Анна Павлова и священный рубин

– Я не Тутышева, я Лукина. Это моя девичья фамилия, я ее не меняла, – кокетливо пояснила Ирина.

– Хорошо, Лукина. Так что же здесь искали?

Ирина уже и сама поняла, что к ним не просто вор залез и искали не деньги и не ценности, а совершенно определенную ценность, ее подвеску, точнее, подвеску Анны Павловой. Эту подвеску Ирина несколько лет назад отдавала в чистку ювелиру, и тот, немного поколдовав над драгоценностью, сделал так, что при желании ее можно было превращать в две отдельные вещи: из цепочки получался браслет, а подвеску можно было носить как брошь. Иногда Ирина надевала их вместе, как комплект, иногда по отдельности. Но брошь только в самых торжественных случаях и только в сопровождении мужа. Хранила она ее в тайнике под половицей, а половица была прижата ножкой кровати, и сейчас, сидя на кухне, Ирина боролась с желанием немедленно отодвинуть кровать и проверить тайник.

– Я не знаю, что искали. Все мои украшения рассыпаны по полу в спальне, – глядя милиционеру в глаза, максимально убедительно ответила Ирина.

Милиционер, глядя на эту расфуфыренную, избалованную дамочку, ни слову не верил. И в общем, с удовольствием бы плюнул на все и расследовать дело не стал бы, если бы не «бы». Едва не погибла женщина. Мальчонка чудом уцелел: не гуляй он на улице, неизвестно, как бы все обернулось. А потому придется эту фифу дожимать.

– И все же, гражданочка, подумайте… – Договорить он не успел: на кухню вбежал, обливаясь потом, красный от волнения, нервный, упитанный товарищ в сером плаще с толстым портфелем.

– Я только что узнал… Мне только что сообщили… Что с Верой? – с трудом переводя дыхание, бормотал вновь прибывший, привалившись к косяку кухни.

– Она жива, ее в больницу увезли, – вскакивая с табуретки, проговорила Ирина. – Зюся, ты весь мокрый, тебя продует, снимай пальто. Ты что, по лестнице бежал? Тебе же с сердцем плохо будет! – суетилась она, обтирая мужу потный лоб платочком. Обычно Ирина так себя не вела, но под пристальным взглядом милиционера рада была изобразить заботливую жену. – Это мой муж Зиновий Яковлевич, – обращаясь к милиционеру, представила она.

– Говорят… нас… ограбили? Мои бумаги… стол? – Пыхтя и отодвигая в сторону жену, Зиновий Яковлевич протянул руку к милиционеру.

– По свидетельству вашей супруги, в доме ничего не пропало, но вот насчет бумаг советую проверить немедленно. – Милиционер нахмурился. Дело начинало скверно пахнуть.

С трудом оторвавшись от косяка, Зиновий Яковлевич поспешил в кабинет.

– Боже мой! Боже мой! Что же это за безобразие? – Он скинул плащ и шляпу на пол и, упав на колени, принялся рыться в бумагах. – Чернилами все залито! – причитал он. – Ох, это все мусор, это тоже не надо, речь моя где? В папочке лежала, в серенькой, на тесемочки была завязана! Неделю работал, в понедельник заседание, мне выступать! Цифры, графики!

– Скажите, товарищ, вы что же, дома секретные документы хранили? – наблюдая за ползающим по полу хозяином квартиры, поинтересовался милиционер.

– Да что вы! Что вы! Как можно! – выпрямляясь, с возмущением спросил Зиновий Яковлевич. – Никогда! Ни при каких обстоятельствах! Эта речь приурочена ко дню рождения Ленина – об успехах нашей страны, и вообще. Мне поручили доклад, это очень почетно и ответственно! Я сутками над ним трудился, даже домой брал, чтобы поработать. И вот что вышло! – Он жалобно всхлипнул и снова принялся шарить по полу.

– А вы что же ему не поможете? – обратился к стоящей в дверях Ирине милиционер.

Ирина недоуменно взглянула на него, потом на пол. Ползать по полу среди бумаг и разлитых чернил она совершенно не собиралась и вообще была поглощена мыслями о том, как им теперь жить в этой разрухе? Кто все это уберет и что делать, пока не выздоровеет Вера? Хоть из дома уезжай! Но, как назло, в театре никаких гастролей не предвидится. Что делать?

– Гражданочка?

– Ах да. Я боюсь, что только помешаю, – спохватилась Ирина.

– Нашел! Цела. Слава тебе господи! – Поднимаясь с пола, Зиновий Яковлевич счастливо потрясал папкой. – Чистенькая. А вот письменный прибор, кажется, разбился, и чернила все вылились… О, перо мое любимое… – разглядывая зажатое в руке перо, бормотал Зиновий Яковлевич. – Ириша, надо бы здесь все прибрать. Бювар мой запачкался – хорошо бы отмыть, а я сейчас быстренько переоденусь и снова на службу.

Ирина сверлила мужа раздраженным взглядом, но ответить ему не могла. А потому, когда из спальни донесся его крик, полный ужаса, даже порадовалась в душе.

– Ириша, мои костюмы!

«Так тебе и надо, индюку», – подумала она злорадно, но тут же вспомнила про свои платья, и настроение ее снова испортилось. А может, рассказать милиционеру про Нинку? Вон она что устроила, стерва неблагодарная! Пусть ее посадят. Про подвеску можно что-нибудь наврать, зато потом жить спокойно.

– Извините, как ваше имя-отчество? – беря милиционера за локоток, мягко спросила Ирина.

– Петр Семенович.

– Петр Семенович, я не сразу сообразила. Но вот сейчас вспомнила, – ведя его обратно на кухню, подальше от причитаний мужа, проговорила Ирина. – Несколько дней назад возле дома я совершенно случайно встретила свою давнюю знакомую. Мы не виделись лет десять, даже больше. Когда-то мы танцевали в одной труппе. Так вот, она очень изменилась за эти годы, опустилась, стала пить, жизнь у нее не сложилась. Я пожалела ее, накормила, дала немного денег. А спустя два дня она снова пришла, теперь она уже требовала денег.

– И что же? На нее думаете?

Тема была щекотливая, Ирине очень не хотелось рассказывать про рубиновую подвеску, но и обойтись без нее в этой истории никак не получалось.

– В общем, да, – осторожно, взвешивая каждое слово, приступила к делу Ирина. – Она, знаете ли, еще два раза приходила и теперь уже не просила о помощи, а требовала ее. Я испугалась, что она теперь будет тянуть из меня деньги вечно. Мужа я беспокоить не хотела, в милицию заявлять тоже. Все-таки подруга, хоть и бывшая. И тогда я собрала все деньги, какие у нас были, и при последней встрече отдала их Нине, твердо сказав, что это в последний раз и что, если она еще раз придет, я сообщу в милицию.

– Логично. Но вот что странно. Она же не преступница и не сумасшедшая. Если уж залезла к вам, то наверняка прихватила бы ценные вещи, – нахмурился Петр Семенович. – А тут…. – Он многозначительно осмотрел разгромленную кухню.

– Да, вы правы, но понимаете, пропали только деньги, и то немного, тут вот какое дело, – нервно теребя кончик шелкового шарфа, проговорила Ирина. – Нина была уверена, что у меня имеется одна очень ценная вещь. Подвеска с рубином. Мне ее когда-то подарила сама Анна Павлова. Вы знаете, кто это? – спохватилась Ирина, взглянув на равнодушное лицо милиционера.

– И кто это?

– Это величайшая русская балерина! Неужели вы о ней не слышали?

– Нет. Но вы, гражданочка, продолжайте.

– Мы вместе с Ниной танцевали в труппе Павловой, давно, еще в двадцатых годах. Павлова умерла в тридцать первом, – сочла полезным пояснить Ирина. – И вот Нина считала, что эта подвеска по праву должна была достаться ей, и очень ревновала. Так вот мне кажется, что Нина могла искать именно ее. Во-первых, подвеска очень ценная, а во-вторых, чтобы отомстить мне.

– За что?

– Ну как же? За успех, за счастливо сложившуюся жизнь, – с искренним недоумением проговорила Ирина.

– Гм. И где сейчас эта подвеска, она на месте?

– Дело в том, что у меня ее давно уже нет. Мне пришлось продать ее. И даже не целиком, а разобрав на камни. Частями. – Это был хитрый ход, Ирина его специально продумала: продать отдельные камешки можно кому угодно, а вот дорогое ювелирное изделие… Вдруг бы милиции пришло в голову выяснять, кому, когда и за сколько она продала этот медальон? А так с нее взятки гладки. – В моей жизни был очень непростой момент, нужны были деньги.

– Гм. Фамилия, имя вашей подруги, где живет, – коротко, по-деловому спросил Петр Семенович.

– Нина Александровна Обухова. Только это ее девичья фамилия, – сообразила Ирина. – Но она дважды была замужем, и какая у нее фамилия теперь, я не знаю. Может, Обухова. А может, и другая.

– Ладно, разберемся. Где живет?

– Не знаю. Я адреса не спрашивала, она только жаловалась, что живет в подвале. Ой, вспомнила! Она говорила, что работает на вокзале уборщицей.

– На каком?

– А… я не знаю. Она не говорила, на каком, а я была так потрясена всем, что тоже не спросила.

Петр Семенович лишь тяжело вздохнул, глядя на безмозглую фифу, стоявшую перед ним. Вот зачем им в светлом коммунистическом будущем такие вот профурсетки, какой от них толк? Тоже мне балерина.

Но какой бы ни была хозяйка квартиры, а дело расследовать придется, все-таки человек пострадал.

Милиция ушла. Зиновий Яковлевич, причитая и охая, отправился на службу, а Ирина осталась одна в разгромленной квартире.

Спасибо, соседки выручили. Идочка Вахновская домработницу прислала, и Галина Петровна тоже, а еще Зинаида Еремеевна снизу пришла, тоже помогла. В общем, порядок навели, вещи в чистку сдали, кто одеяло одолжил, кто подушку, но к вечеру быт кое-как наладился, и Ирина повеселела. А еще Грановские из соседнего блока в отпуск собрались, и их домработница согласилась Ирине по хозяйству помочь, пока супруги из отпуска не вернутся.

Ирина даже начала подумывать, что все случившееся к лучшему. Милиция ее больше не беспокоила. Нина не появлялась, Вера шла на поправку. Жизнь была прекрасна и удивительна до тех пор, пока…

Это случилось примерно через неделю после нападения на Веру. Ирина возвращалась домой поздно и без провожатых. Такое случалось крайне редко, обычно ее провожали поклонники или компания, с которой они устраивали посиделки после спектакля. Иногда даже муж. Зюся хоть и нечасто, но бывал на ее спектаклях: это льстило его самолюбию – видеть жену на величайшей сцене страны, особенно в большие праздники, когда в зале появлялось руководство Советского Союза. У него даже сердце трепетало в такие моменты.

Но в этот вечер Ирина возвращалась домой одна. Капитана Осинина отправили на какие-то секретные учения, Вадик Липницкий ногу сломал, Тамара Кравченко со своим кавалером на дачу укатила – в общем, образовался вакуум. А Зюсе продуло спину, и он второй день подряд лежал дома на диване, стонал и действовал ей на нервы.

И вот Ирина после спектакля шла к дому от остановки, когда сзади на нее кто-то напрыгнул, приставил нож к горлу и, дыша на нее запахом табака и старого перегара, грубо потребовал:

– Где подвеска, дрянь? Куда дела, тварь?

Ирина от страха онемела и готова была упасть в обморок.

– Что молчишь, гадина? Подвеска где? Зарежу мерзавку! – шипел в самое ухо бандит, прижимая крепче к горлу холодную полоску стали.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в это время во двор вошла компания молодежи, и напавший на Ирину бандит, сильно оттолкнув ее от себя, с треском ломанулся в темные кусты в углу двора. Ирина упала на тротуар. Ребята подбежали к ней, помогли подняться. Кто-то погнался за нападавшим, но он шмыгнул в какую-то щель в заборе и был таков. Потом с проспекта прибежал постовой. Ирину проводили до дома, а на следующий день ее навестил Петр Семенович, тот самый милиционер с седыми висками.

– Ну, гражданка Лукина, рассказывайте. Что у вас тут стряслось?

– На меня напали! – обиженно проговорила Ирина.

Весть о вчерашнем происшествии облетела уже весть дом, Зиновий Яковлевич даже встал с дивана от возмущения и беспокойства и полночи требовал от Ирины, чтобы она ушла из театра, прекратила эту ночную богемную жизнь и сидела дома и варила борщи, как все приличные жены. Естественно, Ирина это требование решительно отвергла, и полночи супруги скандалили.

А теперь вот явился этот милиционер. Ирина посчитала, что вполне своевременно.

– Подробности нападения? – сухо поинтересовался он.

– Я возвращалась из театра, шла к дому от остановки троллейбуса. Во дворе было темно; когда я пошла к своему подъезду, кто-то набросился на меня со спины и прижал к горлу нож, – плаксиво рассказывала Ирина.

– И что же ему было нужно? Сумочку? Кошелек? Деньги? Украшения? Что?

– Подвеску!

– Любопытно, – совершенно равнодушно заметил милиционер куда-то в угол и продолжил: – Мы выяснили, где работает ваша подруга, точнее, работала. Она уже неделю не появляется на работе. По месту жительства ее также не видели. Ее сожитель, буфетчик с Балтийского вокзала – там она, кстати, и работала уборщицей и посудомойкой, – тоже ее давно не видел. Сперва, говорит, она пить начала. Деньги у нее откуда-то появились, а потом вдруг совсем исчезла. И вещи кое-какие тоже пропали.

– А что же он ее не искал?

– Говорит, думал, что запила или хахаля нового нашла. Ему, в общем-то, все равно, не жена же, а так, временное явление. Говорит, что и сам ее уж прогнать хотел, потому что пить много стала.

– Вот гад! – не сдержалась Ирина.

– Да, тип неприятный, – согласился Петр Семенович. – В общем, не нашли мы вашу подругу, как в воду канула. Может, и нет ее уже; морги мы проверяем, пока тело не найдено. Но сейчас мне становится абсолютно ясно, что в обоих нападениях – на вас и вашу родственницу – участвовал кто-то неизвестный. Или у вашей подруги появился сообщник, или она кому-то проболталась про вашу подвеску и теперь за вами охотится неизвестно кто. Самый плохой вариант, – сокрушенно покачал головой Петр Семенович.

– Боже мой, какой ужас! Что же теперь делать? – Ирина прикрыла руками лицо. Какой-то неизвестный бандит охотится за ними! За ней! Ужас!

– Не волнуйтесь, гражданочка. Мы поставим постового у вас во дворе, да и на проспекте предупредим, и у театра. А вы старайтесь одна по ночам не гулять, – посоветовал Петр Семенович.

Легко ему говорить!

После нападения на Ирину буфетчик тоже пропал. Не вышел на работу без всякого предупреждения, а когда вскрыли его комнату, выяснилось, что пропали все его ценные вещи и документы.

Обоих – и Нину Сурмилину, бывшую Осгуд, бывшую Обухову, и буфетчика – объявили в розыск.

Никаких происшествий с Ириной больше не было. И она постепенно успокоилась, жизнь вошла в свою колею, про историю с нападениями все постепенно забыли.

Глава 3

Ленинград. Апрель 1950 г.

– Сюда, сюда пожалуйста! – всхлипывая, хозяйка квартиры вела молоденького милиционера. – Вот здесь на него напали. Муж работал, сидя за столом. Он приболел немного и остался сегодня дома работать, я в магазин ушла. Прихожу домой – дверь открыта, все перевернуто, а муж на полу возле стола лежит, и голова в крови.

– А еще кто-нибудь с вами проживает?

– Нет. Двое нас. Сын погиб еще в сорок первом в бомбежку, невестка в блокаду умерла, а детей у них не было. Так что мы вдвоем, – печально пояснила хозяйка квартиры.

– Ясно. Скорую вызвали?

– Вызвали, у нас телефон в квартире. И милицию вызвали, а вас, наверное, соседка привела?

– Наверное. Гражданка на проспект выскочила с криками «убили!», – строго нахмурился молоденький милиционер. – А оказывается, все живы.

– Слава богу. Я так сперва испугалась, показалось, что муж не дышит, а потом он застонал, и я его кое-как на диван перетащила, – продолжала всхлипывать хозяйка.

И она, и муж были люди уже немолодые, за шестьдесят, вида интеллигентного, да и квартира… сразу видно, ученые. Все стены в книжных стеллажах, как в библиотеке, на столе бумаги разложены, книги.

– А пропало что-нибудь в квартире, вы не смотрели?

– Ой, да когда же? Я вот с мужем: пока перетащила на диван, пока полотенце мокрое принесла – не до того было!

В коридоре раздались голоса, хлопнула дверь, и хозяйка поспешила в прихожую.

– Сюда, доктор, проходите, – раздался ее взволнованный голос.

Милиционер, увидев строгую, в белом халате, докторшу, из комнаты поспешил выйти и занял пост в дверях квартиры до приезда уголовного розыска.

– Разойдитесь, товарищи, освободите дорогу! – послышался из парадной строгий гулкий голос, и молоденький милиционер, одернув гимнастерку, распахнул дверь квартиры.

– Младший лейтенант Усиков, – доложил он. – Ограбление. Пострадавший, хозяин квартиры, находится в кабинете. Там жена и врач из неотложки.

Коренастый, абсолютно седой, как лунь, сотрудник уголовного розыска и двое его коллег, один помоложе, другой постарше, с потертым чемоданчиком в руке, молча проследовали в указанную комнату.

– Здравствуйте, граждане, уголовный розыск, майор Ерохин. Где у нас пострадавший? – входя в кабинет, представился седовласый майор.

– Здравствуйте. Доктор Литовченко. Пострадавший – вот он, но мы его сейчас забираем в больницу, у товарища черепно-мозговая травма, нужна госпитализация.

– Ладно, доктор, но сперва мы его должны допросить, – продвигаясь к дивану, на котором лежал мертвенно-бледный, с забинтованной головой, довольно упитанный хозяин квартиры, заявил майор Ерохин.

– Можете, конечно. Но он ничего не видел: удар был нанесен сзади, сильный – пострадавший сразу потерял сознание.

Лежащий на диване пострадавший согласно промычал.

– Товарищи, поможете нам снести больного вниз к машине? – попросила молодых сотрудников милиции врач, и те с согласия майора взялись за носилки.

– А вы, значит, жена пострадавшего? – обратился майор к суетящейся возле мужа хозяйке дома.

– Да. Вы извините меня на минуточку, я Борю провожу. И надо ему что-то теплое с собой собрать, хоть носки шерстяные: в больнице всегда холодно. Щетку, наверное, и белье? Доктор, что надо собрать? – Она поспешила прочь из комнаты вслед за процессией.

– Ладно, давай, Карпухин, приступай к осмотру места преступления, – велел майор, поднимаясь с места, и сам приступил к осмотру комнаты. Когда хозяйка квартиры вернулась, криминалист заканчивал работу, а майор беседовал в прихожей с молодым сотрудником. – Все, Сергеев, отправляйся на поиски свидетелей, а я тут закончу. Итак, ваша фамилия, имя, отчество? – присаживаясь за стол в гостиной, приступил к допросу майор.

– Баженова Клавдия Филимоновна, одна тысяча восемьсот восемьдесят шестого года рождения, проживаю здесь, улица Толмачева, дом восемнадцать, квартира восемь, – нервно теребя платочек и глядя на майора несчастными, полными страха глазами, отрапортовала хозяйка.

– С кем проживаете?

– Вдвоем с мужем, я уже вот товарищу объясняла. Мой муж, он профессор востоковедения. Сын наш и невестка погибли в войну, внуков нет. Живем вдвоем.

– Так. Расскажите, что произошло и когда?

– Утром Борис Владиславович почувствовал себя неважно: сердце, давление подскочило и общее состояние нехорошее. У них вчера было заседание ученого совета, может, просквозило? – рассказывала Клавдия Филимоновна. – В общем, он позвонил в институт, предупредил, что приболел, и остался работать дома. А я с утра накормила его завтраком и ушла в магазин, потом мне надо было за свет заплатить, потом в аптеку. Меня не было часа два, может, чуть больше, – поглядывая на часы, пыталась сообразить хозяйка. – А когда пришла, вижу: дверь квартиры приоткрыта. Я сразу почувствовала неладное, бросила покупки в прихожей и побежала в кабинет, а там Борис Владиславович на полу… – Тут она не выдержала и уткнулась, всхлипывая, в платочек.

– Та-ак, – почесал задумчиво макушку майор. – Ну а у кого, кроме вас с мужем, имеются ключи от квартиры?

– Ни у кого. То есть у племянника нашего, у Павлика.

– Что за Павлик? Фамилия, имя, отчество, где живет, где работает?

– Вы что же, на него думаете? – оторвалась от платочка Клавдия Филимоновна. – Что вы! Павлик порядочный человек, это родной племянник Бориса Владиславовича. Да и вообще, разве нормальный человек мог бы такое совершить? Это наверняка бандиты какие-то!

– Может, и так. А только дверь вашей квартиры не была взломана, ее открыли интеллигентно, ключиками. И, судя по всему, тот, кто к вам забрался, хорошо знал, что в это время дома никого не будет, – наставительно проговорил майор.

– С чего вы так подумали? Мне вот так совсем не кажется, – нахохлилась Клавдия Филимоновна.

– Ну как же? Вы же говорили, что ваш муж утром обычно уходит на службу? Так?

– Да.

– А вы, вероятно, с утра всегда выходите в магазин, или в аптеку, или еще куда?

– Конечно, я стараюсь сделать все дела пораньше, чтобы к приходу Бориса Владиславовича успеть приготовить обед. Да и народу в это время поменьше, и продукты посвежее.

– Ну вот. Достаточно было незаметно проследить, что вы ушли из дома, и можно идти на дело, – самодовольно заметил майор.

– Может быть, но при чем тут Павлик? Он солидный, уважаемый человек, а не домушник. Павлик работает директором торговой базы, он член партии, ему в этом году пятьдесят лет исполнилось, его секретарь райкома лично поздравил! А вы его в такой подлости подозреваете!

– Не подозреваю, а провожу следственные действия. Выясняю, у кого могут быть ключи от вашей квартиры, и делаю это добросовестно. Итак, фамилия, имя, отчество вашего племянника и его домочадцев. У него же есть семья?

– Разумеется. Дочь школьница, маленькая еще девочка, не помню сколько лет, жена, ее сын от первого брака. Уже взрослый мальчик, в институте учится. Жена бывшая балерина. А живут они недалеко от нас на набережной Фонтанки, сразу за Аничковым дворцом.

– Так. А еще у кого-то ключи от вашей квартиры могли быть?

– Да нет. Откуда?

– Может, кто-то из вас их терял не так давно и пришлось сделать дубликат?

– Нет, нет. Ничего такого не было. Борис Владиславович, конечно, несколько рассеян, но ключей он точно не терял, я бы знала, – категорически заявила Клавдия Филимоновна.

– Ладно. Теперь по поводу пропавшего имущества. Надо составить список.

– Деньги пропали. Они вот тут хранились, в коробочке в буфете. Три тысячи рублей. – Клавдия Филимоновна, обходя комнату, заглядывала всюду. – Потом, мои сережки пропали, простенькие такие, серебряные с гранатом, я их сегодня надеть хотела, но тут Борис Владиславович стал жаловаться на самочувствие, я их на краю буфета положила и забыла про них, а вот теперь их нету. Но это все ерунда. Главное – это коллекция Бориса Владиславовича. Он профессор востоковедения, а эту коллекцию еще его отец начал собирать. Он в молодости был очень впечатлен географическими открытиями и путешествиями Николая Михайловича Пржевальского и даже лично участвовал в его последней экспедиции, и с тех пор очень интересовался Востоком и заразил в детстве этим увлечением моего мужа. Свекор был географом, а вот муж стал востоковедом. Так что коллекция для нас очень значимая, есть и редкие экземпляры, – с гордостью рассказывала Клавдия Филимоновна.

– И что, все цело? – разглядывая разложенные за стеклом на полках глиняные и бронзовые сосуды, статуэтки, свитки, какие-то непонятные предметы утвари, поинтересовался майор.

– Сейчас, сейчас. Вот тут стояла небольшая, размером с чайную чашку, статуэтка Будды. С научной точки зрения не самый ценный экземпляр, но она была сделана из серебра с инкрустациями из золота и полудрагоценных камней. Красивая очень, декоративная. Я ее любила, – с легкой грустью проговорила Клавдия Филимоновна. – Слава богу, шамшир на месте! – воскликнула она, найдя глазами висящую над диваном кривую саблю с украшенной красными мелкими камешками и слоновой костью рукоятью. – Он очень старинный и очень острый! И ятаган цел! Видите, вот этот небольшой кинжал? Тоже очень старинный.

– Хорошо, что ни одним из них вашего мужа не зарезали. Опасные вещицы, – скептически рассматривал оружие майор. – Небось еще и остро наточенные?

– Муж специально не точил, только чистил, но они и сами по себе острые.

– Ясно. Еще что?

– Вот этот сосуд – он невзрачный, но тоже очень ценный, иранский, – цел, слава богу. Геммы тоже целы, Борис Владиславович бы не пережил. Если честно, кроме Будды я ничего не замечаю, – с удивлением проговорила Клавдия Филимоновна. – Только деньги и вот эта статуэтка. Даже странно. Я думала, что воры вынесли все, – растерянно проговорила Клавдия Филимоновна.

– Действительно, странно, – согласился майор. – Конечно, некоторые вещи из вашей коллекции выглядят, мягко говоря, непривлекательно для неграмотного домушника. Но вот оружие… Да и висит на видном месте. Может, вор искал какую-то конкретную вещь? – задумчиво проговорил майор. – Был у меня перед войной случай. Ограбили одного ювелира, и тоже очень странно: деньги взяли, еще какую-то чепуху, хозяина пытали, а много чего интересного не прихватили. Потом выяснилось: у него хранился бриллиантовый аграф огромной ценности, за ним и охотились. Ювелир вместо того, чтобы сразу нам признаться, врал и выкручивался, в результате его жена с ребенком погибли. Да.

– Ужас какой! – замахала руками Клавдия Филимоновна.

Она была невелика ростом, пухленькая, очень домашняя и беззащитная и выглядела до смерти перепуганной. Но глазки ее беспокойно забегали, когда она услышала рассказ майора.