Мельница Душ Разумных

– Бу-у-у, я бы спросил, что было самым мерзким, что он съел, – хохотнул полуэльф.

Ивет хмыкнул, этот вопрос мог быть намного веселее. Он бы подделал историю о том, как его однажды сожрал Регилтисовый слизень, и как Ивету пришлось сожрать его в ответ изнутри. А вот что его больше всего “растрогало”, он даже подделать толком не мог. Мысли, что ворохом кружились в голове, казались ненужными, идеи посредственными, а ложь глупой.

– Всё, болтуна ты сломала, – хмыкнул дварф-заправщик, следя из-за прилавка за игрой, пока за окном медленно перемещались верхушки елей под белым-белым небом и солнцем, ярким, сворачивавшим эту белизну в воронку. Одноглазая самодовольно улыбнулась.

– Дьявольски коварный вопрос, – наконец с восхищением сказал Ивет, хлопнув в ладоши. – Я видел множество безумных звёзд. Например, жука, который тащил кусок хлеба в четыре раза больше себя. По лестнице. Типа по ступеньке, а потом снова вертикально вверх… Но что-то трогательное? Буа! – он потряс руками и захохотал. – Наверное тот случай, когда…

Но Ивет – разговорчивый, неунывающий, сбивающий разумных с толку – вдруг сам замолчал. Он вспомнил правду, эгоистичную, жалкую и душеразрывающую, что превратила его жизнь в инфернум, а возможно, до сих пор в нём держала… Он вспомнил картину одинокой башни. О том, как оставил её на самом-самом видном месте хижины, прежде чем уйти.

Как испоганил её прекрасное небо чёрными надписями.

– Когда-а-а? – девушке нравилось вытягивать из него правду. А ему нравилось давать красивым одноглазым женщинам то, что им нравилось из него вытягивать.

– Был случай. Арбентское небо, куст с ежевикой и холодный летающий обломок, что стал мне пристанищем. – Ивет сориентировался и начал рассказывать. – В моих руках только воздушный пистоль и подзорная труба. Я качу на осколке день, второй. И тут я прокатываюсь мимо острова побольше, на котором…

– Так! Вот тут ты врёшь! – заявил полуэльф. – Быть не может, что ты был чёртовым Изгоем Джеком!

– Эй, вы сами попросили. А мои слова – правда и ничего кроме красивой правды. – Ивет улыбнулся. – В общем, перепрыгнув на остров, я не долетел до края и свалился прямо вниз, пролетев через куст арбентского чертополоха. Вжух, и нет! Сердце в пятки! Лечу, мимо меня косяки арбентских рыб! Чуть летающую макрель зубами не поймал. Прямиком до самого Нулевого Моря летел, сталкиваясь со всем мелким мусором, что там висел в воздухе. Вот это был довольно трогательный опыт, – широко улыбнулся Ивет и развёл руками.

– Как ты выжил-то? – удивилась искательница.

– Получил пару ранений, оцарапался, мне рыба чуть не выбила глаз, но ничего, что угрожало бы жизни, – спокойно пожал плечами Ивет. – Но вот что интересно: я думал, что в Нулевом Море разбиться невозможно. Ещё как можно! Когда в него влетаешь, начинаешь замедляться, но перед этим, не дай бог, если ты попадёшь на острые корабельные обломки! Я выжил только чудом. А как оттуда выбрался, совсем другая история; давай дальше крутить!

Есть в дороге своя прелесть. Тебе куда-то нужно? Это же целое приключение! Ты ищешь маршруты, а вместе с ними способы передвижения. Меняешь ноги на поезда, поезда на дирижабли, дирижабли на попутки, а после оказывается, что твоя попутка – настоящая ходячая заправка с целым искательским контингентом, которые одновременно тебе и братья и конкуренты. Сейчас они крутили бутылку и спрашивали всякое друг о друге, распивая пиво словно студенты, а завтра могли передёрнуть затвор пистолета и приставить его тебе меж лопаток.

Эх, как же всё становится сложно, когда в деле начинают быть замешаны деньги. Они вечно всё портят и остро ставят вопрос о собственном благополучии каждого по разные стороны баррикад. Братья и любовницы сразу превращаются в тех, кто ради года хорошей жизни могут ножом перечеркнуть века твоих приключений.

Пугала ли эта мысль? Только тех, кто не был глуп и храбр. Ивет считал, что он сам ещё успеет всем всадить в спину нож, но ещё лучше, что отправится на туманный курорт, где вообще ножей не будет.

Для него искатель – это партийный игрок, объединяющийся в группы с такими же искателями. Но туманный искатель, свойственный только Моновиуму? Это исключительно одинокий странник. Опасный, скрытный и тихий. Он пользуется ловушками, он избегает проблем, и самое главное – он никому до конца не доверяет. Совершенно другой опыт.

– Как приедем, я рядышком покручусь у дороги, говорить буду, что машинам помогаю и вообще всегда стоял. Но брюлики-сувениры можешь мне приносить, я тебе есть, пить, спать и ещё сверху денег за них. Если солдафоны придут, не пущу, будь спокоен, – объяснил дварф в разговоре с глазу на глаз, который наверняка имел с каждым искателем.

У туманных искателей были свои интересные понятия. Их сообщества были тесны и крепки, словно братства, пусть никто и не был никому братом. Многие друг друга знали, и кто понятий придерживался, поддерживался остальными, а кто обманывал, того, понятное дело, ничего хорошего не ждало.

Некоторые такие искатели объединялись в определённые группы – идеалисты, вигиланты, простые бандиты, неофициальные исследователи, церковные фанатики – но чаще всего именно что небольшие группки “искателей”. Простые, действующие в общих интересах. Зайти, найти то, что может показаться ценным, вынести, защитить друг друга или вытащить из щекотливой ситуации, ну или развеять весь кайф от одинокой дороги своим присутствием.

Ивет и без того всю жизнь провёл в группах похожих энтузиастов, но прожить ещё кусок жизни, как предыдущий, он не хотел.

Последний раз они говорили ранним утром. Одноглазая и Ивет, не зная даже имени друг друга, встали на пороге заправки, поделившись друг с другом то сигареткой, то огнём. Оба были облачены в походные костюмы: плотная изолирующая ткань, сапоги, укреплённые пластины и тёплые подкладки.

– Если бы ты остался, было бы проще… Из всех них, – она кивнула на заправку, выдохнув в туманный воздух облако белого дыма, – ты наверное тот, с кем можно было бы иметь дела.

– Ты льстишь тому, кто дулю с маком знает про туманы, – улыбнулся ей Ивет. – И я рад был бы узнать больше, но думаю, не в этом наша судьба.

– А в чём? – одноглазая приподняла бровь. – Я без понятия, есть ли судьба у меня или во мне. Лишь долги и отсутствие хороших вариантов. А у тебя?… Дать кому-то тепло и уйти?

Ивет горько усмехнулся; может быть у неё и был один глаз, но видела она его насквозь. Притворство и актёрство – он этим жил, а не скрывался за этой маской. И всё что его действительно волновало, наверняка всплывало наружу… Возможно, оно волновало только маску, а он уже сам потерял правду.

– Может быть и так, – он посмотрел вперёд, затянулся и выпустил дым в виде птицы, и та, взмахнув крыльями, исчезла в тумане. – Эльфам для того и был дан возраст; мне нужно помнить, что я всего лишь история в чьей-то жизни. Как и ты в моей… Разве я могу позволить привязаться на сотню лет, чтобы потом потерять? И сколько раз я пройду через это?

Птица вернулась из тумана, раскрыла крылья, и внезапно в неё вонзилось туманное копьё, пробив её насквозь. Она дёрнулась, полетела вниз и исчезла, распавшись.

Ивет бросил сигарету.

– М-да, – хмыкнула она и посмотрела на него. – Но я ведь даже не прошу тебя о сотне лет, просто…

– Я слышал однажды историю, – начал Ивет, затирая окурок носком ботинка. – Она о двух людях, что ушли слишком далеко на север. Это произошло тут, в Моновиуме, средь холодной северной тундры. Это был исследователь и его помощник, которого первый повёл за собой. Помощник очень любил исследователя; он был готов пройти за ним на край света, если бы тот попросил.

Ивет хмыкнул, посмотрев на одноглазую. У той же в глазу был лишь пепел.

– Они ехали на собачьей упряжке очень долго. Один день, второй. Исследователь водил их кругами, а его помощник верил каждому его слову, стараясь заставить умолкнуть голос собственного разума… В конечном итоге они нашли пристанище в пещере, которую выбрал исследователь, оба уставшие. А на стенах древние надписи и грибы, ещё не описанные наукой.

Он замолчал, посмотрев на неё.

– Исследователь не просто так привёл его туда. Он принёс своего помощника в жертву, следуя своим безумным идеям, в которых сам не был уверен. Он решил, что может так поступить, потому как помощник был глуп и любил его. А он? Он был старым и опытным гнойным пряником, – он фыркнул. – Он не знал только одного; его помощник, даже принесённый в жертву грибам, восстал из мёртвых и убил исследователя. И даже тогда – ни живой, ни мёртвый, он надеялся, что сможет вернуться в город, хотя сам не понимал, как жил, и видел, что его распоротое брюхо стало пристанищем для грибницы, сгноив его плоть…

Её лицо помрачнело, она чуть поджала губы и затянулась, глядя на эльфа. Ивет же молчал, глядя на неё, будто они играли в кто кого перемолчит.

– И в чём смысл истории? – наконец спросила она.

– Вот тебе мой совет; не верь советам. Порой они приносят только вред, – неунывающий эльф широко улыбнулся и ушёл, продолжая напевать себе под нос. – И если ошибок избежать ещё никто не смог. Чему способен научить сапожник без сапог? Сапожник без сапо-о-ог!…

Сначала исчез его облик, оставив только неясный силуэт. А после и голос растворился в тумане, словно растаявшее эхо. Девушка неуютно поёжилась, приобняв себя покрепче, вслед ему хотелось плюнуть ядом.

Она ещё долго смотрела, докуривая, а когда закончила, решила, что поедет назад; если встреча с этим эльфом не была бы дурным знамением, то она не повернула бы назад, даже если бы нашла мёртвую ворону на дороге.

***

До проникновения в зону Ивет был в восторге от всего.

Впервые за долгое время он чувствовал себя сильным не только духовно, но и физически; без всякого страха он мог грудью защитного комбинезона рухнуть в грязь и хохотать без всякого сожаления; он теперь настоящий туманный искатель, чёрт его возьми!

И сейчас, измазав лицо зелёными и чёрными пятнами, он спрятал белые волосы под шапку из сетей и многочисленных листьев, которую сам сплёл для пущей скрытности.

Очень давно у него был похожий образ. Средь Кардеморнских племён в Десейре он маскировался под Илликтука Ихериона, говорящего с самой природой. Тогда он сплетал себе погремушки из костей и любовно вытёсывал маску из трёх людских черепов. Обёрнутый в шкуры и хитин, усеянный ветвями мёртвых деревьев, он впервые отыграл тогда роль настоящего ходячего ужаса из глубин древних гор. Что дикари, что покорители – все ему верили.

Он научил местных всему, что знал о военном деле, чтобы они защищали свою свободу. Они были жестоки, и он научил их состраданию для объединения друг с другом. Они были слабы, и тогда Илликтук научил их вытёсывать оружие, что вселило страх в сердца их врагов, а самых способных из своих последователей эльф обучал своему тонкому мастерству.

Они были жестоки, и он показал им, что жестокость – это черта жизни, такая же как понимание. Жестокость – это инструмент, и он научил применять её. Они были глупы, и он обучил их паре божественных языков, чтобы хотя бы после смерти те смогли оказаться в лучшем месте, чем Десейра. Он показал им, что они выше остальных лишь потому, что у них нашлись цели, и они знали, чего хотели.

Он избавился от конкурентов. Дикари Кардеморна слушали диких теневых ведьм, Илликтуку удалось показать, что нет силы страшней, чем его колдовство. В конце концов, ведьмы могли изучать магию хоть двадцать лет, сплетая свои судьбы с тенями, но Илликтук? Он жил с магией столетиями.

Всё кончилось, когда Илликтук понял, что его хохот искренен, а язык требовал человеческой крови. Десейрийское безумие проникало в его сны, чуя его эльфийскую природу. Он ощущал демонов, кружащих над его душой, словно стервятники, готовых оторвать от неё кусок и заменить его собой. Шаманская маска начала врастать в кожу; всё чаще Илликтуку хотелось творить жестокость, а не изображать её. Тогда он понял, что пора завязывать.

Эльфам нет пути в Десейре. Они сходят с ума в безжалостной пустыне, и Илликтук вовремя об этом вспомнил, поняв, что он такая же посредственность, как и остальные. Он бросил вызов древнему страху, но понял, что одолеть то чудище, что за ним скрывалось, он не в силах.

Но то былое; нельзя обвинять долгожителя в том, что он любит предаваться воспоминаниям. Сейчас же всё было по-другому: он один, и он намерен говорить от сердца вольного, но не со своими учениками, а с учителем, выше которого разглядеть он никого не мог.

Эльф смотрел на магически возведённые блокпосты, которые может и не могли удержать то, что находилось внутри зоны, но были поставлены так, чтобы хотя бы попытаться зафиксировать каждого входящего. Скорее всего, меж деревьев ещё не развешаны рунные сигнальные нитки или что-то сложнее, но патрули правительственных солдат уже несли свой дозор.

На стенах блокпостов и на машинах, припаркованных рядом, находилось подозрительно много охраны; ему рассказывали о силах “Вороньего Дозора”, больше похожих на престарелых бабушек с фотоаппаратами для подслеповатых туристов, а увидел он государственные силы Щита – военные кордоны, тяжёлый транспорт, солдат в тёмно-зелёной униформе и патрульных кепках. Над их головами иногда пролетали округлые дроны с синими опознавательными знаками “Щита”, сканируя местность.

Кордоны возводили правительственные маги – седые старцы, что без касания Судьбы положили всю жизнь на изучение тонкого искусства, и теперь каждый стоил дороже золотой статуи, отлитой один в один. Размахивая посохами, они заставляли материю восставать на месте.

– Пу-пу-пу, мистер взорванный, неужели ты успел последним приказом обгадить мне малину, заставив каждую зону охранять военных?… И откуда вы только берёте на всё средства? – озадаченно выдохнул эльф вслух, отложив бинокль, и шлёпнул по сырой траве рядом.

Он чуть сощурился, прислушиваясь к звукам вокруг.

Пересекать границу он не спешил. Ему очень хотелось найти Вильмию – десейрийского Стрелка, о которых слагали легенды. Их дьявольское оружие разило без промаха, и каждый из них становился достоин песен. О Вильмии “Безжалостное Солнце” песня была особенно хороша; подобно лучам, разила она каждого, кто вставал пред ней, оставляя не боль, не кровь, но пепел и обугленные мечты.

Он пересекался с ней раньше ещё на Кардеморне. Вероятно, она этого не знала, но именно его люди стали причиной, почему она, храня в сердце злобу, пошла путём Стрелка. Он видел её глаза сквозь свою деревянную маску и теперь, узрев их вновь, не знал, как об этом сказать.

Вильмия же не узнала шамана – “горный ужас” в лице жалкого эльфа-анархиста, что сдался на её милость, когда имел все силы, чтобы не сдаться, в отличие от него.

Но теперь, даже несмотря на его приглашение, он её не видел. Ни её, ни мотоцикла, ничего.

“Неужели не получила? Или не поверила? Быть такого не может. Она должна быть здесь. Я всё просчитал, её наверняка тревожит её репутация. Услышь она мой голос, наверняка бы не поверила, что я действительно мёртв. Да если бы я был мошенником, разве был бы у меня хоть шанс против легендарного Стрелка?”

Именно поэтому Ивет никуда не спешил, он спокойно дождался вечера, обходя границу, намеченную колышками. Наблюдал издалека за огороженной зоной, изучал маршруты патрулей. Заметил даже двух искателей, что пошли вперёд него и пробрались даже без погони.

Издали зона была прекрасна.

Она походила на купол сизого тумана, иногда отращивавшего “шипы”, что простирались в пространство почти молниеносно и после возвращались назад. Никакой это был не туман, скорее уж биомасса, которая, возможно, даже обладала своим собственным сознанием, постепенно расширяясь, а после, встречая сопротивление, вновь сжималась.

Граница, выстроенная Щитом, тем не менее, располагалась далеко от зоны, с запасом, и только с одной стороны они были близко друг к другу. Во многих местах от блокпоста до первых сизых туманов было около километра или двух, и сизые скопления удавалось рассмотреть только с возвышенностей.

Что ещё было странным, зона не появилась “мягко”, она будто проросла от удара с неба. Во многих местах большие каменные плиты изогнулись. Пласты камня вырвались из-под земли, образовав скалы. Из-под них местами вытекала белёсо-синяя жидкость, застывая кристаллическими формами, у которых крутились правительственные учёные, закрытые в оранжевые костюмы, ярко сверкавшие во мгле.

К вечеру к зоне подтянулись ещё и МНИЦ – Моновианский Научный Исследовательский Центр.

Белый вертолёт гремел лопастями на всю округу, вокруг них мерцало синеватое марево явно аномального происхождения. Внизу, под вертолётом, по выскобленной дороге катили машины: грузовик полевого центра, похожий больше на Найротскую боевую фуру из трёх фургонов, и четыре бронированных внедорожника с чёрными и белыми бортами.

На чёрной борту красовался символ – Моновианский треугольник, внутри которого засел змей, пожирающий собственный хвост и окольцевавший широко открытый красный глаз. На белом борту чёрными печатными буквами на всеобщем написано: М.Н.И.Ц.

“Аномалия является аномалией только потому, что она не имеет предсказуемой природы и никак не объяснена”, – рассудил Ивет. – “Впрочем, именно эти белые сволочи скорее всего убьют эту романтику. Вероятно, ещё на моём веку”.

Ивет уже пару раз думал, что наверное МНИЦ являются его немезидой. Они появились, когда он жил. Они стали расширять своё влияние и бороться за независимость от государств, когда он покорял арбентские моря. И всегда, каждым своим вдохом, они убивали романтику и закрашивали белые пятна неизведанного, объясняя и фиксируя всё то чудесное, что должно было оставаться таинственным.

Но также Ивет думал, что сам Франгир вечно вставлял этой компании палки в колёса. Он докидывал загадки. Путал показания. Заставлял их сотрудников предавать корпорацию, а подопытных сбегать из застенков. Из-за этого МНИЦ всё больше милитаризовался, а их учёные всё больше думали о том, как сохранить своё место, а не как сделать новое открытие.

Когда вертолёт МНИЦ приземлился у небольшой поляны и подъехали внедорожники, к ним стали стягиваться и правительственные патрули с представителями. На блокпостах остались единицы, сопровождаемые дронами. Момент настал.

Ивет быстро-быстро, словно крыса, пригибаясь к земле и скрываясь своим природным покрывалом, отправился к границе зоны.

От стучащего сердца эльф невольно улыбался, адреналин уже рефлекторно заставил широко и чуть безумно раскрыть глаза, вглядываясь через кусты и холмы. Всюду мерещилось движение – зелёные кепки и кителя с синими шевронами. Очертания собак и белых дронов, которых он не доглядел.

Но вот его сапог поравнялся с колышком, он перешёл невидимую границу и оказался по другую сторону. Как будто кто-то подменил сам воздух, сделал его величественней.

И Ивет потерялся средь высоких смолистых сосен, покрытых чудным инеем. Он с удивлением и восторгом отметил необычные следы на почве, словно мраморную паутину, прижавшую траву и переливавшуюся, подобно жемчугу и бензину, в лучах закатного солнце.

Пробираясь дальше, туда, куда было запрещено ходить солдатам ради их же безопасности, эльф коснулся сизых туманов, совершенно обычных, просто другого цвета. Он был ошеломлён, насколько простым оказался момент контакта с этой первородной дикостью.

Он ждал ощущения слежки. Озноба, что пробрал бы до костей, будто сама смерть провела рукой по позвоночнику. А получил всё то же нежное касание тумана, которое испытывал всё это время. Будто Госпожа Ворона всегда держала его за руку, или всегда находилась так далеко, что и думать не могла о приближении.

Впрочем, расстроенным эльф тоже не остался; чем дальше он шёл, тем сильней менялись сокрытые в туманной мгле пейзажи.