Институт Подмайне

– Зачем тебе он? Ты приехал с проверкой – ну так проверяй кусты во внутреннем дворе. Вон их как много. Или тебя интересует кто-то другой? Как-то не по-людски всё сделано, понимаешь? Приехал человек, а главу службы безопасности даже не поставили в известность.

– Насколько мне известно, Милорад Пешич им является.

– Хм.

Лена определенно переборщила с конспирацией. Зная всю степень автономности её благотворительного фонда, оторванного от непосредственного руководства в Москве, отправлять псевдо-аудитора без соответствующего звонка было откровенной глупостью. Гришин определенно не знает, кто перед ним и в каком статусе.

– Если бы ты был умнее, Владимир, то сначала удосужился поинтересоваться, с какой целью госпожа Станкович отправила меня в монастырь.

У мужчины-горы глаза покраснели от злости.

– Я продолжу, ты же не против, Володь? В безопасном месте – очевидно, не в номере моего отеля – хранится портфель с документами, в том числе с обнаруженным несоответствием финансовых показателей. Отдельные бумаги показаны Пимену, но старик явно ходит под тобой, ибо сразу отказался сотрудничать. Выше тебя и его – только Симеон. Госпожа Станкович выражает недоверие фонду «Подмайне». Тебе в том числе.

Гришин заметно напрягся.

– Ну и что нам инкриминируют? – поинтересовался он, потирая указательным пальцем губу.

Хорошая развилка для дальнейших действий. Лена заранее продумала этот сценарий: «Когда начнут прогибать под себя, вытаскивай карту схем вывода средств» Конечно, если бы Гришин узнал мою истинную миссию, боюсь, у меня бы появились настоящие проблемы: никто не знает, на что готовы защитники тайны монастыря ради того, чтобы упрятать родственницу Лены от остального мира.

– Монастырь перестал исполнять основную функцию.

– Какую же? – улыбка Гришина превратилась в хищный оскал.

– Благотворительность, разумеется.

Гора загоготала. Он ожидал услышать хоть одно слово про пациентку, запертую где-то в подвале храма, а услышал только официозный лепет. Зверь тут же расслабился. Это играло мне на руку:

– И каким образом это происходит?

– Мне предстоит выяснить, через какие каналы утекли денежные средства, которые отмывались в монастыре. Это капиталы для будущих операций, и в корпорации есть сомневающиеся в эффективности фонда. Речь идет о действительно крупных деньгах, поэтому, Владимир, жертвы неизбежны.

– Хм. Возможно.

– Ты считаешь меня эскортником, дорогой игрушкой в постели своей начальницы, которая безропотно слушается. Всё правда. И именно поэтому мне дали эту миссию. Другим в Черногории, судя по всему, она больше не доверяет, – я привстал со стула и вздохнул: – Так что от моего слова будет определяться судьба тех, кто вступил в противоречие с корпоративной этикой. Госпожа Станкович предателей не прощает. Спасибо за ужин. Надеюсь на завтрашнюю встречу.

В спину мне прилетело:

– Ты даже не представляешь, с чем имеешь дело, сынок. Мне тебя очень жаль.

Я обернулся:

– Любовь – это нормально. Мои чувства к Лене настоящие, живые, не такие, какими ты их себе представляешь.

– Что? – верзила искренне недоумевал. – Ты правда ничего не знаешь? Тебе никто не говорил?

– Что мне должны были сказать?

– В Подмайне содержится самый большой секрет нашего олигарха. Всё, чем занимаюсь я, исключительно сосредоточено на сохранении этого секрета. Вот буквально всё! Это не просто храм – мы молимся в нём, чтобы настало следующее утро. Я «Отче наш» читаю утром, днём и вечером. Эта девушка… Господи, не хочется упоминать даже само имя этого монстра. Но тут заявляешься ты, московский смазливый пацан, с ворохом бумаг про якобы мошенничество. Парень, дело не в деньгах! Переводили средства в монастыре и раньше, а то, что кто-то из нас клювиком свою долю забирает – так это тоже нормально. Это компенсация за психологический ущерб.

– Какая тяжелая у вас участь, да? Грабить Елену Станкович, которая без того платит как директору департамента.

Гришин раскрыл рот в возмущении.

– Пацан, здесь такие тёмные дела происходят, а ты про бабло.

– Хватит. Это общие слова. Просто песок в глаза.

Но Гришин, видимо, и правда завязан клятвой молчания. Ничего не сказав более, он в побледнении зачем-то перекрестился.

– Хочешь залезть в чулан – твое дело. Но помни, что я тебя предупреждал.

Перепил, что ли? Какой же противный дуболом.

– Всего доброго, – попрощался я и уехал в отель.

В номере было чисто. Пахло свежим цитрусом и хорошо оттертыми поверхностями. Быстро почистив зубы, я прыгнул на свою огромную кровать, скинув на пол одеяло.

Жару перегретой комнаты гасил кондиционер. В слабом освещении белого торшера я пытался прийти в себя после встречи. Казалось бы, нечего бояться, за мной иммунитет от самой Лены, а всё равно мурашки по телу.

И какие же они всё-таки фриканутые, эти сотрудники фонда и люди, хоть как-то связанные с ним. Что Гришин, что этот журналист-независимец, все они впадают в какой-то эмоциональный паралич и шепчут про нечто страшное и ужасное в монастыре. Знать бы этот триггер в их голове, попроще бы стало.

Настенный телевизор транслировал очередной балканский сюжет о рыбаках и огромной серебристой рыбе. От скуки позвонил медведице, но она ответила смской: «Прости, слишком занята :(»

Ладно. Пора бы и поспать. Потянувшись за пультом, я выключил телевизор.

Комната потемнела. Лунный свет слабо проникал через панорамные окна, и глаза от этого быстро привыкли к серо-синему фону.

Взгляд привлекла тень в углу.

Усмехнувшись, я закрыл глаза: «Надо же, как похожа на человека» Открыл глаза – силуэт всё там же. Тогда прищуром стал разглядывать фигуру.

– Да нет, не может быть, – рука сама потянулась к светильнику.

Тусклый оранжевый свет озарил комнату. Никакой фигуры, никакого человека.

– Хм.

Снова выключил. Силуэт человека, ещё более отчетливый, чем прежде, показался в том же самом углу.

– Да ну блин, – от испуга я соскочил с кровати и включил все источники света.

Яйцевидные светильники, напольные и тумбочные, зыбкая и бледная подсветка из потолочного багета, даже телевизор – включено всё.

Угол абсолютно пуст. Мебель никак не могла создать такую тень. Поразмыслив минуту, я сдвинул кофейный стол, кресла и горшок с бамбуком в сторону.

Отошел как можно дальше и выключил свет.

Фигура на месте.

«Меня отравили», мгновенно пришло в голову. Достал несессер и вытряхнул всё наружу, выпил рвотное средство, обильно глотая воду из-под крана.

Тошнота подступила быстро, и в туалете меня всего вывернуло наизнанку.

– Ресепшен?

– Да, господин Фомичев? – Женский голос был предельно вежлив даже в три часа ночи.

– Пришлите срочно врача. Кажется, я отравился.

– Сию минуту.

Повесив трубку, стал нервно ждать. Глаза сами переглядывались на несчастный угол. В какой-то момент эта фигура стала просто мерещиться повсюду, и для успокоения я открыл входную дверь нараспашку.

Врач прибыл через пять минут – пять самых долгих минут в моей жизни.

– С вами всё в порядке, – врач на чистейшем русском дописывал рецептуру. – Купите в ближайшей аптеке. Анализы крови отправлю сейчас же, но результаты будут готовы не раньше полудня.

– Даже с учетом моей страховки? – уточнил я.

Врач только хмыкнул:

– Это Балканы. Даже экспресс-анализы тут сделают неторопливо. И к чему, собственно, спешка? Вы абсолютно здоровы.

– А если я заплачу сверху?

– Это не поможет. Вы можете поторопить меня, но до специалиста в Белграде ваши деньги не дойдут.

– Возьмите ещё анализы рвоты.

Врач поморщился, но молча взял пластиковый контейнер. На прощание он пожелал мне хорошего здоровья. Я проводил его до коридора и так остался стоять.

Из соседнего номера показалась то ли девочка, то ли совсем уж юная девушка: ростом почти в два раза меньше моего, с лицом куклы, бледным макияжем и стрелками на глазах; сами глаза большие, а волосы покрашены в марганцовый цвет. Одета она была во всё черное, джинсы широкие и явно не по длине, об брючину, которая волочится по ковру, легко было споткнуться.

– Дядя, как насчет того, чтобы одеться? – девочка артистично прикрыла глаза ладонью.

Сквозь жуткий страх во мне возникло сильное недоумение.

– Что? Какой я тебе дядя? – рука потянулась за белым халатом, висящим на крючке у входной двери.

Чучело с марганцовыми волосами, пожав плечами исчезло в глубине коридора. С ещё большим недоумением я хлопнул дверью, повернулся к зеркалу и всмотрелся, не появились ли от волнения на моем лице морщины.

Спать в своем номере больше не мог. Выключив свет, никакого силуэта я не видел, но чувство, что где-то затаился Гришин с ножом, грызло изнутри. Покрутившись в постели, мне надоело это терпеть: я спустился на ресепшен и до четырех утра тыкался в айфоне, а после уснул неровным сном на пару часов.

Глава 4

Утренний звонок. Экран айфона – номер неизвестный, но точно черногорский. Я уже привык к цифрам 382 от местных поставщиков различных услуг, весьма похожих на телефонных мошенников, долбящих на твой номер порой по несколько раз в день. В трубке затараторили на сербском, причем весьма тяжелом для моего восприятия.

– Что вам нужно? – спросил на русском. – Ja sam Rus, govorim polako*.

Тогда мужской голос перешел на более понятный суржик.

– Господине, приезжайте в монастырь. Приехал настоятель Симеон. Он в своем кабинете и ждёт вас.

Ну наконец-то! Водителя подгонял словесно и барабанной дробью туфлями, чтобы скорее доставил в Подмайне. Майнский пут, соединявший роскошный отель, в котором я обитал, с монастырем встал в пробке.

– Быстрее можно? – занервничал я. – опаздываю на встречу.

– Тут авария, – пожал плечами шофер.

Вскоре увидел произошедшее. Огромный синий автокран проехался по маленькой машинке – кажется, это был серебристый двухместный электромобиль, на котором здесь нередко гоняют. Пока одни кричали на водителя, а его согласно служебному инстинкту защищал полицейский, вероятный виновник трагедии что-то кричал в небо. Лицо его было исцарапано. Опустив стекло, сквозь гудки автомобилей и вопли услышал пространное:

– Она явилась, эта голая дева стояла посреди дороги! Дева мешала ехать вперёд.

– Что это с ним? – спросил я.

– Ай, не обращайте внимание. Ракию пить надо в меру, – усмехнулся мой водитель и повез объездными дорогами к монастырю.

По традиции высадили меня в пяти минутах ходьбы от его стен. Белая рубашка прилипла к спине, а ноги горели от раскаленной почвы. Охранники пропустили внутрь.

– Я плохо гОворю русски, – сказал Милорад, начальник службы безопасности монастыря, протягивая лист с ручкой. – Потпис, молим.

За маленьким столом его рост казался ещё больше. Сколько в нём? Два метра?

Бумага оказалась заявлением в двух листах и на двух языках. По левую сторону – описание обязанностей на сербском, по правую – на русском. В перечне из двадцати пунктов значилось: что, как и когда можно делать или не делать на территории монастыря.

Но тут же на втором листе указано особое соглашение с некоммерческим благотворительным фондом «Институт Подмайне». До сей поры фонд строго держали в тени: только слухи, только официальные заявления представителя госпожи Станкович, только малозначительные факты существования и только посредственные, бесполезные документы, которые доставали из папок полистать монахи.

Из газетных статей можно было узнать про восстановление церковных реликвий, для чего использовалась площадь монастыря, а также о редких акциях благотворительности на Пасху и Рождество.

Если медведица не соврала мне, то она и правда не знает, чем на самом деле все эти годы занимался институт, существовавший за её деньги и под её эгидой. Формально организация служит ей, а Гришин отвечает за лояльность сотрудников и конспирацию; в этой схеме ещё участвуют Симеон с Пименом – два священника, которые играют роль «тепловой ловушки» для общественности, отвлекая общественность от лишних вопросов. Монастырская братия исполняет священный обет и помогает Елене Станкович в благих начинаниях. Всё прекрасно, всё просто и во имя веры.

«Должен признать, моя любимая медведица, что благотворительный фонд «Подмайне» в таком отношении у тебя получится исключительно удачным», – сказал я себе, разглядывая заявление. – Всем пускают пыль в глаза: защита традиционных ценностей, опека над православными драгоценностями, работа над историей и поиск утраченных реликвий. В действительности же монастырь превращен в секретную тюрьму для родственницы Елены, с которой есть большие проблемы»

Елена хотела узнать, что с ней сейчас на самом деле, есть ли в Черногории след её дяди, претендующего на кресло председателя корпорации, а ещё исполнить окончательное решение вопроса. По-видимому, сегодня на шаг приблизился к исполнению.

– Что это? – ткнул ручкой в лист.

– Про́чи.

– Я уже прочитал. Это что, пропуск? Вы мне пропуск выписываете?

– Да, прочи.

Пластиковая карта с фотографией, взятой из миланского выступления в 2021 году, сильно позабавила меня. Я тогда был самым перспективным. Смешок вызвал недоумение у Милорада:

– Шта?**

– Све добро, хвала. Довидження***.

Высокий черногорец сразу переключился обратно на просмотр телевизора.

Очевидно, вчерашний разговор на Гришина повлиял на строптивых. Либо Лена ответила на их бесконечную бомбардировку письмами: «Кто это? Это шутка? Зачем нам аудитор? Ааа!».

На выходе из кабинета меня внезапно поймал Гришин. Он был всё так же с хищным оскалом, но сейчас в разговоре проявил, зацепил за локоть своей ручищей:

– Ты всё-таки решил копать? – спросил мужчина-гора. – Упертый малый, ничего не скажешь.

– Да, иначе никак.

– Пацан, ты не торопись. Подумай хорошенько, нужно ли оно тебе. В Черногории есть много способов поразвлечься, – он улыбнулся сверх меры, – или на крайняк убиться.

– Это угроза? – моя бровь поднялась от напряжения.

– Нисколько, Слава, нисколько. Хочу тебе напомнить, что как бы тут всё не так просто. Один неверный шаг только усугубит положение и затворницы, и семьи Станковичей. Ещё здесь натурально опасно, – он уперся в меня. – Ну не дипломат я, понимаешь? Объяснить сложно. Школа жизни у меня уличная. А ты как залётчик с чужого района.

– Тогда объясни по-простому. Похоже, что скоро меня ужалит скорпион или змея, раз так пру напролом.

Я пригласил его в маленький сад прямо под крепостной стеной. Маленькие огненные цветки лежали ковром по земле: оранжевые, желтоватые и лимонные, с необычными язычковыми лепестками, они волнами колыхались на ветру. Рядом находился источник воды – икона, выполненная мозаикой и с позолоченными нимбами, царственно возвышалась над краном.

– Ты теперь член нашей семьи? – задал риторический вопрос Гришин. – Столько внимания к тебе, московскому мальчику-зайчику… Вчера мы поговорили с госпожой Станкович. Наверное, было неправильным поступком отшить тебя куда подальше. Ты пойми правильно, после той лысой журналюги все на стрёме, сильно разнервничались, и если бы не слово твоей благодетельницы…

«Значит, всё-таки помогла медведица», догадался я.

– Что ты подразумеваешь под семьей? Вы в монастыре постоянно темните, говорите намеками и угрожающими посылами.

– Семья – это коллектив, который здесь работает, – ответил Гришин. – Мы все одна большая семья, пусть одни ходят в рясе, а другие в простых футболках и джинсах. С двадцатого года монастырь живет только для того, чтобы сохранить тайну госпожи Станкович, – тут он подошел ко мне и положил большую руку на плечо. – И скоро ты будешь посвящен в неё, если станешь меня слушаться.

– Сгораю от нетерпения, что же вы тут прячете, – усмехнулся я. – Горы ворованных денег? И всё в крипте?

– Нет.

– Миллиарды честных денег из нефти и газа?

– Честно? Лучше бы мне не довелось знать об этой девке. Это не совсем человек даже. Ну, монахи верят, что она без души, но я бы наоборот сказал – душа есть, только нечеловеческая.

– Девке?

– Да. Затворница из родственниц Станковичей живет в монастыре.

– Мария которая? Почему я я её никогда не видел, хотя уже неделю хожу сюда?

– Её состояние здоровья слишком тяжелое, чтобы она свободно разгуливала по внутреннему двору. Да она практически не выходит из палаты, и слава богу.

– И всё, чем занимается фонд, заключается в обслуживании этой затворницы? Тогда к чему такой беспрецедентный уровень безопасности? Пресса ни за что бы не проскочила через такие большие стены, – я своим взглядом осмотрел крепостные сооружения. – Да тут полиция-то штурмом не возьмёт…

Гришин помолчал несколько секунд, затем расслабленно улыбнулся:

– Скоро ты всё поймешь, пацан, – кивком мне указали на последний этаж главного корпуса. – Он тебя ждёт. Иди. Удачи.

Ну просто день вознаграждений. Поговорить с настоятелем – после недели унизительных отговорок! Я бросил своего собеседника, даже не попрощавшись, и спешно поднялся наверх.

Симеон, мужчина на удивление относительно молодой и совсем не возрастной старик, как его главный помощник, корпел над полученными документами. В отличие от кабинета Пимена, в его резиденции имелся только длинный стол, шкафы и полки с книгами, а также два компьютера: один прямо за рабочим местом, а второй, странный ноутбук, чью марку я не распознал, стоял за отдельным письменным столиком напротив высокого окна. Одинокий крест висел на белой стене.

Очень пресно. Ни золота, ни богатств, ни расписных вещей. Грустно даже, с детства, когда крестили, я привык к тому, что церковники ограничений в золоте не знают. А тут такая громкая скромность.

Настоятель просил отдать весь портфель целиком, лично вычитывал каждую строку и где-то делал подчеркивания карандашом; досконально изучил приказ о проведении проверки, служебное задание и программу. Особое внимание было уделено личному письму госпожи Станкович, запечатанному в двух конвертах: его содержание мне было неизвестно, но судя по реакции бровей, Симеона она явно удивила.

В его внешности имелось что-то отталкивающее. Одет Симеон был как и все монахи, лицо – суровое с мешками под глазами, сами глаза холодно-серые, с тяжелыми междубровными морщинами; в черной бороде имелась проседь, как и в остальных волосах, собранных в косичку. Губы его шевелились едва заметно, тонко двигались в такт мысленно читаемому.

Только Симеон по соглашению с черногорской стороной имел высшую власть в монастыре, соответственно в институте все должны его слушаться. Так говорил Армен, готовя меня в белградском пригороде, а что я вижу? Его решения ни Гришин, ни тем более сотрудники и монахи из местных отменить или саботировать не смогут, однако нет-нет да тянут одеяло на себя. Поэтому с настоятелем я решил быть артистично добрым, насколько это возможно, а также дипломатичным и угодливым.

«Помни, что лучший способ выполнить свою миссию – поселиться в монастыре под видом аудитора, – говорила Лена в последний день перед отъездом. – Будь смелым и не разводи соплей, но не лезь на рожон. Гришин может быть предателем: его всегда тянуло уйти под крыло к моему дяде. Петр хочет скинуть твою медведицу – наша семейная задача помешать ему в этом. Постарайся играть на его комплексах. Пимен мне неизвестен, наверное, он отвечает за простые и несрочные дела. Симеон – самая сложная крепость. Кажется, этот священник поверил в то, спасает человечество от великого греха».

– Как ваше самочувствие? – поинтересовался он.

– Нормально. Жарковато у вас.

– Это так. А как спалось? – вопрос прозвучал с необычной нотой.

Врач мог рассказать, что я вызывал его из-за отравления, но что не было сна – это никто не мог знать, кроме меня.

– Нормально. Правда, смущает многое.

– Например?

– Во-первых, в Будве чудачат по-разному. Вот конкретно сейчас я попал в пробку, а водитель, устроивший её, говорил про какую-то голую девку…

Рука Симеона перестала черкать на бумаге, однако взгляд он не поднял.

– Что вы говорите? Бывает же.

– А бывает часто такое? – уточнил я, вспоминая тени и фигуры в своем отеле.

– Нет. Не обращайте внимания. Водитель меры в ракии не знал, – в голосе едва послышалась насмешка.

– Из-за отсутствия прогресса в аудиторской проверке чувствую себя не в своей тарелке. Придется наверстывать упущенное, если вы хотите, чтобы я поскорее уехал из монастыря.

– Полако, Вячеслав, полако. В Черногории вопросы решают иначе, – настоятель посмотрел на меня исподлобья. – До меня дошли слухи, что вы недовольны оказанным вниманием со стороны братии и охраны.

– Да. Многовато проблем возникло перед довереным лицом госпожи Станкович. Монахи за неделю не проронили и слова рядом со мной, избегают меня.

– Ну так и нас не предупредили. Ни звонка, ни письма… Как-то несерьезно.

– Если вы про внезапность, то таково желание госпожи Станкович.

Настоятель трижды что-то подчеркнул, хмыкнул и цокнул, потом снял очки и протер глаза от усталости.

– Что ж, по документам из портфеля, отныне вы чуть ли не самое главное доверенное лицо Елены Станкович. Удивительно. Наводит на разные мысли. Как минимум, я бы по такому случаю сказал, что Владимиру Гришину отказали в благословении. Быть может вы поделитесь хотя бы со мной, почему она перестала нам доверять? Гришину врать дозволяю, а вот мне нет. Я просто не потерплю лжи. Слишком большая ответственность лежит на моих плечах.

«Симеон – самая сложная фигура. Поверил в свою роль спасителя человечества», вспомнилось вновь напутствие медведицы.

– Финансовые проблемы.

– У кого? У фонда или семьи? Чтобы у семьи Станковичей закончились деньги? Да вы шутите.

– Не у неё, а у вас. Утечка денег. Полагаю, кто-то сливает в крипту.

Симеон посмотрел странным взглядом, будто пытался уловить в моих словах издевку.

– Елена всегда знала о Гришине.

О как. Кажется, нужно лгать изощреннее.

– Речь о действительно серьезной утечке, – продолжил я, сложив руки на груди. – Движение таких теневых капиталов вызовет подозрение к нашему работодателю. Евросоюз, США, санкции. Понимаете, к чему я клоню?

– Вячеслав, чем мы занимаемся, по-вашему?

– Фонд официально ведет благотворительную деятельность…

– Вячеслав, я про реальность, – Симеон легонько хлопнул по столу. – Про ту, что нам дана Господом за тяжкие прегрешения, за моральную распущенность и падение нравственности.

– Вы просили быть честным, отец Симеон. Я – атеист. Надеюсь, из этого можно сделать выводы, что мне сложно разговаривать на вашем языке.

– Тогда зайду с другой стороны. Какими глазами я вижу человека, его сущность? В каждом из нас проявляется греховность. Человеческая природа греховна, она повреждена грехом. Мы можем вести себя плохо, так?

– Допустим, хотя для меня это всё звучит пространно.

– Угу, – Симеон едва заметно улыбнулся. – У некоторых личностей проявляется душевная болезнь. Им ещё приписывают одержимость кем-либо. Обыкновенно говорят про дьявола.

Я пытался понять, к чему клонит священник, но ничего, кроме популярного ужастика про экзорцизм представить не смог. Священник встал и заходил по кабинету:

– Всё так. Лечение психических заболеваний может идти по-разному, а мы, как носители крестного знамения, служим для болеющих сим недугом как сострадальцы, пастыри и помощники. Но скажите мне, Вячеслав, что мы должны делать в том случае, если у человека нет души?

– То есть как?

– Ну вот родился человек без души.

– У меня нет знаний в религии, только то, что на Пасху говорили родственники, то и понимаю. Может ли существо, по вашим взглядам, быть без души?

– Как оказалось, может, – Симеон, прежде трогавший корешки книг на полке, повернулся ко мне. Вперив взгляд в слушателя, он будто бы испытующе ожидал реакции.

Мы замолкли.

– Ладно, довольно философских поползновений на юношу, – священник подал крепкую руку. – Добро пожаловать в монастырь Подмайне, сын. Пусть ваш искус будет легким, а дух крепок. Вам пригодятся такие качества, как сила воли, убежденность и безупречное понимание справедливости. Слушайтесь всех, на ком лежит попечение о благоустройстве божией обители и кому следует за советом братия. Вы не встали на путь трудничества, ибо пришли с другим замыслом, но поверьте: испытания в монастыре проходят все и каждый день. И может быть, по неволе стали частью одного гигантского замысла, притворенного самим Господом.

– Хорошо, отец Симеон. А теперь, если вы согласны, давайте перейдем к делу.

– Только не сегодня, – он быстро сел в свое кресло и вздохнул. – Полако. Медленно и без спешки. Я только вернулся в монастырь – нужно решить насущные проблемы. Вы можете приступать к ревизии с завтрашнего дня, в любое время и в выходные тоже. Но есть четыре строгих правила, – пальцы загибались при перечислении. – Во-первых, я руковожу всем в монастыре. Отдельные лица в монастыре захотят оспорить это. Знайте: они не правы и вступать с ними в согласие преступно. Во-вторых, вы обязаны покинуть монастырь до 22 часов: к этому времени центральные ворота закрываются. Охрана имеет право арестовать вас, если обнаружит в монастыре во время комендантского часа. В-третьих, секреты, которые хранятся за этими стенами, должны остаться здесь же. Особенно главный секрет – затворница Мария обрела в Черногории деятельный покой и опеку. Нигде более они не должны появиться, хотя поверьте, пёс Гришин разнюхает любые сомнительные контакты. Ваш разговор с Виктором, сумасшедшим журналистом из России, стал предметом долгого обсуждения со мной, понадобилось немало усилий, чтобы убедить его отстать от вас и от него.