Отдел К: Контакт (История 2)

Владимир Кожевников

Отдел К: Контакт (История 2)

Глава 1. Отдел, которого не существует

Москва. Январь. Город застывает под ледяным куполом тишины. Воздух плотный, будто натянут между домами. Снег, ещё не начав падать, уже витает в воздухе невидимой пыльцой холода. Улицы выглядят вымершими, как после сигнала тревоги, который никто не услышал.

Переулок у Малой Никитской – глухой и короткий, будто закатанный в бетон. Здесь нет ни вывесок, ни прохожих, ни даже мусора. Дом без таблички, с облупленным карнизом и заколоченными окнами, словно отречённый от архитектуры – он не старый, не новый, он вне времени. Лишь одинокий фонарь над входом мигает с неритмичным щелчком, будто неуверенный в собственной реальности.

Подполковник Алексей Козин остановился перед входом. Высокий, с резкими чертами и затаённой тяжестью в плечах, он напоминал человека, который слишком многое видел и слишком многим обязан тем, кого уже нет. Под глазом – светлая полоска шрама, почти незаметная, но выдающая службу за пределами протоколов.

Он приложил ладонь к кирпичной кладке. Поверхность вздрогнула. Из-под слоя краски проступила глянцевая панель, словно металл всплыл из памяти здания. Линия сканера пробежала по его пальцам, затем – вспышка лазера по сетчатке.

– Козин. Отдел К. Уровень допуска – Тень минус два.

Голос у него сухой, почти хриплый. Как у человека, привыкшего говорить в пустоту.

Мгновение – и панель исчезла. Дверь с коротким шипением открылась внутрь, обнажая тёмный вестибюль, пахнущий озоном, пылью проводки и чем-то неуловимо металлическим. Свет там включался не сразу. Казалось, помещение размышляло, стоит ли пускать внутрь.

За стойкой отсутствия – пустота. Ни охраны, ни камер. Только лестница вниз, старая, винтовая, с металлическими перилами, на которых пыль ложилась строго по спирали.

На нижней площадке его уже ждала капитан Ирина Груздева. Ровная осанка, короткая стрижка, холодные глаза. В ней не было ни сантиментов, ни грубости – только сосредоточенность и чёткий ритм дыхания, как у часового механизма.

Она молча протянула планшет.

– Алтай. Повторный сигнал с «Эхо-9». Всё как в прошлый раз. Даже шаблон частоты совпадает.

– Длительность?

– Семь секунд. Но с наложением эффекта… «пульса смысла».

Козин вскинул брови. Такой термин в протоколах не числился.

– Это из психоакустического анализа, – пояснила она. – Они фиксируют отклик не в звуке, а в восприятии оператора. Появление «смысла», ещё до его вербализации. Визуально – как флэш откровения.

На экране мигали три строки:

Свет не угас. Отражения близко. Граница – в вас.

Козин медленно провёл пальцем по последней фразе.

– Это уже не просто предупреждение. Это код входа.

Он оторвался от экрана, взглянул на капитана.

– Ты понимаешь, к чему это?

– Крáня. Или то, что мы под ними понимаем.

– И снова – на старославянском?

– С элементами архаической новоречи. Очень избирательная структура. Как будто… копируют наши уязвимости.

На секунду в глазах Козина мелькнула тень. Он повернулся к двери слева, за которой находился архив.

– Вызови Славянова. Скажи, пусть достаёт Код 13. И не забывай – он может начать с цитат из «Жития Сергия», так что не теряй нить.

Груздева коротко кивнула.

– Уже вызвала. Он сказал: «Пыль сдвинулась. Значит, время настало».

Козин устало выдохнул.

– Пыль у него двигается каждый вторник. Но, чёрт побери… похоже, этот раз – настоящий.

Он провёл рукой по стене. Та дрогнула, едва ощутимо, как будто здание всё ещё помнило, кто он.

За его спиной Груздева задержала взгляд на нём чуть дольше обычного. Хотела что-то сказать – и не сказала. Слова застряли в воздухе. Здесь, в Отделе К, даже паузы имели вес.

Глава 2. Архив, где пыль помнит

Архив Отдела К находился глубже остальных уровней – за двумя слоями антимагнитной защиты, в зоне, не отмеченной даже на схемах внутреннего доступа. Его коридоры были узки, будто нарочно заставляли людей чувствовать себя лишними. Лампы под потолком тикали, словно измеряли не время, а отклонение от нормы.

Здесь пахло не просто пылью. Здесь пахло прошлым, которое не хочет быть потревоженным. Уксус и карболка смешивались с чем-то животным – будто внутри давно жил и медленно разлагался кто-то или что-то, что не относилось ни к зверям, ни к людям.