Полная версия
Монстрам тоже…
Moon Bun
Монстрам тоже…
«Чёрное небо»
Монстрам тоже бывает больно. Именно это испытал я, когда случилось непоправимое…
Вечер с Маней… Она с охуенно сильной энергетикой, которая утягивает. Мне снесло крышу от её провокаций, которые она явно ненамеренно создавала. Нас было не остановить, поцелуй перерос в желание утолить ноющее чувство в штанах. Долго не думая, мы скрылись сначала в темном коридоре, а после ввалились в мужской туалет. Подхватив её на руки под ягодицы, усаживаю на раковину. Рву её трусики и проникаю членом, она выгибается, издавая стон. Её пальцы скользят по моим волосам, хватая за них и сжимая. Она такая горячая, влажная, узкая, я срываюсь на рык. Движения грубые, резкие, мой член наполняет её, скользя по её внутренним стенкам, ребристая часть стимулирует мою головку, не давая возможности расслабиться, довожу её до той грани, которую она желает. Мои поцелуи на её шее переходят в укусы, оставляя следы на нежно-белой коже.
Постоянно кто-то пытается попасть, но нам наплевать, есть только Я и Она. Её стоны становятся громче, она кончает…
Вернувшись в зал, я замечаю, насколько быстро заполнилось заведение народом. Малая заказывает ещё шоты, и, пока его делают, она вылетает на танцпол, полностью отдаваясь тактам музыки.
Я достаю телефон и делаю пару её снимков, нравится…
Тут же приходит уведомление о не прочитанных сообщениях, открываю, а там:
– Я знаю, как тебя тянет ко мне;
– Я чувствую, как тебе тяжело себя сдерживать рядом со мной. Ты не сможешь полностью переключиться на другую, если она вдруг появится;
– Твой выбор – это игнорировать меня? Куда пропал? Родь…
Карина никак не прекращает. Убираю телефон, так ничего и не ответив. Моё внимание сейчас на Маню, единственную, с кем я хочу в данный момент быть. Она возвращается, к этому моменту нам приносят её заказ.
– Устала?
– Нет, трек не мой.
– Не боишься, что алкоголь слишком сильно на тебя подействует?
– Но я же с тобой, ты не позволишь мне оказаться в опасной для меня ситуации.
– Вот хитрушка. Иди сюда.
Притягиваю к себе ближе, позволяя ей спиной на меня опереться, оказавшись полулежа, одной рукой приобнимаю, располагаю на груди, поглаживая сквозь ткань платья.
– Не против, если сфоткаю нас?
– Не против, милая.
Целую её в макушку, вдыхая аромат, от которого сносит крышу. Фотка получается максимально загадочной, часть лица я скрыл за поцелуем в волосах, но, кажется, её это совершенно не расстраивает. Пока она переключает внимание на телефон, я расслабленно наслаждаюсь моментом, её теплом рядом, изредка подвисая на отдельные тела с танцпола. Момент нарушает звонок мне на телефон.
Отвечаю и то, что я слышу, вынуждает меня вновь взять себя под контроль, стать хладнокровным:
– Что они, блять, сделали?
– Джокер, мы ничего не успели сделать. Они их всех…
– Сука…! Я скоро буду.
Маня рядом, сначала тоже будучи расслабленной, в моменте стала беспокойной, смотрит на меня вопрошающим взглядом: «Родь, что случилось?» – в её голосе звучит страх, переживание.
«Мань, нам нужно уходить. Прости, что так, это очень срочно. Я тебя до дома провожу».
Проходя мимо барной стойки, подзываю бармена и быстро оплачиваю счет, оставив пару купюр на чай.
На улице уже стоит такси.
«Родь, что случилось? Могу я чем-то помочь?» – её не отпускает беспокойство, она словно кошка, которая, чувствуя опасность, прижалась к источнику своей защиты, в лице меня.
«Там всё сложно, не думаю, что тебе стоит знать эту часть моей жизни», – проговариваю, а параллельно пишу своим парням, что подготовить к моему приезду.
«Ты какой-то бандит, что ли?» – убирает руку, которая была зажата моей.
«Не бандит, но имею определенную власть в кругу своего бизнеса и территории, на которой находится он. Боишься?» – возвращаю её ручку, уже взяв в свою ладонь.
«Нет, но ты напугал меня, точнее, твоя реакция. Так резко в лице изменился».
Дальше едем в тишине, которую изредка нарушают оповещения о сообщениях.
Проводив её, диктую водиле новый адрес. Дорога кажется длинной и медленной, время будто специально замедляется, пацаны с каждым разом шлют новости всё хуже, и внутри меня появляется угнетающее чувство, ощущение уже непоправимого.
Несколько месяцев я скрытно вёл проверку и чистку в рядах своих пацанов. Кто-то очень профессионально, тщательно скрывался, при этом находясь максимально рядом, зная то, чего не все были достойны, эта крыса успела слить дохуя инфы. Я терял не только доход, но и постоянных клиентов, которые всегда шли за мной, даже когда им приходилось ждать по несколько лет, чтобы получить желаемое. Сегодня случилось то, чего я никак не предвидел. Крыса скрылась, но те, кто покрывают её, наказали моих парней, и наказание стало максимально жестоким.
На складе было темно, холодно. Проходя глубже, в нос ударил сильный запах свежей крови, смешанный с металлом. От частичного освящения в глаза бросались пятнами тот кошмар, что мог вызвать у кого угодно приступ рвоты. Еле сдерживаясь от того, чтобы не сорваться, я прошел осмотреть более детально, что творится.
Одному перерезали на обеих ногах ахиллово сухожилие, сломали пальцы, но перед этим сняли ногти, а второму цепью выбили зубы и после ввели в вену воздух, от чего тот находился в агонии, прежде чем задохнулся. Третьего выпотрошили, оставляя истекать кровью. Когда я оказался рядом с каждым, то единственное, что я мог сделать, это облегчить их уход. Внутри меня поднимался вулкан ярости, я готов был этих ублюдков заживо сварить в кипятке или в кислоте, но максимально медленно, растягивая их боль.
В эту ночь я потерял своих преданных людей и внутри ничего не осталось, кроме желания возмездия. Всё хорошее тлело, оставляя после себя пепел.
Выйдя на воздух, я не сдержался и во всю голосину заорал: «Ааа… Суууки…Мрази. Я вас по кускам расчленю, но перед этим вы будете молить о быстрой смерти. Блядосы!! Ебучая крыса, сука, молись, чтобы не я первый тебя нашёл».
Ко мне подходит один из моих людей, и положив руку мне на плечо, произнес: «Джокер, брат, успокойся. Ну всё. Мы этих скотов найдём. Пацаны знали, на что шли. Хоть их и пытали, но они ничего не сказали. Мы должны их близким сообщить и проводить достойно».
«Вызови пацанов, их тела забрать надо. Заплати сколько попросят, чтобы сделали красиво для встречи с родными. Я поехал, надо кое-что решить».
«Мог и не говорить, знаем. Будем на связи. Их уже ищут».
«Черная душа умеет плакать?»
♪ «Money – Tara Carosielli»
Внутри словно кто-то провернул нож. Ярость, обжигающая, как расплавленная сталь, заполнила каждую клетку. Снова теряю людей. И это бьет куда больнее, чем пуля. Оставить это без ответа? Значит, признать поражение, показать слабость. А я не из тех, кто подставляет задницу.
К моменту выписки мои ребята уже раскопали тех, кто прессовал Никитоса, выяснили, что заставило его бежать и почему он не видел другого выхода, кроме… Дерьмо. Похоже, эта мразь решила поиграть с огнем, зацепив тех, кто мне дорог.
"Ну уж нет, сукин сын. Такого удовольствия я тебе не доставлю. Придется очень постараться, чтобы добраться до меня первым."
В голове – рой идей, как их уничтожить. Как сделать это медленно и болезненно, затронув каждую нервную клетку, чтобы они горели изнутри, как в аду.
Стрелка спидометра указывала на 200 км/ч… 250… 300…
Адреналин в крови – как взрывчатка. Ярость, гнев, все смешалось в один гремучий коктейль, готовый взорваться и смести все живое на своем пути. Лавирую между машинами, создавая аварийные ситуации. Плевать на сигналы, на их испуганные лица. Все это не имеет значения. Проснулся Демон Боли, и он чертовски голоден. Пора утолить его аппетит.
Останавливаюсь у первой точки, но далеко не последней. Паркуюсь чуть в стороне, чтобы не светиться, но достаточно близко, чтобы чувствовать их запах. Закуриваю, выпуская густое облако дыма в щелку приоткрытого окна. Набираю номер информатора:
– Слушаю, Рон.
– Буду краток. Они перешли черту, и теперь они за это заплатят. Мне нужна вся информация по Планктону. Надеюсь, не нужно объяснять, что в нее входит. Далее – методично рушь эту точку. Передай остальным на других объектах. Я хочу, чтобы он потерял все. И последнее – контакты его близких и приближенных. Ты лучший в этом дерьме, так что рассчитываю на тебя.
– Все понял, Рон. Сроки?
– Порадуй меня.
– Принял. Максимально сжатые. Уже работаю.
– Другого ответа и не ждал. Сбрасываю.
♪ «As the World Caves In – Sarah Cothran»
Ночь выдалась адской. Ни о каком сне не могло быть и речи. Даже когда проваливался в забытье, просыпался в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем. Все мои инстинкты, отточенные годами жизни на лезвии бритвы, вопили об опасности, о надвигающейся буре. Ближе к четырем утра раздался звонок, разорвав звенящую тишину. Автоматически хватаю трубку.
– Слушаю.
– Родион Олегович, простите за беспокойство в столь ранний час, но пациент просил…
Взрываюсь, перебивая ее на полуслове. Хладнокровие, всегда бывшее моей визитной карточкой, испарилось в мгновение ока.
– Кто просил? Он говорит? Он меня помнит? Что, черт возьми, происходит?!
– Я понимаю ваше волнение. Да, он заговорил. И первым, что он произнес, было имя "Рон". Мы всем составом сестер пытались выяснить, кто это, чтобы вам сообщить. Потом Людочка (Люся) вспомнила про вас, Родион Олегович. Могли бы вы подъехать, если есть возможность?
– Меня пропустят? – это единственный вопрос, который сейчас имеет значение.
– Конечно. Врач посчитал, что это пойдет ему на пользу. Учитывая, как он борется, творит невозможное, удивляет нас своими показателями… ваше присутствие было бы… ну, вы понимаете.
– Прямо сейчас можно?
– Минуточку, я уточню.
…
Тишина в трубке кажется вечностью. Каждая секунда – на вес золота. Слышу обрывки ее разговора с кем-то. Ожидание разрывает изнутри.
– Да, можно. Вас пропустят, но зайдите с заднего входа, главный для посещений закрыт.
– Ни слова больше. Выезжаю.
– Когда будете на месте, позвоните по этому номеру. Охранник вас пропустит.
– Принял.
Сбрасываю вызов и швыряю телефон на кровать. Меня трясет. Адреналин смешивается с обжигающим чувством надежды.
«Рон…», – это единственное слово, которое имеет значение.
Сердце колотится так, словно хочет вырваться на свободу.
"Рон… Он сказал: "Рон"? Черт возьми, Ник… Ник очнулся!"
Голова идет кругом, в ушах – гул. Слова медсестры эхом отдаются в сознании. Бросаюсь к шкафу, дергаю свитер, запутываюсь в рукавах, будто хочу сбросить с себя липкий кошмар последних месяцев. Рубашка застревает, срываю ее в бешенстве и натягиваю первую попавшуюся. Лицо горит, ладони вспотели, а ноги дрожат, как у нарика в ломке.
Ключи от машины – вот они! Вылетаю из квартиры, оставив дверь нараспашку. Да плевать! Сейчас это не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме Ника.
Внизу меня ждет мой черный зверь, чувствующий меня без слов. Двигатель взревел, словно вторя бешеному сердцебиению. Ночной город проносится мимо, превращаясь в размытое месиво огней. Каждая секунда – как пытка. Жму на газ, выжимая из машины все, на что она способна. Но даже на этой скорости кажется, что я ползу, как гребаная улитка.
«Держись, Ник, держись!» – рычу я, сглатывая ком в горле. В голове всплывают обрывки нашей жизни: дерзкие авантюры, ночные разговоры под виски, его чертовски заразительный смех… Все это могло быть потеряно навсегда. А теперь – луч надежды. Я должен увидеть его. Должен убедиться.
Руки вцепились в руль мертвой хваткой. Чувствую, как пот струится по спине, как ноет каждый мускул от напряжения. Плевать на светофоры, на сигналы клаксонов. В голове – только одна мысль: "Добраться. Увидеть. Убедиться."
"Он помнит меня… Он сказал: "Рон"…"Слезы? Не смешите! Не время для соплей. Только стальная воля и уверенность.
Припарковался у заднего входа больницы, заглушил двигатель, но еще несколько секунд сидел неподвижно, собираясь с силами. Вышел из машины и глубоко вдохнул ледяной ночной воздух. Немного отрезвило. Набрал номер охранника, голос дрогнул.
– Да… Это Родион… Я приехал.
Охранник – молчаливая, угрюмая глыба с лицом, испещренным шрамами – кивнул и пропустил меня. Ни одного вопроса. Знает, кто я такой.
Внутри больницы пахло лекарствами и страхом. Длинные, пустые коридоры, тусклый свет, давящая тишина… Каждый шаг отдавался гулким эхом, словно подчеркивая торжественность момента.
Медсестра ждет у палаты. На ее лице – тень сочувствия. Она слабо улыбнулась и тихо открыла дверь. Замер на пороге. Всегда умел держать себя в руках, но сейчас… Сейчас это казалось невозможным.
Ник.
Он лежит на кровати, опутанный проводами и датчиками. Бледный, изможденный… Но живой. Его глаза открыты, и он смотрит прямо на меня.
Медленно подхожу и опускаюсь на колени рядом с кроватью. Беру его руку в свою. Холодную, безжизненную.
«Ник…» – хриплю я, не в силах сдержать эмоций. – «Ник, это я, Рон… Помнишь меня?»
Слабая улыбка трогает его губы. Он пытается что-то сказать, но из горла вырывается лишь хрип.
«Тсс, не напрягайся», – говорю я, стараясь взять себя в руки. – «Главное – ты очнулся. Главное – ты здесь».
Глажу его руку, шепчу слова поддержки и… любви? Черт, кажется, я схожу с ума. Но сейчас это неважно. Важен только он. Рассказываю о наших приключениях, о планах, о том, как мне его не хватало. И в какой-то момент чувствую, как он сжимает мою руку в ответ. Едва заметно, но сжимает.
Чудо. Оно произошло. Ник вернулся. И я сделаю все. Абсолютно все. Чтобы вернуть его к жизни. Чтобы снова услышать его смех. Чтобы снова увидеть его счастливые глаза. В этот раз я его не отпущу.
Время замерло. Только писк аппаратуры нарушает тишину. Продолжаю говорить, как заведенный, рассказывая обо всем, что произошло за время его отсутствия. О друзьях, которые волновались, о мелких передрягах, о пустяках, которые без него потеряли смысл. Надеюсь, мои слова пробиваются к нему, помогают ему вернуться. Говорю о проблемах в компании, о крысах, которые попытались воспользоваться его отсутствием. Он должен знать, что за ним есть кому присмотреть.
Медсестра тихо выходит, оставляя нас наедине. Знаю, что ненадолго, но каждая секунда – это победа. И вдруг веки Ника дрогнули. Он с трудом приоткрыл глаза, взгляд стал более осмысленным. В нем – искра узнавания.
«Р… Ро…» – шепчет он едва слышно.
«Да, Ник, это я!» – выдыхаю я. – «Я здесь. Рядом».
Наклоняюсь ближе, ловя каждое слово. Он говорит с трудом, из последних сил. Спрашивает, как долго он спал, что случилось, все ли в порядке с нашими делами. Отвечаю спокойно, уверенно, хотя внутри бушует гребаный ураган. Не говорю ему о том, как тяжело было все это время. Не говорю о том, что он был на волосок от смерти. Не говорю о том, как боялся его потерять. Сейчас главное – его спокойствие.
Вечер пролетел как мгновение. Врач говорит, что Нику нужен покой, просит меня уйти. Прощаюсь, обещая вернуться завтра. Выходя из палаты, бросаю последний взгляд на Ника. Его глаза закрыты, но на губах – слабая улыбка. В этот момент понимаю, что все будет хорошо. Я сделаю все, чтобы так и было. Я позабочусь о нем. Это мой долг. Мое обещание. Моя гребаная жизнь.
«Она была королевой»
Беременность даётся легче, чем я ожидала, меня практически не беспокоит токсикоз, но беспокоит постоянное голодное либидо. Максим старается удовлетворять мои потребности, но он боится сделать что-то, что может мне как-то навредить, и эта осторожность сильно ощущается, портя весь процесс.
Положение стало сложно скрывать, и поэтому на работе меня стараются не дёргать. Многие большие проекты передали другим дизайнерам, оставив на меня закончить те, что в стадии завершения, и работу с документацией, проектирование в программе. Одним словом – сидячая работа, с минимальной затратой энергии, я бы даже сравнила с библиотечным тухляком.
Вот и сегодня ничем не отличается день. Документы давно заполнила и теперь сижу, создавая видимость работы, а сама погружена в мысли.
Проверять его страницу стало уже чем-то привычным. Он ничего не выкладывает, редко заходит, но я каждый раз захожу, просматриваю его старые снимки, друзей. Только потеряв, мы начинаем ценить, и когда между нами случился открытый разговор, я будто отошла на расстояние и прозрела. Он действительно сильно поменялся, а я держалась за его прошлое, как за настоящее, постоянно ища какого-то подвоха в его действиях, боясь отдаться в это "сейчас", упуская всё то приятное, что могло бы быть, между нами.
Будучи уже никем друг другу, он продолжает соблюдать рядом со мной те изменения, которые произошли в нём. Я жалею, что так была груба и жестока в отношении к нему, он не заслуживал, и я представить не могла, какой глубиной он обладает. Внешне он чаще всего безэмоциональный, но это не значит, что внутри чёрное сердце, хотя… теперь, возможно, там вовсе его нет.
Его преследует чёрная полоса, об этом я узнала, конечно же, не от него, а от Максима, который решил воспользоваться одним из сервисов Родиона. Там ему и сообщили, что босс в данный момент находится в трауре и не может вести лично дела, поэтому его вопросами займется первый помощник директора. Когда я услышала об этом, первое, что хотелось сделать, это сначала позвонить, после сорваться с места и как можно быстрее оказаться рядом, но приехав к нему… я стала третьей лишней. Его было кому утешить, и она хорошо со своими задачами справлялась, вся лестничная площадка была осведомлена. В тот день, сидя у его дома на лавочке, я поняла единственное: «Я потеряла навсегда ту нить нашей связи, которая между нами существовала».
Я больше не была его любовью, он смог переступить через эту ступень, продолжая дальше жить, а я осталась на месте. Мои попытки добиться его внимания сейчас в моей голове выглядят максимально наивно, глупо, унизительно. Его игнор стал настолько очевиден, что я хотела бы себя пожалеть, но начала себя ругать за своё узколобство, отсутствие гордости. И ведь я даже не замечала, насколько больно делаю тому, кто всегда рядом, Максим будто стал моей марионеткой, которой удобно пользоваться, не обращая внимания на то, есть ли чувства.
Максим был тем, с кем я с самого первого взгляда хотела чего-то большего, чем просто интрижка. В голове пролетали сцены, как впервые я его заметила, впечатлилась его красотой, мощью; а после меня поразила его сила самообладания, терпения; он красиво ухаживал, всегда был внимателен к деталям, он умел слушать и слышать; стал невероятным любовником в постели, а сейчас… Он ведёт себя достойно тому мужчине, который отвечает за свои слова… "Какой бы ни был результат, это мой малыш, и ты моя женщина!"
Моя беременность настолько лёгкая, потому что со мной рядом сильный мужчина, и только сидя под домом бывшего, я, надеюсь, не поздно смогла это увидеть, оценить.
– Ты можешь меня забрать?
– Диктуй адрес, я выезжаю.
Он приезжает быстро, не задает никаких вопросов, в машине тепло, моё место уже нагрето, меня это слишком сильно трогает, и я начинаю плакать. Его жест, без лишних слов, это протянутые бумажные платочки и мои любимые вкусняшки, стаканчик горячего шоколада, но самое трогательное – музыка, которая всегда была моей любимой. Он всё подготовил, хотя даже не был предупреждён, любовь ли это? Думаю, это что-то больше, чем любовь, Максим всегда разрывал шаблоны отношений, он чувствовал, когда стоит поговорить, а когда нужно просто помолчать, окружив вот такими трогательными мелочами. Учитывая положение, растрогать меня сейчас не составит труда, но он это умудрился делать, когда я в нормальном эмоциональном состоянии, поэтому поступки в данный момент я могу оценивать как заботу обо мне и моём положении.
«Согрелась?» – он проводит ладонью по животику, поглаживая его.
«Да, ты словно знал, что мне захочется. Как?» – я искренне радуюсь его жестам любви.
«Не сложно догадаться, что тебе захочется, когда ты расстроена и вдобавок на улице дубак. Так что постарался побольше набрать, я бы ещё пледик дал, но, похоже, домой занёс, в машине не оказалось».
«И этого вполне достаточно, я счастлива. Уруру», – прижимаюсь щекой к его руке, мурлыкая словно кошка.
«Не хочешь поговорить?»
«О чём ты хочешь поговорить?» – отстраняюсь, ожидая болезненной темы.
«О том, почему ты была там? Почему сидела на холодной скамейке?»
Эта тема всё-таки затронулась, и я понимаю его желание понять смысл моих поступков, но, если бы я сама понимала. Я хотела быть рядом в тяжёлый момент жизни Роди, но оказалась не нужна ему, и это вроде бы причиняет боль, но в то же время и отрезвляет.
«Я хотела поддержать его, но там уже утешали, поэтому ушла. Ненадолго присела перевести дыхание и не заметила, как оказалось, что слишком долго сижу».
«Ты всегда будешь к нему срываться?»
«Считаешь меня импульсивной?»
♪ «Cum De Te Lasa – Mira»
«А как ещё назвать твой поступок? Мы сидели в спокойной обстановке, хорошо проводили время, ужинали совместно приготовленной едой, и стоило мне упомянуть о нём, о его небольших проблемах в жизни, как ты подорвалась с бешеными глазами. Сначала носилась из комнаты в комнату, не находя себе места, а после вовсе вылетела из квартиры, ничего не сказав мне. Хочешь узнать, что я ощутил?»
«Хочу».
«Я сначала офигел и не мог поверить в происходящее. А после, посмотрев на твою тарелку, которая ещё была не остывшей, парила, но тебя за столом уже не было, я испытал сначала злость, гнев. Собрал всё со стола, единственное – это не убрал ничего, оставил бардак, но вряд ли бы тебя это удивило. Ты в последнее время не замечаешь такие нюансы. Так вот, оставил посуду, пошёл собирать свои вещи, и внутри всё так паршиво стало, столько вопросов повисло. Я готов был быть твоим каблуком, поддерживая тебя во всём и всегда, но в этом…я не могу и не хочу поддерживать. Раз за разом ты выбираешь его, абсолютно пренебрегая мной, моим отношением, моими чувствами. Я ощущал себя пустым местом в твоей жизни, невидимкой, какой-то бытовой техникой, которой сегодня пользуюсь, а завтра нахрен она нужна. Ты, видимо, не любишь меня, я уже не знаю, как заслужить твою любовь, внимание, стать так же важным тебе, как Родян…» – пытаюсь перебить его, чтобы убедить, насколько важен он мне: «Максим, я…» – но он перебивает, так и не дав ничего сказать.
♪ «Odată cu tine – Emaa»
«Не Максим, Карин. Мы расстаёмся, Лисица. Я устал стучаться в стену, что бы я ни делал, ты не станешь меня больше ценить. Ты не боишься меня потерять, я никто в твоей жизни. Даже когда я спросил про возможные имена нашему малышу, первое, что прозвучало, это было: "Надо спросить у Родика". Спрашивай, милая. Я больше не буду вам мешать. Жаль, конечно, что всё так, я ведь действительно любил тебя и был готов на всё ради тебя, но, к сожалению, не заставишь любить себя лишь за то, что ты хороший. Ты была для меня королевой. Хах» – его слова вынуждают плакать сердце. Внутри так больно, ком в горле выливается горькими слезами. Его не за что винить, во всём прав, я опоздала. Я слишком несправедлива была к нему. Его смех звучит так безнадежно, болезненно. Лицо, которое до этого излучало любовь, стало мрачным, в его глазах застыли слезы, он не дает им волю, поэтому всё, на что им разрешено, это отражать свет, сверкая. Его скулы сжаты, рука на руле сжата настолько сильно, что костяшки побелели. Он не хочет или не позволяет себе на меня смотреть. Я очень явно ощущаю его желание увеличить дистанцию, разорвать связь со мной. До этого нежное прикосновение до живота теперь ощущается раскалённым следом его уходящей любви.
«Я люблю тебя. Медведь, я слишком поздно поняла, насколько ты мне важен, нужен. Я безмерно ценю всё, что ты делаешь и через что проходишь ради меня». – На этих словах ощущаю сильный толчок в животе. Малыш выбрал себе папу, и по моей щеке стекает самая горячая слеза сожаления.
«Малыш, кажется, выбрал себе папу, он толкнулся. Не бросай, умоляю…»
«Лиса, не разрывай мне сердце, прошу. Мне сейчас, итак, тяжело, а тут ещё ты бьёшь по самому больному. Знаешь же, как сильно я уже люблю твою частичку, и пользуешься этим». – В салоне темно, но падающие отблески дорожного освещения позволяют мне заметить, как на его щеке появляется влажная дорожка.
«Но я не пытаюсь этим пользоваться, это чистая правда, можешь сам потрогать. Прошу, Максим, я не хочу расставаться, мы не хотим…» – мои слезы текут без остановок, руки начинают дрожать, становится тяжело дышать.
Максим замечает моё состояние и паркуется у обочины, быстро вылетает из машины, оказавшись с моей стороны. Прохладный воздух через открытую дверь проникает в салон, обжигает влажное лицо от слёз. Потихоньку начинаю восстанавливать дыхание, успокаиваться, в глазах Максима, который сел на корточки и всматриваясь в моё лицо, я замечаю беспокойство, словно того, что несколько минут назад обсуждали, и вовсе не было. Я по-прежнему вижу в его взгляде любовь, заботу, ему не всё равно на меня, но почему тогда решился расстаться, без возможности обговорить?
