ИЗВНЕ

Александра Линн

ИЗВНЕ

Глава 1

Глава I

Сегодня настолько пасмурно, будто мир окрасили в серые тона. Как раз под стать моему настроению. Сама погода шепчет засесть дома с кружкой какао, щедро приправленной порцией мягкого маленького зефира, нежного и белого, словно белое облако. Как же он называется, совсем вылетело из головы. Мой мозг начинает рисовать картинку, словно кадры из какого-нибудь рекламного ролика: тянущаяся приторная субстанция, легко растворяющаяся в горячей воде, а на огне покрывающаяся аппетитной коричневой корочкой, как карамель. Я даже немного почувствовал вкус и текстуру. Забавно.

Выключив очередной будильник, начинаю активно тереть глаза, чтобы окончательно проснуться. Время уже подходит к десяти утра, нужно собраться с силами и сделать этот рывок из кровати. Где-то в грудной клетке начинает немного жечь, обычно так происходит в моменты, когда я заставляю себя сделать нужное действие, особенно, когда оно не нравится мне. Даю себе еще немного времени прийти в себя, контролируя и не давая себе погрузиться в сон. Однако, как бы я не старался отложить неизбежное, сегодня мне нужно быть в центре психологической помощи. Эта необходимость продиктована некоторыми событиями двухлетней давности, и будь моя воля я бы с радостью отказался бы.

Сделав рывок и подняв корпус с кровати, я снова дал себе время привыкнуть к пространству, окружающему меня. Однозначно, мне все тяжелее и тяжелее просыпаться, словно я не спал несколько суток, разгружая вагоны. Нехотя вылезаю из кровати. Сегодня в центре какое-то мероприятие, миссис Шиннел наверняка что-то задумала. Она считает, что наша терапия вот-вот принесет свои плоды, а я же чувствую, что с каждой сессией мы все дальше и дальше заходим в тупик. Может я покажусь излишне занудным, но специалист должен признавать поражение, ведь не каждый случай поддается терапии. Я это уже давно признал, а вот мой врач то ли из гордости, то ли из-за своего оптимизма наивно верит в наш прогресс. Вопрос только в том, кого она пытается обмануть в данном случае: меня или себя. За два года мы так и не приблизились к разгадке. Иногда казалось, вот-вот всплывет все то забытое и важное, но, нет, оно словно песок, ускользающий сквозь пальцы, улетучивается из моей памяти. Вся эта история меня ранила и поразила до глубины души. И лишь спустя два года я вновь стал засыпать без особых усилий. Может быть, методики Шиннел не так и плохи. Я не знаю. Мои родители, в особенности мама верит, что мне это необходимо. По крайней мере, она в этом уверена, и кто я такой, чтобы бойкотировать это. Поднявшись с кровати, иду умываться – сплошная рутина. Время близится к одиннадцати, я чувствую, что уже начинаю опаздывать, нужно поторопиться. Чищу зубы, умываю лицо. Было бы неплохо освежиться в душе, но пасмурная серость не располагает к бодрствованию, я бы предпочел поваляться в горячей ванне. Но не сейчас, возможно, вечером. Пока я наводил утренний туалет вспомнил, что мама подарила мне на день рождения брюки, уж очень они ей понравились. В момент, когда она дарила мне их, ее лицо просто сияло ярче солнца в пустыне. Она откопала их в каком-то винтажном магазине: шестидесятые годы двадцатого века плотная качественная ткань, спокойный приглушенный бежевый оттенок. Да, еще и сели на меня как литые. Словно и не носил их какой-нибудь банкир, а как будто бы они только из ателье, где портные миллиметр за миллиметром вымеряли ткань. Что ж, думаю эти брюки как ни кстати подойдут для моей сегодняшней прогулки. Одевшись, я спускаюсь вниз, и первое что я вижу, сияющее лицо моей мамы.

– Ого, доброе утро, молодой человек. Я уже думала, что ты сжег их где-нибудь за гаражом или выбросил в мусор.

– Я планировал отдать его одному бездомному – я улыбаюсь, а мама легонько толкает меня локтем.

Моя мама интересная и эпатажная женщина. Про таких говорят, что они ведьмы, или женщины без возраста. Меня радует, что я могу вот так вот открыто с ней говорить, шутить. Но моментами бывает неловко, когда на улице все лица мужского пола обращают на нее внимание.

– А где папа? – я только сейчас заметил его отсутствие, хотя обычно он заезжает домой в это время.

– Ох, он сегодня уехал с рассветом. Какие-то дела в мастерской, сам знаешь. Готовит какой-то очередной бомбезный проект, на которые соберутся все критики.

– Он не говорил мне, – я удивленно вздымаю бровь, – неужели он снова в строю?

– Надеюсь, милый, очень надеюсь.

– Так, время поджимает, надо уже идти, Шиннел говорила, что сегодня нельзя пропускать сессию.

– Наверняка, она нашла какое-нибудь решение.

Прощаюсь мамой и выхожу в эту серость. Но не успел я сделать шаг, как меня окликнула мама:

– Милый, возьми, сегодня ветрено! – прокричав это, она бросает мне мой шарф.

– Спасибо, люблю тебя! – ловким движением руки ловлю шарф.

Дорога к центру реабилитации пролегала через парк, плавно перетекающий в лесной массив. Здесь есть все для комфортного отдыха: лавочки, места для барбекю и даже баскетбольная площадка – все для отдыха на природе. Такого рода “зеленые зоны” созданы, чтобы человек, живущий в каменных джунглях имел возможность насладиться природой, вернуться к истокам, так сказать. Покажи этот парк человеку, всю жизнь прожившему в сельской местности и расскажи ему про то, для чего это сделано. Эта мысль невольно вызвала у меня улыбку и довольный своими логическими конструкциями я продолжил свой путь.

На фоне городских построек этот кусок зелени выглядел действительно привлекательно, но стоило зайти на его территорию, как ты оказывался в совершенно другом мире. Милая зеленая крона деревьев, манящая тебя издали, скрывается, а стволы, все вычурные, ветвистые и изогнутые наводили неприятные ассоциации. Словно сотни людей, вздымали свои руки к небу, в надежде на помощь, искупление, выздоровление, но не были услышаны и иссохли прямо на месте. На фоне серых оттенков заволоченного тучами неба выглядит вся эта картина поистине пугающей. Но мне не пять, я уже давно перестал верить в монстров под кроватью, перестал верить в бога, рай и ад. Все это выдумано для всеобщей коррекции поведения, не более.

Моросящий дождик мелкими иглами укалывал лицо, поэтому я глубже зарылся в свой километровый шарф и поспешил в пункт своего назначения. Внезапно что-то коснулось моей руки, но, обернувшись, я никого не заметил, только лишь ветка дерева странно покачивалась, будто бы ее намерено кто-то задел. Признаюсь честно, поначалу я испугался, страх быстро пронесся от моих пяток и ударил в голову, но не настолько сильно, чтобы я поддался панике. Я хотел продолжить свой путь, как вдруг мою голову пронзила адская боль. Она была настолько сильной, что я был не в силах устоять на ногах, мои колени приземлились на землю, обильно увлажненную дождем. Я обхватил свою голову руками в надежде заглушить боль, но чем сильнее я сдавливал свои ладони, тем сильнее сыпались искры из моих глаз. Взгляд стал мутным, в висках пульсировало, я перестал осязать себя в пространстве, и последнее, что я помню, это то, как я заваливался набок, а картинка окружающего мира плыла и кружилась, постепенно ускоряясь.

Я очнулся лежа на спине, мои руки были раскинуты в стороны, а голова бережно уложена на мой шарф. Сколько я так пролежал? И что это вообще было? Нащупав телефон в кармане брюк, я посмотрел на часы и был удивлен. Часы показывали одиннадцать утра. Потерев глаза, я снова посмотрел в телефон. Снова одиннадцать. Но как такое возможно? Приподнявшись на локтях, я, сквозь головокружение, начал восстанавливать хронологию событий. Я вышел дома в примерно без пятнадцати одиннадцать, до парка идти примерно семь минут. По моим ощущениям я провалялся здесь вечность, но часы показывали нестыковку. И я четко помню, что упал на бок, значит, кто-то уложил меня таким образом. Но кто это был? Почему я это не почувствовал? Слишком много неясного. Я начинаю чувствовать перманентный страх, он еще не охватил меня, но его дуновение где-то рядом. На ватных ногах я поднимаюсь и чувствую себя на удивление прекрасно. Как будто бы и не было этой адской боли, будто бы этого всего и не было. Показалось? Нет, на моих брюках следы грязи ровно на коленях, значит мне не привиделось, но что тогда это было остается загадкой. Быстро осмотрев себя на наличие травм и не обнаружив их, я осматриваю место происшествия. Хм, ничего необычного: трава, земля, деревья. Мой взгляд скользит от одного растения к другому, сканирует каждый камень в надежде найти подсказку. Где-то глубоко в подсознании я действительно не хочу обнаружить ничего страшного, но мое любопытство берет верх, ведь тут произошло что-то странное, что-то, чего я, будучи простым человеком, объяснить не могу. Уже не надеясь найти хоть какую-то зацепку, ловлю боковым зрением какое-то движение, я резко оборачиваюсь в попытке поймать его, но вокруг ничего подозрительного. Мой взгляд падает вниз, на зеленой траве темным пятном распластался какой-то лоскут ткани. Аккуратно подщипываю его двумя пальцами и приподнимаю. Принюхиваюсь. Запах гнили и золы, а сама тряпка вся в саже, точно побывала печи. Я пытаюсь развернуть этот слипшийся ком, как вдруг он рассыпается и словно песок ускользает сквозь пальцы. Черт, единственная подсказка и та в труху. Что здесь, черт возьми, не так! Чувство страха постепенно отступает, и мое тело начинает обдавать жаром, непреодолимая волна гнева накрыла меня, я со всей злость втоптал остатки ткани в землю, издавая при этом рычащие звуки. С моих губ сорвалось: “Гори, гори, пусть все сгорит!”. Моя голова покрылась мурашками, и я замер. “Г-гори?” – робко переспросил я самого себя. Что это вообще было? Меня начинает знобить, я чувствую, как мышцы туловища начинают неприятно сокращаться в попытке справиться с холодом. Во рту привкус горечи. На ватных ногах я пячусь, спотыкаюсь о камень, но удерживаю равновесие, разворачиваюсь и что есть силы убегаю прочь.

Почти на автопилоте я добежал до здания реабилитационного центра, перед самым его входом я остановился, чтобы отдышаться. Ноги дрожали, сердце готово вот-вот выпрыгнуть из груди, от резкой нагрузки пульсировало в висках, а в глазах периодически темнело. Да, уж, теперь я точно не бегун из-за этой треклятой аварии. Посмотрев на стеклянную дверь, я увидел в ней растрепанного, всего измазанного землей с видом себя. Черт, шарф! В панике я забыл его поднять, но времени вернуться уже нет. Да, уж, выгляжу словно прятался в мусорном баке от торнадо. Нужно поспешить, не люблю опаздывать. Полный решимости я открываю двери и вхожу в светлый холл.

На ресепшене меня встречает Анна, работник центра реабилитации и по совместительству моя соседка. Несмотря на то, что она на семь лет старше меня, в детстве мы прекрасно проводили время вместе с ней и ее братом Джорджем. Наша троица была не разлей вода, всегда вместе. Мы даже как-то протянули привязанную к стаканчикам нить через наши дворы, прямиком к нам комнаты, чтобы быть на связи, как все взрослые. Чудесное время, которое я всегда буду вспоминать с теплотой.

– Боже, Майк, что стряслось?! – ее тон голоса улетел в стратосферу и ультразвуком вонзился в мои слуховые каналы.

– Я…да, я просто торопился…Сильно торопился, думал попаду под дождь, не хотел промокнуть, но споткнулся в парке. Да, споткнулся, кубарем полетел вниз, можно сказать, неудачная попытка в сальто – я вымученно улыбнулся, чтобы сгладить ситуацию, тем более расскажи я правду, кто поверит мне.

Анна вздохнула с облегчением и громко засмеялась в свойственной ей манере. У нее прекрасный смех, не раздражающий и успокаивающий.

– Ну, ты и чудак! Я поначалу испугалась, думала очередной бездомный ищет ночлежку, а это мой старый друг Майк чудит! Тебе бы привести себя в порядок, приятель.

– Без тебя знаю.

Под звонкий смех верной спутницы моего детства я направился в уборную. Да, уж в дверном отражении я был гораздо приличнее, в зеркале совсем иная картина. Из зеркала на меня смотрит будто помятый старик, я не узнаю себя. Мы встречаемся глазами с этим стариком. Пронзительный, злобный, это точно был не я. Безумные глаза старика из зеркала были угольно-черными, в то время как я обладал серым оттенком глаз, а его густые брови сомкнулись вместе в районе переносицы, от чего его взгляд был пронзительным и пугающим. Может быть, из-за падения меня накрыла волна галлюцинаций? Я подношу руку к своему лицу, старик повторяет те же движения, дотрагиваюсь ладонью до своей щеки, он также повторяет. Вместо упругой, слегка покрытой щетиной кожи, я чувствую сморщенную, иссушенную кожу. Я отпрянул от зеркала и со всей силы ударил себя по щеке. Как ни странно, это помогло. Теперь на меня из зеркала смотрел обычный я, только очень грязный и растрепанный. Я встретился взглядом со своим отражением и увидел, что цвет глаз по-прежнему угольно-черный. Я невольно поморщился, словно заглотил дольку лимона. Спустя несколько секунд я открыл глаза. На меня смотрели два черных глаза. Клянусь, в тот момент я готов был поверить в Господа, Иисуса и Иуду, в кого угодно, потому что логического объяснения произошедшему нет.

– Майк! Ты там уснул что ли? Ты вот-вот опоздаешь.

Звонкий голос Анны вывел меня из транса, я посмотрел на часы и понял, что моя терапия начнется уже через пару минут. Я начинаю наспех отмываться, но только сильнее размазываю грязь по брюкам. Обдаю лицо и голову холодной водой. Стараясь унять дрожь и не выдать своего страха, отвечаю:

– День не задался, скоро выйду!

– Ну-ну, я уже подумала, что ты там уснул и я могу наснимать кучу компромата для твоих предков! – из-за двери раздается звонкий смех.

Напоследок взглянув на свое отражение в зеркале, я не обнаружил ничего. Обычный я. Но кто тогда этот старик, и что за чертовщина здесь творится… Во рту неприятный сладковатый привкус. Нужно идти.

Здание реабилитационного центра стало мне вторым домом из-за аварии, которая произошла два года назад. Я и Джордж ехали из парка аттракционов в сопровождении моей кузины Элайлы и ее пятилетнего сына Айзека. Вся эта затея с парком изначально было провальной, поскольку уже несколько дней действовало предупреждение о торнадо. Но Элайла не хотела портить праздник своему сыну, ведь пять лет бывает только раз, и такое событие нужно отметить с размахом. Я до сих пор отчетливо помню этот день, все мои действия, окружающую обстановку, запахи, настроение, я запомнил все, в том числе и момент нашего столкновения. А дальше урывками восстанавливаю в памяти события этого происшествия, но тщетно. Я единственный выживший в нашей машине. И именно поэтому я так часто сюда прихожу.

Коридор центра тянулся бесконечным светлым туннелем, что позволило мне погрузиться еще больше в события сегодняшнего дня. Я пытался логически объяснить все произошедшее со мной, но, увы, объяснить это невозможно. По крайней мере, будучи в здравом уме. Говорю это я, готовясь к сессии с психотерапевтом. Хах! Уголки моих губ приподнялись, я ускорил шаг и направился к кабинету. Подходя все ближе к кабинету Шиннел, я услышал шум. Хм. Я стал медленно приближаться, слов было не разобрать, но в кабинете было несколько человек. Я посмотрел на часы: мой сеанс уже идет 10 минут, выбора нет. Робко стучусь в дверь. Через пару секунд щелкнул замок и дверь отворилась. Миссис Шиннел встретила меня годами отработанной полуулыбкой:

– Проходи, мы ждем только тебя.

Однако, прежде чем я вошел, она остановила меня и произнесла:

– Останься после сессии, нам есть что обсудить. – Я напрягся от ее тона. Как будто бы я маленький провинившийся мальчик.

Сегодня кабинет выглядит иначе: вместо привычного диванчика и кресла несколько стульев, собранных в круг. Все места, кроме одного, были заняты. Я нейтрально окинул кабинет взглядом и сел на свободный стул, по – видимому, предназначенный для меня.

– Итак, все на месте и давайте я расскажу, как сегодня будет проходить сеанс, – мягкий, но властный голос прервал тишину, повисшую в кабинете, – как вы могли заметить, я собрала вас всех, поскольку решила, что групповая терапия позволит нам испытать новый опыт. На этой сессии мы будем учиться как можно более открыто говорить о тех чувствах и эмоциях, что мы испытываем сегодня. Вашей задачей будет по очереди рассказать о себе, при желании и готовности поделиться, можете также рассказать о том, зачем вы приходите в этот центр. Есть вопросы?

Одна из сидящих подняла руку, и миссис Шиллен кивнула ей.

– Нам нужно будет рассказывать о своем прошлом? Я бы не хотела делиться этой информацией, – никогда не думал, что у столь миловидного создания такой низкий голос, почти бас.

– Келли, ты можешь не раскрывать события, а лишь чувства и эмоции, что ты испытывала. Тебе не обязательно в деталях рассказывать нам о произошедшем.

– Тогда я начну, если позволите, – она быстро проговорила, словно занимая свободное место. Шиннел лишь утвердительно кивнула.

Среднего роста, худощавая, я бы даже сказал жертва булимии, шатенка. Лицо совсем обычное, но глаза. Глядя в них, складывалось ощущение, будто эти глаза принадлежат родному и близкому, кому ты готов доверить все самое сокровенное. Я смотрел немного дольше положенного, вероятно, поэтому глаза сместили свой фокус внимания на меня. Я невольно поежился. На меня смотрела пара угольно-черных глаз, сначала ее взгляд проскользил по мне и зафиксировался на моем лице. Я чувствовал сверлящий и властный взгляд, он был настолько тяжелым, что меня впечатало в стул, мои плечи невольно напряглись в попытке спрятать голову. Эти несколько секунд ощущались вечностью под этим пронзительным взглядом. Внезапно все прекратилось, девушка лишь улыбнулась и готовилась выступить перед нами. А я был готов расплавиться и исчезнуть, потому что она показалась мне настолько знакомой и близкой, но я никогда ее до этого не видел.

– Меня зовут Каролина, но обычно меня называют Келли, – она запиналась, было видно, как ее трясет, но ее расслабленное лицо все тщательно скрывало, – мне семнадцать лет, и я недавно переехала в этот город. Я родилась и выросла в Техасе, ходила в христианскую школу, но меня оттуда выгнали. Они считали меня неправильной. Я… я не знаю почему.

Ее голос дрогнул, как раскат грома в ясный день, еще немного и, кажется, она заплачет. Но она держалась стойко и продолжала свой монолог:

– В тот злополучный день я испытала страх, дикий животный страх. И боль. Эта боль обжигала мое тело, заставляла мое сердце выпрыгивать из груди, разрывало мою голову. Это как побывать в аду, – в этот момент Келли перевела свой взгляд на меня, и я заметил легкую улыбку. Я снова поежился. А она продолжила:

– Все эти события произошли очень давно, но я все еще каждый день проживаю этот день снова и снова. Я плохо сплю, мне снится моя прошлая жизнь. А еще я чувствую, что должна была прийти именно сюда, не могу объяснить. Как глоток чистой воды. – Она снова перевела свой взгляд на меня и мягко улыбнулась. Это была настолько теплая и родная улыбка, что я не сдержался и улыбнулся ей в ответ. Ее глаза сверкнули, и она резко отвела взгляд в сторону, испугавшись, что кто-то заметит и наругает ее.

– Это все, что ты хотела рассказать нам, Келли? – все тем же мягким и властным голосом уточнила миссис Шиллен.

– Да, это все, я не хочу продолжать рассказывать, что со мной было, гораздо важнее, что будет и то, что происходит сейчас.

– Спасибо, что поделилась. Что ж, давайте похлопаем и поблагодарим Каролину за ее смелость и рассказ.

Мы все начала хлопать и хором благодарить девушку за ее откровение, хоть и неполное. Далее слово дали Михаилу, человеку, который безудержно собирает всякий хлам у себя дома и искренне плачет над сломанной фигуркой собаки, словно это живой объект. Да, уж. Я лежал с ним в больнице, было весело. Сеанс шел своим ходом, каждый делился своими переживаниями, рассказывал о себе. Остальные на все эти выступления лишь хлопали в ладоши и хвалили рассказчика. так продолжалось ровно до момента, пока очередь не дошла до меня. Столько глаз смотрят на меня и ждут, надо бы рассказать о себе, но я какой-то неспокойный. Взгляд бегает с одного объекта на другой, как вдруг я замечаю пару родных глаз, мгновенно успокаиваюсь и начинаю свою речь:

– Меня зовут Майк, мне восемнадцать лет и два года назад моя жизнь круто повернулась. В прямом смысле этого слова. Я попал в ужасную аварию, все, кто были со мной в тот день погибли. Но самое ужасное, это то, что друг моего детства, мой названный брат Джорджи, до последнего пытался помочь выбраться моей кузине, но от болевого шока она была в состоянии аффекта. От него она и погибла в больнице, а ее сына настолько размазало по асфальту, что не сразу можно увидеть, что это тело человека. Жуткое зрелище. Но что произошло с Джорджем я не помню, словно в какой-то момент мою память отключили. Известно только одно, Джордж получил травмы несовместимые с жизнью и умер спустя несколько минут после аварии. И именно те несколько минут, которые могли бы помочь детективам, именно те несколько минут, когда умирал мой друг вырезаны из моей памяти. Не помню я и то, как оказался в больнице.

Весь свой рассказ я смотрел в эти угольно-черные глаза, которые по ходу моего рассказа все больше и больше краснели и наливались слезами. При этом лицо Келли было абсолютно спокойным. Я бы даже сказал умиротворенным.

Оставшееся время сеанса оставшиеся пациенты делились своими переживаниями, рассказывали о своих жизненных трудностях. Кто-то плакал, кто-то смеялся. Какой-то старик, не запомнил его имени, рассказывал о всей своей жизни, показывал татуировки, постоянно прерывался на середине истории и начинал рассказывать новую. Он говорил дольше всех, видимо, за весь его длинный жизненный путь он наконец-то нашел тех, с кем мог поделиться всеми накопленными историями. Как будто бы он всю жизнь держал обет молчания и сегодня именно тот день, когда можно наконец-то поделиться с миром своими воспоминаниями. Пусть даже этот мир и ограничивается кабинетом психотерапии.

«Я считаю, что сегодня мы все славно потрудились», – миссис Шиннел со свойственной ей манерой продолжила: «Мы сделали маленький шаг на пути к большому исцелению. Как мы с вами помним, результата добиться можно только прикладывая усилия, поэтому, я считаю, что такие групповые занятия пойдут вам всем на пользу. Мы будем собираться таким же составом один раз в неделю и один раз тет-а-тет, вместо двух индивидуальных сессий. Также я буду давать вам домашние задания именно для групповых встреч. Сейчас я раздам вам анкеты, вашей задачей будет заполнить их к следующей сессии. Также отмечу, что анкетирование анонимное, поэтому не подписывайте свои листки, на следующем занятии мы будет их разбирать и составлять психологический портрет каждого из вас. Вопросы?»

Шиннел выдержала паузу и, не увидев нашего энтузиазма, продолжила: «Отлично, значит, задача ясна. Наш сеанс закончился, все могу идти, кроме Майкла».

Мои надежды, что она забудет про меня, увы, не оправдались, мой психотерапевт редко, что забывает. Иногда я и вправду поражаюсь возможностями ее мозга: столько историй, пациентов, дел – уместить в своем расписании, ничего не забыть, помнить каждого своего подопечного. В этом плане, я ею восхищен. Кабинет опустел, кроме меня и Шиннел никого не осталось.

– Майк, ты какой-то потерянный, все в порядке? – в ее лице отражалось искреннее беспокойство и переживание.

– Да, все в порядке, почему вы спрашиваете?

– Ты опоздал, пришел весь в грязи, я подумала, что на тебя напали, или случилось что-то еще.

Черт, неужели она что-то подозревает. Нет, бред, она не могла этого видеть. Нужно придерживаться легенды.

– Я проспал, торопился на сеанс и упал в парке. Прокатился по земле знатно, а после дождя сами знаете, падать весьма чревато. – Я старался не показаться грубым, но при этом, я не хотел, чтобы меня поймали на вранье.

– Хорошо, – нотка сомнения прозвучала в ее голосе, – надеюсь, домой вернешься в целости и невредимости.

– Да, я побегу, родители заждались уже. До свидания!

– Всего доброго, Майк.

Я быстро спустился вниз, попрощался с Анной и покинул здание центра. Уже на улице я остановился. А как мне идти? Через парк, где творится что-то странное или искать другой маршрут. Начинаю чувствовать нарастающую панику, как вдруг краем глаза замечаю знакомый силуэт, скрытый за кустарником. Фокусирую взгляд и узнаю в нем Келли. Я начинаю чувствовать острую необходимость подойти к ней, ноги сами начинают нести меня в ее сторону. Келли тоже заметила меня и помахала мне рукой. Как только я подходил, она резко потушила сигарету и втоптала окурок в землю.

– Ты ведь, Майк, верно? – ее лицо было весьма дружелюбным, но два угольно-черных глаза сверлили меня так, что это неприятными пульсациями отражалось в моей голове.

– Да, а ты Келли, – только сейчас, при естественном освещении я увидел, насколько она красива, и насколько эти угольно-черные глаза с длинными густыми ресницами, бледной кожей и фарфоровыми чертами лица прекрасны. Видимо, я слишком долго любовался ее лицом, потому что она смущенно произнесла: