Княжич из Тени: Первые Заклинания

Гастон Д'Эрелль

Княжич из Тени: Первые Заклинания

Глава 1: Дорога в Небыль

Холодный рассвет пробивался сквозь щели в срубе, выхватывая из полумрака пыльные дорожные сундуки и суровое лицо Гостомысла. Воздух в горнице ладожского купеческого дома был густ от запаха воска, кожи и немой тревоги. Лука, стоя у окна, сжимал в кулаке холодный металл – старый, истертый оберег в виде солнца с лучами-зигзагами, единственное, что осталось у него от настоящего отца. Шестнадцать лет. Шестнадцать лет жизни под чужой личиной, сына удачливого, но не самого знатного купца. Сегодня личина должна была стать броней.

– Лука! – Голос Гостомысла прозвучал резко, заставив юношу вздрогнуть. Приемный отец подошел, тяжело ступая по половицам. Его широкая рука легла на плечо Луки, и в ней чувствовалась не привычная грубоватая сила, а странная, почти дрожащая тяжесть. – Пора. Лошади ждут.

Лука обернулся. В глазах Гостомысла читалось то, что никогда не произносилось вслух: страх, гордость, безмерная жалость и леденящая душу осторожность.

– Помни все, сын? – спросил купец, понизив голос до шепота, хотя в доме кроме них никого не было. Верные слуги были отосланы под благовидным предлогом.

– Помню, отец, – отозвался Лука, и слово "отец" далось ему с привычной горечью. Гостомысл был добр, строг и справедлив, но он не был им. Не был князем Мирославом, чей образ, смутный и героический, жил в сердце Луки, как навязанная чужая сказка. Сказка с кровавым концом. – Я – Лука, сын Гостомысла, купца из Ладоги. Мать – Арина, из рода вольных древоделов, умерла при родах. Иду в Академию Вещего Шума по торговой ссуде гильдии, дабы познать магию оберегов для охраны караванов.

– Да, – кивнул Гостомысл. Его пальцы впились в ткань лукиной рубахи. – И больше ничего. Ни имени, ни крови, ни прошлого. Забудь, Лука. Забудь навеки, если хочешь жить. Там, куда ты идешь… – он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелся туман, поднимающийся с Волхова, – … глаза и уши есть у всех. Дети бояр, княжеские отпрыски, иноземцы… И среди них – те, чьи отцы вонзили нож в спину твоему… – Он запнулся, сглотнув ком. – В спину князя Мирослава. Один неверный шаг, одно неосторожное слово…

– Я не забуду, – тихо, но с такой сталью в голосе, что Гостомысл отшатнулся, проговорил Лука. Он поднял оберег, и холодный металл на мгновение будто согрелся в его ладони. – Я не забуду никого. Но я буду Лукой, сыном купца. Пока не придет время.

В глазах Гостомысла мелькнул ужас. Он всегда знал, что в этом хрупком с виду юноше живет неугасимое пламя мести. Но слышать это вслух… было страшно.

– Цель твоя – знания, Лука, – настаивал он, почти умоляюще. – Сила через магию. Союзники через ум и осторожность. Месть… месть придет позже. Если придет. Выжить – вот первая задача. Понял? Выжить и учиться.

– Понял, отец, – ответил Лука, пряча горящий взгляд под опущенными ресницами. Он сунул оберег за пазуху, туда, где он лежал на голой коже, рядом с сердцем. Холодок успокаивал жар ярости. – Знания. Сила. Союзники. Я помню.

Проводы были краткими и лишенными свидетелей. Гостомысл обнял Луку у крыльца, крепко, по-мужски, сунул в руку тяжелый кошель с серебром и медью – «на дорогу и первое обустройство». Лошадь под Лукой, крепкий мерин гнедой масти, нервно переминался с ноги на ногу, чувствуя напряжение хозяина. Вьючная кобыла терпеливо ждала своей ноши.

– Пути-дороги, сынок, – прошептал Гостомысл, и голос его внезапно охрип. – Дай тебе Перун силы, а Велес – мудрости. И… берегись.

Лука лишь кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Он тронул коня пятками, и животное двинулось шагом по знакомой улочке, мимо крепких срубов Ладоги, к выезду из города. Он не оглядывался. Оглядываться было нельзя. Позади оставалось детство, пусть и лживое, но относительно безопасное. Впереди лежала Небыль – Академия Вещего Шума и все, что она в себе таила: надежда, опасность и долгая дорога мести.

Дорога на юг, вдоль полноводного Волхова, сначала казалась мирной. Солнце, пробиваясь сквозь осеннюю листву, золотило воду. Воздух был напоен запахом грибов, влажной земли и дыма далеких починков. Лука ехал не спеша, стараясь слиться с редкими путниками – такими же купцами с охраной, крестьянами с возами, бродячими скоморохами. Он выглядел как обычный юноша из зажиточной семьи, отправленный учиться: добротный кафтан из крашеного сукна, прочные сапоги, за спиной – кошель с припасами и сверток с запасной одеждой. Только слишком внимательные глаза выдавали в нем нечто большее. Он впитывал все: особенности речи встречных, слухи, доносившиеся обрывками, расположение деревень и перелесков. Карта местности, которую он заучил по рассказам Гостомысла и немногим доступным свиткам, накладывалась на реальность.

К исходу третьего дня пути мирный пейзаж начал меняться. Лес по берегам Волхова становился гуще, древнее. Сосны и ели вздымались к небу темными исполинами, их корни, подобно каменным змеям, сползали к воде. Воздух стал прохладнее, тишина – глубже, нарушаемая лишь шелестом листьев под копытами коня, далекой песней птицы и вечным шумом реки. Дорога сузилась до тропы, петляющей меж мшистых валунов и буреломов. Солнце скрылось за плотной пеленой туч, нависших над лесом. Настроение Луки сгущалось вместе с небом. Здесь, в этом первозданном хаосе, чувствовалось иное, древнее присутствие. Он вспомнил страшные сказки няньки – о Лешем, хозяине леса, что сбивает путников с тропы, о Водяном, таскающем неосторожных на дно, о волколаках, рыскающих в ночи. В Академии, говорил Гостомысл, эти твари – не сказка. Они часть мира. Часть магии.

Именно в этот момент Лука почувствовал первый укол тревоги. Не страх, а именно тревогу – как щелчок по натянутой струне внутри. Конь под ним насторожил уши, зафыркал. Лука придержал поводья, всматриваясь в сумрак леса справа. Казалось, огромные ели сдвинулись плотнее, образовав непроницаемую стену. А тропа… тропа вдруг стала уклоняться влево, к самому обрывистому берегу Волхова, где черная вода клокотала меж камней.

"Странно", – подумал Лука. Он отчетливо помнил, что еще полчаса назад тропа шла прямо, вдаль от реки. Он осадил коня, огляделся. Знакомых примет – старого дуба с обломанной веткой, камня, похожего на медвежью голову – не было. Вместо них – сплошная стена векового леса и зловещий поворот к воде. Сердце забилось чаще. Леший. Мысль пронеслась молнией. Хозяин леса играет с тобой.

Лука сделал то, что советовали бывалые люди: спешился. Он привязал коня к крепкой сосне подальше от обрыва, достал из вьюка краюху хлеба и щепотку соли. С дрожащими руками (от страха или от гнева на эту невидимую помеху?) он положил хлеб на плоский камень у корней самой большой ели и посыпал солью.

– Хозяин лесной, – прошептал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул, – не гневись на путника. Прими хлеб-соль, дай дорогу ясную. Иду по делу важному, в обиду никому не дамся.

Тишина. Даже шум реки будто притих. Лишь ветер зашелестел в вершинах, словно злобно засмеялся. Лука замер, вглядываясь в лесную чащу. И вдруг… деревья словно вздохнули и плавно, почти незаметно, сдвинулись. Тропа, ведущая к гибельному обрыву, исчезла. А прямо перед ним, между двух некогда сомкнутых сосен, открылся проход, уводящий вглубь леса, но параллельно реке, по безопасному склону. Лука выдохнул, промокший от холодного пота. Он быстро вскочил на коня и поскакал по вновь открывшейся тропе, не оглядываясь. За спиной ему чудился тихий, довольный хохоток и запах прелой листвы и мха.

Чувство облегчения длилось недолго. Лес сгущался, сумерки спускались быстрее, чем Лука рассчитывал. Он решил остановиться на ночлег, найдя небольшое открытое пространство у ручья. Развел скромный костер, достал провизию. Усталость валила с ног, но уснуть он не мог. Лес вокруг был слишком живым. Шорохи, треск веток, неясные тени, скользящие в отблесках костра – все это держало нервы в напряжении. Оберег за пазухой казался ничтожной защитой.

Именно в этот момент волчий вой разорвал ночную тишину. Близко. Очень близко. Не один голос, а целая стая. Лошади взвились, заржали от ужаса, дергая привязи. Лука вскочил на ноги, схватив затупленный охотничий нож – единственное оружие, которое Гостомысл счел уместным для сына купца. Сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках. Волки? Или…

Из тьмы леса, прямо в круг света от костра, выпрыгнул первый зверь. Но это был не волк. Гораздо крупнее. Шерсть – грязно-серые космы, глаза – горящие желтые угли в морде, больше похожей на человеческий череп, чем на волчий. Длинные клыки обнажились в рычащем оскале. За ним материализовались еще двое таких же чудовищ. Волколаки. Хуже волков. Хуже людей. Твари, в которых души проклятых или оборотней слились со звериной яростью.

Лука отпрянул к костру, держа нож перед собой. Жалкая заточка против трех монстров! Он знал, что бежать бесполезно. Мысли метались. Магия? Какая магия? Он ничего не умел! Только чувствовал иногда… щемление в груди, тепло от оберега… Волколаки, низко пригнувшись, медленно, уверенно окружили его. Слюна капала на лесную подстилку. В их взглядах читался не просто голод, а какая-то адская насмешка, осознанное зло.

Первый прыгнул. Лука инстинктивно отскочил в сторону, почувствовав ветер от когтистой лапы. Зверь врезался в тлеющие угли костра, взвизгнул от боли и ярости, но тут же вскочил, тряся обгоревшей шкурой. Двое других бросились одновременно. Лука отбивался ножом, отчаянно уворачиваясь. Один коготь все же зацепил его по руке, оставив глубокую, жгучую рану. Боль пронзила, смешалась с ужасом и внезапным, всепоглощающим гневом. Гнев на этих тварей, на лес, на убийц отца, на всю свою беспомощность!

– НЕТ! – закричал он не своим голосом, не от страха, а от чистой, белой ярости. И в этот момент оберег на его груди вспыхнул ослепительным, почти невыносимым светом! Не холодным, а жгучим. Волна невидимой силы, горячая и сокрушительная, вырвалась из него, как удар грома без звука.

Волколаки, готовившиеся к новому прыжку, вдруг взвыли от нечеловеческой боли. Их шкуры задымились, будто их ошпарили кипятком. Желтые глаза полыхнули диким страхом. Они отпрянули, забились, скуля, как побитые псы, и кинулись прочь в лес, исчезнув в мгновение ока.

Лука стоял, дрожа всем телом, обливаясь холодным потом. Рука сочилась кровью. Костер был разметан, лошади в ужасе рвали привязи. Вокруг воцарилась гробовая тишина. Он поднял дрожащую руку к оберегу. Металл был горячим, как уголек, но не обжигал. Свет погас, оставив после себя лишь слабое, едва заметное свечение, как у светлячка. Что… что это было? Он это сделал? Отчаяние и ярость… оберег… Тепло растекалось из груди по всему телу, смешиваясь с дрожью и болью от раны. Он посмотрел на свои руки. Ничего особенного. Но внутри… внутри бушевало море. Море силы и страха перед ней.

Остаток ночи Лука провел без сна, прижавшись спиной к огромному дубу, с ножом наготове. Волколаки не вернулись. Лес хранил пугающее молчание. На рассвете он кое-как перевязал руку чистым лоскутом, наскоро собрал вещи и, успокоив лошадей, двинулся дальше. Следы Лешего или волколаков больше не попадались. Дорога вела его все глубже в древний лес, к подножию невысоких, но неприступных на вид холмов, поросших темным хвойником. Согласно указаниям Гостомысла, здесь, где река делала крутую излучину, скрывался вход в Небыль.

Лука уже почти отчаялся найти его, когда тропа привела его к гигантскому, покрытому мхом и лишайником валуну, напоминавшему спящего каменного медведя. У его подножия журчал маленький, почти невидимый ручей, вытекающий прямо из-под камня. "Ищи камень-спящего, ищи воду, что из-под лапы течет", – вспомнил Лука наставление. Здесь. Он спешился, подвел коня к ручью. Что дальше? Говорить? Стучать?

Он достал из кошеля маленький, гладкий камушек – "камень зова", данный Гостомыслом. По инструкции, его нужно было бросить в ручей у самого истока. Лука наклонился, раздвинул папоротники. Вот он, крошечный грот, откуда била чистейшая вода. Он занес руку с камнем… и замер.

Его сердце бешено заколотилось. Не от страха, а от предчувствия. Он стоял на пороге. Пороге другой жизни. Пороге магии и мести. Глотнув воздуха, он бросил камень в темное отверстие. Камень звякнул о что-то твердое, исчез. Прошло несколько томительных секунд. Ничего. Лука уже подумал, что ошибся местом или обрядом, как вдруг…

Камень-спящий… зашевелился. Точнее, не сам камень, а мхи и лишайники на его поверхности начали медленно, как живые, сползать вниз, открывая гладкую, темную поверхность. На ней проступили светящиеся линии – древние, сложные узоры, похожие на сплетение корней, звезд и звериных следов. Они замерцали мягким серебристо-зеленым светом. Воздух затрепетал, наполнившись запахом озона, влажного камня и чего-то невыразимо древнего. Земля под ногами Луки слегка дрогнула. Перед ним, там, где была непробиваемая скала, разверзся проход. Высокий, арочный, обрамленный все теми же светящимися рунами. Из глубины веяло прохладой и тихим, едва различимым шепотом, похожим на гул сотен голосов или шум далекого водопада.

Лука стоял, завороженный, забыв о боли в руке, о страхе, о волколаках. Перед ним был путь в Вещий Шум. Сердце колотилось уже не от страха, а от восторга и ледяного ужаса перед неизведанным. Он сделал шаг вперед, ведя коня за повод. Тень арки поглотила его. Светящиеся руны на камне-спящем медленно погасли, мхи поползли обратно, смыкая проход. Через мгновение на том же месте снова стоял лишь древний, покрытый мхом валун, и журчал ручей. Как будто ничего и не было. Ладожский купеческий сын Лука исчез. Началось его восхождение в мире магии и теней.

Глава 2: Врата Вещего Шума

Холодная тишина прохода сменилась оглушительным Гулом.

Лука замер, ослепленный и оглушенный. Не физическим светом и звуком, а самой плотностью магии, обрушившейся на него волной. Воздух вибрировал, наполненный тысячью оттенков энергии: теплым дыханием земли, прохладной свежестью воды, резкими искрами огня, звенящей легкостью ветра и глубоким, дремучим гулом древнего леса. Он стоял на широком каменном мосту, перекинутом через бездонную пропасть, заполненную клубящимся, переливающимся всеми цветами радуги туманом. Гул исходил оттуда – шепот стихий, голоса камней, песня невидимых духов. Это был Вещий Шум, сердце Академии, давшее ей имя.

А перед ним, на другой стороне пропасти, вздымалась сама Академия.

Это не была крепость или дворец в привычном смысле. Это казалось продолжением скал, из которых она выросла. Гигантские, причудливо изогнутые стволы каменных "деревьев" образовывали своды залов и галерей. Между ними были вплетены настоящие, живые дубы и сосны невероятных размеров, их ветви поддерживали каменные балконы, а корни уходили вглубь скал, образуя естественные арки. Стены покрывали резные обережные знаки, светящиеся мягким, меняющимся светом – то зеленым, как молодая листва, то синим, как глубина омута, то золотым, как осенний лес. Крыши, покрытые не черепицей, а чешуйчатыми пластинами темного камня или живым мхом, сливались с окружающими скалами. Окна, похожие на глаза лесных духов, глядели на мир разноцветными стеклами-слезами. Над всем этим великолепием парили не птицы, а странные существа: сияющие, как самоцветы, птицы с женскими лицами (Алконосты? Сирины?), и бесшумные тени, похожие на летучих мышей размером с орла, но с острыми, умными мордами.

"Дом Духов. Древо Жизни. Каменный Лес…" – пронеслось в голове Луки. Ни одно описание Гостомысла не передавало этого величия и древней, дикой мощи. Он чувствовал себя песчинкой перед лицом вечности. Оберег на груди отозвался тихим теплом, будто здороваясь с этим местом.

– Эй, новичок! Не загораживай ворота! – грубоватый окрик вывел его из оцепенения.

Лука обернулся. По мосту сзади него шли люди. Много людей. Юноши и девушки его возраста и чуть старше, в одежде всех сословий и, судя по некоторым чертам лица и покрою платья, разных земель. Богатые кафтаны с меховой оторочкой, простые холщовые рубахи, кожаные куртки дружинников, странные, стеганые халаты с востока. Их сопровождали слуги, носившие сундуки, или, что удивительнее, сундуки плыли сами по воздуху в полушаге за хозяевами, управляемые сосредоточенными взглядами или едва заметными движениями рук. Говорили все сразу, на разных наречиях, смешивая славянскую речь с варяжскими гортанными звуками и южными, певучими оборотами. Энергия, исходившая от этой толпы, была почти осязаемой – волнение, высокомерие, страх, любопытство, надежда.

Лука поспешно отвел своего мерина в сторону, пропуская поток. Он чувствовал себя чужим, затерянным в этом шумном, магическом потоке. Его простая купеческая одежда, рана на руке (перевязанная грязным лоскутом) и одинокий вид сразу выделяли его среди многих, кто прибыл с охраной или слугами. На него бросали оценивающие, часто пренебрежительные взгляды.

– Ладожанин? – услышал он рядом насмешливый голос. Двое парней, одетых хоть и добротно, но без боярской роскоши, смотрели на него. Один – коренастый, с широким лицом и внимательными карими глазами, другой – худощавый, с острым взглядом и ироничной ухмылкой. – Один? Без челяди? Смело. Или бедно.

– Я – Лука, сын Гостомысла, купца из Ладоги, – ответил Лука, стараясь держать голос ровным, как учил приемный отец. Внутри клокотало: "Я – княжич!". Он подавил это чувство. – Достаточно силен, чтобы самому нести свои пожитки. – Он похлопал по вьюку на кобыле.

– Смотри, Мирон, купеческий сын горд. Я – Святослав, сын дружинника из Пскова. А это Мирон, сын вольного пахаря с Ильменя. Сам добрались. Боярские щенки со свитой – не для нас. Идем вместе? Легче будет в этой толчее.Коренастый парень хмыкнул одобрительно, а худой ухмыльнулся шире:

Лука кивнул, с облегчением. Первая ниточка. Не союзники еще, но и не враги. "Дети незнатные, как я", – подумал он. Они присоединились к потоку, движущемуся к гигантским вратам Академии. Врата были вырезаны из цельного куска черного дуба, покрытого такими же светящимися рунами, как на камне-спящем. По бокам стояли двое стражей – не люди.

Один был похож на человека, но его кожа отливала корой дуба, а волосы и борода были сплетены из живых побегов плюща. В руках он держал посох, увенчанный горящим, но не сгорающим зеленым пламенем. Это был Древовидец, дух-хранитель леса.

Второй страж был еще необычнее – высокий, почти прозрачный, как струя воды. Его форма постоянно колебалась и переливалась, отражая свет. Вместо лица – водоворот. Водяник. Хранитель рек и омутов.

Они молча наблюдали за входящими, их нечеловеческие взгляды, казалось, проникали в самую душу. Лука почувствовал, как под этим взглядом оберег на его груди снова замерцал теплом. Он опустил глаза, стараясь выглядеть скромным купеческим сыном. Прошли.

За вратами открылся Главный Круг – огромная, круглая площадь под открытым небом, вымощенная гладкими, разноцветными камнями, образующими сложную мандалу. В центре бил фонтан – не вода, а чистый, переливающийся свет, принимавший формы то древа, то орла, то дракона. Вокруг площади возвышались входы в разные "корни" Академии – огромные арки, ведущие вглубь каменного леса. Над каждой аркой светился символ и название на древнем, руническом славянском, который Лука с трудом разбирал: "Щит Перуна", "Пламя Сварожичей", "Сердце Макоши", "Кудесники Древа", "Поток Велеса", "Ладья Стрибога".

Толпу новичков остановили перед фонтаном света. Над ними, на высоком каменном выступе, появились трое.

Слева – мужчина, который мог сойти за варяжского конунга. Высокий, могучий, с рыжей бородой, заплетенной в косички, и холодными голубыми глазами. На нем была кольчуга поверх простой рубахи, но на плечах лежал плащ из шкуры какого-то магического зверя, переливающейся синевой. На поясе – не меч, но тяжелый боевой топор, покрытый серебряными узлами. Он излучал силу и дисциплину. Декан боевой магии, как сразу понял Лука. Рагнар, Сын Бури, как прошептал кто-то рядом.

Справа – женщина. Высокая, стройная, в длинном платье из ткани, сотканной из живых трав и цветов, которые цвели и увядали прямо на ней. Ее седые волосы были заплетены в сложную косу, украшенную шишками, перьями и сушеными ягодами. Лицо, изрезанное морщинами, дышало невероятной мудростью и спокойствием. Ее глаза, зеленые, как весенняя листва, казалось, видели насквозь. Ведунья Марена, наставница травничества, целительства и духов.

В центре стоял тот, кто затмевал всех. Архимаг. Он был невысок, почти тщедушен, в простом, сером, словно туманном, одеянии. Его лицо было скрыто глубоким капюшоном, из-под которого виднелась лишь длинная, седая борода. Но его присутствие… Оно наполняло весь Круг. Воздух вокруг него мерцал, пространство слегка искривлялось. Он не говорил, но его тихий голос звучал прямо в умах всех присутствующих, ясный и негромкий, как шелест страниц древнего фолианта:

"Добро пожаловать под сень Вещего Шума, ищущие Знания. Я – Велемудр. Вы пришли сюда, ибо в вас горит искра Дажьбожья, дар стихий и духов. Но дар – это семя. Здесь вы научитесь его взращивать, направлять, служить ему и через него – Миру, что зовется Русью и землями вокруг."

Голос умолк на мгновение, давая проникнуть словам.

"Академия – не убежище от мира. Она – его отражение в капле росы. Здесь есть место знати и простолюдинам, славянам и иноземцам. Но помните: высокий род не дарует силы духа, а скромное происхождение – не клеймо слабости. Истинная сила – в воле, знании и чистоте помыслов. Здесь вы будете учиться не только заклинаниям, но и ответственности. Магия – река. Ее можно направить на благо или пустить под мельницу гордыни и зла. Выбор за вами."

Архимаг слегка повернул голову, и Луке показалось, что незримый взгляд из-под капюшона остановился именно на нем. На миг ему стало не по себе, как будто все его тайны лежали обнаженными. Но взгляд скользнул дальше.

"Сейчас вы пройдете Испытание Сути. Не бойтесь. Оно не причинит вреда. Оно укажет путь вашему дару, определит, к какому Содружеству вы принадлежите по духу и крови. За каждым Содружеством – свои пути познания магии, свои наставники, свои традиции. Идите за светом."

Велемудр поднял руку, затянутую в серый рукав. Из фонтана в центре Круга вырвались десятки сгустков чистого света – шаров, размером с кулак. Они замерли в воздухе, пульсируя, словно живые сердца.

– Подходи по одному! – рявкнул голос Рагнара, Сына Бури, уже не в умах, а реальный, как удар топора по дубу. – Коснись шара. Он укажет твой путь!

Первым шагнул высокий юноша в богатом кафтане, вышитом золотыми нитями, с надменным лицом. Лука узнал его – Добрыня, сын новгородского посадника, один из тех, чьи отцы предали князя Мирослава. Он уверенно коснулся ближайшего шара. Шар вспыхнул ослепительно-золотым светом, вырвался из его руки и помчался к арке с символом молнии над надписью "Щит Перуна". За Добрыней потянулись другие "боярские щенки", как их назвал Святослав. Почти все их шары летели к "Щиту Перуна" или к "Пламени Сварожичей" – символу кузни и огненной магии.

Подошла девушка в одежде, напоминающей степной наряд, с каштановыми волосами, заплетенными в сложную косу. Она коснулась шара, и он засиял теплым, медовым светом, устремившись к "Сердцу Макоши" – символу плодородия, земли и судьбы. Лука заметил, как Веля, стоявшая неподалеку, смотрела на это с интересом.

– Наш черед, ладожанин, – толкнул его локтем Святослав. – Не трусь.

Мирон подошел первым. Его коренастая фигура напряглась, когда он коснулся шара. Тот вспыхнул ровным, стабильным желто-коричневым светом и плавно поплыл к арке "Кудесники Древа", над которой светился символ могучего дуба с переплетенными корнями и кроной.

– Корни и камни, – усмехнулся Святослав. – Тебе там место, Мирон. Моя очередь.

Святослав коснулся шара резко, почти вызывающе. Шар вспыхнул ярко-синим, как небо в ясный день, и стремительно рванул к арке "Ладья Стрибога", символом которой был стилизованный корабль под парусами-облаками.

– Ветра! – крикнул Святослав, довольный, и пошел за своим шаром. – Удачи, купец!

Лука остался один перед пульсирующими шарами. Сердце колотилось. Что, если шар почувствует его кровь? Что, если он вспыхнет княжеским золотом и унесет его прямо к "Щиту Перуна", в логово Добрыни и его приспешников? Он мысленно сжал образ своего "я": Лука, сын купца. Скромный. Осторожный. Незначительный. Он протянул руку. Пальцы коснулись прохладной, упругой поверхности шара.

Произошло нечто странное.

Шар не вспыхнул сразу. Он словно замер, задрожал. Лука почувствовал, как энергия шара устремилась в него, наткнулась на оберег на груди и… отскочила. Но не полностью. Часть ее просочилась, смешавшись с чем-то глубоко внутри него – с тем самым морем ярости и силы, что вырвалось наружу при нападении волколаков. Шар засветился. Но не чистым цветом. Это был странный, мерцающий, глубокий изумрудно-черный свет, как свет в самой гуще древнего леса в безлунную ночь. Он был живым, глубоким, но… неясным. Шар медленно, неуверенно поплыл. Он не направился ни к "Щиту Перуна", ни к "Пламени Сварожичей". Он проплыл мимо "Сердца Макоши". Он замедлился у арки "Поток Велеса" (символ – стилизованная волна с глазом в центре), словно колеблясь, но не зашел. И наконец, так же медленно и неохотно, он направился к арке "Кудесники Древа", где уже ждал Мирон.