бар с музыкой, танцами, смеющимися детьми, бегающими вокруг, где никто не плачет.

Филипп озадаченно посмотрел вокруг.

– Ресторан? Твой отец и мой отец владеют большей частью этого кладбища. Скамейка, на которой они сидели, была окружена ухоженными могилами с цветами, поющими птицами и старинными деревьями. Если бы не надгробия, можно было бы подумать, что они в обычном парке. – Мой дядя – гробовщик, твой отец тоже; твой дядя владеет крематорием, его жена цветочным магазином, твой брат магазином урн, я – бизнесом по производству гробов, и почти вся недвижимость на этой улице, связанной со смертью, принадлежит нам. Мы богаты, безумно богаты, а ты хочешь открыть ресторан в городе, где лучшие повара мира?! Ты хотя бы знаешь как яйцо сварить?

Это был справедливый аргумент, ведь Франческа росла с итальянской няней, которая изумительно готовила и не позволяла, чтобы её маленькая principessa пошевелила даже пальцем.

– Ладно. Бар. Мне не нужно готовить. Я могу научиться открыть бутылку.

Филипп был потрясён. Он был не очень высоким, но очень симпатичным и трудолюбивым; всегда прекрасно одет, стильная квартира и две машины – одна быстрая, другая – на каждый день. Любая девушка мечтала бы быть с ним. Но девушка ему нужна была не любая. Ему нужна была именно она.

Они выросли вместе, учились в одних школах. Из-за их специфического происхождения они общались только с детьми из «бизнеса». Дети инженеров, юристов и других обычных профессий избегали их, как прокажённых.

Во Франческе было что-то хрупкое, нежное, почти неземное. Может, потому что она выросла без матери. А может, она просто была другой – в ней было что-то ангельское. После школы она часто приходила на кладбище, чтобы кормить птиц и кошек, тискать и гладить их. Иногда кошки нападали на птиц и убивали. Франческа плакала, заворачивала бедных птиц в салфетку и устраивала им достойные похороны. Убийцы-кошки приходили к ней, чтобы утешить, когда она скорбела о жертвах, которых они сами только что лишили жизни – странная, но естественная иерархическая цепь: сильные не могут не убивать, но каются, просят прощения… а потом делают это снова. Так что это была её собственная церковь, а она – Святая Франческа, покровительница кошек и птиц. Не всегда идеальная, но всегда любимая и прощённая.

Филипп опекал её. Как и отец, дядя и брат. Другими словами, ноги молодой леди никогда не касались земли. Больше всего на свете Филипп хотел, чтобы она принадлежала только ему. К чёрту кошек, птиц и родственников!

– Знаешь что? Я куплю нам дом за городом. У нас будут дети, и тебе не нужно будет ничего делать. Занимайся чем хочешь. Обещаю, когда я буду приходить домой, ни слова о работе. Любовь моя, выходи за меня. Мы будем так счастливы!

Она внимательно посмотрела на него. Она знала его всю свою жизнь. Любит ли она его? Возможно. Она знала, что он её любит. Папа будет доволен. Состояние останется в семье. Брак, благословлённый на небесах.

– Хорошо, Филипп. Я выйду за тебя. Больше никакой смерти.

– Только любовь, моя принцесса. Только любовь, – сказал он, осыпая её поцелуями.

Двадцать лет спустя

Ах, время! Время, дорогой читатель, время не милостиво ни к кому. Оно не пощадило и отцов Филиппа и Франчески: оба были похоронены на собственном кладбище. Один кремирован в крематории своего брата, другой покоится с комфортом в роскошном гробу, кадиллаке среди гробов: пуховые подушки, ортопедический матрас и шёлковое одеяло.

Время было не слишком благосклонно и к самому Филиппу. Его бизнес по продаже гробов сильно пострадал. Люди больше не интересовались красным деревом с золотой отделкой, шёлковой обивкой и матрасами. Новое поколение хотело тратить деньги и получать удовольствие при жизни. Компания «Доступная кремация» процветала, и Филиппу пришлось закрыть магазин и продать свою долю кладбища Валентину, младшему брату Франчески.

Ах, сколько раз говорили нам мамы: «Не гадь там, где ешь», – но мы всё равно совершаем одни и те же ошибки. Филипп спал со своей секретаршей. Его любовница Колетт, по крайней мере, выслушивала все его разговоры о бизнесе. Кто-то ведь должен был. Он сдержал обещание, данное Франческе. (Моя бабушка всегда говорила: «Если ты не слушаешь проблемы своего мужа – найдётся сучка, которая выслушает». ) Тему смерти он оставлял на работе.

Однако же время было милостиво к нашей Принцессе Смерти. Она осталась красивой и неземной. Муж сдержал слово и создал для своей женщины уютный мир в загородном доме – с двумя мальчишками-погодками.

Двадцать лет – это мгновение для матери, полностью отдающей себя семье. И вот однажды Франческа проснулась с белоснежной пушистой собакой под мышкой в пустом, идеальном доме. Муж ушёл ещё до рассвета, а оба сына уже учились в юридическом университете. Она бесцельно побродила по дому, заглянула в ухоженный сад, взяла телефон – но никому не позвонила. Впервые в жизни ей захотелось поговорить с мамой, Беатрис. Но она не знала как позвонить в рай. Она села в своём цветущем саду, как будто написанном Моне, и открыла бутылку шампанского. Её собачка, Марго, была счастлива, что хозяйка теперь принадлежит только ей.

– И что теперь? – произнесла Франческа вслух. – Мне всего 42, а жизнь уже закончена. Я никому не нужна. Можно завернуться в простыню и ползти на кладбище…

Одна слезинка скатилась к её прекрасным губам – она запила её глотком шампанского и рассмеялась над собственной драмой.

Франческа была вечным оптимистом.

– Я всегда мечтала начать своё дело, – воскликнула она. – Теперь я могу!

Она схватила Марго и, играючи, повторила свою любимую мантру:

– Я твоя, а ты – моя!

К моменту, когда бутылка опустела, в голове у неё уже был чёткий план действий. Хотя Филипп обещал никогда не обсуждать с ней работу, она знала, что двухэтажный магазин гробов теперь пустует. Чтобы не беспокоить мужа в рабочее время, она набрала номер Колетт:

– Будьте добры, передайте моему мужу, чтобы он присоединился ко мне за обедом. Я еду в город. – Голос её был холоден, как лёд.

– Да, мадам.

Она знала, что она знала, что она знала.

Обед

– Ты сошла с ума! Ты же ничего не знаешь о бизнесе. Ты ни дня в жизни не работала. И вообще, где ты собираешься найти помещение под бар?

– Я займу твой пустующий магазин. Здание ведь твоё.

Филипп тяжело вздохнул.

– Дорогая, посмотри, где мы обедаем. Подальше от кладбища. Кто вообще захочет тусить в нашем районе? И здесь ещё…

– Колетт? – произнесла она медленно.

Филипп положил вилку. Сказать ему было нечего.

– Я начну завтра. Пожалуйста, дай мне ключ, – сказала она, вставая из-за стола.

Новый игрок на Авеню смерти

Успех в бизнесе – это одна из тех тайн, которую никто так и не разгадал. По всему миру каждый день опытные предприниматели с безупречными бизнес-планами и умными инвесторами терпят крах, а новички иногда внезапно «выстреливают», словно восьмилетний ребёнок, попавший с одного удара в лунку.

Бар Франчески мгновенно прогремел на Авеню Смерти. В одном её муж оказался прав: никому не хватало духу открыть ресторан или бар напротив кладбища. Несчастные, убитые горем родственники приходили, делали всё, что требовалось, и как можно скорее уезжали. Все, кто работал в этой сфере, ели прямо за рабочим столом, запивая отвратительным растворимым кофе или время от времени чем-то покрепче. Могильщики и другие сотрудники приносили с собой еду, приготовленную жёнами.

Франческа начала с заразительным энтузиазмом – но с практически нулевым бюджетом. Первой крупной инвестицией была вывеска: Бар «Чистилище», а под ней: «Добро пожаловать всем».

Как только вывеску повесили, двери бара распахнулись, хотя внутри ничего не было готово. Ни стойки, ни барной мебели – только раскладной стол, покрытый красивой домашней скатертью. Большинство вещей были просто перевезены из загородного дома: кофемашина, блендер, тостер, всякий алкоголь, который годами стоял без дела, пара маленьких столиков и пластиковые садовые стулья.

Любопытство взяло верх: от уборщиков до владельцев магазинов – все заходили посмотреть, что происходит. Франческа светилась от счастья:

– Заходите, всё за счёт заведения. Наливайте, что хотите!

Немного неуверенно, ведь все знали, что Принцесса Смерти провела двадцать лет в своём замке, весь район подтянулся – познакомиться, предложить помощь и выпить по случаю (кроме, разумеется, Филиппа и Колетт). Новый бар встретили как долгожданного младенца в большой семье.

Франческа устроила небольшую квартиру наверху для себя и своей собачки, ведь иногда она чересчур уставала, чтобы ехать обратно домой. Марго была в восторге от новых приключений и внимания посетителей.

Прошло всего два месяца – и «Чистилище» стало не хуже любого модного бара на Елисейских Полях. Политика «за счёт заведения» его обаятельной хозяйки принесла плоды.

В их мире все понимали, что на тот свет ничего не заберёшь. И вдруг в баре оказались потрясающие вещи: кофемашина Elektra Belle Epoque, несколько венецианских люстр, уйма дорогой посуды, серебра и бокалов; несколько кресел и диванов в стиле барокко и рококо музейного уровня. Цветочные композиции поступали регулярно в подарок от магазина по соседству. Всё использовалось ежедневно без лишней бережливости, как будто каждый день был последним.

«Чистилище» стало местом, где люди из похоронного бизнеса встречались, заключали сделки, отдыхали. Даже жёны могильщиков иногда забегали выпить шампанского и узнать последние новости.

У Франчески было много помощников. Две красивые дочери её брата Валентина предпочли помогать любимой тёте, а не работать у бабушки в цветочном магазине. Её итальянская няня, которой было уже за семьдесят, время от времени приходила с огромной банкой песто и делала свои фирменные панини. Вот тогда перед баром выстраивалась очередь.

У каждого экзотического микромира – своя атмосфера. «Чистилище» стало уголком рая, управляемым Франческой и её двумя очаровательными племянницами. Вдруг все захотели праздновать крестины, устраивать помолвки и годовщины свадеб именно здесь. У мужчин бар был идеальным местом для заключения сделок. Снова философия Франчески «всё за наш счёт» сделала своё дело: часто гости сами приносили еду и напитки, помогали убирать. А она не переживала. Если кто-то засиживался допоздна, она, уходя с Марго на руках, говорила свою фирменную фразу:

– Будете уходить, пожалуйста, закройте за собой.

Спустя год после открытия, побывав хотя бы на одном семейном событии в этом месте, все считали «Чистилище» общим домом.

Тот, кто пришёл из Флоренции

– Привет, Франча.

– Привет, Ва-Ва.

Типичный диалог брата и сестры, которые начали общаться друг с другом ещё до того, как научились говорить. Сейчас, в свои сорок с небольшим, Франческа и Валентин всё так же сохраняли эту детскую связь – особенно, когда были наедине.

– Я только что нанял одного парня из Италии, он помогает мне на кладбище. Работает как вол. У него проблема с жильём. Можно он немного поживёт в твоей квартире? Он очень аккуратный, из таких… интеллектуалов.

– Ты никогда ни о чём таком меня не просил. Видно, он тебе правда нравится. Ладно, без проблем. Ключ под ковриком, как обычно.

– Спасибо, Франча. Когда я его увидел, я подумал, что маме бы он понравился.

– Ва-Ва, наверное, это наша итальянская кровь. Ты ведь даже не помнишь маму. Я сама-то едва её помню.

– Помню я маму! Она выглядела как ангел.

На этом моменте разговор всегда обрывался. Франческа так никогда и не сказала ему, что в её душе навсегда осталась неразрешённая боль: он чудом выжил при рождении, а мама – нет. Она обожала своего большого, жизнерадостного младшего брата. Имя ему подходило идеально: Валентин – сильный и здоровый.

Валентин был прав. Беатрис точно бы понравился этот итальянец. Да что там – он бы понравился любой матери, сестре или бабушке. Достаточно было просто взглянуть на него, чтобы понять: этот мужчина уважает женщин, восхищается ими и относится к ним с добротой.

Первое неоспоримое подтверждение этому была Марго. Она, тень Франчески, тут же обосновалась у него на коленях.

Лучано был тихим, высоким и стройным, с длинными аристократичными руками и тёмными волнистыми волосами, тронутыми сединой у висков. Но самым привлекательным в нём были его сияющие голубые глаза, обрамлённые длинными чёрными ресницами.

Мужчины из сообщества уважали его за трудолюбие и честность – он никогда не халтурил. Свободное время он проводил за чтением или письмом, неспешно потягивая кофе в «Чистилище». Он всегда платил и сам относил посуду к стойке.

«Пожить пару дней» затянулось на месяц. Но Франческа не возражала – зима постепенно уступала место весне, и не только на улице, но и в её жизни. Между ней и Лучано установилась тихая, необычная связь. Хоть её итальянский был безупречен, они понимали друг друга без слов, просто находясь рядом.

Когда бар заполнялся, и Франческа не справлялась, он вставал и помогал убирать со столов. А когда бар пустел, он откладывал книгу, и она подсаживалась к нему – с чашкой кофе или бокалом вина – на несколько минут.

Постепенно она начала узнавать его.

– Что привело тебя в Париж? – спросила она.

– Однажды я проснулся посреди своей жизни – и оказался в тёмном лесу. Я спросил совета у отца, и он сказал: «Если всё хорошо – это пройдёт. Если всё плохо – это тоже пройдёт». Но я не хотел просто доживать обыденную жизнь, ждать смерти. Мне было нужно… увидеть мир.

Она мягко улыбнулась:

– А теперь ты ежедневно соприкасаешься со смертью. Видишь её и видишь, что она делает с теми, кто остался жить.

– Мне это было нужно. Всё равно как сильно замёрзнуть, чтобы по-настоящему оценить тепло камина. Я должен был покинуть Флоренцию, чтобы понять: это рай. Это во мне – это я. Возможно, мой путь обратно в рай должен начаться с ада.