Когда муза плачет

В иной раз Мирра закатила бы скандал, но сегодня она уже пережила встречу со смертью и свято полагала, что в один день костлявая не приходит дважды. На подлёте к Сантьяго в их самолёт ударила молния. Приземление выдалось жёстким. В целом, все остались живы. Правда, какой-то грузный мужчина умудрился сломать нос о спинку кресла. Он сидел перед ней, и по какому-то стечению обстоятельств несколько капель попали на её белоснежную майку.

–Тяжёлый день, сеньорита? – обратился к ней водитель на ломаном английском. По всей видимости, он настроил радио: в машине играла убогая смесь латинских мелодий и синти-попа28.

– Кровь, – он указал на свою одежду, а потом ткнул пальцем в Мирру. – Всё хорошо?

Его акцент был отвратителен, и Мирра, дабы упростить ему задачу, ответила на испанском:

– Да, всё нормально.

– Сеньорита говорит по-испански? – радостно вопросил мужчина.

Мирра кивнула. Ещё знает английский, китайский, русский, арабский, немецкий и французский языки. Не каждым из них она владеет хорошо, но поддержать разговор и понять смысл сказанного может. И все эти знания благодаря её работе. Она одновременно любила её и ненавидела.

Кем же она была? Как можно назвать её профессию? Чёткого определения не существует. Обычно на вопрос: «Кем ты работаешь?» Мирра отвечала: «Составляю каталоги» или «В сфере туризма». Девушка моталась по миру, проверяя потенциальные места, пригодные для туризма. Она делала первые фото и видео нового места, составляла подробное описание предоставляемых услуг и места дислокации, заключала договоры между представителями гостиниц, курортов и пансионатов. От её оценки зависело, кто поедет в это место, какие это будут люди. Девушке посчастливилось побывать на фешенебельных курортах, частных островах, в самых крутых лечебницах, где престарелые дамы и джентльмены приводили себя в форму. А ещё Мирра бывала и в откровенных жопах мира, к примеру, как сейчас.

– Я испугался, когда увидел кровь. Знаете, здесь горы, очень высоко, и у многих начинается носовое кровотечение, – объяснил водитель.

– Ах, вот оно как, – по-детски проговорила пассажирка, кося под дурочку, словно не видела, что происходит за окном. Уши у неё заложило ещё тридцать минут назад. К счастью, потихоньку всё приходило в норму.

– Давление, понял, – оправдывался водитель. – А зачем вам Санта Роза?

Мирра не сразу поняла, про что говорит мужчина, но через время опомнилась. «Это он, видимо, про то место, куда мы едем, эту горную дыру!» Чили – это одна сплошная гора, и среди этих однотипных пейзажей из голых камней, ледяных шапок и пустынных пейзажей то тут, то там выныривали озера. Их чистая и ровная гладь ослепляла, отражая солнечные лучи, и одновременно притягивала. Казалось, что, глядя в их чистые недра, можно было найти ответы на все вопросы.

– Санта Роза, – повторила Мирра задумчиво. – Там есть старый дом немецкого врача, его переоборудовали под гостиницу… ведь в нескольких километрах находится горнолыжный курорт, и эти номера будут очень кстати. Я работаю в туристическом агентстве и занимаюсь поиском новых гостиничных комплексов, – девушка пыталась растолковать водителю цель своего визита, но он слушал её только из вежливости; его мимика выдавала его страстное желание что-то сказать ей.

– Я здесь родился недалеко, километров двадцать отсюда, и про этот дом мы все знаем. Это плохое место, туда лучше не ехать. Честное слово! – он быстро перекрестился. – И человек, выкупивший дом, – безумен!

– Что не так с этим местом? – девушка решила подыграть ему и послушать страшилку. Это было куда приятнее, нежели убогая музыка.

– После Второй Мировой войны в Аргентину бежали некоторые нацисты. Ну, вы поняли? – Он бросил взгляд на Мирру. – Говорят, этот немецкий врач ставил эксперименты на людях, а когда война была практически проиграна, бежал в Аргентину. Аргентина не выдавала военных преступников, но их там находили. Понимаете? Он приезжал в Чили в начале 50-х. Имя у него было испанское – Себастьян Гарсиа, но внешность и акцент выдавали его национальность. Моя мать рассказывала о нём: высокий, с тёмно-рыжими волосами и белой кожей. Он был хорошим врачом, многим помогал. Дом он построил недалеко от Санта Розы в горном ущелье на берегу реки. Знаете, это такое недоступное и глухое место. Дом у него ещё такой, со взмывающими шпилями, идеальный для нечисти. Со временем в долине и её окрестностях местные стали обнаруживать трупы людей.

– Ах, ты, Господи! – Мирра ударила в ладони, дабы показать заинтересованность. Она уже представила, как в буклете обязательно разместит эту информацию. Туристы любят щекотать себе нервы подобными байками. – Что же было дальше?

– Начали разбираться, и оказалось, что в окрестностях никто не пропадал. Да и всех, кого находили, выглядели не как чилийцы. Европейцы, нигерийцы, азиаты… Этих людей привозили к нему…

– Как интересно! Дальше, пожалуйста! – воскликнула девушка.

– Умер он – и всё прекратилось. Перед этим в его доме появилась беременная женщина, он называл её своей женой. Буквально за несколько месяцев до рождения ребёнка он уснул и не проснулся. Его забрали на вскрытие, так как он не был старым.

– И?

– Говорят, что его тело и органы были в идеальном состоянии, кроме мозга. В голове нашли опухоль.

– А что же жена?

– Родила мальчика. Пробыла здесь недолго – новорождённому не было и года, как она уехала в неизвестном направлении.

– Какая история! А дом они продали?

– Вот теперь самое интересное, – водитель понизил голос. – Спустя тридцать лет объявился сынок. Его я хорошо помню: тогда я был сопливым мальчишкой. Он нанял нас, чтобы мы очистили территорию. Тоже был такой высокий, мускулистый, спина ровная, кожа белая, как молоко, мягкие светлые волосы, и глаза, как чилийское небо. Жил он здесь лет пять, и снова стали происходить эти страшные вещи…

– Что вы имеете ввиду?

– Трупы мы больше не находили, но вот одежду, фрагменты костей и даже документы… Сын Себастьяна, Натаниэль, построил недалеко от дома огромную печь. Местные её прозвали «крематорий». Думаю, там и сжигали трупы.

– Так-так, – Мирра чувствовала, что эта история начинает тянуть на полноценный детектив. Водителю нужно будет дать хорошие чаевые.

– Натаниэль уехал как-то очень поспешно, и после этого дом медленно приходил в упадок. До прошлого года.

– Что случилось?

– Появился этот Натан. Никто толком не знает, кто он такой? Может, он внук Себастьяна. Что я вам скажу, сеньорита? Он такой же высокий и белокурый. Говорит и ведёт себя так, как делал это Натаниэль. Я работал у него и помню все эти движения – плавные и сдержанные, манера говорить одна и та же.

– Как удивительно! Определённо, потрясающая история.

– Я ведь работаю у него водителем, – пояснил мужчина. – Мы договорились, что я буду привозить к нему людей. Вот и вас сегодня встретил.

Мирра вспомнила, как он встречал её с табличкой, на которой её имя было написано каллиграфическим почерком. Такой шрифт называется готическим. Вначале она подумала, что это напечатали, но, подойдя ближе, поняла – все буквы были выведены от руки.

– Это вы написали моё имя на табличке?

– Нет, хозяин дал.

– Натан?

Мужчина кивнул.

– Я как-то осмелился и спросил у него, может, он сын Натаниэля и внук Себастьяна.

– И? – приподняла бровь Мирра.

– Сказал, что он понимает, о чём я. Правда, после этого очень хитро улыбнулся. Сеньорита, вы бы видели эту улыбку… ухмылку.

– Трупы находили? Или происходило что-то странное?

– Нет, но я, наверное, должен вам сказать. За последние три дня в этот дом приехало пятеро разных людей. Вы – шестая.

– Другие менеджеры, –недовольно пробубнила Мирра.

– Я не знаю, сеньорита, но он сказал, что после этой поездки он пока не будет нуждаться во мне. Я спросил: «А что, если гостям я понадоблюсь?» Он очень твёрдо ответил: «Нет, не понадобится им больше такси!»

Мирра начала рыться в сумке в поисках документов, но они словно провалились в бездну. Вместо нужных она нашла свой генетический тест. Зачем она его делала? Только выбросила деньги, абсолютно бесполезная и лживая информация. На 40 % её предки – выходцы из центральной Африки. Как это возможно? Если только считать от первой человекоподобной обезьяны.

Девушка продолжила поиск, и он увенчался успехом. Она внимательно просмотрела данные об объекте. Владельцем числился Натан Себастьян Агилера. Холодок пробежал по спине.

– Что за нафиг! – ругнулась она по-русски.

Водитель мигом отреагировал:

– Всё хорошо?

Мирра кивнула; её взгляд блуждал по салону машины. Девушка смотрела вдаль на опасную дорогу.

– Вы меня разыгрываете? Как всё складно придумали, – она улыбалась, осознавая фарс происходящего.

– Нет, сеньорита! – водитель недовольно покачал головой.

– Кто придумал эту историю? Натан? Он велел вам рассказать её мне, напугать меня. Верно?

– Нет, – он тяжело вздохнул. – Вы не верите мне, это ваш выбор…

До места прибытия они не разговаривали. Мирра отметила: она задела мужчину своим недоверием. По приезду, когда чилиец доставал чемодан, она заинтересовалась цветной коробкой, стоящей в багажнике. Её цвета были невыносимо кислотными для глаз.

– Что это?

– Светящиеся краски, хозяин просил привезти.

Натан вышел её встречать собственной персоны. Это был молодой мужчина арийской внешности. Выше Мирры на целую голову, он мягко смотрел на неё сверху вниз.

– Очень хотел вас увидеть! – начал он вместо приветствия, обратившись к девушке по-испански.

Мирра ответила по-немецки:

– Добрый день, гер Натан. Я была очень расстроена, узнав, что здесь есть и другие менеджеры. Вы не соблюдаете условия договора.

Он улыбнулся и, не растерявшись, перешёл на немецкий:

– Это мои гости. Они никак не связаны с туризмом.

– Правда? – недоверчиво прищурилась девушка.

– Правда!

Натан забрал у неё сумку и, пропуская вперёд, проговорил:

– Я хочу показать вам дом и вашу комнату. Скоро ужин. Вы проголодались?

– Да.

Дом представлял собой каменное строение в неоготическом стиле. Комнаты были просторными и солнечными, а стены выкрашены в аскетичный белый цвет.

– Вот здесь ваша комната. – Натан привёл её на второй этаж. – Осмотрите. В семь часов жду вас на ужин. – Он поставил чемодан на пол и непродолжительное время внимательно следил за ней. Её внимание привлекла картина на белых стенах: обнажённая женщина стыдливо прикрывает грудь, голова опущена, а у ног лежит ярко-алое покрывало.

– Это картина Артура Гротгера «Фрина». Реальная Фрина была гетерой, музой творческих людей… На полотне изображено, как её подвергают суду. Обнажившись перед публикой, она доказывает своё физическое совершенство и родство с богами.

Мирра протяжно вздохнула и спросила:

– Доказала?

– Да.

– Что-то я не совсем поняла. Так за что же судили Фрину? За проституцию или за то, что она была музой? – язвительно поинтересовалась девушка.

– Вы мне нравитесь, – рассмеялся Натан. – Куртизанок казнят без суда и следствия. И музы подлежат суду.

Он подошел к картине поближе и, указав на размытые блики на кусочке лица Фрины, произнёс:

– Когда муза плачет, происходит что-то очень важное.

Мирра смотрела на него, как на сумасшедшего. Что он несёт?!

– Не буду вас задерживать, Мирра, увидимся за ужином. – Хозяин дома старомодно раскланялся и у двери проронил: – Не находите, что она похожа на вас? – Натан указал на картину и тут же вышел, не дожидаясь ответа.

Весь этот странный диалог утомил девушку и навёл смуту. Она ощущала нечто зловещее, но не могла связно мыслить – усталость давала о себе знать.

Мирра подошла к окну и увидела, что водитель был ещё здесь. Он отдал коробку с красками кому-то из прислуги, взамен получив наличные. Видимо, чилиец почувствовал её взгляд: он поднял голову и, заметив девушку в окне, сделал прощальный жест и поцеловал нательный крестик, достав его из ворота рубашки.

«Это значит, что он будет молиться за меня», – с этой мыслью Мирра приняла душ и переоделась. Выйдя из ванной комнаты, она отметила: в комнате потемнело; солнце пряталось за вершиной, и его прощальные лучи лениво скользили по кровати. До ужина оставался час. Девушка прилегла на кровать и, уставившись на картину, обратилась к ней:

– Привет, Фрина! Я немного отдохну, разбуди меня через тридцать минут.

Мирра закрыла глаза и провалилась в сон, хотя, скорее, это были видения на грани сна и реальности: на ней старомодная одежда, перед собой она видит мужчину, который крепко держит её за руки и отчаянно шепчет:

– Я подарю тебе вечную жизнь, я дам тебе всё, чего ты желаешь… Артур вот-вот умрёт, и надо узнать, где он спрятал свои работы. Надо их уничтожить… Соблазнить его…

Всё плывёт перед глазами; Мирра находит себя в мастерской художника. Да, это она позирует для Фрины. Девушка проникается состраданием к этому больному мужчине. Она чувствует его смерть и огромное чувство к его возлюбленной Ванде. Он рьяно оберегает свои работы, и Мирра видит их, чувствуя силу, заложенную в этих сюжетах.

Она плачет, осознавая, какое страшное преступление совершит, уничтожив их. Артур смотрит на неё и, делая последние мазки, шепчет:

– Когда муза плачет…

Дальше происходило всё, как в тумане: она передаёт кому-то работы. Этот человек… Девушка его знает – это Натан!

– Он не оставит тебя в живых… Беги!

Мирра судорожно выныривает из сновидения, осознавая, что её глаза на мокром месте. Первым делом она загружает Интернет: здесь с ним всё очень плохо, но пару минут возни – и она уже рассматривает работы Артура Гротгера. Её трясёт – девушка только что видела это в своём сне. Разве она их видела раньше? Мирра открывает отзывы и читает первый попавшийся: «Если вы хотите раз и навсегда осознать ужасы, на которые способен человек, ознакомьтесь с циклом работ «Война». Приходит некое невидимое озарение, что нас используют и обманывают. В войне нельзя победить!» Второй комментарий был лаконичен и прост: «Эти сюжеты проникли в моё сознание и сделали меня пацифистом».

Девушка вытерла слезы: увиденное тоже её растрогало, хотя как именно это работает, было абсолютно не понятно. Возможно, она видела эти картины раньше, потом всё вытеснилось в бессознательное, а сейчас актуализировалось на фоне знакомой фамилии художника и тяжёлого дня. Мирра упрямо отказывалась верить в мистику.

Глава 8.

Ксенократ

В среде муз ходила легенда – он был самой первой музой. Даже старше Натана. Он знал гораздо больше, нежели остальные. До определённого момента он был близок с Мастером, разделял его идеи и поддерживал, напоминая преданного пса, который следовал за хозяином и считал его божеством.

Шли годы, столетия и тысячелетия; Ксенократ присматривался к окружающему миру и понимал: он испытывает сострадание к людям и любит их больше, нежели своего учителя. Он видел и остро чувствовал всю происходящую несправедливость. Чуткое сердце сжималось от боли. Мог ли философ что-то сделать, дабы перестать чувствовать душевные страдания? Мог. Сотни лет Ксенократ вынашивал план и придумывал схемы: самое главное – обмануть Мастера, не разрешить ему получить полный контроль над разумом. Музы были абсолютно беззащитны перед Мастером: он беспрепятственно мог читать их мысли и вторгаться в воспоминания. Спрятать от него даже незначительные инакомыслия было невозможно. На ментальном уровне это ощущалось подобно оцепенению разума или как будто нечто ужасное и противоестественное лазит внутри твоих воспоминаний. Мысли судорожно всплывали в сознании; иногда это происходило медленно, в иной раз – с ужасающей скоростью.

На физическом уровне это ощущалось очень болезненно. В прямом смысле болел мозг, словно его трясли и бросали в черепной коробке. Нечто скользкое проделывало ходы и туннели внутри серого вещества.

Музы часто сравнивали эту манипуляцию с изнасилованием, когда в переломный страшный момент ты не принадлежишь сам себе, а Мастер в очередной раз доказывает свою силу. Мозг музы и обычного человека, по сути, ничем не отличался, кроме одной детали: все музы имели опухоль в районе шишковидной железы. Именно она позволяла переносить сознание в новое тело без потери информации, и именно «благодаря» ей Мастер насиловал их разум.

Ксенократ был из тех муз (сейчас таких практически нет), которые не искали себе подопечных. Подопечными называли людей, которых музы вдохновляли, а правильнее будет сказать – ограничивали их в развитии и вели в нужном направлении. Музы всегда жёстко контролировали развитие на этой планете. Оно никогда не было естественным. Подопечные подбирались соответствующим образом: это были те ведомые, кем можно было управлять, те, кто имел слабости и пороки.

Люди, сами того не осознавая, всегда имеют ментальный доступ к любой информации. Этот невидимый поток идей и открытий идёт в этот мир. Он всегда направлен на развитие. Мастер же в этом не заинтересован; через муз он развивает одно направление, при этом уничтожая другое. Почему один учёный добивается признания, а другой – нет? Не находили это странным?

Ксенократ, как и остальные музы, был лишён доступа к божественной информации, но имел обширный опыт прошлых воплощений. Тысячи жизней были за его плечами, он многое понимал и умел анализировать. Философия была для него идеальным вариантом. Мастер не поощрял самодеятельность, но и не мог запретить. Мысли Ксенократа были чисты – любимый ученик нашёл лазейку, как их прятать.

Убить Мастера было невозможно. Даже если уничтожить оболочку, его разум не страдал от этого и оставался невредимым. Убей музу – и она погибнет, сделай это с Мастером – и он появится в ближайшее время в новом теле. Переход же в новое тело у муз был сложным и небезопасным процессом.

Мастер догадывался о способностях Ксенократа, и это представляло для него серьёзную проблему: он не мог допустить, чтобы ученик обучил этому и других муз.

– Фрина, – Мастер склоняется над гетерой, – он доверяет тебе, он любит тебя…

– Так любит, что всю ночь лежит бревном! Проще соблазнить статую, нежели Ксенократа, – она смеётся, и её оливковая кожа, натертая маслами, поблёскивает на солнце.

– Ты – единственная, кого он подпускает к себе так близко.

– И что же?

– Мне нужно, чтобы ты… – Мастер наклоняется ещё ближе и шепчет, озвучивая свою странную просьбу.

Фрина растерянно улыбается.

– А мне какая выгода?

– Проси!

– Хочу славы и денег, а ещё… – девушка задумалась, словно подбирая слова. – Ксенократ утверждал, что может жить вечно. Я тоже так хочу. Вечную жизнь.

– Хорошо. Только иди и сделай…

И она пошла – в дождливую ночь, промокая насквозь, к его дому. Это была странная дружба престарелого мужчины и юной девушки. Фрина не отличалась благоразумием и хорошей репутацией. Гетера и натурщица, она часами стояла обнажённой, пока очередной покорённый её данными скульптор ваял из куска мрамора Афродиту.

Девушка подошла к двери и постучалась. У неё не было сомнений; лишь об одном она пожалела: не взяла из дому нож. А если у него дома ничего не окажется подходящего? Гетера точно знала, что сможет одолеть дряхлого старика без особого труда. Он всегда был рад её видеть, невзирая на всю серьёзность и угрюмость обыкновенного выражения его лица. Именно Фрине он смущённо и робко улыбался. Если Ксенократ влюблялся, то это всегда были платонические, но очень сильные высокие чувства. Музы без труда могли читать мысли людей, но философ намеренно игнорировал это правило в отношении своей возлюбленной Фрины.

Он пустил её в дом. Ксенократ жил без ночной прислуги, только днём к нему приходили двое рабов и выполняли рутинную работу.

– Ты вся промокла! Ты себя не бережёшь! – ворчал старик, укутывая девушку тёплым покрывалом.

– Со мной всё в порядке, – она отталкивала его суетливые руки. – Что делал сегодня? Всё сидел над своими книгами?

– Я разговаривал с богами.

В последнее время он говорил это часто.

– Что они тебе сказали?

– То, о чём я мечтаю, наступит, но не сейчас. Слишком рано и невозможно.

– О чём ты мечтаешь, Ксенократ?

– О революции в сознании людей.

– Ах, как скучно! – шепнула Фрина и стала осматривать комнату, подыскивая подходящий предмет для совершения задуманного.

– Они говорили, что сегодня ночью будет заложено начало. Не мне осуществить этот переворот, но мне суждено заложить основы. Спустя тысячи лет всё случится. Мои последователи будут плести сеть, и, когда она станет достаточно большой и крепкой, люди поймают в неё монстра, который не даёт идти вперёд.

– Как романтично ты говоришь, – она глазами нашла ночной горшок. Он был достаточно крупными и тяжёлым, и вполне подходил под возможный инструмент для убийства.

– У меня будет к тебе просьба, – обратился философ к Фрине.

– Да. Говори…

– Перед тем, как я озвучу свою просьбу, я должен предупредить тебя, Фрина. Он обманул тебя, и я убью себя сам, но прошу: останься со мной в мои последние минуты. Ты должна записать пророчество и передать Натану.

Девушка не знала, кто такой Натан, но спокойно ответила:

– Хорошо. Как ты узнал?

– Я тебе говорил, сегодня со мной разговаривают боги.

– Странный ты, –хихикнула она и спросила: – Мастер точно меня обманет? Не даст ни денег, ни славы?

– Да.

– А вечность?

– Не сейчас, но тебе не понравится эта ноша…

– Мне лучше знать, что понравится, а что нет… А теперь давай, убивай себя! – Фрина была нетерпелива.

К её удивлению, Ксенократ разбил себе голову именно ночным горшком. Она присела рядом с ним, он был жалок и слаб. Сострадание коснулось её сердца; девушка положила его окровавленную голову к себе на колени. Ткань платья тут же пропиталась кровью. Сипящим голосом старик излагал пророчество, Фрина же записывала его на папирусе, обмакивая тростниковую палочку в кровавую рану на седой голове.

– Что ты там шепчешь? –прикрикивала она, когда Ксенократ из-за бессилия впадал в кратковременное забвение.

– Когда музой станет душа, которой отказали в милости, сбежавшая и насильно обращённая, когда самое великое разочарование Мастера снова родится на этой земле – именно тогда случится мировая революция…

– Случится мировая революция, – повторила Фрина, торопливо дописывая текст. – Это кому отдать? Натану? Кто это? Где я его найду?

Старик уже едва дышал:

– Он сам тебя найдёт. И ещё передай ему это, но только устно, только Натану и никому другому…

Ксенократ из последних сил обхватил её голову и притянул к себе. Их глаза были так близко, и он прошептал:

– Только за глазами любимого человека можно спрятать все тайны, и никто их не увидит, и никто ничего не узнает. Если музы желают мировой революции – они должны научиться любить, чисто и безвозмездно.

Слёзы хлынули из глаз Фрины; возможно, именно сейчас умер человек, который действительно её любил. Она проплакала у его тела некоторое время, а потом вышла на улицу, спрятав папирус с пророчеством под одеждой.

Фрина снова шла под дождём, который смывал следы крови с её юбки.

Глава 9.

Ужин проходил в просторной столовой. Приборы из серебра на столе удивили Мирру больше всего.

На ужине присутствовали пятеро неизвестных ей людей: две женщины и трое мужчин. Прислуживающие им молодые чилийки предложили Мирре, едва она вошла в комнату, присесть за стол. Девушка приняла предложение и устроилась за столом. Её соседом оказался улыбчивый мулат, а напротив сидела миниатюрная девушка. Рыжеволосая женщина с крупными чертами лица находилась с другой стороны от мулата. Она показалась Мирре очень знакомой. Ещё двое мужчин были на противоположной стороне: стройный шатен с азиатским разрезом глаз и еврей – так она окрестила его за смуглую кожу, чёрные вьющиеся волосы и большие глаза, наполненные скорбью.

Еврей заговорил с ней первым:

– Как вас зовут? – он обратился к ней по-английски.

– Мирра, с двумя буквами «р», – она любила подчёркивать эту особенность своего имени.

– Вы русская? Мирра – это аббревиатура «Мировая Революция». Очень старое советское имя.

Мирра и сама не знала, кто она. Много лет назад она уехала из родных мест. К тридцати годам у неё имелись два гражданства, которые давали ей возможность с успехом перемещаться по миру. Она могла называть себя кем угодно, её универсальная внешность помогала быть и француженкой, и турчанкой, и испанкой, и англичанкой. Однако было в её взгляде и практически неулыбчивом лице нечто, что всегда выдавало в ней славянскую кровь.

– А вы еврей? –сказала девушка по-русски. – Скорее всего, ваши родители из СССР эмигрировали на землю обетованную29. – Она сделала небольшую паузу и продолжила: – Вы знаете русский язык, но плохо. Росли среди евреев-ашкеназов30, многие из которых по привычке говорили по-русски, с одесским акцентом, там и нахватались слов. – чётко отчеканила Мирра.