Эннеады Плотина. Книга 2

Так и в наших телах: когда душа движется иначе, например, в радости или при виде блага, тело тоже приходит в движение, даже пространственное. Там же, пребывая в благе и становясь более восприимчивой, душа движется к благу и колеблет тело, как свойственно там, пространственно. Ощущающая сила, получив благо свыше и насладившись своим, устремляется к нему, и, поскольку оно везде, движется повсюду.

Ум же движется так: он пребывает в покое и движется, ибо вокруг себя. Так и вселенная движется по кругу, одновременно пребывая в покое.

Комментарий

Плотин в Эннеаде II.2 (О круговращении) исследует природу кругового движения, связывая его с метафизическими принципами подражания Уму (νοῦς) и динамикой души. Этот трактат получил развернутые интерпретации у философов разных эпох. Прокл в Комментарии к «Тимею» (II.8.12) развивает идею Плотина, утверждая, что круговое движение – символ вечности, в отличие от прямолинейного, свойственного изменчивому миру: «Круг, не имеющий начала ни конца, есть образ вечности, тогда как линия, устремленная вперед, подражает времени». Гегель в Лекциях по истории философии (т. 2) подчеркивает диалектический аспект: «Плотин возвышает физическое движение до уровня метафизического символа, где круговорот есть выражение абсолютной саморефлексии Духа». Вопрос о том, принадлежит ли круговращение душе или телу, Плотин решает в пользу души, что расходится с аристотелевской традицией (О небе, II.3), где эфирным телам приписывается естественное круговое движение. Шеллинг в Философии мифологии (II.1.2) видит здесь противоречие: «Душа, стремящаяся к покою в Уме, вынуждена двигать тело, что создает диалектику активности и созерцания».

Николай Кузанский в Об ученом незнании (II.9) интерпретирует плотиновский «центр» как теологический образ: «Бог есть центр вселенной, но центр, который везде, а окружность нигде». Лейбниц (Монадология, §61) развивает эту мысль: «Душа есть живое зеркало вселенной, вращающееся вокруг собственного центра, но отражающее целое». Мейстер Экхарт в Проповедях (6) мистически переосмысляет круговращение: «Как небо вращается вокруг своей оси, так душа должна непрестанно обращаться к Богу, ибо в Нем ее истинное движение и покой».

Фома Аквинский (Сумма теологии, I.70.3) критикует Плотина, отвергая роль мировой души в движении небес: «Движение светил обусловлено интеллигенциями, ибо материальное тело не может быть движимо душой непосредственно». Кант (Всеобщая естественная история, I.1) предлагает компромисс, проводя аналогию с ньютоновской физикой: «Как тяготение правит движением планет, так духовное притяжение души к высшему началу может быть причиной круговращения».

Таким образом, комментаторы подчеркивают два ключевых аспекта:

1. Метафизический – круговое движение как символ вечности и подражание Уму (Прокл, Гегель, Кузанский).

2. Психологический – душа как источник движения, балансирующий между активностью и созерцанием (Шеллинг, Лейбниц, Экхарт).

Критические интерпретации (Аквинат, Кант) либо отвергают, либо трансформируют эти идеи в рамках своих систем.

Трактат 3 О том, влияют ли звёзды

1. О том, что движение звёзд указывает на будущие события для каждого, но не само по себе их производит, как думает большинство, уже было сказано ранее в других местах, и рассуждение привело некоторые доказательства. Но теперь следует сказать об этом точнее и подробнее, ведь немаловажно, придерживаться ли того или иного мнения. Говорят, что блуждающие светила (планеты) не только вызывают все прочее – бедность и богатство, здоровье и болезни, – но также безобразие и красоту, а главное – даже пороки и добродетели, а значит, и поступки, вытекающие из них, в каждый момент времени, словно гневаясь на людей, которые ничем их не обидели, но устроены ими так, как есть. И будто бы они даруют так называемые блага не из-за восхищения теми, кто их получает, но потому, что сами либо страдают из-за положения на орбите, либо наслаждаются, а также потому, что их мысли меняются: когда они находятся в соединении, они одни, а когда расходятся – другие. И самое главное: одни из них считаются злыми, другие – добрыми, но при этом те, кого называют злыми, даруют блага, а те, кого называют добрыми, делают людей дурными. Более того, видя друг друга, они производят одно, а не видя – другое, словно они не сами по себе, а зависят от взгляда: один, увидев другого, становится добрым, а если увидит иного – меняется. И ещё: они действуют по-разному в зависимости от того, под каким углом видят друг друга. В целом же смешение всех даёт нечто иное, как если бы смешение разных жидкостей создавало нечто отличное от составляющих.

Итак, рассматривая эти и подобные мнения, следует разобрать каждое. Начнём с подходящего начала.

2. Считать ли эти движущиеся тела одушевлёнными или неодушевлёнными? Если неодушевлёнными, то они могут давать лишь тепло и холод (если, конечно, некоторые звёзды мы назовём холодными), но тогда их влияние на нашу телесную природу будет объясняться лишь физическим воздействием их движения на нас, так что изменения в телах будут незначительными, ведь излучение от каждого из них одинаково, и всё смешивается в единое на Земле. Различия же возникают только из-за местоположения – близости или удалённости, а также из-за разницы в излучении тепла и холода.

Но как тогда объяснить мудрых и невежд, грамотных и ораторов, кифаристов и прочих мастеров, а также богатых и бедных? И как быть со всем остальным, что не имеет причины в смешении телесных элементов? Например, почему один становится таким-то братом, отцом, сыном или женой, или сейчас удачлив, или становится полководцем, или царём?

Если же они одушевлённые и действуют по выбору, то почему они добровольно причиняют нам зло, будучи помещёнными в божественное место и сами будучи божественными? Ведь то, что делает людей дурными, к ним не относится, да и вообще для них нет ни добра, ни зла в наших страданиях или наслаждениях.

3. Но, возможно, они делают это не по своей воле, а вынужденно – из-за местоположения и конфигурации. Однако если они вынуждены, то, находясь в одинаковых положениях и конфигурациях, все должны производить одно и то же. Но почему же тогда один и тот же участок зодиакального круга, проходя в разных местах, оказывает разное влияние? Ведь он не действует в самом знаке зодиака, а гораздо ниже, и его эффект зависит от того, где именно на небе он находится.

Смешно предполагать, что в зависимости от каждого своего проявления светило становится другим и даёт иное: восходя, оно одно, в соединении – другое, а в противостоянии – третье. Ведь оно не может радоваться в соединении, а в противостоянии – печалиться или бездействовать, или гневаться при восходе, а успокаиваться при заходе, или же одно из них становиться лучше при заходе. Ведь каждое из них всегда одновременно находится в соединении с одними и в противостоянии с другими. И уж конечно, оно не может одновременно радоваться, печалиться, гневаться и успокаиваться.

А утверждать, что одни из них радуются при заходе, а другие – при восходе, разве не нелепо? Ведь тогда выходит, что они одновременно и радуются, и печалятся. Да и почему их печаль должна вредить нам? Вообще, им нельзя приписывать ни печаль, ни даже временную радость: они всегда сохраняют благосклонность, радуясь тем благам, которые имеют, и тому, что видят. Ведь жизнь каждого из них сосредоточена на себе, и благо каждого – в его собственной деятельности, а не в отношении к нам. Особенно это касается существ, которые не связаны с нами по сути, а лишь случайно, не как с главной целью. Да и вообще их деятельность не направлена на нас, как если бы птицы предсказывали будущее лишь попутно.

4. И ещё нелепость: одно светило, видя другое, радуется, а видя третье – наоборот. Какая у них может быть вражда и из-за чего? Почему в тригональном аспекте они действуют иначе, чем в оппозиции или квадрате? Почему, находясь в одной конфигурации, они видят друг друга, а в следующем знаке, будучи ближе, не видят?

И вообще, каков механизм того, что они якобы производят? Как каждый в отдельности, а затем все вместе создают нечто иное из общего? Ведь они не договариваются между собой, чтобы так влиять на нас, не мешают друг другу силой, не уступают по убеждению. А если одно радуется, находясь в доме другого, а другое, наоборот, – как это не похоже на то, как если бы кто-то предположил, что двое любят друг друга, а потом сказал, что один любит другого, а тот, наоборот, ненавидит?

5. Говорят, что некоторые из них холодные, и, удаляясь от нас, они становятся для нас благом, поскольку их зло (холод) не достигает нас. Но тогда в противоположных знаках они должны быть для нас благом. А когда холодное противостоит горячему, оба становятся опасными, хотя должно быть смешение. И одно радуется дню, становясь благом от тепла, а другое – ночи, будучи огненным, словно для них не всегда день (то есть свет), или же одно из них не захватывается ночью, находясь высоко над земной тенью.

А Луна, будучи полной и яркой, благоприятна при соединении с одним, а ущербная – вредна, хотя должно быть наоборот, если уж так рассуждать. Ведь когда она полная для нас, для того, кто выше, она не освещает другую половину, а когда ущербная для нас, для того она яркая. Так что ущербная должна бы вредить ему, ведь он видит её в свете. Для самой Луны, конечно, нет разницы, ведь она всегда наполовину освещена. Но для того, возможно, есть разница в нагреве, как говорят. Но нагревалась бы она, если бы для нас была неосвещённой? А если для другого она блага в неосвещённости, то для него она полная. Разве это не признаки аналогии?

6. А если считать, что Арес или Афродита в определённом положении вызывают прелюбодеяния, словно они насытились человеческой распущенностью в том, что им нужно друг от друга, разве это не крайне нелепо? И если их взаимное созерцание в таком положении приятно для них, но не имеет предела, как это можно принять?

А если они дают славу, богатство, бедность, распутство бесчисленным миллионам существ и сами совершают все их действия, то что это за жизнь у них? И как возможно столько делать? А если они ждут восхождения знаков и тогда действуют, и для каждого восхождения в определённых долях есть столько-то лет, и они словно на пальцах рассчитывают, когда произведут эффект, но не могут до этих сроков – разве это не значит лишать главенства в управлении единого, от которого всё зависит, и отдавать всё им, словно нет верховного, от которого всё исходит, дающего каждому по природе завершать своё и действовать согласно своему порядку, согласованному с ним? Это значит разрушать и не понимать природу мира, имеющего начало и первопричину, простирающуюся на всё.

7. Но если они указывают на будущее, как мы говорим, и многое другое также предвещает грядущее, то что тогда является действующей причиной? И какова последовательность? Ведь знамения не могли бы указывать упорядоченно, если бы события не происходили закономерно.

Допустим, они – как буквы, постоянно пишущиеся или уже написанные и движущиеся на небе, совершающие иное дело, но за ними следует их значение, как если бы в едином живом существе от одного начала в одной части можно было узнать одно, а в другой – другое. Ведь и характер можно узнать, взглянув в глаза или на другую часть тела, а также опасности и спасения. И те части – части, и мы – части; одни указывают на другие. Всё полно знаков, и мудрый тот, кто научился читать одно по другому. Многое уже стало привычным и известно всем.

Так в чём же единый порядок? Так же разумно и с птицами, и другими животными, от которых мы получаем знамения. Всё должно быть взаимосвязано, и не только в одном из частных случаев (как единое дыхание), но гораздо более и прежде всего – во вселенной, и единое начало создаёт единое великое живое существо из всех, и как в каждом живом существе части выполняют каждая свою функцию, так и во вселенной каждая часть имеет свои действия, и даже больше, ведь они не только части, но и целые, и большие.

Каждая часть исходит от единого, совершая своё, но взаимодействует с другими, ибо не отделена от целого. Она и действует, и страдает от других, и к ней приходит иное, причиняя страдание или связывая. Но исходит она не случайно и не как попало, ибо из этого следует другое, а за ним – следующее по природе.

8. И душа, стремясь выполнять своё дело (ведь душа всё делает, имея в себе принцип разума), даже если идёт прямо или отклоняется, следует за происходящим во вселенной по справедливости, если только не будет разрушена. Но целое всегда сохраняет порядок силой правящего начала.

И звёзды, как немалые части неба, содействуют целому и предназначены для указания. Они указывают на всё в чувственном мире, но производят иное, что явно делают. Мы же, пока не заблудились в множественности мира, действуем согласно природе души; заблудившись, несём наказание – и само заблуждение, и последующую участь в худшей доле.

Богатства и бедности – это стечение внешних обстоятельств. А добродетели и пороки? Добродетели – от изначальной природы души, пороки – от её встречи с внешним. Но об этом уже сказано в других местах.

9. Теперь, вспомнив веретено, которое древние Мойры прядут, а у Платона веретено – это блуждающее и неподвижное вращение, и Мойры с Ананке-матерью вращают его и, пряду, вводят каждое рождающееся в бытие через него.

В «Тимее» бог-творец даёт начало души, а движущиеся боги – страшные и необходимые страсти: гнев, желания, удовольствия и страдания, а также иной вид души, от которого эти страсти. Эти рассуждения связывают нас со звёздами, получающими от них душу и подчиняющимися необходимости при нисхождении сюда. И нравы, а значит, поступки и страдания, происходят от них, согласно склонности страдательной природы.

Так что же остаётся нам? То, что мы есть по истине, – то, чему природа дала власть над страстями. И даже среди этих зол, связанных с телом, бог дал не подчинённую добродетель. Ведь добродетель нужна не в покое, а когда есть опасность оказаться во зле без неё.

Потому нужно бежать отсюда, отделяясь от привнесённого, и не быть сложным телом, одушевлённым, где природа тела, получив след души, господствует, так что общая жизнь больше принадлежит телу. Всё телесное – от неё. Другая же душа, устремлённая ввысь, к прекрасному и божественному, не подчинена ничему, а лишь пользуется, чтобы быть там и жить согласно этому, отступив. Или, лишённая этой души, живёт по судьбе, и тогда звёзды не только указывают ему, но он сам становится как бы частью и следует целому, частью которого является.

Ибо каждый двойствен: один – как некое соединение, другой – как он сам. И весь мир двойствен: один – как состоящий из тела и некой души, связанной с телом, другой – как душа всего, не в теле, но освещающая следы в телесной душе. И Солнце, и другие светила также двойственны. И чистой душе они не дают ничего дурного, но то, что происходит от них во всё целое, как части вселенной, будучи телом и одушевлённым, тело даёт телу по выбору звезды и её истинной души, устремлённой к лучшему.

Остальное следует за ним, вернее, не за ним, а за тем, что вокруг, как тепло от огня идёт во всё, или как от одной души к другой, родственной. А трудности – из-за смешения. Ибо природа этого мира смешанная, и если отделить отделимую душу, останется нечто невеликое. Бог – с ней, а остальное – великий демон, говорит он, и страсти в нём – демонические.

10. Если так, то следует признать их указания, но не обязательно их действия, во всяком случае, не полностью, а лишь то, что относится к страданиям целого и к их остаточному влиянию.

И душе до прихода в рождение следует признать принесение чего-то от себя, ибо она не пришла бы в тело, не имея большой склонности к страданию. И следует признать, что судьбы приходят с ней. И само движение содействует и дополняет от себя то, что должно совершить целое, каждое из его частей получив свой порядок.

11. Надо помнить и то, что исходящее от них приходит к принимающим не таким, каким было у них. Например, если огонь, то тусклый; если дружелюбное расположение, то, ослабев в принимающем, создаёт не очень хорошую дружбу; гнев не в меру может сделать не мужественным, а вспыльчивым или малодушным; стремление к почёту в любви, связанное с прекрасным, создаёт влечение к мнимым красотам; а истечение ума – лукавство, ибо лукавство хочет быть умом, но не может достичь желаемого.

Так что каждое из этих зол возникает в нас, хотя там их нет. Да и пришедшее, хотя и не то же самое, не остаётся таким, каким пришло, смешиваясь с телами, материей и друг с другом.

12. И приходящее соединяется в одно, и каждое из происходящего получает нечто из этой смеси, так что становится тем, что есть, и таким-то.

Ведь не коня создаёт, но даёт что-то коню, ибо конь – от коня, а человек – от человека. Солнце же содействует формированию, но человек происходит от логоса человека.

Но внешнее иногда вредит или помогает. Как отец, но чаще к лучшему, а иногда к худшему. Однако не выводит за пределы подлежащего. Иногда материя преобладает, а не природа, так что форма не может полностью осуществиться.

[А то, что Луна не освещена для нас в сторону земли, не вредит тому, кто выше. И без её помощи тому, кто далеко, кажется хуже; когда же она полна, её хватает для нижнего, даже если тот далеко. А для огненного она кажется благой, будучи неосвещённой для нас, ибо его более огненная природа компенсирует её. А исходящее от них – тела одушевлённых, одни более, другие менее тёплые, но не холодные, что подтверждается их местоположением.

Зевса, которого называют, – умеренно огненного; и Эос такова; потому они согласны по подобию. А к так называемому Пылающему – по смешению, а к Кроносу – враждебно из-за удалённости. Гермес же безразличен ко всем, как кажется, уподобляясь. Все же содействуют целому, и друг к другу так, как полезно целому, как в одном живом существе части соотносятся.

Ради этого, например, желчь полезна и целому, и ближайшему: она и гнев пробуждает, и не даёт наглеть. И в совершенном целом должно быть нечто подобное и нечто устремлённое к удовольствию; а глаза – чтобы видеть; и всё сочувствует их неразумной части, ибо так едино и гармонично.]

13. Итак, раз одно происходит от движения, а другое нет, надо различать и говорить, откуда что вообще.

Начало вот какое: всё это управляется душой согласно разуму, как и в каждом живом существе есть начало, от которого все его части формируются и согласуются с целым, частью которого являются. В целом все части есть, а в частях – лишь столько, сколько есть каждая.

Внешнее приходящее иногда против воли природы, иногда – способствует. Но целое, как состоящее из частей, всё упорядочивает, получив природу, какую имеет, и дополняет своим стремлением жизнь всего.

Неодушевлённые в нём – как орудия, движимые извне. Одушевлённые же одни движутся неопределённо, как кони под колесницей, пока возничий не направит их, ибо их движут ударами. Природа же разумного существа имеет возничего в себе. И если он знающий, идёт прямо, если нет – часто как попало.

Но оба – внутри целого и содействуют ему. Одни, более значительные, делают много великого и способствуют жизни целого, имея больше способности действовать, чем страдать. Другие постоянно страдают, имея мало силы действовать. Третьи – между ними: страдают от других, но и многое делают, имея от себя начало действий.

И всё целое – полная жизнь, где лучшее действует наилучшим, насколько лучшее есть в каждом. И это надо согласовать с правящим, как воинов с полководцем, которые, как говорят, следуют за Зевсом, устремляясь к умопостигаемой природе.

А менее совершенные по природе – второстепенны для целого, как в нас второстепенны части души. Остальное – соответственно частям в нас, ибо и в нас не всё равно.

Все живые существа – по разуму целого, и все небесные, и прочие, разделённые в целом, и ни одна часть, даже большая, не может изменить логосы или то, что произошло по логосам.

Но может вызвать изменение в обе стороны – к худшему или лучшему, но не вывести из собственной природы.