Полная версия
Глобальная синхронизация
Светлана Непаршина
Синхронизация
Пролог
К середине XXI века человечество оказалось загнанным в угол собственным развитием. Технологический прогресс, ещё недавно казавшийся светом будущего, обернулся сетью интриг, которые окутывали, как липкие нити все государства. Разработки ученых, ещё недавно считавшиеся вершиной эволюции, обернулись ловушкой, из которой уже не было выхода. Каждое государство, независимо от официальной идеологии, втайне наращивало ядерный потенциал, готовясь к мгновенному, взаимному и окончательному противостоянию. Мир больше не боролся за территории или идеи – теперь в центре конфликта оказались оставшиеся ресурсы: питьевая вода, редкоземельные элементы, безопасные климатические зоны, полезные ископаемые и доступ к энергии.
Поверхность планеты превратилась в гигантскую шахматную доску, где каждая фигура дрожала от страха быть сброшенной первым ударом. Люди просыпались с чувством тревоги, ложились спать с внутренним холодом, изо дня в день ожидая момента, когда кто-то не справится с грузом ответственности, сделает фатальный выбор и это будет началом катастрофы. Мир стал слишком хрупким, угнетающе-напряженным и слишком непредсказуемым.
В условиях этой всепоглощающей и пожирающей паники и недоверия, в кулуарах власти, куда было не добраться журналистам. Где все протоколы совещаний существовали только в памяти, зародился проект, который позже назовут последним шансом человечества. Тайное мировое соглашение, заключенное между сильнейшими лидерами планеты и влиятельными структурами, породило инициативу, смысл которой заключался не в уговорах жить в мире, не в разработке новейшего оружия, а в перепрошивке человеческого сознания.
Программа «Синхронизация» предлагала избавить планету от хаоса, не подавляя его насилием, а исключив его возможность на нейронном уровне. Чипизация населения должна была устранить причину конфликтов, установив единую, согласованную систему восприятия, мышления и реакции. Людей больше не требовалось убеждать и внедрять идеологию, после подключения они полностью меняли свое мировоззрение.
Проект подавался как обязательный этап, без права выбора, и миллионы приняли его с облегчением, потому что страх оказался куда сильнее инстинкта свободы. Но были и те, кто сопротивлялся, они выбирали свободу. Такие люди исчезали из реестров и уходили в подпольное сопротивление.
Мир плавно переходил на новый уровень, а люди учились улыбаться без тревоги, казалось бы решение найдено! В будущем развитии человечества без агрессии всё выглядело почти идеально.
Но в этой идеальности больше не оставалось места случайности. Так начиналась новая цифровая эпоха. И в самой точке отсчёта стояло всего два человека: один создавал эту систему, веря в то, что он спасает мир, а вторая боролась с ней, отчаянно защищая то, что ещё можно было называть свободной волей.
Глава 1. Пилотный запуск
Небо над мегаполисом казалось неестественно прозрачным. На высоте, где воздух более разреженный, было ощущение – будто кто-то вымыл его до стеклянного блеска. Ни облака, ни градации цвета на горизонте. Только ровный холодный свет который проникал через высокие панорамные окна.
В густых клубах плотного смога, внизу город продолжал жить – в точности со своим графиком, без отклонений и глобальных колебаний. Пешеходы шли размеренно, вереницы машин двигались ровными потоками, на рекламных экранах не мелькало ничего тревожного.
Адриан Кэйт стоял у окна 188-го этажа. Его профиль отбрасывал чёткую тень на гладкую поверхность стены. Он стоял неподвижно уже десять минут. Его взгляд был устремлен вниз. Детали этого урбанистического пейзажа он знал наизусть. Именно он был идеологом этого проекта. Он затаил дыхание в ожидании, когда интеллект его системы оживёт и начнёт мыслить по-новому.
На столе за его спиной , на экране монитора, появилось уведомление. Последний отчёт подтвердил: «Готовность – 99,8%». Ещё два процента останутся за следующими циклами. Погрешности в 0,2% больше чем достаточно, чтобы начать.
В нём не было страха. Его лицо выражало только решительность и лишь по темным теням под его глазами можно было определить его усталость. Поймут ее только те, кто знает цену бессонных ночей и решений, которые за собой несут колоссальную ответственность. Эти люди не просто нажимают на кнопки, они понимают, к чему ведёт тот или иной выбор.
Когда-то он чувствовал в этот момент волнение, даже гордость. Сейчас он чувствовал только холодную собранность без лишних эмоций. Всё, что должно было быть сделано, он прямо сейчас воплощает в жизнь. Самое опасное, что ему необходимо было сделать – это учесть все возможные и опасные развития событий. Сейчас Адриан был уверен – он учел все.
Он – архитектор проекта. И именно в этом была его сила.
На другом конце города, в старом районе, где ещё не снесли постройки, Киара Дакс пересекала внутренний двор. Скользя почти не слышно мимо обветшалых зданий, она осторожно ступала по потрескавшемуся асфальту, оглядываясь так, словно за каждым углом её поджидала опасность.Темные тени, будто небрежные мазки кисти, пересекали дорогу перед ней. Пустые оконные проёмы зияли, словно глазницы давно умерших великанов. Казалось, сам воздух здесь был другим – плотным, липко обволакивая ее кожу.
Под толстым худи у неё на уровне солнечного сплетения был датчик. который передавал импульсы к сфере в ее руках. Это был самодельный блокиратор сигнала. Оружие, которое она собрала своими руками – из обломков, проводов и деталей, найденных на свалках. Каждый шаг к его созданию мог стоить ей жизни, но теперь оно было её единственным шансом против системы. Нелегальное, абсолютно бессмысленное и неэффективное средство по мнению тех, кто давно сдался и больше не верил в сопротивление. Но она всё равно держалась за него, как за единственно возможный шанс.
Где-то в соседнем доме женщина укачивала ребёнка. Далеко, почти шёпотом, работал генератор. До неё доносились обрывки фраз – глухие, искажённые дневным гулом улицы.
Сегодня наступит день, после которого некоторым людям нельзя будет ничего вернуть. В этот день начиналось испытание чипа. Обратный отсчёт запущен. У неё оставалось всего сорок дней – сорок дней свободы и мыслей, принадлежавших только ей. Каждый из них теперь казался последним. Чуть больше месяца, чтобы бороться или принять, сломаться или спастись. Она оставалась последней точкой сопротивления. Времени было слишком мало, Киара знала это. Она должна была что-то предпринять.
______
В глубине центрального здания Global – места где родился проект, за двумя уровнями допуска, Хагал вошёл в зал нейросервера. Он прошёл мимо сотрудников, кивнул дежурному инженеру, проверил два ручных ключа доступа и поставил цифровую печать. Всё шло строго по плану.
Серверы пели свой ровный металлический гул. Хагал был спокоен. Его лицо, как всегда, не выражало эмоций. Даже тем, кто рядом с ним работал бок о бок несколько лет – не удалось сблизится по-настоящему. Его подлинной открытости никто никогда не видел. Нельзя было с уверенностью сказать, что он любит, что вызывает в нём неприязнь, что способно тронуть его душу или, напротив, оставить равнодушным. Всё в нём казалось выверенным, сдержанным и тщательно подогнанным под образ. Те любопытные, которые пытались понять, что за человек скрывается за этой внешней собранностью, натыкались на крепость, которую он построил внутри себя и в которую никого не пускал…
Он знал, что его роль – обеспечивать безопасность этого грандиозного проекта. Он выверенными шагами ее реализовывал.
Тем временем в квартирах, школах, офисах и больничных коридорах одного города, тщательно выбранного для пилотного запуска, люди одновременно получили смс сообщение:
«Активация: завтра, 07:00 по локальному времени. Рекомендовано добровольное подключение».
Некоторые люди смотрели на экраны телефонов с облегчением, другие – с сомнением, но большинство – просто с привычной покорностью.
Они уже привыкли жить с ощущением надвигающегося конца, как с фоном повседневности. И теперь ждали перемен с той же смесью надежды и страха, с какой когда-то ждали второго пришествия Христа— не зная, принесёт ли оно спасение или окончательный суд.
⸻
Адриан повернулся к столу. Сделав плавное движение рукой, под его пальцами включилась проекция – карта глобального охвата. Каждая точка на модели означала человека с имплантированным чипом. Это были не просто сигналы – это были сети синхронизации, связывающие систему в единое целое. Скоро эти люди избавятся от агрессии, как от ненавистной болезни. С исчезновением агрессии они получат свой главный бонус: ускоренную нейропластичность, которая способна переписать привычки, вылечить страхи, освоить любой навык за считанные часы и превратить человеческий разум в постоянно обновляющийся, самосовершенствующийся механизм. Это был идеал, архитектором которого был Адриан.
За последние месяцы по всей планете прокатилась волна беспорядков, протестов, побегов. Никто не ожидал, что сопротивление будет громким и яростным. Люди выходили на улицы с плакатами, забаррикадировались в домах. Преступники на фоне напряженной обстановки устраивали рейды мародерства: взламывали терминалы, грабили. Повстанцы поджигали пункты активации и деактивировали действие чипов. Кто-то верил, что это поможет, кто-то так выражал свой протест, кто-то просто боялся. Большинство людей понимали, что выбора нет.
На официальных брифингах говорили о добровольности проекта. В презентациях для прессы рассказывали о прогрессе и гуманности. В рекламных роликах – о новом мире, где страх и агрессия навсегда уступят место ясности и гармонии. Как архитектор проекта, он гордился тем, что создал систему, способную объединить человечество.
Чипизация началась как обещание новой эры, но слишком быстро стала наказанием за несогласие. Официально программа по синхронизации была добровольная. На деле – за несогласие отнимали доступ к еде, транспорту, работе, затем приходили специальные команды.
Их называли «серые» – мобильные группы, одетые в гладкие защитные костюмы без знаков различия. Они появлялись внезапно: в супермаркетах, школах, на рынках. Эти отряды выбирали людей без криков и лишнего внимания, быстро и без объяснений.
Адриан не владел реальной информацией, он был уверен, что все люди с радостью воспользуются этим шансом. Он не понимал, что этот выбор давно уже сделан за всех, именно системой.
⸻
Киара наблюдала это не один раз. Видела, как исчезала соседка, которая отказалась подписывать согласие. Видела, как из пунта задержания, в который люди попали после отказа делать чипизацию, за ночь исчезла половина людей. Она слышала, как ночью грузовики вывозили тех, кто ещё сопротивлялся. Она знала что те, кто остались пока еще живы, но их разум уже пленили.
Киара понимала, что необходимо что то предпринять, пока не подавили всех и она увела сопротивление под землю. Те, кто не успел сбежать – постепенно замолчали. Те, кто остался спрятались глубоко в подземных городах. Она была одной из тех, кто не сдался из за упорного, почти болезненного принципа, за который она была готова платить всем, что у неё осталось.
Пока город погружался в безмолвное согласие, а знакомые исчезали один за другим, она и те немногие, кто ещё верил в возможность выбора, продолжали собираться в тени старых чердаков, на заброшенных станциях, в шепчущихся глубинах закрытых сетей метрополитена. Их повстанческое движение больше не было разрозненным – медленно оно росло, переплеталось, как корни под землёй, готовые однажды прорваться сквозь бетон.
Они учились действовать аккуратно, быстро и бесшумно. Повстанцы вырабатывали знаки и шифры, перепрошивали технику, искали союзников среди тех, кого система пока не видела. Сопротивление набирало силу и упрямо наращивало свой потенциал.
⸻
Где-то в верхних эшелонах власти Global обсуждали цифры. Там, где сидел Адриан, никто не говорил прямо о насилии. Там говорили о «принудительной оптимизации охвата», «ускоренной синхронизации сознания», «реструктуризации индивидуальных паттернов». Слово насилие не применяли в речи. Его заменили формами, таблицами и графиками.
Спутник Kenaz вышел на старт. Сигнал ещё не передавался, но система уже держала его "наготове", как сдерживаемый выброс энергии. Модули синхронизации прошли самодиагностику, оптические сенсоры разворачивались к планете, улавливая световые шумы, радиочастоты и следы движения. Всё было готово к старту.
Глава 2. Первый протокол
Гул подъёмника стих, и двери распахнулись. Адриан шагнул на платформу, разрывая сумрак мягким светом, который ворвался из кабины лифта за его спиной. Этот свет был неярким, рассеянным, но в пустом зале казался почти ослепительным – он струился по полу, цеплялся за рёбра конструкций, вытягивал из тени очертания колонн и кабелей, словно пробуждая пространство от сна.
Металл под ногами тихо загудел, передавая вибрацию вверх по телу – глухой, почти живой отклик. Зал был огромен, как собор, наполненный выжидающей тишиной. В самом центре, погружённый в полумрак, парил KENAZ: темный, гладкий, идеально симметричный, как будто его вырезали из ночного неба.
Он ещё не передавал сигналы, ещё хранил молчание. Но это молчание давило на психику сильнее любого звука. Адриан чувствовал, как каждый луч от лифта, каждый шаг и каждый вдох, все эти мелочи навсегда врезаются в этот момент – в точку, после которой история человечества будет переписана.
Центр управления Global – гигантская сфера из стали и стекла, утопленная на пол километра под землёй всегда встречала своим металлическим перешептыванием озона и лёгким холодком системы кондиционирования, циркулирующего в трубах охлаждения.
Виден был лишь сумрачный купол потолка, испещрённый светящимися линиями данных. Стоило на секунду сосредоточить свое внимание и линии становились картой: 20 миллионов точек Южного сектора окрашивались синим, жёлтым или тревожным красным. Сегодня красных почти не осталось.
– Доброе утро, сэр. – Оператор-аналитик отвёл глаза, когда Адриан прошёл в центр.
Короткий стол из прозрачного монолитного стекла сплетался с голографическими проекциями. Совет уже ждал. Семь фигур: министры, кураторы корпораций, пара военных. Все в одинаково тёмных костюмах, как будто выкроенных у одного портного. Лишь глаза каждого выдавали нервное мерцание. Адриан приветствовал всех едва заметным кивком и коснулся панели: в центре стола возникла голографическая сфера, на которой загорелся ярче Южный сектор – первая территория, где пилотный протокол был применён вживую.
– Отчёт, – произнёс он спокойно.
Оператор вызвал таблицу.
– Синхронизация – 94%, стабильность канала – 99,2%. Три процента – под наблюдением, остальные три – признаны нестабильными, подлежат изоляции.
– Нестабильными? – голос министра логистики резанул нервной ноткой.
– Нейтро-поведенческая несовместимость, – ответил аналитик. – Цифра в пределах статистической погрешности, сэр.
Адриан бросил быстрый взгляд на диаграмму метаболических волн: синие столбики бились ровно, будто упорядоченные сердечные ритмы.
– Уровень спонтанной агрессии? – спросил он.
– Снижен на восемьдесят семь процентов.
Министр социальной интеграции глобального проекта позволил себе выдох облегчения. Кто-то из кураторов шевельнул плечами, сглатывая слюну обдумывал, как задать вопрос: исчезают ли в статистике люди, когда их лишают выбора? Но вопрос вслух не прозвучал.
Слева от голограммы стоял начальник службы безопасности, Хагал. Он сдержанно держал руки за спиной, тень от стола пересекала безупречно выглаженный китель. Ни одного лишнего движения и ни одного лишнего взгляда. Он казался встроенной частью этой инфраструктуры которая должна была изменить ход истории человечества. Адриан отметил его присутствие без слов и переключил карту.
На сфере ярче загорелся Восточный сектор – огромная территория мегаполисов и фермерских зон. Серые зоны обозначали предполагаемые очаги протестов.
– Мы готовы к расширению, – сказал глава оперативного отдела, выводя график. – Дата активации первого протокола начнется через сорок дней.
Один из учёных-советников поднял руку, позволяя робкое высказывание.
– Сопротивление там достигает тридцати пяти процентов, – напомнил он. – Риски… могут оказаться не линейными.
Адриан ввёл на стекле цилиндрическую диаграмму. На ней кривая принятия – формула его собственной модели – плавно спускалась к безопасному плато.
– Даже при пиковом протесте точка синхронизации не сдвинется более чем на семьдесят два часа, – произнёс он твёрдо. – Система не дестабилизируется.
В зале воцарилась тяжёлая тишина. Казалось, сам Кеназ ждёт, самого главного решения, улавливая сердечные ритмы тех, кто собрался его принять.
– Единство стоит жертв? – негромко поинтересовался министр, не отрывая взгляда от данных на голографическом дисплее.
Угол губ Адриана едва заметно приподнялся, но в его голосе не дрогнуло ни тени сомнения.
– Жертвы? – повторил он с лёгкой улыбкой. – Простите, господа, но в этой модели нет места жертвам. Мы говорим не о принуждении, эта система совершенна. В синхронизации никто не пострадает.
Он действительно был убежден в этом. Статистику, которая касалась "отклонений", Хагал от него просто скрыл.
Члены Совета, один за другим, поставили электронные подписи. Таймер на главном мониторе зажёгся алым отсчётом: 40 дней 00 часов 00 минут.
⸻
Когда заседание распустили, зал быстро опустел. Адриан остался на платформе, следя, как исчезают чужие силуэты за зеркальными створками. Тишина лёгким давлением легла на барабанные перепонки. Он позволил себе один глубокий вздох.
Потом повернулся к боковому коридору и двинулся к лифту. В металлическом тоннеле слышалось только эхо шагов да бессонная песня серверов: тысячи вентиляторов перекачивали холодный воздух, как гигантские лёгкие.
Апартаменты встретили его слабым янтарным светом. Перед ним открылось окно, за которым ночь, медленно обволакивала свои владения. Звёзды мерцали спокойно, торжественно, как будто сами наблюдали за происходящим внизу.
Глубокий космос расстилался оватывая весь горизонт, это удивительное полотно восхищало и притягивало взгляд. И чем дольше Адриан смотрел, тем сильнее ощущал внутри эту странную пустоту.
Он прислонил ладонь к монитору. Тёплый импульс датчика мигнул: «Стресс – 36%. Рекомендуемый отдых – 30 минут.» Адриан отключил подсказку.
На консоли вспыхнула статичная фотография: девочка в ярко-жёлтом платье смеялась, запрокинув голову, а вокруг неё, как будто застывшие во времени искры – прозрачные брызги ловящие солнце. Моя Сицилия.
Он не хотел возвращаться туда мыслями. Ему по прежнему было больно, эта утрата не отпускала его ни на минуту. Все, что он создал, было во имя сестры. Вся его система, каждая формула и расчет, были выстроены, чтобы защитить и сохранить жизнь таких же детей.
И всё же он невольно думал: если бы тогда уже существовал порядок, который был не иллюзорным, а настоящим. Выжили бы все на том пляже? Снимок продолжал гореть на экране, это была лишь картинка но в ней было больше жизни, чем во всей реальности Адриана. Он опустил глаза, ощущая, как внутри зашевелилось детское чувство всепоглощающей тоски.
Он стёр изображение движением пальцев так, как выдирают занозу. Переключил дисплей обратно на карту Южного сектора: вся карта светилась спокойным зелёным. Репортаж в мини-окне показывал улыбающихся жителей, чистые улицы, пустые стенды полиции.
Однако камера замедлила панорамирование и всего на одно, едва заметное мгновение. Что-то в кадре дёрнулось: пустынная аллея, на которой он увидел разбитую витрину. Показалось ли ему это? Он сам не знал.
– Сэр? – голос внутреннего коммутатора вернул его в реальность. – Подготовка к брифингу Восточного сектора в 10:00.
Адриан коротко подтвердил. Экран погас, растворив чужие лица и голоса, вернув тишину, в которой каждый звук собственного дыхания становился громче, чем любые приказы, обсуждения и отчёты, звучавшие в течение дня.
Он медленно и тяжело опустился на край кровати, его тело только сейчас напомнило, сколько часов подряд держалось в напряженном состоянии.
Его огромные плечи чуть осунулись, не потому что он устал, а потому что впервые за сутки не нужно было никому ничего доказывать и держать марку.
Волосы, как всегда, были уложены идеально – даже в них чувствовалась его одержимость порядком и стремление к точности, к власти над хаосом – но сейчас, впервые за долгое время, он провёл по ним рукой, резко, с раздражением, с какой-то тихой злостью, как будто хотел нарушить этот внешний лоск, чтобы хоть что-то вокруг соответствовало внутреннему беспорядку.
Он откинулся на кровать, а его взгляд медленно скользил по стене, по полу, по рукам, как будто Адриан искал те самые родные стены из его детства, цепляясь за тёплые и родные воспоминания. Не найдя этого, они просто застыли и смотрели в пустоту – туда, где до сих пор жила тихая, почти невыносимая память о тех, кого он не сумел спасти, и о шагах, обратного пути к которым уже не существовало.
И в этом молчании и застывшей позе, не было ни величия, ни грандиозных планов, ни давления мира, он был просто человек, который устал быть вершителем судьбы всего человечества.
⸻
Тем временем по периметру уровня безопасности «Криптона» – небоскреба, который возвышался над базой проекта “Синхронизация”, Хагал обходил датчики. Пальцы в чёрных перчатках едва касались панелей идентификации: точные линии, длинные коды и слегка запотевшая сталь монитора. Он вставил пломбу, закрыл крышку, провёл пальцем, фиксируя время и код проверки.
– Сегодня всё без отклонений, сэр, – доложил ему сержант дежурной смены.
– Продолжайте наблюдение, – ответил Хагал. Голос ровный, будто отшлифованный. Его лицо не выражало никаких эмоций.
Его взгляд задержался на бегущей строке статистики: «Сопротивление – нивелировано». Серые бригады возвращаются на базу. Цифры казались идеальными. Он остался доволен своим отчетом по проекту. Идеальность, как он знал из своей работы в спецорганизациях, всегда служила лучшей маскировкой недостатков.
Едва заметно он кивнул сам себе и пошёл дальше.
⸻
В другом конце города, далеко от стерильного подземелья, тяжёлые ворота склада лязгнули, впуская ледяной воздух ночной улицы. Киара скользнула внутрь и медленно и тихо опустила ржавую балку, чтоб закрыть проход. В ярком свете светодиодной лампы на грубом столе лежал разобранный чип.
– Смотри, код – новый, – шепнул тощий парень с пятном масла на щеке. – Это не старая версия. Они обновили шифр.
Киара вскинула брови, заглядывая через линзу. В ядре микросхемы мерцал шифр – незнакомая голографическая маркировка.
– Взломаешь? – уточнила она, но ответ был очевиден. Под оболочкой скрывалась криптограмма, которую невозможно было считать без мастер-ключа. Это ядро, могло заставить носителя сделать всё, что угодно.
Она выпрямилась, чувствуя, как замирает дыхание.
– У нас сорок дней, – произнесла Киара. Голос прозвучал глухо – Потом это не остановить.
И в этот миг где-то под землёй, там, где Адриан готовил новую фазу, таймер на экранах продолжал безжалостно тикать: 39 дней 23 часа 59 минут…
Мир ещё не знал, что между этими цифрами и первым ударом сердца свободы пролегла лишь одна тонкая человеческая воля – готовая погаснуть или вспыхнуть ярче любого огня.
Глава 3. Последний день
Этот день, как монолит, навсегда остался в памяти Адриана.
Море, как теплая и гладкая бирюза, слизывало позолоту с песка. Солнце не палило, а играло, рассыпаясь тысячами бликов по волнам. И Сицилия… Сицилия скакала по кромке прибоя, как виртуоз играл на струнах скрипки. Ее смех, высокий и чистый, резал соленый воздух, смешиваясь с криками чаек. Родители шли следом, плечом к плечу, их руки иногда соприкасались, а в уголках глаз собирались лучики морщинок от улыбок. Это был их долгожданный летний отдых. Впереди были две недели забвения.
В этот день Адриан остался в прохладной полутьме виллы. Детский гнев клокотал у него в горле. Скорее, это была раздраженная усталость от вечной детской возни сестры, от того, что его оторвали от статьи в журнале «Научный горизонт». Слова вырвались резко, с металлическим привкусом:
– Идите сами на море! Хочу побыть в тишине и спокойно почитать!
Они понимающе кивнули. Мать лишь вздохнула, а отец бросил фразу: «Не кисни, профессор». А Сицилия… она обернулась на пороге. Свет сзади окутал ее сияющим контуром. Ее губы дрогнули – она хотела что-то крикнуть, позвать, уговорить? Но передумала. Просто… улыбнулась. Широко, чуть грустно. Улыбка, в которой было больше понимания, чем должно быть у семилетней девочки. Улыбка, которая словно говорила: “Ладно, братик. Прощаю.”
