Дом на мысе Полумесяц. Книга 2. Накануне грозы

– Я ждала возвращения Джесси, пока была беременна, и еще некоторое время после родов. Но потом началась война, и я перестала надеяться. Он так и не вернулся.

Тогда же, в десятый день рождения, Шарлотта подарила дочери единственную памятную вещь, оставшуюся от Джесси, – маленький фотопортрет из фотостудии в Вене, как гласила надпись на обороте. Джессика вставила портрет в серебряную рамку и хранила его на прикроватной тумбочке. Иногда рассматривала снимок, пытаясь найти сходство между собой и красивым юношей, улыбавшимся фотографу. Вскоре его черты до мельчайших подробностей отпечатались в памяти.

Шарлотта не сказала дочери об одном – что ее отец торговал оружием. Впрочем, она сама этого не знала. Именно Джесси доставил револьвер, с помощью которого сербские националисты из группировки «Черная рука» убили эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию в Сараево, спровоцировав начало Великой войны. Шарлотта также не знала, что всю войну Джесси Баркер просидел в греческой тюрьме и вышел оттуда лишь в 1920 году. Не знала она и о том, что после этого он три года работал в Италии и наконец накопил денег на билет до Америки и поддельные документы. На корабле Джесси Баркер, которого теперь звали Джеком Барлоу, сошелся с несколькими итальянцами, своими ровесниками, которые пригодились ему после прибытия в Америку.

Если бы лайнер, на борту которого находились Шарлотта и Джессика Танниклифф, причалил бы в Чикаго, а не в Нью-Йорке, Джессика, возможно, встретила бы отца, хотя вероятность того, что двенадцатилетняя девочка заглянула бы в нелегальный питейный притон вроде того, каким заправлял Джек Барлоу, была ничтожно мала.

Круиз продолжался, и Джессика с молчаливым восхищением наблюдала, как искусно мать пудрит окружающим мозги своей вымышленной биографией. Возможно, не все ей верили, но ее потрясающая внешность, неподдельное обаяние и богатство производили столь глубокое впечатление, что слушатели по крайней мере делали вид, что принимают ее слова за чистую монету. Шарлотта сколотила состояние, мудро распорядившись деньгами, оставленными ей бухгалтером Айзеком. Во время войны и после, лишившись общества привлекательных мужчин, Шарлотта увлеклась новым хобби – инвестициями, сначала просто чтобы развеять скуку. В первый раз ей повезло; затем она вникла в тонкости фондовой биржи и промышленных тенденций и со временем стала проницательным и опытным инвестором.

Корабль плыл на запад, увозя Шарлотту все дальше от Англии и других бывших любовниц Джесси Баркера. Когда Саймон Джонс женился на Наоми Флеминг, он знал ее историю и знал, что Джошуа, сын Наоми, был зачат в ходе краткого и страстного романа в Вене накануне войны.

В то неспокойное время Наоми звали Хильдегард Кабринова-Шварц. Она была наполовину австрийкой и наполовину сербкой. Наоми-Хильдегард состояла в «Черной руке» и была связной между националистической группировкой и английским торговцем оружием Джесси Баркером. Они стали любовниками, а потом Баркер уехал в Сербию со смертельным грузом и уже не вернулся. Как и Шарлотта, Наоми отчаялась ждать и решила, что Джесси умер. А когда в ее жизни появился Саймон Джонс, Наоми и думать забыла о бывшем возлюбленном. Более того, в счастливом браке она забыла, что Джошуа – не родной сын Саймона, и совсем уже не помнила о существовании Джесси Баркера. Рождение дочери Дэйзи окончательно стерло память о Джесси.

Впрочем, суд над братом Джесси Кларенсом Баркером и окружавшая его шумиха пробудили в обеих женщинах забытые воспоминания, но, в отличие от Шарлотты, Наоми ни капли не жалела о прошлом.

* * *

Пока два океанских лайнера, направляясь в разные концы света, близились к середине своего путешествия, в Англии два ученика взялись за изучение совершенно разных предметов.

В Брэдфорде, на радость учителям, Джошуа Джонс проявлял недюжинные способности к языкам. Он был очень сообразителен, быстро запоминал слова и обладал ненасытной жаждой знаний. Директор школы велел учителям развивать способности мальчика, насколько представлялось возможным в рамках школьной программы. Посоветовавшись с родителями, школа привлекла мальчика к дополнительным занятиям, чтобы тот не останавливался на достигнутом. Джошуа как на родном говорил, читал и писал на сербскохорватском. Знанием этого языка, как и немецкого, он был обязан матери. Желая помочь старшему ребенку, Наоми забыла об осторожности и позволила себе заговорить на обоих языках впервые с его рождения. А любознательному Джошуа хватило благоразумия не расспрашивать мать, откуда та их знала. Он всегда подозревал, что прошлое матери окутано тайной, но стеснялся говорить с ней на эту щекотливую тему.

А в девяноста милях к востоку от Брэдфорда Сонни по настоянию Рэйчел стал учиться на столяра. Большая конюшня рядом с домом пустовала с момента появления автомобилей. Купив «бентли», Сонни решил перестроить конюшню. В ней хватило бы места для трех машин, и еще осталось столько же. Тогда Сонни вспомнил, как когда-то работал с деревом, и переоборудовал пустую часть конюшни в мастерскую. Крыша была частично остеклена, что идеально подходило для занятий ремеслом. По окончании строительства Сонни оснастил мастерскую самыми современными станками и инструментами. Его мастерской позавидовал бы любой профессиональный столяр. Но купить станок – одно, а научиться работать на нем – совсем другое. Такую задачу поставил перед собой Сонни.

Глава десятая

Когда Патрик и Луиза Финнеган вернулись в Австралию, живот Луизы уже был довольно заметен. Они радовались предстоящему счастливому событию, а Джеймс не упускал возможности подтрунивать над ними, намекая на благотворное воздействие йоркширского воздуха.

Теперь, зная историю Джеймса и Элис, Финнеган ответил:

– А почему нет? На вас этот воздух тоже благотворно повлиял.

– Как и на моего брата, – рассмеялся Джеймс. – Пока вы плыли, мама прислала телеграмму: родилась моя племянница Фрэнсис Рэйчел.

Джеймс и Элис остались довольны рассказом Финнегана о слиянии компаний, а Джеймс особенно обрадовался, что три директора хорошо поладили.

– Знаете, что мне понравилось? – сказал Патрик Джеймсу и Элис. – Когда я вошел в зал для совещаний в конторе Брэдфорда, я словно очутился в этом самом кабинете. Сонни, Саймон и Майкл не просто сработались, они лучшие друзья. И прекрасно дополняют друг друга. Майкл опытен и обладает всеми нужными навыками и знаниями. Он отличный организатор и хорошо ладит с людьми. Я попытался подобрать для каждого из них слово, которое лучше всего бы их характеризовало. В случае Майкла это слово надежный.

– А как тебе мой брат? – спросил Джеймс.

– Сонни… обаянием он уступает только тебе. Прирожденный продавец, но, в отличие от большинства продавцов, не предается самолюбованию, а искренне расхваливает свой товар. Еще он талантлив, а испытания закалили его характер. О Сонни не переживай.

– И какое слово ты подобрал для него? – не терпелось узнать Джеймсу.

Финнеган улыбнулся.

– Слово Джеймс. Впервые его увидев, я чуть себя не выдал. Вы с ним как близнецы. Я догадывался, что вы будете похожи, но не настолько. Сходство просто поразительное. К счастью, он ни о чем не догадался, но вы похожи не только внешне. У него твои жесты, твой ум и повадки.

Джеймс задумался.

– Видимо, нам все-таки есть за что благодарить отца. А Саймон Джонс?

– О, этот парень – настоящая находка. Все хорошие отзывы о нем не могут передать всех его достоинств. В некотором роде он даже больше похож на тебя, чем Сонни. Превосходный бухгалтер, но этим дело не ограничивается. У Саймона особое чутье. Он умеет предвидеть события, а не просто реагировать на них. Я расспросил его о забастовке, которая только начиналась, когда мы приехали. Он предсказал, что правительство быстро разгонит бастующих и шахтеры останутся ни с чем. Так и случилось. Тогда я спросил, встревожен ли он усилением левых политических сил. – Финнеган сделал паузу и взглянул на Джеймса. – Знаешь, что он сказал?

Фишер отодвинул стул от стола, положил ногу на ногу и подпер подбородок рукой. Финнеган ухмыльнулся.

– Что смешного? – спросил Джеймс.

– Сонни точно так сидит, когда думает.

Джеймс понимающе улыбнулся.

– А ответ на твой вопрос – если Джонс действительно такой, каким я его представляю, он должен был ответить, что реальная угроза исходит от крайне правых, а не от крайне левых.

– Он именно так и ответил. Помню, ты предупреждал нас остерегаться фашистов – Муссолини и герра Гитлера, – и единственный человек, высказавший такие же опасения, – Саймон Джонс. Поэтому я решил охарактеризовать его словом провидец.

Отчет из английского филиала удовлетворил Джеймса и Элис, но еще больше они обрадовались, когда Патрик и Луиза рассказали о том, как идут дела в доме на мысе Полумесяц. Они долго разглядывали фотографии, которые прислала Ханна. Первой в пачке лежал свежий портрет Сонни; тот действительно очень походил на старшего брата, как и говорил Финнеган. Среди снимков была групповая фотография всех обитателей дома, включая слуг. Джеймс и Элис не узнали никого, кроме Ханны и Сонни, хотя некоторые лица казались смутно знакомыми. Патрик Финнеган указал на дворецкого Джорджа и Сару.

– Я их помню, – сказала Элис. – Когда я жила в доме, Джордж был у нас разнорабочим, а не дворецким. А Сара была служанкой, как я; мы с ней дружили.

Финнеган указал на маленькую девочку, стоявшую рядом с Марком, племянником Джеймса.

– А это Дженни, дочь кухарки, – сказал он. – Они с Марком жених и невеста.

– Ты глянь, пацан начал еще раньше, чем я, – воскликнул Джеймс, и Элис запустила в него подушкой.

В начале лета Луиза Финнеган родила мальчика, которого назвали Эллиотом. Гордый отец отправил телеграмму Сонни: «Эллиот здоров и весел. Планирую продолжать в том же духе».

Через несколько дней из Англии пришел ответ: «Если задумал меня переплюнуть, ищи машину побольше».

* * *

Когда Шарлотта и Джессика Танниклифф вернулись в Англию после долгого путешествия, Саутгемптон встретил их совсем другой погодой, чем когда-то Патрика и Луизу Финнеган. На пристани в гавани искрился утренний иней, а в пенном следе, оставленном величественным лайнером, сверкали солнечные блики.

В Лондоне мать с дочерью остановились на три дня, а после сели на поезд и отправились на север, в Йоркшир. Тяжелые чемоданы унесли в багажное отделение сопровождавшие поезд носильщики, но мать и дочь все равно были обвешаны рождественскими покупками: два дня активных походов по магазинам на Оксфорд-стрит не прошли даром.

В поезде свободных мест не оказалось даже в первом классе, и Шарлотте пришлось делить купе с соседом. На вид тому было около сорока, может, чуть меньше, а может, чуть больше. Когда Шарлотта открыла дверь и зашла, мужчина отложил газету и тут же вскочил, взял у дам самые тяжелые свертки и убрал на верхние багажные полки. Когда пассажиры расположились в купе, Шарлотта поблагодарила незнакомца; тот кивнул и вернулся к чтению.

Путешествия на поезде бывают быстрыми и веселыми, а бывают медленными и скучными. Эта поездка относилась к последней категории. Хотя у Шарлотты и Джессики было с собой достаточно книг и журналов, чтобы скоротать время в пути, поезд тащился еле-еле и, казалось, останавливался на каждом светофоре и станции, постоянно отвлекая дам от чтения. А когда кондуктор мрачно и монотонно объявил, что вагон-ресторан и буфет работать не будут, они и вовсе приуныли.

Спутника Шарлотты и Джессики звали Квентин Айвенго Дюрант [7]. Он был не виноват, что его отец был фанатом сочинений Вальтера Скотта, но порядком намучился от эксцентричности родителя (третьим именем Квентина Айвенго было Макгрегор [8], но об этом он предпочитал помалкивать). В школе его сразу прозвали «Дюрантом-дурындой», но те дни давно ушли, и теперь Квентин Айвенго представлял себя как Айво.

Прочитав все интересные заметки, Айво отложил газету. Оглядел купе, и взгляд его упал на Шарлотту. Он улыбнулся, признав в ней человека, так же страдающего от скуки.

– Ужасно долго едем, – сказал Айво, – вам еще далеко?

– До Йоркшира, до конечной, увы, – ответила Шарлотта. – А вам?

– Туда же; мы с вами товарищи по несчастью. Меня зовут Айво Дюрант. – Он снова улыбнулся, на этот раз более теплой улыбкой, и протянул руку.

– Шарлотта Танниклифф, – представилась Шарлотта и пожала протянутую руку. – А это моя дочь Джессика.

Айво задержал руку Шарлотты в своей чуть дольше, чем позволяли приличия, и рукопожатие оказалось весьма заряженным. Шарлотту пробрала знакомая дрожь.

Поезд неспешно шел на север, а Шарлотта с Айво тем временем пересказали друг другу свои биографии. Точнее, вымышленные биографии, но достаточно похожие на правду, чтобы выдержать не слишком дотошную проверку. Так, Айво поведал о своей блистательной карьере офицера окружного полка (чистая правда), нескольких наградах за храбрость (тоже правда) и карьере в страховании (почти правда). Добавил, что после смерти отца его ждало большое наследство (ложь), которое должно было существенно увеличить его и без того немалое состояние, унаследованное от других родственников (вопиющая ложь). Он также сказал, что не женат и не связан никакими обязательствами (тут он слегка приврал), а его семье принадлежит недвижимость в Йоркшире, Лестершире и Лондоне (полное вранье).

А правда заключалась в том, что Айво работал в страховании, но был младшим клерком и зарабатывал копейки, а отец мог оставить ему в наследство разве что неоплаченные счета и разваливающийся особняк в Йоркшир-Дейлз, сто раз заложенный и перезаложенный. Если бы Айво говорил правду, то сказал бы, что унаследованные им деньги осели на банковских счетах букмекеров и ушли на содержание многочисленных любовниц и двух жен, одна из которых была незаконной, так как он сочетался с ней браком, не разводясь с предыдущей. Он мог бы добавить, что дома в Лестершире и Лондоне давно проданы, чтобы уплатить долги отца, который вел столь же разорительный образ жизни, а благородная военная карьера Айво закончилась совсем не благородно – таинственной пропажей армейских фондов. Однако, чтобы во всем этом признаться, Квентину Айвенго пришлось бы не врать, а он давно перестал различать правду и вымысел.

Мы так и не узнаем, поверила ли Шарлотта Танниклифф рассказу Айво, но, если его история и вызвала у нее сомнения, сама она врала не хуже. Шарлотта с упоением принялась рассказывать легенду о женихе – герое войны, изо всех сил давя на жалость. Айво умел не только плести враки, но и слушать и хлопал ушами, пока Шарлотта вела свое жалостливое повествование. Таким образом у них завязалась приятная беседа, которую двенадцатилетняя Джессика, тертый калач, слушала с циничной усмешкой.

Последний отрезок путешествия поезд тащился так же медленно, но Айво и Шарлотта были так увлечены разговором, что удивились, когда кондуктор объявил о скором прибытии на вокзал Лидса. Даже Джессика, не принимавшая участия в беседе, а только слушавшая ее, была слегка удивлена, как быстро пролетело время. Трое пассажиров начали собираться, и Айво улучил минутку, чтобы остаться с Шарлоттой наедине.

– Могу я позвонить вам, когда вы отдохнете с дороги? Мне так понравился наш разговор, что я хотел бы снова вас увидеть.

Шарлотта опять ощутила минутную слабость в коленях и волнительную дрожь.

– Мне было бы очень приятно, – ответила она.

* * *

Верный своему слову, Айво Дюрант позвонил Шарлотте через неделю после их с Джессикой возвращения в Брэдфорд.

– Завтра я буду в городе. Не слишком ли бестактно напроситься в гости?

– Приходите на чай, – отвечала Шарлотта.

Чаепитие прошло успешно; через неделю за ним последовало еще одно, а потом и ужин при свечах. То ли с возрастом приходит терпение, то ли Айво никуда не торопился, но он заявил о своих намерениях лишь на четвертом свидании. Поздним утром он пришел без приглашения, надеясь, что Шарлотта окажется дома. Джессика ушла в школу, и дома они были одни. Почти все утро Шарлотта думала, чем заняться. Она скучала и не находила себе места, пока не явился Айво. Шарлотта заварила чай; они сели в зимнем саду в глубине дома. Вдруг Айво аккуратно поставил чашку на блюдце и встал. Шарлотта опешила.

– Уже уходишь? – спросила она. – Ты же только что пришел.

– Нет, я не ухожу; по крайней мере, надеюсь, что не придется. Я просто не могу больше ждать.

– Ждать чего? – невинно спросила Шарлотта, надеясь, что Айво не заметил, что голос ее прозвучал на октаву выше.

– Ждать, когда мы пойдем в спальню и займемся любовью, – прямо ответил он.

Он подошел к дивану, потянул ее за руку, Шарлотта встала, и они горячо поцеловались. Он расстегнул пуговку на поясе ее юбки, и та соскользнула на пол.

На лестнице Шарлотта захихикала.

– Что смешного? – спросил Айво.

– Хорошо, что окна зимнего сада не выходят на соседские дома. Если бы соседи увидели, чем мы занимаемся, у них случился бы сердечный приступ.

Айво улыбнулся.

– А может, все-таки зайдем к ним, проверим, все ли у них в порядке?

– Ну нет, – решительно ответила Шарлотта, – у меня на сегодня другие планы.

Глава одиннадцатая

Наступил 1927 год, и на мысе Полумесяц юному Марку Каугиллу пришлось пересмотреть свой режим. Болезнь, едва не забравшая его жизнь, ослабила его организм. В основном это касалось проблем с дыханием; об этом Каугиллам сообщил доктор Каллетон. Рэйчел обсудила это с Сонни.

– Марку нужно укреплять организм, иначе он не сможет противиться инфекции. Тут поможет лишь диета и физические упражнения. Я могу следить за питанием, но у меня на руках Билли и Фрэнсис; я не смогу быть еще и его спортивным тренером.

– Можем нанять для этого медсестру с проживанием. Я уже предлагал, – ответил Сонни.

Рэйчел смерила его испепеляющим взглядом и, не обратив внимания на его слова, продолжала:

– Лучший спорт для него – плавание. Чем больше он будет плавать, тем крепче станут его легкие. Бег тоже полезен.

– Хорошо, что Марк любит спорт, – сказал Сонни. – Я займусь его тренировками. Будем тренироваться вместе; так веселее. И мне будет полезно.

– А время у тебя есть? – спросила Рэйчел.

– Время найдется. Здоровье сына важнее работы. Будем раньше вставать; тогда до завтрака успеем на пробежку, а вечером будем ходить плавать.

Сонни оказался прав: Марк с радостью приступил к новой программе тренировок. Но никто не ожидал реакции Дженнифер, подруги Марка и его главного товарища по играм. В первое утро, когда Марк и Сонни спустились в фойе и готовились выйти на пробежку, к ним подошла Дженнифер.

– Зачем так рано встала, Дженнифер? – удивленно спросил Сонни.

– Хочу бегать с вами, если не возражаете, мистер Каугилл.

Сонни с сомнением оглядел ее тоненькую фигурку.

– А силенок хватит?

– Еще бы. Если Марку хватит, то мне и подавно.

– Разреши ей, пап; все равно она долго не продержится.

После этих слов пробежки стали для Дженнифер делом чести. Она не пропускала ни одной, плавала с Марком в бассейне, а когда пришло лето, в уличном бассейне и в море. Но она не просто бегала с ним за компанию: она соревновалась, бросала вызов и заставляла Марка стараться на пределе сил. В школьные каникулы Марк скучал по урокам, и Дженни придумала свои собственные. Она взяла на себя некоторые домашние обязанности и придумывала упражнения на их основе – например, заставляла его выбивать ковры.

Так они тренировались полтора года, но и после спортивное рвение Марка и Дженни ничуть не утихло. Даже в самую холодную и неприятную погоду они выходили бегать. Иногда им даже приходилось будить Сонни, который отлынивал от утренней пробежки. Как-то Рэйчел даже пожаловалась Ханне:

– Я как будто теперь живу не в доме, а в спортклубе.

Но, несмотря на эти слова, в глубине души Рэйчел радовалась успехам Марка. Однажды Сонни заметил:

– Не знаю, как остальные, но я давно так прекрасно себя не чувствовал.

Рэйчел улыбнулась и ответила:

– Знаю, это видно, и не только по тебе, но по Марку и Дженнифер. Марк за год вырос на три дюйма и набрал больше стоуна. И это все мышцы! Я примеряла на него жилет, который год назад был велик, и теперь он узок ему в плечах. Я решила Марка измерить. Руки у него шире, чем ноги в прошлом году, а уж ноги – одни сплошные мышцы! На прошлой неделе я видела, как он бегал вверх-вниз по лестнице. Пробежался десять раз и даже не запыхался. Говорит, это их с Дженни новое упражнение.

– Хочешь сказать, Дженни тоже бегала?

– Да, и тоже десять раз, – ответила Рэйчел. – Она, конечно, покраснела и запыхалась, но решила, что раз Марк может, то и она сумеет.

– И что будет с этой парочкой, как думаешь? – спросил Сонни.

– Что, что – влюбятся, когда придет время. Ни капли не сомневаюсь.

– Это почему?

Рэйчел улыбнулась.

– Во-первых, Дженни без ума от Марка. Помнишь, как она себя вела, когда он заболел? Как хотела помогать? И эта их программа тренировок. Дженни тренировалась вместе с Марком с первого дня, наверняка чтобы поддержать его. Но даже сейчас не перестала, а ведь тренировки усложнились. С таким напором у Марка нет шансов, когда Дженни поймет, чего хочет.

– Но им всего десять лет, – возразил Сонни.

– Да, и они неразлучны с колыбели. И все это время оставались лучшими друзьями, хотя пару раз ссорились. Даже братья и сестры не могут подобным похвастаться.

– А Марк? Как он относится к Дженни?

Рэйчел улыбнулась.

– Он ничего не говорит, но у него в ящике тумбочки ее фотография. Он думает, об этом никто не знает.

– А то, что Дженни – дочь кухарки?

Рэйчел улыбнулась шире.

– Так это же хорошо, лучше не придумаешь. Джойс того же мнения.

Сонни рассмеялся.

– Я смотрю, две мамаши уже все решили. Теперь Марку с Дженни точно деваться некуда.

* * *

То были счастливые времена на мысе Полумесяц. 1928 год начался хорошо: у Сонни и Рэйчел родилась вторая дочь, которую назвали Элизабет Ханна. Марк поправился и окреп – еще один повод для радости. Они с Дженни продолжали дружить и подавать взрослым, родным и слугам повод для добродушных сплетен. К счастью, сами дети не догадывались, что их уже поженили.

На работе дела тоже шли благополучно, и Сонни был доволен. «Фишер-Спрингз Ю-Кей» прочно удерживала позиции лидера на рынке: управленческие навыки Майкла Хэйга, Саймона Джонса и Сонни обеспечили компании успех. Химическое подразделение, «Спрингз Кемикал», также отличалось высокой производительностью. После слияния компания снова стала называться «Аутлейн», как раньше, когда была в составе «ХАК» и в ней работали Чарли и Роберт Бинксы; это было еще до того, как они поссорились с Кларенсом Баркером. После ссоры Чарли пришел к Майклу Хэйгу, и они основали «Спрингз Кемикал». Теперь Чарли заведовал фирмой «Аутлейн», чьим главным производством были краски для текстильной промышленности. Его сын Роберт, главный химик, занимался исследованиями и разработкой широкого ассортимента химических красок не только для текстильной индустрии. И в этой сфере компания показала самый внушительный рост. Подводя итоги слияния, Саймон Джонс проанализировал цифры и с интересом изучил результаты.

– Возможно, в будущем продукция «Аутлейн» будет вовсе не связана с текстильной индустрией. Нетекстильные краски уже составляют четверть ассортимента, – сказал Сонни.

– Согласен, – ответил Майкл, – взгляните на прогнозы Чарли и Роберта. Даже по самым скромным оценкам, в течение следующих пяти лет больше половины производственных мощностей уйдет на нетекстильные краски.

– Да, и при этом у нас два химических завода, а не один, как раньше, – заметил Сонни.

– Так что же нас ждет? – спросил Саймон.

– Я так себе это представляю: воспользовавшись твоими расчетами, мы можем установить новые базовые правила для завода «Аутлейн» и заложить основу для перехода на следующий уровень. Возможно, через десять или двадцать лет «Фишер-Спрингз» станет гигантом химической промышленности с небольшим текстильным подразделением.

Сонни согласился.

– Не вижу в этом ничего плохого. Если мы заработаем сотню фунтов, так ли важно, откуда она взялась – с химического или текстильного завода? Предлагаю обеспечить Роберту все условия для лабораторных исследований, разработки и производства, плюс полное финансирование. Что может быть хуже, чем согласиться на расширение, но не вложить в него достаточно средств?

– Я все-таки надеюсь, что мы заработаем больше ста фунтов, – мрачно заметил Майкл, – но я с тобой согласен. Надо с самого начала выяснить, что им потребуется для развития. Саймон, ты хотел еще что-то сказать?

Саймон кивнул.

– Я взглянул на эти цифры, – он указал на лежавшие перед директорами бумаги, – и проанализировал производственные нужды и затраты на исследования и разработку красок. Даже при самой скромной оценке очевидны два вывода. Во-первых, в ближайшие пять лет «Аутлейн» перерастет свои производственные мощности. Понадобится новое помещение. Во-вторых, в эти же пять лет «Аутлейн» выйдет на самофинансирование, даже если мы откроем новый завод.