Аврюша

Герман Шендеров

Аврюша

Жаркое марево, пришедшее с полей в поселок, давило удушливой тяжестью. Хотелось развалиться где-нибудь в тенечке с банкой газировки и какой-нибудь книжкой Перумова или Лукьяненко, но Стрижак с его вечным шилом в заднице призывно махал рукой и уносился вперед по пыльному гравию под стрекот велосипедной цепи. Если Валик с Китом отставали или шли, по его мнению, недостаточно быстро, возвращался и начинал подгонять:

– Ну вы че как мухи вареные! Все пропустите!

Поджарый, в майке-безрукавке, он выглядел едва ли не воплощением мальчишеского лета – обгорелые плечи, шелушащийся нос, свежий фингал под глазом, сбитые коленки и не пойми откуда взявшийся пыльный велосипед. На вопросы о новом приобретении Стрижак важно отвечал: «Где взял – там больше нету».

– Да идем мы, идем, – тяжело отдувался Кит, отирая пот с густо покрытого прыщами лба. – Что там, кино показывают, что ли?

– Круче! – обещал Стрижак. – Уже близко!

Подъехав к очередному участку – с деревянным двухэтажным домишкой, Стрижак резко пригнулся, прислонил велик. Продравшись сквозь кусты, прильнул к забору. Обернулся на приближающихся Валика и Кита, показал руками – мол, бошки к земле. Валик тоже пригнулся, едва не сложившись пополам – по-другому с его ростом не получалось: этакую каланчу все видели за милю, а из-за панамки, на которой настояла бабушка – «иначе солнечный удар схлопочешь» – он напоминал прямоходящую поганку. Бледную поганку – без крема от солнца бабушка на улицу его также не выпускала. Киту, впрочем, было не легче – объемный живот, съевший складками отпечатанный на футболке логотип «Арии» тоже не способствовал скрытности, поэтому к забору Кит подполз едва ли не на четвереньках.

– Ну? И где твое кино? – пропыхтел он, борясь с одышкой.

– Тихо ты! Вот, сюда смотри! – и ткнул пальцем в длинную вертикальную щель между двумя листами профнастила, из которых состоял забор.

Прильнув к щели, Валик устремил взгляд на неухоженную лужайку – туда, где между теплицей и обобранной едва ли не под корень клубничной грядкой что-то белело на траве. Рядом втиснулся Кит, прильнул своими окулярами к щели; тяжело пахнуло потными подмышками, но Валик даже не поморщился, захваченный зрелищем.

Любчик, безмятежно загоравшая у себя на участке красавицей не была. Скорее, даже наоборот – преждевременная рыхлость ляжек, складка на животе и раздражение от бритья в подмышках и на внутренней стороне бедер не добавляли ей очков. Но для двух тринадцатилеток и недавно справившего четырнадцатилетие Стрижака Любчик являлась самым настоящим секс-символом их небольшого дачного поселка – сколь желанным, столь и недостижимым, ведь ей уже было семнадцать.

Краснея от смущения, Валик бесстыдно ползал взглядом по пергидрольной шевелюре, растопыренным пальцам над стоптанными пятками; по распластавшимся, будто сплющенным под собственным весом грудям и, конечно же, по темнеющей над трусами купальника «блядской дорожке», уводившей мысли Валика в какие-то совсем не приличествующие воспитанному мальчику дебри.

– Она в лифаке? Или нет? – возбужденно шептал Стрижак у них за спинами.

– Не знаю, лямки спущены вроде… – флегматично отозвался Кит.

– Вроде хуй растет на огороде! Отползи!

Стрижак оттолкнул толстяка, но не рассчитал силы и повалился сам в поросшую бурьяном канаву между забором и дорогой. В попытках удержать равновесие, он утянул за собой сперва велосипед, а следом и Валика. Тот, вопреки своему мягкому и уютному прозвищу, сам больше походил как раз на придавивший его велосипед и состоял, казалось, из одних лишь локтей и коленей.

– Ты че, блин, чмо неуклюжее! – с досады Стрижак саданул Валика в плечо.

– Сам т-ты чмо! – не остался тот в долгу и пнул Стрижака в ответ, но попал вместо этого в оглушительно зазвеневший велосипедный звонок. Кит, отлипший от щели в заборе и теперь наблюдавший за потасовкой, вдруг покраснел и вспотел сильнее прежнего, насколь это вообще было возможно, протянул сипло:

– Пацаны…

– Не до тебя, блин… Руку дай!

– Может, я помогу? – раздалось совсем рядом издевательское, с хрипотцой, мурлыканье.

Любчик нависала над забором, навалившись на профнастил внушительной грудью. Лифчик, как выяснилось, на ней все же был, хотя из-за спущенных лямок сидел не слишком плотно, и при желании можно было разглядеть самый краешек ареолы. Разглядывать, конечно же, никто ничего не собирался. Мальчишки, опустив глаза, старательно делали вид, что оказались у Любкиного забора совершенно случайно: сообразительный Стрижак принялся поправлять цепь, сетуя:

– Опять соскочила…

Кит, разгадав намерения приятеля, тоже невпопад ухватился за руль велосипеда и принялся усердно скрипеть тормозами.

– Велосипед сломался, да? – с притворным сочувствием поинтересовалась Любчик. – Щас Вовчик придет, поможет, он как раз здесь, – она обернулась и протяжно, будто корова мычит, позвала: – Во-о-о-ов!

– Валим-валим!

Стрижак, мгновенно бросив свои актерские этюды, рванул велосипед из кювета, запрыгнул на сиденье и, не кладя даже ног в стоптанных шлепках на педали, рванул с места прочь. Следом за ним, кое-как дернул и Валик, широко разбрасывая пятки. Последним с пыхтением бежал Кит, медленно, но неумолимо набирая скорость, точно крейсер-авианосец. Вслед за ними бросился лишь заливистый смех Любки.

Они остановились, лишь когда за их спинами сомкнулись кусты неглубокого оврага, скрывая их от дороги. Кит тяжело плюхнулся наземь там же, где прекратил бег; уселся на задницу и принялся шумно хватать ртом воздух, будто вытащенная на берег рыба. Вспотевшее лицо он без зазрений совести вытер изображением Кипелова на застиранной футболке. Музыкант тут же потемнел, пропитавшись влагой. Валик обмахивался панамкой, вслушиваясь – не разносится ли над поселком рокот Вовчиковского «Урала»? Стрижак, сам явно на мандраже, виду не подавал – наоборот, с нарочитой ленцой спешился, оперся на тощее деревце и завертел в пальцах мятую сигарету.

– Видали?

– Че в-видали? – недоуменно спросил Валик.

– Ну, как она на меня смотрела? И подмигнула еще.

– Ой, не гони, не п-подмигивала она т-тебе.

– Подмигнула. Кит, скажи!

Тот, не в силах говорить, покачал головой.

– Да блин! Вы че-то рванули, ну я за вами…

– Кто рванул? Ты первый дернул, только п-п-пятки сверкали! – возразил Валик.

– Слы-ы-ышь! А за базар ответишь?

– Да ты уже по ходу ответил, – хрипло хохотнул Кит, кивнул на фингал под Стрижаковским глазом. – Дома? Или опять со старшаками сцепился?

– А ты че, впрячься за меня решил? – набычился Стрижак, явно не желая развивать тему. Подкурил сигарету. Валик тем временем отломил себе две веточки – бабушка могла учуять табак, и тогда сидеть ему в четырех стенах все оставшиеся до конца лета четыре дня, пока не приедет мама и не заберет в город. Кит же не курил – в семье Холодцовых балом правил некий странный культ здоровья, чье основное правило гласило: все, что приносит удовольствие – вредно для организма. Питались они исключительно невкусно и неаппетитно – так что было даже непонятно, отчего и матушка, и сам Кит неумолимо набирали вес. Алкоголь в семье был также под запретом. Весной в доме Холодцовых появился компьютер, и Кит уже предвкушал, как за летние каникулы поднатореет в «Варике», чтобы потом попускать товарищей по игровухе, но родители справедливо рассудили, что молодому организму нужно впитывать витамин D, а не портить глаза перед монитором, и отправили Никиту на все лето к родне по матери. Эти долго не менжевались, сразу предупредили, что ни курения, ни выпивки в доме не потерпят, а для пущего внушения показали племяннику фотографии из медицинской энциклопедии – с легкими курильщика и печенью алкоголика. Впечатленный видом жухлой черной массы, похожей на оплавленный в костре пакет с мусором, Кит теперь почти с суеверным ужасом глядел на то, как Валик зажимает сигарету обломанными ветками – на манер китайских палочек – и неуверенно набирает дым в рот.

– Взатяг кури! А то рак губы будет! – наставлял Стрижак. Валик затянулся, и его мгновенно согнуло в приступе кашля. Кит неодобрительно буркнул:

– Вообще-то каждый десятый курильщик умирает от рака. Неважно, губы или легких.

– Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет! – парировал Стрижак. В его семье вопрос здоровья стоял совсем не так остро. Скорее, даже наоборот. Именно поэтому после очередного запоя Стрижака-старшего, мать в охапку сгребла сына и забрала его на дачу, пока «все не уляжется». Или хотя бы, пока не начнется школа.

Пацаны развалились на поваленном бревне, наслаждаясь сигаретой. Или – в случае Кита – наслаждаясь тем, что не нужно ни от кого улепетывать по тридцатиградусной августовской жаре. Адреналин схлынул, остались только возбуждение и врезавшаяся в мозг картинка: навалившаяся на забор внушительным бюстом Любчик и видневшиеся над неплотно прилегающим купальником ареолы ее сосков.

– Я тут слыхал, – будто невзначай обронил Стрижак, – что старшаки ее на хора за спасибо ебут.

– Кого? – оживился Кит.

– Мамку твою, блин! Любку, кого же еще?

– А на хора – это к-как? – спросил неискушенный Валик.

– Это типа по очереди.

– И че, п-прям за спасибо?

– Ну-у-у… Не прям за спасибо. За бутылку там или еще какой гостинец.

– Тебя скорее Вовчик выебет. Не за бутылку, а просто так, – с хрюкающим смешком осадил его Кит.

– Реально, Андрюх, – поддакнул Валик. – Т-то старшаки. А на малолеток вроде нас она и не п-посмотрит.

– Посмотрит. И не только посмотрит. Тут просто подход верный нужен. – мечтательно протянул Стрижак, поправляя шорты. – Надо ей такой, понимаешь, «гостинец» подогнать, чтобы отказать не смогла.

– Какой?

– Ну не знаю, вискарь какой хороший там или ром…

– Ага. «Шато пальто» сорок пятого года. – схохмил Кит. – В местном сельпо кроме водяры ничего нет. Да и откуда денег взять?

– Мне бабушка п-пятьдесят рублей дает в неделю, – нерешительно протянул Валик и снова закашлялся.

– На свой полтинник иди себе чупа-чупс купи, рот тренировать.

– Пошел ты! – огрызнулся Валик.

– Слышь, погодь, – оживился Стрижак, – Ты говорил, у твоей бабки ключ от соседней дачи есть, теть Таниной, чтоб приглядывать.

– И че?

– Хуй через плечо! Можно там пошариться…

– Ага, чтоб п-п-потом на меня подумали? Да и хер ли там брать? Банки с огурцами?

– Тоже верно, – наморщил лоб Стрижак. – Вот был бы у нас в поселке кто-то с деньгами, не сильно прижимистый и чтоб на дачу заезжал раз в неделю, на выходные. И чтоб полный бар алкашки, чтоб никто даже пропажи не заметил…

– Ты это к чему? – насторожился Валик. Кит тоже начал догадываться, о ком речь и аж покраснел от такой дерзкой мысли. Чтобы занять руки, снял очки и принялся протирать их толстенные линзы потной футболкой, оставляя разводы.

– Ну а че? Он же здесь реально наездами. Я как раз с утра его брабус видел, он в город уезжал. Значит, до выходных не появится. А у него бар – вы бы охуели…

– Тебе-то откуда знать? – перебил Кит.

– А ты во мне пиздабола, чтоль, увидел? Я мимо проходил, а он с сумками. Говорит, мол, малой, подмогни занести, а то шофер на больничном. Ну я, не будь дурак, сразу все прочекал. Там хата – закачаешься. Красное дерево, картины, жратвы полный холодос…

– Значит, он там все-таки живет, – резонно заметил Кит.

– Да не, там какой-то хек мороженый или минтай, под крышечку…

– Зачем ему? Кошаков подкармливать?

– А я ебу? Ты главное слушай – у него там кабинет рабочий. И в кабинете этом глобус типа как в кино. А в глобусе бутылки – я такие только в рекламе видел. И винный погреб еще…

– Ну допустим. Ну погреб. А забор ты у него видел? Там метра три. Мы пока перелезем – весь поселок хай поднимет.

– Так можно с водохранилища зайти. Он себе самый козырный кусок оттяпал и забором огородил. Там неглубоко, я проверял, максимум по колено. Сандалии в руки и…

– Ну а в дом ты как попадешь? Вряд ли у него все нараспашку…

– Я все уже продумал. Там у него на веранде окна от пола до потолка. Мне брательник двоюродный показывал, как такие отжать. Берешь какую-нибудь тонкую железку типа линейки и…

– Мы! Не! Полезем! В дом! К Мысину! – четко, дробя предложение на увесистые фонетические кирпичики – это помогало не заикаться – прервал Валик перепалку Кита со Стрижаком.

Мысина в поселке в шутку называли «барин». Так и говорили, когда черный «Брабус» появлялся на горизонте – «барин приехал». В шутке была, как говорится, лишь доля шутки, ведь при желании Мысин мог скупить весь поселок вместе с его жителями, а на сдачу ближайший лесок, с ежами и грибами. Чем конкретно занимался Мысин никто толком не знал. Слышали краем уха, что владел он тем и этим, имел долю тут и там, а не так давно плотно угнездился в Мособлдуме. Мысин, впрочем, оставлял о себе исключительно положительное впечатление, ко всему творящемуся в поселке испытывал живейший интерес, каждую дворнягу по имени знал; нередко местные обращались к нему за помощью – кому денег в долг, кому сыну с поступлением помочь. «Барин» же никогда не отказывал, про долги часто забывал, а местный председатель Каляевского садового товарищества буквально боготворил Мысина, ведь именно благодаря его взносам и звонкам по правильно набранным номерам проложили асфальтовую дорогу, провели газ и даже поставили телефонный коммутатор – чтобы те, кто живет здесь постоянно могли провести себе домашний телефон. Словом, на Мысина в поселке если не молились, то уж точно поминали исключительно добрым словом.

– Ты че, Валян?

– Еще раз! Мы! Не! Полезем! К Мысину!

– Да ты че, зассал? – разочарованно протянул Стрижак.

– Не зассал. Но к Мысину мы не п-пойдем.

– Да с хера ли? Как за клубникой к Дорофеевне лазить – это запросто. Не стыдно?

– За что с-стыдно? – удивился Валик.

– Да за то! Полуслепую пенсионерку мы не боимся, нет. А этот буржуй здесь расселся, кровь из всех сосет, раздулся уже как пиявка, лопнет скоро, а ты нюни распустил – «не полезем, не полезем!»

– Вообще-то, он моей тетке помог септик поставить, когда ее рабочие на бабки кинули и свалили, – возразил Кит.

– Ага. И почем?

– Да не почем. Бесплатно.

– А чего вы думаете, он такой добренький, а? – не сдавался Стрижак. – Зачем он всем помогает? Как думаете? Не доходит?

Кит с Валиком переглянулись. Куда клонит Стрижак они пока не соображали.

– Да затем же, зачем бандосы церквей понастроили. Говна у него за душой много. Вот и замаливает. Вы его вблизи видели? Нет? А я видел. У него через весь череп шрам. И рука левая вся как доска кухонная. Сечете? Думаете, он такую домину отгрохал, пока слесарем пахал, как мой батя? Хер там! Я их за милю чую. Бандос он бывший. А может и не бывший.

– И че? – Валик не совсем понимал, куда клонит их негласный лидер. – Хочешь, чтобы он т-тебе п-потом глаз на жопу натянул?

– Справедливости я хочу. Потому что пока этот на джипе рассекает и блядей трахает, мы вон – на Любку через забор пялимся. Ничего. Не обеднеет он с одной бутылки. Ты послушай…

– Нет, – мотнул головой Валик. – Воровать я не п-пойду.

– А клубнику, значит, можно воровать?

– Да чего т-ты доебался со своей клубникой, как п-п-пьяный до радио! Мы совсем мелкие были, и вообще… Кит, ну т-ты ему скажи!

Кит задумчиво ковырял носком сандалии землю. За потным лбом шла напряженная работа мысли. Наконец, он изрек:

– А Любчик точно того… дает?

– Да сто пудов, я тебе зуб даю! – Стрижак сопроводил свою гарантию подсмотренным где-то жестом – цокнул ногтем большого пальца по верхнему резцу.

– Ну тогда…

– Да т-ты че, Некит! А если он реально бандос? И найдут нас п-потом в этом овраге по частям! – возразил Валик.

– Хорош ссать! У него этих бутылок – как на винзаводе. Одну возьмем – никто не заметит. Сам подумай, – горячо затараторил Стрижак, – Он сейчас уехал, а вернется, может, только на выходных. В понедельник нам в школу. Тебя мамка когда забирает?

– В субботу.

– Вот. И у нас в субботу билет на поезд. Кит, ты?

– За мной в пятницу родоки приедут.

– Вот! Он когда вернется – мы уже километров за пятьдесят будем. А даже если он что-то заметит – хер он через год что вспомнит. А вот нам будет что вспомнить. Видал, какие у нее сиськи?

Валик непроизвольно сглотнул – груди Любки до сих пор стояли перед глазами.

– Вот. Прикинь, ты в школу не целкой вернешься, а нормальным пацаном. И ты, Некит.

– А ты, можно подумать, не целка! – ядовито заметил тот.

– Целка-не-целка, какая разница! Это последние дни лета! Хотите в восьмом классе последними девственниками остаться? А тут реальная маза есть. И все, что нужно – тиснуть бутыль у толстосума, который их даже не пьет. Ну?

Валик перевел взгляд со Стрижака на Кита и обратно. В глазах обоих масляно плескались бурлящие в растущем организме гормоны. У толстяка лицо даже пятнами пошло от таких перспектив. Стрижак, тоже возбужденный, нетерпеливо дергал коленом. Да и сам Валик, честно признаться, не мог изгнать из головы мысли о том, куда ведет Любкина «блядская дорожка». Переборов гаденькое сосущее ощущение под диафрагмой, он совсем по-взрослому сплюнул под ноги и подытожил:

– Хер с вами. В-в-выставим Мысина.

– Вот это по-нашему! – одобрительно крякнул Стрижак и хлопнул тощего Валика по плечу, отчего тот покачнулся, подобно молодому деревцу под напором ветра. Сосущее ощущение под ребрами только усилилось.

***

Водохранилище, несмотря на жару, оказалось почти ледяным, и ноги быстро теряли чувствительность, отчего навернуться на скользком иле было легче легкого. Противная, творожистая масса обнимала ноги по самые щиколотки, а на края шорт липла ряска – водохранилище к концу августа зацвело до болотной зелени. Брезгливо приподнимая руки с сандалиями повыше, Валик осторожно ступал след в след за Стрижаком. В голове одна за другой проплывали картинки – как голую пятку прокалывает насквозь ржавый гвоздь или разрезает стопу разбитая бутылка. В глубине души он даже надеялся, что сейчас напорется на какую-нибудь железяку, раскроит себе ногу, и их план ограбления сорвется, но, как назло, попадались лишь коряги и водоросли. С тающей надеждой получить гвоздь в ногу или на худой конец поскользнуться и нахлебаться зеленой водицы с комариными личинками, Валик спросил:

– А здесь п-пиявки не водятся?

– Не. Здесь машин много, грязно слишком. – отозвался Кит.

–Ты че, эксперт по пиявкам?

– Так дядька с теткой все сокрушались, мол, водохранилище замусорено, и ни одной пиявочки завалящей не сыщешь. Они у меня это, по ги-ру-дотерапии угорают, – случайно услышанное слово Кит произнес по слогам.

– У тебя дядька что, Дуремар?

– Сам ты Дуремар! – обиделся Кит.

– Тихо! Пришли почти! – шикнул Стрижак.

Вот они миновали крону почти тонущего в водохранилище вяза, и перед ними предстал особняк Мысина. Пацаны, конечно же, вживую ни одного особняка не видели, но именно это слово им пришло на ум. Обособленная со всех сторон высоченным забором из деревянных панелей, эта двухэтажная громадина с панорамными окнами, делавшими весь первый этаж похожим на аквариум, и башенкой – явно хозяйского кабинета – посреди трехскатной крыши, окруженная почти кислотно-синими туями смотрелась в их поселке чужеродно, как космический корабль. Такие дома можно было увидеть разве что в американских фильмах, про неправдоподобно счастливую жизнь – с бассейном, золотистым ретривером на лужайке, чирлидершами в коротких юбках и обязательно первой машиной в шестнадцать. Оставив за спиной застывших с раскрытыми ртами Кита и Валика, Стрижак удовлетворенно хмыкнул и зашагал по белоснежной – явно привозной – гальке в сторону дома.

– Ну, а я че говорил? Не обеднеет он с одной бутылки…

Отойдя от шока, друзья прошли следом. Беспардонно продравшись через идеально постриженные туи, Стрижак легко перемахнул на веранду и принялся осматривать оконные панели. Наконец воскликнул:

– Есть!

Извлек из кармана длинную металлическую линейку, которая наудачу нашлась у Валика дома – мама собрала ему с собой все школьные принадлежности и наказала готовиться к новому учебному году, так что минимум один день в неделю он корпел над учебниками следующего, девятого класса: шел на золотую медаль. Стрижак втиснул краешек линейки между оконной рамой и косяком и принялся расшатывать. Через минуту бесплодных попыток пропыхтел:

– Чего-то не…

– Мож ну его, а, п-пацаны? – озираясь, предложил Валик. Он не мог отделаться от ощущения, что там, в глубине затемненных, как очки от солнца, панорамных окон кто-то пристально наблюдает за ними.

– Реально, Андрюх, ссыкотно…

– Да щас все…

Раздался треск, кусочек выкрашенного под дерево пластика отскочил, и оконная рама отъехала в сторону.

– Сезам, откройся! – торжественно провозгласил Стрижак. По-клоунски поклонился, кивнул в сторону дома. – Прошу!

И, вопреки приглашению, по-хозяйски прошлепал голыми ногами внутрь первым, оставляя мокрые следы. Махнул рукой – просохнет.

Пока Валик оглядывал до оторопи шикарный интерьер «особняка», Стрижак уже шмыгнул на кухню к циклопическому двухкамерному холодильнику. Цапнул из морозилки стаканчик мороженого и жадно откусил едва ли не половину; схватился за лоб, когда перегруженный тройничный нерв наполнил лоб лидокаиновой немотой.

– Сука, мозги свело!

– Ты охерел? – прошипел Валик. – Т-т-ты че исполняешь?

– Да хуй забей! Думаешь, он их пересчитывает?

Кит тем временем оглядывал убранство дома Мысина. Все казалось каким-то ненастоящим, декоративным; сложно было поверить, что кто-то живет столь шикарной жизнью. Укрытый закаленным стеклом камин, огромная плазма едва ли не во всю стену, кожаный диван и раскинувшаяся по красному дереву паркета белая медвежья шкура. Принадлежность шкуры определялась легко – неведомый таксидермист мастерски сохранил голову свирепого хищника, зафиксировал его зубастую пасть в немом яростном реве, а стеклянные глаза только прибавляли чучелу болезненной, иступленной злобы. Кит из любопытства потыкал голой ногой желтые клыки, определил:

– Кажись, настоящий.

– Ага, настоящий. Мысин из нас т-т-таких же ковриков наделает – по одному на к-каждый этаж.

– Если узнает, – уточнил шарившийся по кухне Стрижак. – Ладно, пошли в кабинет. Бар стопудняк там.

Поднявшись по лестнице с резными перилами, троица оказалась в обширной библиотеке. Книги в основном были скучные и неприметные – «Экономика и бухучет», «Введение в товароведение», «Танатокосметика», «Основы логистики» и прочая макулатура вроде совершенно уж непостижимых «Алгебраических таблиц поствитального исчисления». Ни одной знакомой книги в библиотеке Мысина Валик не увидел. Зато Кит и Стрижак надолго залипли у полки, где под стеклом красовалась богатое собрание коллекционных машинок – миниатюрные УАЗики, «Жигули» и белая «Скорая помощь» – совсем как настоящая, только во много раз меньше.

– Ни хрена себе! – присвистнул Стрижак, – Сам на «Брабусе» рассекает, а здесь сплошь старье советское – Жигули да Волги.

– Может, в детстве не наигрался. Компенсирует, – с умным видом предположил Кит.

– П-пошли уже, а?

Валик чуть сильнее чем нужно толкнул остекленную дверь кабинета, и та со звоном врезалась в стену. Он зажмурился, ожидая, что сейчас на пол брызнет стекло, но обошлось – выдержала.

– Ну ты и ебла-а-ан! – протянул Стрижак, шмыгнул в кабинет. Заветный глобус занимал почетное место между окном и рабочим столом Мысина. Валика охватила невольная оторопь – на дне оставленной чашки еще плескалось пол-плевка кофе, а на краю остался густой отпечаток Мысинских губ. Можно было подумать, что тот отъехал буквально на пять минут и в любой момент может вернуться.

– Давай быстрее, а?

– Щас-щас… – Стрижак завозился с глобусом. Дорогая вещица никак не желала открывать ему свои секреты, и руки скользили по гладкой, искусственно состаренной поверхности миниатюрной Земли. Стрижак елозил по Африке обкусанными ногтями в попытке найти зазор.

– У него че, рыбки были? – будто сам себя спросил Кит, указывая на громадных размеров пустой аквариум. При желании в нем можно было бы разместить всех троих мальчишек, разве что Кит, пожалуй, немного свешивался бы через край.

– Хрен знает, – Валик подошел поближе. – Воняет.

Мысленно он порадовался, что никакой живности в доме не оказалось. Пожалуй, в таком огромном аквариуме ничего миролюбивого точно обитать не могло.

– Ну ты че там?

– Да щас, бля! – сопел Стрижак. Наконец, где-то посреди Атлантического океана его палец отыскал стилизованную «розу ветров», надавил, и глобус со щелчком явил свои недра. – Да ебаный…

– Чего? Б-бери уже бутыль и валим! – нервничал Валик.

– Да какой «валим»? Тут все отпитое…