Конфликт: Исток

Они называли комнату легко и просто «Зажигалка» – если кто-то из особо агрессивных подопечных решит сбежать и умудрится пройти все предыдущие защитные рубежи, его встретит стена огня. По словам паренька в форме охранника, температура воздуха после выхода на «рабочий режим» достигает температуры Солнечной короны. Держится рабочий режим, правда, всего несколько секунд, потому что, по прогнозам их системщиков, дальше начинается плавление породы, обрушение свода и прочие интересные приключения.

Вся зона собрана по принципу луковицы – самый внешний слой – защитный. Попробуй пробиться через земную кору – без инструментов ничего толком не получится. Дальше – стандартная для таких баз, армированная бетонная подушка в несколько метров. Потом, судя по заверениям безопасника, двухсторонний полый коридор, сплошь засаженный Зелёной Тянучкой – популярной аномальной растительностью, которая останавливает всякое аномальное и поглощает почти всё известное излучение.

Самый внешний слой представляет собой зону технических помещений, зоны хранения к макушке и дну и жилые модули, опоясывающие сфероид базы по условному экватору. Сколько тут всего персонала – информация засекреченная, но я пока, за исключением известных мне лабораторий, не встретил дважды ни одного человека. А это что-то да значит.

Что происходит во внутренних помещениях – настоящая конструкторская магия. Иногда у меня ощущение, что сидящий в золотом яйце центра базы Руководитель, по желанию меняет конфигурацию помещений, переставляя лаборатории, экспериментальные установки и прочее оборудование по своему усмотрению.

У меня среди книг есть замечательный роман про очень похожее научное учреждение. Если не понимать принцип работы навигации и не знать, куда точно тебе нужно попасть – по местным коридорами можно блуждать, буквально, вечно.

Сегодня меня ожидали в «Лаборатории кинетических снарядов». Тут я ещё не был, поэтому выхватил из ящика стола браслет-навигатор, активировал метку и вышел в общий коридор. База дышала жизнью. Везде вокруг бегали люди, так глубоко погружённые в свои заботы, что ударь ты его в лоб, он заметит это только завтра, если вообще заметит…

Сеть переходов, два вакуумных кессона, один лифт и навигатор переключился в «жёлтое» положение – стоят тут, ждать. Этот коридор был шире обычных, сразу бросалась в глаза необычная геометрия, не прямые металлические коридоры, столь знакомые по геометрии Обитаемых Зон, а плавные, естественные, странные.

Это была натуральная карстовая пещера, когда-то миллионы лет назад тут текла река, а сегодня люди сделали её частью своей базы. Карт подъехал через 10 минут. За рулём сидел очень тихий, очень спокойный молодой человек, который жестом пригласил садиться рядом.

Дорога широкой спиралью спускалась вниз. Настолько, что даже уши немного заложило, прежде чем карт въехал в просторный широкий колодец – судя по всему, пещера опоясывала это пространство. Потолочные светильники терялись где-то далеко лёгкой дымке. Уже от одного вида этого титанического помещения захватывало дух. Что уж говорить о том, что это был лишь кусочек внутреннего помещения горы с наросшими на него слоями лабораторий, жилых помещений, разной другой дряни.

В центре помещения диаметром метров пятьдесят, стояло два стола – один для записей, второй с четырьмя кругляшками. Больше всего, они напоминали крупные семена какого-то неизвестного дерева. Цвет – синеватый, ощущается ореол холода.

Человек у письменного стола – профессор Бартон, представился и описал Протокол Эксперимента. Сначала – скучный и рутинный замер параметров организма, тест на патогены, проверка на Допеля (они и сюда как-то умудряются протиснутся???). Ознакомление с правилами поведения и краткая инструкция по безопасности – я каждый раз в этот момент начинаю хохотать. Учёные головы сначала смотрят на меня недоумённо, а когда до них доходит, что единственная причина мне тут быть – это смерть, начинают краснеть, извиняться и быстро сворачивать свои писульки в трубочку.

Шарики на столе действительно оказались семенами. То ли изменённая флора, то ли аномальное растение, тут с полпинка не разберёшься, а классификация ещё до конца для этой штуки не утверждена. Но, если в двух словах – паразитическое растение, которое проникает в организм оператора, незаметно захватывает до чего может дотянуться и стремительно прорастает, создавая вокруг себя малую экосферу холода.

Первое семя интегрировалось в ногу – симулировалась ситуация похода, когда оператор наступает в ботинке на злосчастное растение и получает поражение конечности. Надо сказать, не самое противное было ощущение. Я сначала даже ничего не понял – как будто камушек в ботинок закатился и чуть-чуть зачесалась стопа.

Бартон включил оборудование и начал фиксировать изменения. Я диктовал. Первые 15 минут очень скучно: «Ничего не происходит» – 50 метров от одного конца пещеры к другому, «Ничего не происходит» – вперёд в обратный путь! На 30 шаге резко обернулся с расширившимися глазами, профессор аж вместе со стулом подпрыгнул – «Нет, простите, показалось» – и дальше в путь.

А потом стало не сладко. Первые симптомы – покалывание и онемение в том месте, где семечко проникло в организм. Потом по ноге разбежалось ощущение «мишуры», как будто резко встал с унитаза и кровь омыла «уснувшие» нервные окончания. С каждой минутой ощущения становились всё более неприятными. От прикосновений холодного воздуха до обжигающей боли, которая ростками взбиралась вверх по венам.

Штанов на мне, естественно, не было – только ботинок. Но к этому моменту я и его скинул, демонстрируя в камеру стремительно синеющую и, даже, чернеющую, ступню. Вены и правда наливались синевой и были холодными на ощупь. С каждым ударом сердца в груди росло это отвратительное чувство близкого конца.

А потом случилось «событие» – кожа в месте интеграции семени раскрылась подобно бутону. Внутренних тканей, привычных для человеческого тела там уж не было, только переплетение тяжей, жгутов и какой-то невероятной мешанины. Из этого месива, разворачивая пушистые ветви, поднималось растение. Нет. РАСТЕНИЕ!

Я не знаю, откуда все эти штуки берут материю для роста – точно не из моего тела, но эта штука за четыре минуты агонии выросла метров на 11. В воздухе звенел мороз, было видно как влажность воздуха собирается в крошечные корпускулы и выпадает мелкими иголочками колючего снега.

От тела к тому моменту остался практически вся верхняя половина – ноги и таз ушли в «переработку», сердце замедлило бег до 3-4 ударов в минуту, в голове – морозная каша, руки не слушаются, только инстинктивно скребут пол и делают широкие размашистые движения. Рот что-то неразборчиво бормочет – я до конца пытаюсь выполнить свою миссию, рассказываю, какие в организме ощущения. Где болит, что под контролем. Но, судя по звукам – я потом слушал свои предсмертные хрипы в записи, речевой центр отрубился где-то на второй минуте. Примерно тогда же, когда руки начали описывать крупные круги.

И в момент, когда стало совсем невыносимо, как всегда, я оказался рядом с профессором. Я не знаю как это получается – я никогда не контролировал и не могу контролировать эту свою «особенность». Вот я валялся на полу, распятый неизвестным паразитическим криорастением, а вот я стою за плечом у профессора, полностью невредимый и настолько же полностью голый. В том же теле и самочувствии, что с утра.

От неожиданности (видимо, Бартона не предупредили, как это у меня бывает), профессор вздрогнул, задев локтем выпуклую красную кнопку, полусферой торчащую из стола. В эту же секунду из стен показались десятки чёрные сопла. Какую-то долю секунды они ориентировались в пространстве, а потом кааааак… выпустили иссиня-фиолетовый поток плазмы в сторону растения, окружив его водоворотом очищающего огня.

Криофауна сопротивлялась на удивление долго. Место контакта ледяных метёлок с плазмой пело на высокой ноте, в воздухе пахло озоном, жжёным пластиком и чем-то неуловимым… природным, как будто жжёной берёзовой корой и свежей еловой хвоей.

А я сидел голым задом на стуле и слушал ещё один тонкий голосок, присоединившийся к сонму агонии в сознании. Ещё один «Я» отправился в чистилище вечного страдания и непрекращающейся агонии. Я посмотрел на него внутренним взором. Прости, Сёма, теперь ты будешь жить тут. Ну, зато в отличной компании. Я буду периодически заходить, навещать, посматривать из объективной реальности.

Усилием воли я заглушил крик и отстранился от болевых ощущений – они холодной аурой расходились по внутренним органам, отдаваясь в заиндевевших членах и задубевших пальцах. Сжал и разжал кулак наблюдая как белеют и вновь краснеют костяшки.

Этот Семён закончился. Да здравствует Семён.