Клинок из пепла

– Повелитель, – прошипел Скаарш, иссохший, как мумия, с глазами, как чернильные омуты. – Одна из девок укусила Таргва. Он требует разрешения отрезать ей язык. И… все остальное.

Я откинулся на спинку стула, изучая отблески пламени в бутылке вина на столе.

– Отрежь ей душу, Скаарш, – сказал я, не глядя, – пусть знает, каково это – молчать даже в аду.

Он кивнул, довольный, и исчез во тьме. Я повернулся к углу: там, прижавшись к стене, дрожала запуганная девушка – подарок от моих демонов. Ее глаза, огромные и пустые, напоминали стеклянные шары, в которых отражалась смерть.

Неподалеку два демона переругивались:

– Я говорю, эти люди вкусны только в страхе! Когда знают, что идут на смерть, – рычал Лорз, массивный и покрытый рунами, как храм жертвоприношений.

– А я тебе говорю – лучше, когда в них еще теплится надежда, – усмехнулся Агрви, узколицый, с когтями, как у виверны. – Тогда они слаще.

Я слушал и хмыкнул. Даже чудовища спорят о вкусе страха – как гурманы. Как же прекрасно быть повелителем ужаса.

Тишину прорезал скрип. Не стонов, не дерева под когтями демона – шагов. Легких, точных, неуместно изящных для этого бала мрака. Все в зале почувствовали ее, прежде чем увидели. Холод – не по коже, по мыслям. Илирия. Последняя из рода Стражей Знаний Элизия, хранителей древних тайн, уцелевших после падения города. Серебряная маска не отражала свет. Ее плащ струился, как жидкая тьма, поглощая отблески камина. Каждый ее шаг отдавался эхом, как звон древних колоколов, и даже мои демоны отводили глаза, словно перед ней склонялись сами тени.

– Ты слишком грубо сеешь хаос, Малебрах, – сказала она, не поворачивая головы – глядя на пылающее в камине полено. Ее голос был холодным, как сталь, но в нем звенела сила, от которой стены трактира, казалось, содрогались. – Пламя, которое ты разжигаешь, греет тех, кто должен был сгореть.

– Илирия, – я выдохнул ее имя, как проклятие и как желание. – Ты еще смеешь ходить по земле?

– Я иду по углям, которые вы оставляете. И собираю то, что вы не в силах уничтожить.

– Знания? – ухмыльнулся я. – Уж лучше бы ты спасла своих детей, чем свои книги.

Тень ее взгляда метнулась ко мне. Медленно. Холодно.

– Малебрах, хватит тратить силы на емальчишескую местье, – ее голос разрезал тишину, холодный и безжалостный, словно клинок, пронзающий плоть без предупреждения. – Мы с Кайросом отправляемся в путь. Ты стоишь перед выбором: либо отступить и дать мне завершить дело, либо уничтожить все, что дорого тебе и… нам.

Я всматривался в ее серебряную маску, ощущая древнюю мощь, которой она владела с тех времен, когда еще не прятала себя за этим холодным ликом. Когда-то я пытался завоевать ее – не как пленника, не страхом, как с другими женщинами, а как завоеватель души. Но она была неприступна, непреклонна, недосягаема. Ни один мой демон не осмелился коснуться ее, и даже я не мог обрушить на нее свою волю. Свет ее глаз – ледяной и беспощадный – сковал меня дольше, чем я хотел признать. В каждом ее слове звучал вызов, равный моему собственному пламени гордости.

– Ты пришла с предупреждением, – мой голос резал ночной воздух, полный тьмы и обманчивого спокойствия. – Но знай: даже если я дам вам эту мизерную передышку, охота на Кайроса начинается уже сейчас. Ради тебя… я готов отложить кару. Но потом он падет. И я возьму все, что принадлежит мне по праву.

Илирию это не тронуло. Ее непоколебимая воля била по моей гордости, словно молот по наковальне. В глубине души я понимал – она не просто ставит условие, она бросает мне вызов, который я не могу проигнорировать. И это разжигало во мне старую жажду – не только мести, но и того, чего я никогда не мог себе позволить: обладать ею.

– Путь опасен, Малебрах, – ее голос гипнотизировал, что хотелось просто зажать уши. – Я не прошу пощады. Я предлагаю выбор: оставь свои игры с Кайросом. Это не вопрос мести, это вопрос выживания всех миров.

– Выживание? – я усмехнулся. – Мы оба знаем, что выживание – лишь предлог для борьбы за власть. Ты здесь не ради мира.

Она сделала шаг ближе. еМальчишеская местье, – подумал я, вспоминая все наши встречи – давние, как вечность, до того, как она укрылась за маской, до тех времен, когда ее глаза были открыты миру, и я тщетно пытался завоевать ее.

– Я не прошу. Я приказываю, – ее голос стал резче. – С Кайросом мы уйдем в путь. Ты не остановишь нас. Но помни: каждая твоя попытка – шаг к гибели. Задумайся.

Она отвернулась, ее шаги по полу отдавались глухо, как приговор. Я повернулся к углу: там, прижавшись к стене, дрожала запуганная девушка. Ее глаза расширились, от понимания, что будет дальше.

Я ткнул в нее пальцем и прошептал:

– У нас есть время с тобой порезвиться, малышка. Но скоро меня ждет охота. И поверь, она будет не менее страшной, чем все, что ты видела сегодня.

Я улыбнулся – мрачно и предвкушающе – потому что даже в этот миг тьма внутри меня разгоралась сильнее. Это был мой пир страха.

Глава 8. Пределы ярости

Кайрос

День 1.

Мы покидали Вальграф на закате. Узкие улицы города еще дремали в пыльном зное, а за воротами начинался долгий, мучительный путь к Элизию – туда, куда предстояло идти месяцами. Тракт простирался вперед, врезаясь в серые дали, и с каждым шагом мы отдалялись от города, оставляя за спиной его теплую, но обманчивую безопасность.

У заставы я заметил женщину с дочерью. Девочка стояла чуть впереди, прижав к груди сухой цветок. Илирия посмотрела на малышку – долго, не подгоняя лошадь вперед. Девочка вдруг шагнула ближе, будто хотела что-то сказать. Но мать одернула ее, прикрыв собой.

– Простите… – прошептала женщина, избегая взгляда Илирии. – Она не понимает, кто вы.

Илирия не ответила. Только прошла мимо, не замедлив шага. Девочка осталась смотреть нам вслед, и в ее глазах было… не ужас – что-то иное. Словно она разглядела в нас тень судьбы, которую не должна была видеть.

Скоро они исчезли за поворотом, а мы шли дальше – в сгущающуюся тень. Илирия молчала. Ее отстраненность влекла за собой шлейф теней, будто она была не просто спутницей, а призраком, чья воля сковывала сам воздух. Холодная, замкнутая, она казалась стеной, что возвела сама Бездна.

Миновав сломанную телегу у обочины, где немощный старик тщетно пытался починить колесо, я прислушался к метке на груди. Она молчала – не жгла, не взывала, но что-то кольнуло внутри, словно отголосок далекой боли. Я спешился и подошел:

– Нужна помощь?

Старик усмехнулся, оборачиваясь ко мне:

– Было бы неплохо, сынок. Колесо вот разваливается…

Но, увидев мое лицо, он побледнел. Улыбка исчезла, зрачки расширились.

– Нет… нет, не надо! Я… ничего не сделал! Не трогай меня!

Я не успел ответить, как за спиной раздался голос Илирии:

– Поехали. Как славно было, когда ты был немым стражем! Хватит отвлекаться на жалких людишек.

Я молча вернулся к седлу. Ее слова резали, но спорить было бессмысленно.

Ночью мы остановились на склоне холма. Без огня, без укрытия. Я смотрел в небо и нарушил тишину:

– Что мы будем делать, когда доберемся до Элизия?

Она сидела у костяка дерева – ее силуэт был едва различим во тьме.

– Разберемся на месте, – отрезала она. – Видение не дало точных указаний.

– То есть плана нет?

– Есть направление. И оно ведет на северо-восток.

– Но Элизий на востоке.

– Спасибо, что напомнил, – саркастично отозвалась она. – Нам нужно зайти в Костяной монастырь. Вернее, в то, что от него осталось.

– Монастырь? Зачем?

– Под его руинами должны быть знания. Если повезет – они помогут нам понять, как тебе латать «дыры в мирах».

– А если нет?

– Тогда придется импровизировать, – ответила она жестко.

– Надеюсь, ты уверена в этом. И все же, зачем ты меня тащишь? Только из-за видения?

Она резко повернулась:

– Это допрос?

– Нет. Просто… если мы вечно будем огрызаться, путь станет только тяжелее. Лучше держаться нейтрально, не согласна?

Она помолчала, затем кивнула:

– Справедливо. Спрашивай.

– Этот монастырь. Что ты о нем знаешь?

– Слышала, что там обитали Стражи Знаний. До того, как все рухнуло. Их архивы могли уцелеть. Если хоть часть осталась – мы найдем информацию, способную пролить свет на все это.

– Надеюсь, это поможет.

– Я тоже. А пока – это все, что у нас есть.

Она отвернулась, и вскоре ее дыхание стало ровным – она уснула, свернувшись у дерева. Я развязал котомку, достал яблоко и нащупал пепельный цветок. Когда-то серый, высохший – теперь с тонкими алыми прожилками, что едва светились, словно вены живого существа. Я коснулся их и нахмурился. Я думал, он умирает. Но, может, он только начал жить?

День 4.

Мы проснулись рано. Ночь была тихой, но тревожной. Я часто просыпался, прислушиваясь к шорохам леса. Илирия, похоже, не спала вовсе – сидела у корней, обхватив колени, уставившись в блеклый горизонт, где тьма сливалась с серым рассветом.

Позавтракали молча: сухари, кусок сыра, вода. Дорога шла вдоль обрыва, внизу шумела река, ее воды отливали сталью. Воздух был теплым, но тяжелым, будто лес ждал чего-то зловещего.

Я пару раз пытался завести разговор, но Илирия отвечала односложно. Я не настаивал. К полудню мы остановились у заброшенной хижины – от нее остались лишь обломки стены и очертания печи, поросшие мхом. Там мы устроили короткий привал.

– Не спала ночью? – спросил я, садясь на пень.

– Не люблю засыпать в незнакомых местах.

– Боишься нападений?

Она хмыкнула:

– Нападения – лишь часть уравнения. Иногда тишина опаснее.

– Ты говоришь загадками. Все время.

– А ты все время хочешь знать больше, чем нужно, – отрезала она, но уже без злобы.

Я усмехнулся:

– Так я устроен.

Она пожала плечами и посмотрела на реку, чьи воды пенились у камней. После недолгой паузы я спросил:

– Ты всегда была такой… отстраненной?

– Вначале я была живой. Потом стала нужной. А потом – удобной для всех. И это вошло в привычку, – произнесла она ровным голосом.

– А если я не прошу тебя быть удобной?

– Тогда не мешай мне быть эффективной, – ответила она с жесткостью.

Мы замолчали, но тишина больше не давила. Мы шли, не оглядываясь, и лес медленно редел, открывая простор выжженных полей.

На закате я заметил в траве следы зайцев. Решил попытать удачу. С самодельным наточенным копьем в руках я крался так тихо, как мог, но длинноухие оказались шустрее. Каждый раз, когда я почти приближался, они срывались с места и исчезали в зарослях.

Вернувшись к лагерю с пустыми руками, я уселся у костра. Илирия уже разложила свой плащ и поджаривала хлеб, от которого шел теплый аромат.

– Ты охотник на демонов и людей, Кайрос. Зайцы – совсем другая охота, – сказала она с усмешкой.

Я улыбнулся:

– У людей и демонов есть гордость. Она замедляет.

– Надо было поставить силки. Хочешь – научу?

Я удивился ее предложению, но кивнул. Она принялась объяснять, как сделать силки из веток и веревок. Ее голос был спокойным, почти теплый. Мы вместе смастерили три ловушки и через пару часов поймали двух зайцев. Илирия подробно рассказала, как свежевать и приготовить добычу, ее руки двигались с точностью, выдающей годы практики.

Вечером мы ели ароматную похлебку, ее вкус согревал лучше костра.

– Впечатляет. Ты точно не из тех, кто родился в шелках, – сказал я, вымакивая остатки порции хлебом.

– Родиться – одно. Выжить – другое.

– У тебя талант все превращать в бой.

Илирия ответила так тихо, что я едва расслышал:

– А ты все хочешь найти мир там, где его давно нет.

В тот момент, под теплым небом и в тишине, между нами повисло что-то похожее на хрупкий покой.

День 9.

День начался с трудного пути вдоль оврага. Грунт был рыхлым, тропа – местами обрушенной. Одна из лошадей хромала, и я остановился, чтобы перевязать ей сбрую. Илирия стояла на выступе, глядя вдаль, ее фигура казалась напряженной, словно вырезанной из камня.

– Здесь когда-то были караваны, – сказала она. – До того, как все обрушилось.

– Что случилось?

– Забвение. Оно стирает не только память, но и камень. Люди думают, что мир рушится из-за войн или чудовищ. Нет. Он рушится, когда его забывают.

Я ничего не ответил. Только посмотрел на землю под ногами – она и правда казалась вытертой, словно кто-то пытался стереть то, что было в истории.

К полудню мы наткнулись на старую арку из камня – поросшую мхом, одинокую, будто стража забытого мира. Под ней воздух был густым, тяжелым. Метка на груди кольнула, словно предупреждая. Я обернулся и увидел темный силуэт вдали – высокий, с вытянутой шеей, как у зверя. Он исчез, когда я моргнул.

– Я видел… что-то.

– Я тоже, – тихо сказала Илирия. – Не задерживаемся.

– Эти существа… они следят за нами?

– Нет. Они ждут. Наблюдают. Иногда учатся.

– И чему, по-твоему, они учатся?

Илирия уже пристраивала вещи к лошади, когда ответила:

– Насколько легко мы ломаемся. Или насколько упрямо держимся. Одно из двух.

Мы шли до темноты. Земля стала красной, трава – редкой, воздух – плотным, пропитанным серой и пеплом. Вдалеке раскинулись болота. Деревья торчали, как обугленные кости, впиваясь в черную жижу. Вода была мертвой, черной, словно впитала всю тьму мира.

У костра, который я развел, мы сидели молча. Потом Илирия вдруг заговорила:

– Когда мне было десять, я пошла в библиотеку Элизия одна. Хотела найти книги о демонах. Понять, кто они. Почему нападают. Что за сила в них.

– Нашла?

– Нашла. И кое-что поняла. Демоны… не рождаются злом. Их формирует боль. Страх. Иногда – любовь. И это страшнее всего.

Я покосился на нее:

– А ты? Тебя тоже сформировала боль?

Она посмотрела на огонь, ее глаза отражали пляшущие искры:

– Меня сформировала необходимость помнить. Даже когда все забывают.

Мы долго молчали. А потом она добавила:

– Ты спрашивал, зачем я тащу тебя. Ответ прост. Я не хочу, чтобы ты стал таким, как он.

– Он?

Она не ответила. Только медленно встала и ушла в темноту. Я остался у огня, и пепел в нем вдруг стал казаться мне живым, шепчущим о прошлом, которое я не мог вспомнить.

День 11.

Мы остановились у края леса – дальше начинались Пепельные Болота. Илирия взглянула на меня:

– Кайрос, нам нужна вода. На границе с болотами, недалеко по тропе слева, есть селение. Сходи туда, я уверена, там будет колодец.

– Ты точно уверена? – спросил я. – Что, если здесь опасно, а меня не будет рядом?

– Если кто и причинит мне вред, так это назойливые комары и мухи, – усмехнулась она. – Не стоит быть нянькой, я не пропаду. Просто не задерживайся.

Я кивнул и отправился в путь.

Поначалу тропа была относительно простой: сухие камни изредка пересекали ее, а заросли колючего кустарника цеплялись за одежду. Но чем ближе я подходил к болотам, тем влажнее и тяжелее становился воздух. Лужи с мутной водой, мох и темные трещины в земле, пропитанные сыростью, замедляли шаг. Деревья стали ниже, их корни выпирали из земли, цепляясь за сапоги, заставляя смотреть под ноги.

Твердая почва нередко проваливалась в вязкую грязь – предвестник болот. Воздух пах сыростью и затхлостью, вдалеке слышались скрип веток и всплески лягушек.

Наконец, среди темной зелени возникло селение – скромное скопление низких деревянных домов с соломенными крышами, изрешеченными временем и погодой. Оград не было, лишь редкие пни и остатки старых заборов. Жители ходили быстро, настороженно, будто опасаясь невидимой угрозы.

Я шел к площади, когда метка на груди вспыхнула резкой болью, словно крик о помощи. Я ускорил шаг и увидел толпу. В центре на помосте, скрючившись, лежал мальчик, его одежда была изорвана, а лицо покрыто кровоподтеками. Разъяренная толпа – мужчины, женщины, старики, даже дети – кидала в него камни и палки.

– О боги, что вы делаете?! Остановитесь! Вы что, нелюди?! – закричал я.

Мой крик затерялся в гомоне. Я пытался пробиться к помосту, расталкивая локтями, но меня грубо оттолкнули. Схватив одного из мужчин за шиворот, я швырнул его на землю. Толпа заметила, и часть внимания перекинулась на меня.

– Бей его!

Камни полетели в меня. Я отмахивался, но их было слишком много. Когда один угодил в голову, внутри словно щелкнуло – холодный огонь вспыхнул в груди. Я перестал быть просто человеком. Тело наполнилось тяжелой, звериной силой, а сознание – хищной ясностью. Мышцы сжимались, готовые к бою.

Клинок в руке ожил – вибрации от ударов передавались в меня, словно лезвие впитывало мои эмоции. Это была не просто злость – это была чистая, неукротимая ярость, которую я годами загонял внутрь.

Каждый удар был точным, холодным, безжалостным. Я не хотел убивать, но хотел показать, что я опасен. Переламывал пальцы, разбивал носы рукоятью клинка, ломал ребра, резал плоть. Мужчины кричали, хромали, сжимая раненые руки. Их лица искажала смесь удивления и ужаса.