Трагический эксперимент. Книга 9

С убеждённостью старого воина Тётушкин подсказывал и один из путей решения проблемы: «У нас не хватает жёсткой дисциплины, чтобы наверняка обеспечить успех в бою, чтобы никто не смел бросить своё место в окопе в любой обстановке. Умри, а держись. Всё это должно быть обеспечено соответствующим законом, отражённым в уставах. Всё, что мы имеем сейчас (уставы, положения), – этого не достигают…

Дисциплина, как и везде, особенно необходима в бою, тут она решает дело. Причём, если даже нет командира при бойце, он должен упорно защищаться или двигаться вперёд на противника так же, как и с командиром».

То, что часть рядового и командно-начальствующего состава была парализована страхом перед силами врага, а то и полной безысходностью, подтверждали и донесения особого отдела (ОО) НКВД Сталинградского фронта. Раньше историки практически не обращались к такого рода документам органов безопасности из-за их секретности. Между тем они содержали куда более объективную информацию, чем, скажем, донесения политорганов, в которых преобладала пропагандистская сторона. В этом заключается их особая ценность как исторического источника.

«Немецкая армия культурнее и сильнее нашей армии, – говорил, например, своим сослуживцам по 538‐му лёгкому авиационному полку Резерва Верховного Главнокомандования красноармеец Колесников. – Нам немцев не победить. Смотрите, какая у немцев техника, а у нас что за самолёты, какие-то кукурузники…»

«Нас предали. Пять армий бросили немцу на съедение. Кто-то выслуживается перед Гитлером. Фронт открыт и положение безнадёжное, а нас здесь с 6 июля маринуют и никак не определят», – такова была точка зрения начальника штаба артиллерии 76‐й стрелковой дивизии капитана Свечкора.

В высказываниях военнослужащих, как следовало из материалов ОО НКВД, полученных в том числе путём перлюстрации почтовой корреспонденции, всё чаще стали фигурировать далёкие тыловые рубежи, до которых кое-кто психологически уже был готов отходить.

«Положение у нас крайне тяжёлое, почти безвыходное… Так мы довоюемся, что и на Урале не удержимся» (начальник отдела укомплектования штаба фронта майор Антонов).

«Если на Дону не удержимся, то дела будут очень плохие, придётся отступать до Урала. Если союзники нам не помогут, то сами мы не справимся с разгромом гитлеровцев» (техник Автобронетанкового управления капитан Погорелый).

«Немцы сейчас вырвали инициативу из наших рук и, если [мы] не сумели удержаться на Дону, не удержимся и на Волге. Придётся отходить до Урала» (интендант 2‐го ранга Фей).

Подобного рода «пораженческие», по терминологии тех дней, мысли и высказывания были не редкостью. Их нарастание отметил и такой чуткий к фронтовым настроениям писатель, как Василий Гроссман, автор одного из лучших романов о Сталинградской битве «Жизнь и судьба». Один из его героев, подполковник Даренский, был командирован на левый фланг фронта с проверкой войск, «затерявшихся в песке между каспийским побережьем и калмыцкой степью». Проехав сотни километров, офицер увидел, что встреченные им люди и не помышляли о какой-либо перемене к лучшему, «настолько безысходным казалось положение войск, загнанных немцами на край света». «Даренский, – читаем в романе, – постепенно подчинился монотонной тоске этих мест. Вот, думал он, дошла Россия до верблюжьих степей, до барханных песчаных холмов и легла, обессиленная, на недобрую землю, и уже не встать, не подняться ей».

Даже такой стойкий офицер, как командир батальона Ширяев, герой ещё одного произведения «сталинградского» цикла – повести В. П. Некрасова «В окопах Сталинграда», признаётся в разговоре с главным героем лейтенантом Керженцевым: «А скажи, инженер, было у тебя такое во время отступления? Мол, конец уже… Рассыпалось… Ничего уже нет. Было? У меня один раз было. Когда через Дон переправлялись. Знаешь, что там творилось? По головам ходили…»

Порой «пораженческие» размышления соответствовали реальному положению дел, отражая, например, слабое и неумелое руководство войсками, недостатки боевой техники. Но при всём при этом в конкретной обстановке лета – осени 1942 г. такие настроения выдавали слабый психологический настрой многих военнослужащих, упадок духа и внутреннюю готовность к дальнейшему отступлению.

Глава 2

Приказ № 227

Именно в этот момент и был обнародован приказ № 227. Впервые после начала войны власть решилась сказать всю правду о реальном положении на фронтах. Дальнейшее отступление Красной армии грозило Советскому Союзу утратой национальной независимости и государственного суверенитета.

Легендарный 227‐й приказ готовил начальник Генштаба генерал Александр Василевский. Однако текст потом основательно отредактировал, вписав в него целые абзацы, сам Верховный Главнокомандующий. Среди исследователей можно встретить мнение, что это едва ли не самый откровенный, самый отчаянный за всё время войны посыл вождя страны своим «верноподданным» – тем, кто уже воевал в действующей армии, и тем, кому ещё предстояло пополнить её ряды.

А. М. Василевский впоследствии высказал такое мнение: «Приказ № 227 – один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряжённости. Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное время…»

Действительно, за все десятилетия советской власти немного найдётся документов, подписанных в Кремле и предназначенных для широкой огласки, где столь откровенно был бы упомянут негатив, связанный с действиями наших войск. И тому есть объяснения. Именно летом 1942‐го подошла к катастрофическому для СССР рубежу обстановка на фронтах. Прежние оптимистичные надежды на перелом в войне и её победное завершение, возникшие ещё зимой, после успешного контрнаступления под Москвой, сменились чередой тяжёлых стратегических неудач, которые могли привести к окончательному поражению. Об этих неудачах без завуалированных формулировок, указывая даже конкретных виновников, написал в приказе сам Сталин:

«Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, <…> половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникёрами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьёзного сопротивления и без приказа из Москвы, покрыв свои знамёна позором…»

А дальше следуют и вовсе запредельные высказывания в адрес РККА: «Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную армию, а многие из них проклинают Красную армию за то, что она отдаёт наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток».

Советские люди «разочаровываются» и даже «проклинают» армию? За подобные слова любой гражданин СССР ещё вчера мог запросто угодить в застенки НКВД как «контра». А теперь эти уничижительные формулировки, подписанные наркомом обороны, зачитывают в полках перед строем.

Фактический автор приказа – Сталин – совершил ещё один невиданный доселе поступок. Он похвалил гитлеровцев:

«После своего зимнего отступления под напором Красной армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Сформировали около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины, <…> лишили их орденов, поставили их на ещё более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали наконец специальные отряды заграждения и велели им расстреливать на месте паникёров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен… Эти меры возымели своё действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой. Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов?»