Осуждение Булгакова

Руслан Васильев

Осуждение Булгакова

Заседание в 3-х актах

Действующие лица

Первая – судья и просто красивая дама.

К.С. Станиславский – великий режиссер, отец-основатель МХАТ.

Наталья Николаевна Пушкина – жена Александра Сергеевича Пушкина.

Иосиф Виссарионович Сталин – герой пьесы «Батум».

Аметистов – человек свободных профессий.

Наташа – обворожительная домработница.

Хлудов – белогвардейский генерал.

Алексей Турбин – доктор-сифилидолог, но иногда полковник царской армии.

Иван Бездомный – пропащий поэт, профессор философии.

Голос Мефистофеля – голос героя трагедии Гете «Фауст».

Михаил Булгаков, его третья жена – Елена Булгакова, друзья писателя, литераторы, актеры МХАТа, гости из посольства США, участники спиритического сеанса, ведьмы, ведьмаки, петлюровцы и прочая нечисть.

Первый акт

В центре и поперек сцены стоит большой овальный стол, к нему придвинуты стулья со спинками. Слева от овальной громадины – уютный уголок. Журнальный столик, на который небрежно брошены газеты. Вместе с ними – толстая книга, которая навевает мысль о Библии. Тут же пепельница, коробок спичек и почему-то армейская фуражка. В ней – горсть то ли черешни, то ли вишни.

Рядом с журнальным столиком – два мягких уютных кресла, укрытых легкомысленными ворсистыми пледами в клетку. Торшер с зеленым абажуром. На стене, к которой придвинут столик, висит гитара. На деке у колков повязан алый бант.

Справа от овальной громадины – пианино с открытой крышкой. На полочке стоят ноты. Рядом с инструментом – ширма, закрывающая выход в коридор, уходящий в кулисы, и приземистый шкафчик.

В глубине сцены – стена с камином и мутновато-застекленными дверями в другую комнату. На стене висят два плаката. Один, кумачовый, – над камином: «Поздравляю вас, товарищи, с прибытием!». Другой – чуть сбоку – золотые буквы на черном фоне: «Водка – враг, сберкасса – друг!». Через двери видны тени.

Из комнаты, где находятся Булгаковы с гостями, раздаются возгласы: «Наливай полнее!», «За твое здоровье, Мака!», «Люся, ты меня балуешь и обижаешь!» Звон чокающихся бокалов, кокетливые женские смешки, мужской басистый хохот.

Меж тем на сцену к овальному столу выходит Наташа. Освещение усиливается, звучит вторая часть Седьмой симфонии Бетховена. Печально-тревожная атмосфера ожидания, чего-то грозного, судьбоносного.

Наташа прекрасно сложена и, скорее, раздета, чем одета, хотя формально пристойность соблюдена, и ее передничек белоснежен. Она открывает дверцу шкафчика, достает оттуда бордовую парчовую скатерть. Стелет сильными, точными движениями. Начинает расставлять на столе тарелки с легкими закусками, которые достает из шкафа. Белые накрахмаленные салфетки. Временами она косится на двери, где развлекается общество, и неодобрительно покачивает хорошенькой головой. Бетховенская музыка стихает.

Н а т а ш а. Ну, вот, как просили… (Сверяется с ручными часами). Скоро явятся. Совсем скоро. (Садится за стол, выбирая центральный председательский стул, громко командует). Встать! Суд идет! (Тихонько смеется, поднимается, походит к пианино, заглядывает в ноты). Кто бы сомневался… Мистик! Опять «Фауст».

Садится за инструмент, берет аккорд, начинает напевать, правда, фальшивя, не попадая в ноты: «Сатана там правит бал, там правит бал!»

В эту же секунду из комнаты Булгаковых доносится голос писателя: «А теперь грянем все вместе!» Запевает: «И людская кровь рекой по клинку течет булата». Гости дружно подхватывают хором: «Люди гибнут за металл, люди гибнут за металл!» Смех, переходящий в хохот.

Н а т а ш а (неодобрительно). Снова разорались на ночь глядя! Соседям спать мешают, но хоть бы хны! (Пожимает плечами). И так каждый божий день! Гости чередой, пьянки-гулянки. Ви́на пенятся, водка рекой течет. Икра на закуску, седло барашка на горячее, иностранцы из посольств на десерт, а мне крутись, как белка в колесе. Зато в романе – младшая ведьма. Да и сам роман – черт знает что! С дьяволом и Пилатом. Вот спасибо, Михаил Афанасьевич! Удружили так удружили. (Иронично кланяется в направлении двери). И все ведь плохо живут! Все жалуются, как его и особенно ее, лживую Люську, третируют, притесняют.

В ответ снова раздается: «Люди гибнут за металл!.. Сатана там правит бал…» Особенно выделяется резкий женский голос.

Н а т а ш а. Не визжи, чума забубенная! Слуха у тебя нет, чертова Маргарита! И почему он зовет ее Люсей?! Она же Елена. Не понимаю… (Встает из-за пианино, опять начинает хлопотать). Но недолго осталось терпеть! Теперь недолго. Сейчас соберутся судьи! Тогда и посмотрим!

В комнату шумно вбегает Аметистов. Он запыхался, словно за ним гнались. Аметистов мужчина не первой молодости, у которого все слегка нагловато. Прическа, взгляд, движения и, конечно, одежда. На нем зеленый в талию костюм. На ногах туфли с вызывающим верхом апельсинового цвета. Носков нет. В руках потертый портфель.

Н а т а ш а (испуганно). Что за черт?!

А м е т и с т о в (приседает, заглядывает под стол). Какой черт? Где черт? (Разглядывает Наташу, вытирает со лба пот). Уф! Как вы меня напугали, барышня! Огорошили, ей-богу!

Н а т а ш а. Это вы меня напугали!

А м е т и с т о в. Совершенная чепуха! Я – добрейшей души человек. Я моментально вхожу в доверие! Любая мамаша с легким сердцем оставит на мое попечение любимое чадо.

Н а т а ш а. Так уж и оставит!

А м е т и с т о в. Не сомневайтесь! И сколько раз оставляли – не сосчитать. Другое дело, если дитя уже не дитя, а красивая мамзель, достигшая совершеннолетия. (Осматривает Наташу, удовлетворенно цокает языком). Такая, например, как вы.

Н а т а ш а. Но-но! Будет вам пялиться! Не нравится мне ваша разбойничья физиономия. Боюсь я вас!

А м е т и с т о в (демонстрирует себя в полный рост). Ну, скажите, кого я могу устрашить? В этом мире, что и так полон зла? Особенно в этой квартире, где якшаются с нечистой силой. И не спорьте со мной! Уж я-то знаю, в чей дом попал. Ваш Мишель (кивает на комнату Булгаковых) мне хорошо известен. Он для меня, как открытая книга: читана до дыр зачитана! (Стучит себя в грудь). Да-с! Еще в Зойкиной квартире настрадался!.. (Резко обрывает речь, обольстительно улыбается). Но это дело прошлое. Поговорим о настоящем: вы уже совершеннолетняя барышня?

Н а т а ш а (улыбается, смущается). Тоже выдумали, что спросить! Конечно.

А м е т и с т о в. Обомлеть, какая прелестница! Мечта поэта! У Мишеля есть вкус. Ловелас, а не литератор.

Наташа перестает улыбаться, настораживается и внимательно разглядывает нового знакомца.

А м е т и с т о в. Что, радость моя? Зачем вы подурнели? Вам не идет пристальный взор милиционера.

Н а т а ш а (подозрительно). Сами-то вы кто будете?

А м е т и с т о в (с пафосом). Аметистов! Имею честь быть приглашенным на известное заседание! Человек вольных профессий. Провожу жизнь на ногах. Когда бегу, когда убегаю. Борец за идейную чистоту дензнаков. К сожалению, неоднократно оболган, ошельмован.

Н а т а ш а (с издевкой). Вот оно как. Борец, значит, бегун!

А м е т и с т о в. Да-с! Когда мы, когда нас, но обязательно в схватке.

Н а т а ш а. Не сладко бегать без носков?

А м е т и с т о в. Носки – пустяк! Дело наживное. Были бы идеи в голове! Тогда, дорогуша, все поправимо. Сегодня на босу ногу, а завтра на яхте в Ницце. Сколько уже случалось таких прецедентов! Но вы и сами не представились, мадмуазель. С кем имею честь?

Н а т а ш а (делает книксен). Я – Наталья.

А м е т и с т о в (всплескивает руками). Ну, конечно! Меня же предупреждали. Мог бы сам догадаться! Муза Александра Сергеевича – обомлеть! Я помню чудное мгновение, передо мной явились вы! Ах, восторг! Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит! (Наташа смеется) Простите великодушно, Наталья Николаевна, это я с голодухи. С самой Ялты маковой росинки во рту не было!

Н а т а ш а. Нет-нет, я не… Хотя пусть! Раз в жизни – можно!

А м е т и с т о в. Вы впечатляете, Наталья Николаевна! Красавица! Богиня! Ангел! Я в восхищении! Мой портфель в восхищении! То-то Пушкин, ай да сукин сын! Такая смелость, такая демократичность и сексуальность.

Н а т а ш а (сердито, но довольно). Это вы бросьте! У нас секса нет. Но мы тоже летать хотим!

Из-за кулисы раздается раздраженный окрик Пушкиной: «Наташа! Где ты, чертовка?!» Наташа делает торопливый, обиженный книксен и убегает.

А м е т и с т о в (озадаченно). Ничего не понимаю! Пушкин, русалка, леший, черт, чертовка… Но ведь хороша, Наталья Николаевна! Цирцея!.. (Оглядывается). Впрочем, убежала – и ладно. А я есть хочу. Что у нас на столе? Еда! (Молитвенно складывает руки). Господи, спасибо! Как же я голоден.

Аметистов заглатывает целиком бутерброд, хватает другой. Засовывает в карманы пиджачка. Потом вспоминает о портфеле. Открывает его и пытается спрятать в него блюдо. В эту секунду у Булгаковых начинают петь: «Выпьем мы за Мишу, Мишу дорогого, свет еще не видел мастера такого!» Аметистов, поперхнувшись, начинает кашлять.

А м е т и с т о в. Тьфу на вас, окаянные!

На сцене появляется Первая. На ней черная мужская пара, белая сорочка, узкий красный галстук, лакированные туфли. В руках – изящная дорожная сумка из коричневой кожи.

П е р в а я. Поставьте тарелку на место, Аметистов!

А м е т и с т о в (застывает, стараясь понять, с кем имеет дело). Что, что? Как, как? (Прикладывает руку к уху). Тарелка? Да нужна мне ваша тарелка, как рыбе зонтик! Еще не хватало! (С обиженным видом возвращает тарелку). Я хотел обменяться с Натальей Николаевной! Баш на баш! Ситечка для чая не захватил, но вот смотрите – портрет вождя. Иосиф Виссарионович! (Достает из портфеля большое фото Сталина). Можете украсить им свой автомобиль. Очень модно, современный тренд! А вы статусная дама, сразу видно.

П е р в а я. Тьфу! Спрячьте обратно усатую физиономию. Еще налюбуемся. Да-да! Тарелку – на стол, фотографию – в портфель. Любая копия хуже оригинала.

А м е т и с т о в. Слушаюсь и повинуюсь, миледи! Птицу высокого полета мгновенно признаю, да-с! Чай, не на улице трудитесь. Биржевой брокер? Барменша? Пришли наниматься в литературные агенты и даете форсу?

П е р в а я. А если даже так?

А м е т и с т о в (машет рукой). Бесполезно! Мишель бы взял, но все его дела ведет другая дама (кивает в сторону комнаты, где развлекаются гости). – третья по счету супруга Елена Сергеевна. А с ней связываться не советую. Настоящая ведьма! Помыкает Мишелем без стыда и совести.

П е р в а я. Вот как?!

А м е т и с т о в. Да-с! И не смейтесь! Прихлопнет, как муху, а он даже не заметит. Хоть вы – хороши! Дама, приятная во всех отношениях. (Приглядывается). Фасон замечательный! Меня устраивает. Будем знакомиться? Я – Аметистов!

П е р в а я. Я – Первая!

А м е т и с т о в. Обомлеть! Вы, дорогуша, мечтательны чрезмерно! Если у нас и выйдет милый тет-а-тет, то первой вам никак не стать. Сожалею, но даже в третьем десятке – нет!

П е р в а я. Какой конфуз! Но вы, гражданин Аметистов, превратно истолковали мою презентацию.

А м е т и с т о в. Серьезно? (Приглядывается). Свят-свят! Обознался! У вас прокурорские манеры!

П е р в а я. Молодец, Аметистов, очень горячо. Как там у вас говорят? Шаришь, фраер!

А м е т и с т о в. Обомлеть! Точно из органов. (Вжимает голову в плечи). Но если так, то я, пожалуй, опаздываю на трамвай. (Пятится, кланяется). Бытье определяет сознание, время не ждет и всё строго по расписанию. Гранд мерси за угощенье. Свет вам в окошко, много денег на банковскую карточку!

П е р в а я. Стойте! Сядьте!

А м е т и с т о в (застывает на месте, приседает, говорит в сторону). Вот что бывает, когда баба в роли командира. (Первой) Так стоять или сидеть?

П е р в а я. Как вам будет удобно.

А м е т и с т о в (выпрямляется). Мы постоим. Зачем нам эти посадки? Вы же понимаете, миледи? (Лебезит.) Как иначе? Вы не только эффектны, но и очень умны. Чую эманацию интеллекта! Еще как чую! Я ловлю ваш снисходительный, всепрощающий взор. Воистину материнский!

П е р в а я (устало). Не дерзите, Аметистов! Лучше отвечайте: как вы здесь оказались?

А м е т и с т о в. Где? (Обводит рукой комнату.) Здесь?!

П е р в а я. Перестаньте юродствовать!

А м е т и с т о в (отряхивается, говорит гордо). Имею честь быть приглашенным на известное заседание! (Переходит на интимный шепот, подмигивает.) Я часто выступаю в роли консультанта в судах, да-с! Хотя провожу жизнь на ногах. Когда бегу, когда убегаю.

П е р в а я. Проще формулируйте, проще!

А м е т и с т о в (по-солдатски становится «смирно»). Меня пригласили участвовать в суде над литератором Булгаковым. Приял приглашение близко к сердцу. Как говорится, рад стараться, миледи!

П е р в а я (морщится). Хватит, Аметистов, хватит. Не кривляйтесь, раз явились. Скоро начнем. Ну, чего вы замерли дурак дураком? (Машет рукой.) Вольно.

А м е т и с т о в (возвращается к фирменной развинченности). Ага! Выходит, не по мне звонит колокол? Я не обманут, не введен в заблуждение? Урон лично моей персоне причинен не будет? (Первая отрицательно поводит головой.) Тогда ладно, задержусь.

П е р в а я (иронично). Как же трамвай?

А м е т и с т о в. Пропущу, раз требует долг. Чай не последний! (С надеждой.) Может, и кормить будут чем-то более существенным? (Показывает на стол.)

П е р в а я. Как относитесь к стерляди кусками? Да такими кусками, что вперемешку с раковыми шейками и свежей икрой?

А м е т и с т о в (с восторгом). И хрен?

П е р в а я. Конечно! Как без хрена стерлядь кушать?

А м е т и с т о в. Просто потекли слюнки. Но только Мишель…

П е р в а я (резко). Что Мишель? Договаривайте, пока еще можно отказаться. Потом будет поздно.

А м е т и с т о в (прижимает руку к сердцу). Я ведь на Мишеля большого зла не держу. Конечно, он мне изрядно досадил. При моей суетной профессии лишняя реклама совсем ни к чему. Вы же понимаете, миледи? Но после скандала в Зойкиной квартире такая слава навалилась – ой-ей-ей! Ни пройти, ни проехать. Опять-таки портреты вождей. В те годы рискованный бизнес. А тут еще убийство, поножовщина! (Грозит кулаком.) У, чертов китаец, никогда не прощу! Но позволил Мишель мне сбежать, и спасибо. Ателье с девочками было, ателье с девочками лопнуло. Одному мальчику вспороли живот, но Аметистов испарился! Все шито-крыто, слава Булгакову!

П е р в а я (пытливо). Но вы же сюда явились! Примчались, запыхавшись, даже без носков. Почему? Откуда такая прыть, коль не держите зла на Мишеля? Договаривайте!

А м е т и с т о в. Не уберег он меня. Отдал на поругание. Позволил срисовать мой дорогой образ приятелям да собутыльникам! Не возмутился двойнику! А у меня жизни не стало. Стоит высунуть нос из меблирашки – сразу кидаются. Бендер? Остап Ибрагимович? Просто затравили. И никакого гешефта. А какой я им Ибрагимович? Но ведь прилипчивы. Наступают на полы фрака, садятся на колени в такси. Дядя, говорят, дай 20 копеек! А то и больше, да-с! Представляете, миледи, требуют ключ от квартиры, где деньги лежат. И главное кто? Дети! Малолетки, шпана!

П е р в а я. Вот вы и получили приглашение, Аметистов. Есть шанс поквитаться. В чем сомнения?

А м е т и с т о в (выпаливает). Да, неуютно мне! Что-то внутри грызет. Боюсь, как бы не совесть. Конечно, фантастика, дичь, но вдруг впрямь она?! Поверьте, миледи, никогда раньше такого не было, и вот опять! (Прижимает руку к сердцу.) Тебе как родной скажу: не по душе мне идея прищучить Мишеля. Не злопамятен я. Даже если тот из Бендер – Христос, а я лишь Предтеча.

П е р в а я. Не понимаю… Так зачем приехали, Аметистов? Сидели бы дома.

А м е т и с т о в (досадует). Какой дом?! Прогорел, начисто прогорел. Сам просил 20 копеек у пацанвы. Но тут телеграмма, а телеграмма – всегда шанс. Тем более проезд оплачен, паек и деньги на карманные расходы обещаны. Вот и подумал: пока есть возможность, надо рвать когти. А в Москве, видать, фирма солидная, промашки, чую, не даст. Заодно Мишеля отобью. Постою горой. Вот начнут его гнобить за монокль и прочую контрреволюцию, примутся вешать белогвардейские и сатанинские ярлыки, тут я и встану. Зычно, громогласно! (Прочищает голос.) Руки прочь от Мишеля! Кто вы такие, чтобы судить Маку – настоящего мужчину, носителя логоса Аполлона? (Переходит на интимный говорок.) Кстати, вы не в курсе, миледи, кому пришел в голову сей натуральный маразм? Кто придумал судить классика?

П е р в а я (очень просто). Я. Это я придумала.

Пауза.

А м е т и с т о в. Пардон! (Кланяется, прижимает руки к груди.) Был счастлив лицезреть, но сами понимаете, трамвай… Пора восвояси… Дети малые, не кормленные… чайник на плите, часы-кукушка в ремонте… Пардон!

П е р в а я (вздыхает). А как же «руки прочь!»? Эх вы, Аметистов! Шлепнуть вас надо… (Аметистов порывается бежать.) На месте, прохиндей! Дрожать, бояться!

Аметистов замирает. Первая открывает дорожную сумку, достает оттуда судейскую мантию, парик с буклями. Одевается.

П е р в а я. Ну-ну, Аметистов, очнитесь. Не принимайте близко к сердцу. Лучше посмотрите на меня. (Аметистов поворачивается, сразу припадает на колени.) Это лишнее. Хотя если вам так удобно… пожалуйста. Жаль, зеркала нет! Впрочем, Аметистов, скажите: как я вам в рабочем платье? Годится фасончик? Можно мне доверить суд над носителем логоса Аполлона? Вашим разлюбезным Мишелем?

А м е т и с т о в (истово). Не велите казнить, гражданочка судья! Ничего не знаю, никого не видел! А из Зойкиной квартиры утек, будучи в духовном смятении, находясь в беспамятстве. (Ползет к Первой.) Все по воле антисоветского драматурга Булгакова. Век воли не видать! А еще Мишель, пропади он пропадом, вождей охаивал. Про самого товарища Сталина анекдоты сочинял, да-с. (Кивает на дверь в комнату Булгаковых.) Рассказывал их иностранцам, а те, мерзавцы, ухохатывались. Аж до коликов. Если надо, миледи, назову фамилии, имена, адреса, явки.

П е р в а я (брезгливо). Хватит, Аметистов! Встаньте!

А м е т и с т о в. Не встану!

П е р в а я. Доктор, доктор! Куда же вы запропастились?

Входит одетый в белый халат и хромовые сапожки военного образца доктор Турбин. У него лицо чрезвычайно усталого человека, находящегося в состоянии сильного упадка сил последние двадцать лет. Он постоянно пощипывает свои усики, и в этих движениях проглядывается с трудом сдерживаемое раздражение. Впрочем, Алексей Васильевич это пытается скрыть под маской безразличия.

А м е т и с т о в (отползает от ног Первой). Уже и садисты-врачи здесь! Одолеют, ох одолеют.

Т у р б и н. Ну-с, кто у нас ползает на коленках, как маленький?

П е р в а я. Месье Аметистов, прошу любить и жаловать.

Т у р б и н. Это зачем «любить и жаловать»? Лишнее. Совершенно ни к чему. А вот осмотреть больного – ради бога. Таков мой профессиональный долг – клятва Гиппократа и все такое. Ну-с, касатик, ползи сюда.

А м е т и с т о в. Вот еще! Человек – это звучит гордо! (Подползает.)

Т у р б и н. Слова, какие громкие слова… Сколько их уже сказано! А с каким пафосом! (Ожесточается.) Пустопорожняя болтовня, ей-богу! Риторические излишества, замещающие смыслы. (С вызовом Первой.) И никакого толка, понимаете! Эх, эх… (Аметистову.) Вот вам, паразит вы эдакий, неужели не разъясняли в детстве, что ползать на коленях – самое бестолковое занятие на свете? Глупее просто придумать нельзя.

П е р в а я. Особенно если еще и просить.

Т у р б и н. С надеждой выпросить.

П е р в а я. Тем паче у тех, кто сильнее вас.

А м е т и с т о в. Неужели сами все предложат и сами все дадут?

Турбин и Первая смеются.

Т у р б и н. Размечтался, касатик. Дудки! Это все обманный треп Воланда. Нельзя верить дьяволу. Просить бесполезно в принципе.

П е р в а я. Бес-по-лез-но! В четыре слога, первый из них – «бес». Тот, что всех путает, и вас, Аметистов, попутал.

Т у р б и н. Понимаете? Никто ничего не предложит, никто ничего не даст. Даже справки об идиотизме. Сколько ни ползай, как ни протирай коленки. Так что не оправдали вы моих чаяний, касатик. Не таким я вас представлял по Зойкиной квартире.

Турбин и Первая переглядываются.

П е р в а я. Да уж, Аметистов! Хорошо начали, да плохо кончили. Как считаете, доктор: занесем гражданина в расход? Напрасный вызов?

А м е т и с т о в. Не надо в расход! Я не напрасный! Я могу сильно пригодиться!

Т у р б и н (добродушно). В расход повременим, милейшая. Это завсегда успеется. А мы понадеемся на лучшее. Вдруг исправится? Да так, что поднимется на ноги и станет сильным. Как большевики! Вот – слышите?

В комнате Булгаковых поют: «Но от Москвы до Британских морей Красная Армия всех сильней».

П е р в а я (морщится). Какой противный женский голос! Это булгаковская Люська взвизгивает? Отвратительно. Да и все фальшивят.

А м е т и с т о в. Так и есть, гражданочка судья, – фальшивят! Я тоже заметил, а у меня слух исключительный.

Т у р б и н. Они, может, и фальшивят, а вот Красная Армия – нет. За наше время ручаюсь. Все плохое случилось с красными после. Когда Михаила Афанасьевича начали издавать, когда стали раздаваться голоса «мы тоже летать хотим».

А м е т и с т о в. Где-то я уже это слышал!

Т у р б и н. Еще бы вам не слышать! Везде и всюду – летуны! Но вы вставайте, милейший, вставайте… (Аметистов встает.) Ну-с, покажите язык. Так, с белесым налетом. Это нехорошо, это по нашим временам контрреволюция. Язык должен быть красным… Теперь зрачки… Цвет одинаковый! Не знаю, как быть с языком, может, стоит даже вырвать, но сифилисом вы не больны! Совершенно точно не больны.

П е р в а я. А что с психикой, доктор?

Турбин хлопает перед лицом Аметистова в ладоши, и в это время за спиной доктора из кулисы в кулису пробегает вместе с велосипедом Иван Бездомный, одетый в кальсоны и толстовку.

А м е т и с т о в (пугается и кричит). А-а-а!

Т у р б и н (отшатывается). Однако! Нервы у вас совсем расстроены.

А м е т и с т о в. Там!.. Пробежал, с велосипедом! Лохматый, в кальсонах.

Т у р б и н. Гм, в кальсонах, говорите? Что ж, это лучше, чем вообще нагишом. Хотя, конечно, фобия… (Раскрывает зрачок Аметистова.) Летающих собак и тараканов во сне видите, разговариваете с ними?

А м е т и с т о в. Да нет же, доктор! Какие разговоры с тараканами, когда они сразу убегают! Там человек с велосипедом, и не во сне! В кальсонах.

Т у р б и н. Уточните, касатик: ваш лохматый таракан ехал на велосипеде или бежал рядом с ним?

П е р в а я. Не ерничайте, доктор. Хватит развлекаться, Алексей Васильевич. Это же Ванечка.

Первая и Турбин смеются.

А м е т и с т о в. Какой Ванечка?

П е р в а я. Поэт Бездомный, он же профессор философии Понырев. В некотором временном, как я надеюсь, расстройстве чувств.

А м е т и с т о в. А зачем он с велосипедом?

П е р в а я. Ванечка в процессе погони. Вот и решил использовать техническое средство.

А м е т и с т о в. За кем же он гонится?

Т у р б и н. Ну, за кем ему гнаться, как не за дьяволом?!

П е р в а я. И Понтием Пилатом!

Оба заливаются хохотом.

А м е т и с т о в (с нервным смешком). Кто из нас психический?

Т у р б и н. Все. Без исключения. А Ванечка безобиден. Он ведь один раз уже догнал того, за кем гонится. С тех пор тихий, тихий.

П е р в а я. Вы бы дали ему облегчение, доктор. Может, очухается.

Т у р б и н (устало садится в кресло). Погоня за дьяволом не мой профиль, а сифилисом поэт Бездомный не болен. Ничем профессору Поныреву помочь не могу. Лекарства, содержащие морфий, на строгом учете. Не про Ванечкину честь.