Институт Подмайне

– Только один раз, – вздохнула Лена. – И начиная с того дня, я ни на секунду не могла оторваться от тяжкого морального груза.

– Хм, а когда этот случился первый раз? Быть может, всё изменилось.

– Это было в 2020-м.

– Пять лет прошло. Ясно. На самом деле твои ребята классно поработали.

– Опиши всё как есть.

– Ну, внешний контур – сама крепость с монастырем. Лесопосадка сделана так, чтобы обзор строений был затруднительным. На стенах охрана. Камеры просматривают с разных ракурсов, правда большая часть их направлена не на окружающее пространство, а на внутренний двор. Ворота усилены двойными дверьми. Охрана ходит парами. Монахов не так много, они чураются меня. Твои ребята классно поработали.

Я остановился, чтобы подумать, как правильнее задать вопрос:

– Есть вопрос. Зачем маме-медведице такие пересказы? У неё состояние в двадцать миллиардов. Шпионаж вообще ни к чему, на мой взгляд.

– Мой способ выживания в бизнесе заключается в принятии неожиданных, возможно глупых решений. Чем меньше разбираются во мне конкуренты, тем лучших результатов удается достичь. Кроме того, я предполагаю, что в Черногории мои работники говорят… не всегда правду. Это полуправда либо откровенная ложь.

– А мне ты доверяешь на все сто процентов?

– На двести, – усмехнулась Лена. – Ты себя зря недооцениваешь, медвежонок. Говори дальше.

– К сожалению, это всё. Охрана свое дело знает. Перекаченные тестостероновые быки. Настоятель отсутствует, а вместо него дали поговорить с его помощником Пименом – у старика позиция короля без короны. Однако он отказал от проживания в монастыре.

– Хм. Слава, первым делом тебе нужно поселиться в Подмайне, – Лена перешла в режим наставлений. – Или ладно, добейся хотя бы постоянного нахождения. Сейчас нет более важной задачи, чем закрепиться там и выведать, нет ли следов измены. Все документы, все разрешения у тебя есть, никогда не стесняйся их использовать. Ты же артистичная модель? Так сыграй свою роль. Я всегда ценила твои таланты, поэтому не робей, когда будешь прибегать к ним.

– Ну а что потом? Пациентку, судя по всему, стерегут днем и ночью, показывать её мне не собираются.

– Это уже вторая задача, не беспокойся сейчас об этом, – Лена будто попыталась успокоить меня. – Вживись в роль. Сделай и правда проверку института! Благотворительный фонд, погрязший в коррупции… – она засмеялась в трубку. – Внутреннее расследование показало, что всех пора валить. Рано или поздно они сдадутся и откроют дверь к… – на той стороне резко прервалась мысль, затем послушалось зажигание второй сигареты. – Ох. Ладно, что-то устала. Люблю и целую. Помни, что ты дал мне клятву. Сделай это ради меня.

Звонок сбросили. Чудесно, просто чудесно. Она сейчас будет плакать, сжавшись на огромной кровати, а я вдали от неё и не смогу её поддержать. Страх, что кто-то другой, такой же красивый и идеальный, приблизится к Лене в момент её слабости, уничтожал меня.

Наступила полночь. Сон родился быстро и был он ярок.

Настоятель монастыря не появился ни сегодня, ни на следующий день; до конца недели мне приходилось ездить и целоваться с закрытыми воротами, общаться с быками и втайне надеяться, что всё само умрет. Конечно, приходило в голову обидное предположение, что меня водят за нос, втайне насмехаясь, но я решил играть по правилам: честно ходить в монастырь, изымать документы для проверки, вести подсчеты и опрашивать монахов при должностях.

Жара в Будве обострялась повышенной влажностью, а мои страдания силились от категоричного протеста таксистов везти к стенам монастыря. Пожалуйста, в сотню-другую метров от входа, но ни на шаг ближе. Каждая поездка требовала от меня мужества – сгореть под балканским солнцем или рухнуть от духоты под кустами мелкой красной розы, усаженными вдоль пыльной дороги.

Одного таксиста, худенького паренька по имени Александар, я развел на разговор:

– Почему вы так боитесь монастырь?

– Я никого не боюсь, черногорцы – православные люди, – нервно ответил он. – Мои предки турок били.

– А это что тогда? Православный монастырь. Может, я плохо говорю по-сербски, чего-то не понимаю.

– По-черногорски говоришь неплохо, мне нравится, – приободрительно мигнул мне водитель. – Ты, рус, совсем недавно приехал. Те русы, что живут пару лет в Черногории, знают о монастыре правду.

– Что за правда?

– Ваша богатая женщина из России крайне жестокая, – Александар почему-то ткнул в меня пальцем, словно я и есть Елена Станкович. – Она отобрала нашу святыню ради своей сестры… или тёти. Или даже мамы! Господи, пощади нас. Как мы только терпим такое отношение к себе? Монастырь отдали под услуги олигарха, чтобы затворница вымаливала грехи на черногорской земле. Поглядите-ка, удобное местечко себе подобрала!

Разговор застопорился. Худенький парень докурил сигарету и посмотрел мне в глаза.

– Ну?

– Ладно. Спасибо, что сбросил недалеко.

Без отца Симеона, следившего за затворницей и отвечавшего за её безопасность, в монастыре оставалось только докучать монахам. В один день я нагло сел во время обеда: столовая наполнилась людьми, а Пимен прочитал речь:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, Аминь… Помилуй нас, Господи, пощади рабов своих. Помните, помните и держите обет. Берегите тайну, как зеницу ока.

Монахи неодобрительно взглянули на меня, но промолчали.

– Помните и берегите. На нас возложен священный долг: молитвой, кротостью, опекой и заботой выпросить прощение у Бога за грехи затворницы. Час её утешения наступит. Монастырь исполнит свои обязательства перед невинной жертвой.

– Аминь! – хором произнесла братия.

И так всё время. Никаких чётких объяснений, что происходит за толстыми стенами монастыря. Охрана стояла на постах, мимика лицевых мышц околонулевая. Монахи, видя мою фигуру, уходили в сторону. Поняв, что нужно усилить давление, я застучал в кабинет Пимена. В пятницу он наконец-то меня принял.

Я предъявил свою претензию – проверка откладывается, а с ней и мой отъезд, что вызовет у них же неприятности. К тому же монахи были абсолютно несговорчивы и делали вид, будто бы не ведают, чем занимаются в монастыре.

Старик раздражал своей нерасторопностью и неуважением к моей личности: за завесой красивых, усиленно снабженных набожностью слов видилось явное презрение чужака.

– Вы отдохните, – настаивал Пимен, поглаживая бороду. – Наш отец Симеон вернётся со дня на день. Пожилой, отдавший шесть десятков лет Господу Богу нашему, он испытывает проблемы от недуга. Вы, молодой человек, знакомы с христианским отношением к ближнему?

Видя мое закипающее раздражение, он усмехнулся и с улыбкой сказал:

– Вы ещё не поняли, как живут черногорцы. Здесь всё идёт в медленном течении. Полако. Полако, Вячеслав. К тому же ваше рвение излишне привлекает внимание. Мне уже приходилось убеждать нашу охрану в том, что вы не журналист как Виктор Фарбер. Сколько нервов он нам помотал, Господи! Столько мольб пришлось сделать, чтобы его просто не убили за настырность.

Ох ты, интересная личность. Поняв бесперспективность текущего момента в монастыре, я спросил, где найти журналиста, чтобы «определить степень угрозы для фонда».

«Тю! Мальчик мой, он отныне полностью безопасен. Ищите среди приезжих русов, ошивающихся в барах. Виктор приехал в двадцать втором, – махнул рукой старик на дверь. – Его фамилия на самом деле должна быть другой. Маульвурф! Подонок, какого мир ещё не видел. Но хотите, заведите знакомство, раз уж решили проверить нашу благотворительную миссию от и до»

Попрощавшись, я тут же отправился на поиски русского бара. Искать пришлось недолго. Для такого мелкого городка известность была средством выживания, и даже черногорские метрдотели упомянули парочку адресов.

В «Варваре» было тесно, темно и шумно, зато вайб московского заведения я считал почти сразу. Усатый молодой парень по-русски спросил:

– Здравствуй, что хочешь?

– Привет. А что есть из особенного?

Бармен зачесал бровь, потеребил в ней пирсинг.

– Ну, парняга, лично мне нравится Green Pie. Но что тебе по душе, я без понятия. Кажется, ты здесь впервые. Никогда раньше не видел в наших краях.

– Ага, – положил десятку на стойку. – Жду встречу с одним местным типом.

– Могу помочь?

– Виктор Фарбер. Журналист.

– Ааа! – бармен от удивления перестал тереть бокал. – Классная личность. Поехавший на всю голову чел, решил потягаться с олигархами. Говорят, это сделало ему проблемы. Короче, он бритый, низкорослый и с татухой на лбу Praxis.

– И что это значит? – засмеялся я от такого описания человека.

– Он вроде левак. Независимец, так себя зовет. Всё копал вокруг Подмайне, но лучше его спроси. И да, если что – наверху книжный магазинчик. Можешь полистать пока бумагу, вдруг встреча отложится. Виктор часто посещает наш бар, но ничего не гарантирую.

Коктейль я вытянул быстро. Вальяжно играл фьюжн, люди теснились и громко переговаривались. Атмосфера всё больше наполнялась энергией. Толстая девушка с разноцветными волосами и в белом платье заказала себе Blue Night: её рука предательски устала после продолжительных возлияний и уронила коктейль на себя, хлестанув синюшным напитком на грудь и живот. С грохочущим смехом она прокричала:

– Какая же я теперь сладкая свинья!

– И синенькая к тому же, – многозначительно подметил бармен указательным пальцем. – Салфетку дать?

Наконец-то явился человек, похожий по приметам на Виктора. Я попытался с ним поздороваться, однако у него явно были свои планы на этот вечер.

– День сменился ночью, белое на черное. Green Pie, пожалуйста. Нет, давай сразу два – полумеры не нужны, раскручиваюсь по-полной. Педалирование будванской нежности начинается с пятницы на субботу.

В науке меры Виктор разбирался очень плохо. Напившись, он шлепал по ягодицам всех подряд, призывал к всеобщей свободе, равенству и братству, обещал прогрессивное будущее и говорил: «Как прекрасно на брудершафт чапать в черногорский сречан пут! Живели. Живели, говорю! Да в глаза мне смотри, дурочка!»

Коктейлей он выпил семь. На восьмом я не выдержал:

– Вы Виктор Фарбер?

– Ты кто такой? Что за кукла Кен сидит рядом со мной?

– Слава. Рад познакомиться.

Прежде бесшабашный Виктор вдруг посуровел. Руку он пожал вяло, потно и с пренебрежением, будто прикасался к грязной, полной бактерий дверной ручке лепрозория.

– Что тебе нужно?

– Для начала выпьем.

– Только за твой счет.

Я тут же оплатил ему три коктейля вперед. Бармен исправно мешал коктейли без жадности к горячительному ингредиенту.

– У меня возникли некоторые проблемы с институтом Подмайне, – сказал я, когда Виктор закончил пить коктейль.

– О как, – пьяный журналист повел пальчиком. – Давайте выйдем на улицу. Страстно желаю воздуха.

Мы вышли, и он тут же ухватился за сигарету. Пустив дым, мужчина расклабился вновь:

– Как прекрасно на брудершафт…

– Так вот, дело в том, что я никак не могу проникнуть в это заведение, – прервал его блаженство.

– Никто не может. Странный ты конь. Кто ты такой вообще?

– Мне сложно называть вещи своими именами, но если кратко – изучаю деятельность корпорации госпожи Станкович.

– Наш человек! Корпорации покрыты глянцем, а ноготочком поцарапаешь, так сразу эксплуатация и обман.

– Говорят, вы журналист, расследовавший историю Подмайне.

– Ну было дело, – Виктор рефлекторно схватился за затылок. – Было дело, да… Давно было. Я тут больше не при чем. Полгода как. Ты, если что, понимаешь, с кем разговариваешь?

– Отдаленно, весьма отдаленно.

– Больно умный и красивый ты, – скепсис снова поразил журналиста. – Зачем пришел?

– Мне нужна помощь с институтом.

– Какая?

– Достучаться до настоятеля монастыря.

– Симеон, что ли?

– Он самый. Меня не подпускают к нему, говорят, будто бы он болеет.

– Ещё бы этот убийца не болел, – проболтался пьяный журналист. Быстро сообразив, что сказал лишнее, он извинился и захотел уйти.

Однако я усадил его рывком обратно на стул.

– Если вы что-то знаете о них такое, возможно имеющее частный, интимный характер, то это окажет мне услугу.Взамен готов обеспечить передачу любого компромата, – без всякого стеснения соврал я. – На Запад или Восток, неважно.

– Такие вещи разве обсуждают вот так… – журналист растерянно развел руками.

Чувство горячего любопытства охватило меня целиком. Напоследок я всё же решил рискнуть:

– Почему вы назвали Симеона убийцей?

Виктор затаился, держал молчание.

– Что-то происходило в монастыре?

Виктор молчал.

– Что-то страшное, ужасное?

Он наконец поднял голову:

– Да. Очень страшное и ужасное. Настолько ужасное, что заставило меня, левака, усомниться в атеизме.

Я вскинул бровь от недовольства, но Виктор предпочел по-быстрому ретироваться, не добавляя никаких деталей к такому серьезному обвинению.

Глава 3

На следующее утро журналист пропал. Он не брал трубку, не отвечал на смски, в Телеграме читал сообщения, но игнорировал. Либо испугался моей напористости, либо всё ещё не пришел в себя после посиделки в баре.

Слово, данное по-пьяни, не стоит даже воздуха, потраченного на его произношение.

Впрочем, кое-что полезное я всё же раздобыл. Судя по реакции журналиста, история Подмайне его будоражит на каком-то полуживотном уровне: одно упоминание выводило из себя, заставляло трястись, волноваться, беспокоиться, оглядываться по сторонам в поисках не то шпионов, не то убийц. То, что он сказал мне только в самых общих чертах – дела в Подмайне творились ужасные – намекало на внутреннюю самоцензуру. Снять бы её, да выяснить подробности накопанных им материалов…

Для Медведицы полученное можно представить как прелестный подарок. Зная её предпочтение подчищать концы за собой, выкраденный из Черногории компромат будет иметь высокую цену.

В отличие от пациентки, заточенной в монастыре в неизвестно какой комнате, к Виктору я испытывал малую толику сочувствия. Его хотя бы видел, а пациентку – нет. К тому же, если Лена не врала, семейка у неё и правда мерзкая.

Сидя с чашкой латте на балконе, глядя в небо, на кричащих чаек, наполнивших чистейшую голубизну, я сравнивал этого журналиста с потерянной птицей, которая желает всем всего хорошего, но хлопающим крылом больно шлепает присутствующим по лицу. Его левизна меня не пугала, только вызывала жалость – в мире модельного бизнеса всё строится на связях, знакомствах и больших людях. Левизны среди моделей нет. Но забавно послушать умные разговоры о важном.

Неудивительно, что Армен, подсевший ко мне в белградском элитном ресторане, был воспринят мной как обычный агент, нанимающий эскортников. Модельная культура приучила к тому, чтобы смотреть на людей строго утилитарно: люди как инструменты, вскрывающие и решающие проблемы, и сочувствие журналисту не должно мешать работе. Да, скорее всего Виктор умрёт, сам себе яму нароет. Но прежде пусть сообщит важную информацию. Если получится, я облегчу его участь. Именно такой фокус мышления обеспечил успех в жизни.

Ветер трепыхал длинные белые занавески, вытягивал их из гостиной, и в их полотне можно было разглядеть нечто знакомое.

Регаты. Точно, итальянские регаты, эти плотные и хорошо сбитые паруса, белые и наклонные, тянущие лодку вперёд.

Простыни. Идёшь по старому району, бабка вывесит белое тряпье, и колышется оно на ветру, под запах цветущих цитрусовых.

Занавеска словно застряла в чём-то. Нет, это отчетливая фигура – человеческая.

Секунду я рассматривал её, а затем посмотрел на чашку кофе. Кажется, ничего высокоградусного туда не подливал. Белая ткань отчетливо формировала контуры существа, стоящего напротив меня.

Мне стало не по себе. Скрутил у бутылки крышку, плеснул минералку на ткань. Препятствие в виде невидимого человека пропало.

– Ладно, Славик, пора бы и меру знать, – сказал вслух и отправился под холодный душ, снимать солнечный перегрев.

Воскресным утром магазин, куда я пошел за мелкими вещицами, внезапно оказался закрыт. В этой стране ничего, кроме мелких киосков и ресторанов, в выходной не работает.

– Ну замечательно! – с возмущением шлёпнул по стеклянной двери.

– Расстроились? Только приехали, видимо.

Я обернулся. Аккуратно, но ясным жестом мне дали понять, что путь прегражден. Мужчина-гора казался неприветливым и слишком серьезным.

– Вы же Слава?

– Он самый. С кем имею дело?

– Рад знакомству, – крепчайшая рука пожала так, что взвыли суставы. – Наслышан о вас. Как-никак, коллеги! Общий работодатель, если не догадались. Решил все-таки пересечься, взглянуть на новенького… аудитора.

– Понимаю, что оказался в мелком городке, почти деревне, но какие слухи обо мне могли дойти до вас? И кто вы, собственно?

Руку мою так и не отпустили.

– Я – Владимир Гришин. Моя фамилия вам о чем-то говорит?

Ах, ну конечно. Вот мы и встретились. Всю неделю он таился где-нибудь за углом. Елена предупреждала, и не раз: «Следи за змеем. Его лояльность хуже остальных в Черногории. Главный агент моей службы безопасности имеет большой заскок на всё брутальное и полуармейское» Вот ползучий и явился на свет.

– Довольно необычно видеть такую важную персону в столь житейских делах, – продолжил он.

– Что в этом необычного?

– Ну, начну с того, что только простой народ ходит в магазины. Скажу так, представитель корпорации должен соблюдать… этикет. Корпоративный кодекс чести, понимаете? Особенно это касается высокорангового представителя. И уж тем более мужчины.

– Учту в следующий раз.

Руку наконец-то отпустили. В лице Гришина имелась едва заметная антипатия: у мужчины-горы мой типаж, видимо, своей легкой внешней жеманностью вызывал неодобрение. «Не качок? Следишь за собой? Модель, позирующая в трусах? Всё, не мужик ты» Как типичный человек девяностых, он ожидал от всех мужчин «достойного поведения».

– Вы что-то хотели от меня?

– Да. В семь вечера нам нужно отужинать в Vista. Знаете такой?

«Спросил бы хоть, хочу ли я с тобой ужинать, – во мне быстро росло возмущение. – Кто ты такой, чтобы перед тобой распинаться…»

– Честно говоря, нет. Я тут всего неделю.

– Машина заберет вас у отеля. Нужно уладить рабочие вопросы.

– Какие же? Я был в Подмайне, документы предъявил, хотя ко мне относятся как к чужаку.

Гора засмеялась.

– Ну конечно, вы ещё не ополачились. Здесь проблемы решают иначе. И вашу проблему со встречей с настоятелем Симеоном тоже можно уладить, – Гришин с намеком подмигнул.

Уже интересно. Значит, специально препятствуют? Симеон жив и здоров, просто скрывают от меня из принципа?

– Ладно. Сегодня в семь вечера.

– Быть добру, – попрощалась гора.

Для встречи выделили отдельную веранду, стоявшую прямо на скалистом уступе. В этом белом десятиугольнике с колоннами развесили полупрозрачные шторы: колыхаясь на ветру, они громко хлопали как парус на морской лодке. Я вздрогнул, вспомнив недавно увиденную паранормальщину.

Волны били берег.

Привезли меня к назначенному времени, и я успел разглядеть человека, сидевшего с Гришиным за одним столом. С крепкой квадратной головой и жесткой черной щетиной, покрывавшей не только щеки, но и шею целиком, мужчина громко говорил по-сербски. Едва завидев, он кивком указал на меня и поспешно удалился.

– Всё решаете рабочие вопросы? – я присел рядом с Гришиным.

– Да. В России я решал все сложные моменты в бане, с пивом и раками. А тут море, горы, пляж, приятный ресторан… – мой собеседник развалился в кресле. – И девочки есть, и ракия, и мясо на роштиле.

Официанты принесли напитки и легкую закуску, а затем перекрыли вход в веранду красной атласной веревкой.

Мы остались наедине. Слух ласкал морской бой со скалами: энергия Адриатики распространялась по серо-черным острым камням, рассеивалась в виде мириада микрочастиц водяной пыли. В оставшихся минутах заката солнечный луч проникал в эту завесу, образуя недолговечную радугу.

– Чудесно, не так ли? – Гришин заулыбался.

– Эта страна может удивить.

– Ммм… Но вы повидали мир побольше меня, Слава.

Решил начать с подкола. «Я знаю твою биографию – ты передо мной как лист биографии». Гришин с таким темпом превращается в опасного врага.

Помпезность обстановки, вынесенные из кухни специально приготовленные блюда, само отношение персонала характеризовали людей такой формации, как Владимир Гришин. Корпораты любят власть и плохо переносят зависть, поэтому игра с гигантизмом в богатстве у них в патологическом почете. Черногория как раз в этом стремлении их поддерживает: тишина, даль, скалистый щит с одной стороны и морской страж с другой, комфортный в общении серый бизнес, наконец малолюдность. Всё играло в пользу корпорации Станковичей.

Гришин идеально раскрыл потенциал своих капиталов. Его позиция в организации самая выигрышная: я больше всех завишу от доброй воли Семьи, а именно от благосклонности Елены; высшее руководство корпорации лелеет надежду войти в близкий круг и всячески лижет все нескромные места большим и длинным языком; ну а главный сподручный пёс? А что он? Он в Черногории. Как будто бы не при делах. Однако кто же в здравом уме избавится от падальщика?

Нашкодил – за тобой прибрали.

Перепил – публика забыла, о чём говорили.

Убил – труп никто не видел.

И неважно, случайно был убран человек или же злонамеренно. Станковичи не просто выучили историю девяностых – они были её создателями. Когда Лена слишком расслаблялась, то вспоминала тревожные события прошлого: со стрелками, рэкетом, заказными убийствами, договорняком и постоянными подножками. В нулевых всё покрасили белой краской, но механизм остался прежним. Только власти у таких, как она, стало ещё больше.

– Я был моделью мирового уровня, – уклончиво ответил Гришину и улыбнулся. – Честно пытался жить.

– И получалось?

– Нет. Не очень получалось.

– А где работали?

– В Италии. Основной контракт был с итальянцами. Должно быть, вам это и так известно.

Гора улыбнулась.

– Конечно.

Мы отужинали в молчании. Я пытался понять его замысел, а он, надо полагать, определял пути возможного давления на незванца. Кажется, Лена упоминала стандартную схему: сначала любезность, потом указание на твою уязвимость – и сразу же предложение сотрудничества. Если попытка провалилась, то в ход идет силовая дипломатия, как это произошло с Виктором Фарбером.

Пока что мы на первом этапе. Вежливое знакомство.

– Ты почти не прикасался к еде, – заметил Гришин. – Давай будем обращаться на ты, ладно?

О, уже перешли на ты.

– Профессиональная деформация. Хорошо, если так хочешь, то можно на ты.

– Профдеформация, говоришь… Ну, конечно. Ладно, хватит ходить вокруг да около, – он бросил грязную салфетку на стол. – Перейду на ты, потому что постельный мальчик мне не ровня. Знаю, что балуешься с Леной, не гони. Веришь, что через дележку постели с ней на что-то влияешь? Не знаю, на кой черт ты решил поиграть в большого босса, но в Черногории тебе ход закрыт – без моего разрешения любые операции запрещены. Ты уже наломал дров, кстати говоря.

Понятно. Перешел в распределение ролей: «Я – начальник, ты – дурак»

– И жалуйся в Москве кому хочешь, – он предупредительно показал ладонь, чтобы пресечь попытку протеста: – Можешь даже Лене в перерыве между перепихами подать жалобу на Владимира Павловича Гришина.

Ну хорошо, подумал я, готов актерски поиграть под твою дудку. Мне не привыкать, что об мое мнение пробуют вытереть ноги и предлагают помалкивать. Слегка сгорбившись и подобрав руки в замок, будто чувствую себя беззащитным, я сказал:

– Возможно, мы друг друга недопоняли.

– Что от тебя нужно? Вперёд батьки в пекло не соваться. Соблюдай иерархию и подчиняйся моим приказам. Знаешь, сколько я здесь?

– Примерно четыре года.

– Ага, почти угадал, пять лет. Когда Елена хотела подстраховаться от ковида, а потом ничего не вышло, этот позор в виде медицинского мусора сослали в Будву, спрятали в полузабытом монастыре и теперь держат под семи замками. Этот мусор сильно воняет, и такие чистые мальчики обычно не занимаются мужской работой. Запомни: я – ключ от всех замков. Если тебе нужно выйти на человека, то спроси сначала разрешение, и мы подумаем, что можно сделать.

Гришин сделал глоток вина и сильно сморщился, перевернул бокал – бело-золотистое выплеснулось на камень. Темнеющее небо окрасилось в персиково-малиновый градиент.

– Ты разбираешься в винах? – внезапно спросил он меня.

– Самую малость.

– Сколько бы ни пробовал черногорские, от них только голова к утру раскалывается, – Гришин ополоснул рот минералкой. – Мне привозят «Вранац» прямо с плантации, а толку?

– Мне нужно поговорить с настоятелем Симеоном, – сказал я.