Клинок из пепла

Остатки выживших собрали на главной площади. Я вышел вперед и мой голос был четким, без тени ярости:

– Сопротивление подавлено. Все, кто поднял оружие, получили заслуженное. Оставшихся мы не тронем. Вы продолжите платить положенную дань и останетесь живы.

Из толпы, затравленно жмущейся к стенам полуразрушенных домов, вышел старик. Женщина попыталась остановить его, но он лишь отмахнулся. Шел твердо, будто решение он принял еще задолго до моего обращения.

– Демон, – прохрипел он. – По твоей вине погиб мой сын. Вы топчете этот мир столетиями, жрете наши жизни и зовете это порядком. Пусть ты сдохнешь вместе со своим родом, грязь из бездны!

Слова повисли в воздухе, как искра перед взрывом. Я открыл рот, чтобы ответить, но Малебрах уже сорвался с места. Мгновение – и шея старика хрустнула, как сухая ветка.

– Отец! – закричала женщина, бросаясь вперед.

– Мама, не надо, ради нас, прошу! – кричала ей вслед девочка лет пятнадцати, но было поздно. Малебрах взмахнул клинком: голова женщины упала в пыль. Девочка не успела остановиться – ее насквозь пронзило лезвие. Она захрипела, оседая на землю, уже окрашенную кровью.

Толпа замерла. Кто-то вскрикнул, кто-то начал всхлипывать. Растерянность смешалась с паникой, но никто не бежал. Все были прикованы к месту.

И вдруг из этого кошмара, будто сквозь воду, прорвался детский крик полный ненависти:

– За семью! Я убью тебя!

Мальчик лет шести выскочил вперед, сжимая в кулаке кривую палку. Он кинулся на Малебраха – но я перехватил его руку и отнял ненадежное оружие, как забирают у ребенка игрушку, и аккуратно отшвырнул малыша в толпу.

– Заберите его, – сказал тихо.

Я посмотрел на Малебраха. Тот стоял весь в крови, с довольной улыбкой. Когда наши взгляды встретились, он раскинул руки, немного поклонился мне и, пританцовывая, пошел навстречу.

И тогда раздался звук. Глухой, тяжелый, как удар грома. Пощечина. От меня.

Все замерли. Демоны не дышали. Люди не шевелились. Над городом начал сгущаться мрак. От меня исходила не ярость – бездна.

Вены на моем теле налились огнем, крылья дергались, словно в предсмертной судороге. Из глаз рвались всполохи молний. Но я держался. С трудом.

– Никто. Никто не переступает мое слово без последствий, – прошипел я. – Это была последняя ошибка, Малебрах. Следующая станет последней в твоей жизни.

И мир потух.

Я резко открыл глаза и уставился в потолок часовни, вытирая лоб, покрытый холодным потом.

Грудь сжималась. Не от страха – от отвращения. К себе, к памяти, к той части, что жива во мне до сих пор. Я закрыл глаза, но снова увидел пылающий город… и мальчика с палкой.

Я не помнил названия того места. Но лица… Лица я помнил. Все до одного.

– Не забуду, – прошептал я.

Я сел, еще раз провел ладонью по лицу, вздохнул, словно сбрасывая камень с души, и начал обдумывать следующий шаг.

Несколько часов прокручивал в голове десятки вариантов, пытаясь найти способ попасть на склад. Варианты были либо чересчур шумные, либо требовали слишком много времени и людей. В конце концов понял: самым быстрым способом будет прикинуться покупателем и пойти туда напрямую.

Но была одна проблема. Меня знали. Лицо, походка, голос – я был слишком узнаваем. Просить кого-то вместо себя было бы риском. Слишком много неизвестных.

Я вышел из часовни и, найдя Илирию, изложил ей свой план.

Она выслушала молча, потом медленно скрестила руки на груди и уставилась на меня холодным, пронизывающим взглядом.

– Ты хочешь, чтобы я пошла на склад вместо тебя? Притворилась покупателем? – ее голос был сухим, как сталь. – Это и есть твой блистательный замысел?

– Да, – кивнул я. – Тебя никто не знает. У тебя есть шанс пройти незамеченной. У меня – нет.

– Пройти незамеченной? – она усмехнулась. – Забавно слышать это от тебя. Я – незаметна?

– Для них – да. Ты не светилась в моей кампании на улицах. У тебя не было легиона, сжигающего города, за спиной.

Она сделала шаг ко мне.

– А может, тебе просто страшно? Ты прячешься за маской «плана», потому что боишься вылезти из своей ямы?

Я помолчал. Потом, медленно:

– Я боюсь не за себя. А то, что этот неудавшийся мститель может еще сделать.

– Громкие слова. Ты ведь не всегда был таким добродетельным, Кайрос. – она наклонила голову. – Что изменилось?

– Все, – ответил я. – И этого достаточно.

Илирия хмыкнула:

– Ты хочешь играть в спасителя. Предлагаешь, чтобы я пошла на склад, рисковала собой, а ты в это время будешь… что? Смотреть из тени?

– Я сделаю все, что потребуется. Если ты поможешь мне.

– Все? – в ее голосе скользнул яд. – Даже если это будет против твоих новых принципов?

– Даже если это убьет меня окончательно, – сказал я. – Лишь бы ты пошла.

Наступила пауза. Она долго смотрела на меня, и я чувствовал, как под маской расползается улыбка.

– Хорошо. Я помогу. Но цену ты узнаешь не сейчас. Я скажу тебе, когда придет время, и ты уже не сможешь отказаться.

– Договорились, – ответил я. – Но подумай: твоя маска может привлечь внимание. Может, стоит пойти без нее?

– Без нее? – ее голос стал тихим. – Я больше не снимаю ее. Никогда.

– Почему?

– Потому что я не хочу видеть отражение того, что осталось. Когда Элизий пал, я потеряла не только свое призвание, но и лицо. Оно было невероятно красивым, и я это знала. Теперь оно… покрыто шрамами. Уродливое. Я не допущу, чтобы кто-то увидел его.

– Я не стану смотреть с жалостью, – сказал я.

– Именно поэтому никто никогда не увидит. Жалость хуже всего.

Она ушла, не сбивая шаг. Только спина была слишком прямая, как у того, кто боится согнуться. А я стоял, глядя ей вслед. И думал, кого именно я только что попросил о помощи и какой будет цена.

Глава 6. Без права на покой

Кайрос

Ночь я провел в одиночестве, бродя по району, где находились склады. Дождь шел без перерыва, одежда липла к коже, и каждая попытка двигаться только усиливала усталость. Звук моих шагов тонул в лужах, а редкие прохожие, пряча лица под капюшонами, словно растворялись в сырой тьме. Мне встретились лишь двое пьянчуг – один, споткнувшись о фонарный столб, рухнул и заснул прямо у его подножия.

К утру я знал этот район лучше многих местных – каждую улицу, каждую дыру в заборе, каждый переулок, где можно спрятаться в случае провала. В голове сложилась четкая картина: вход, охрана, линии обзора, пути отхода. План был прост и безумно опасен, но другого у меня не было.

Когда я вернулся в часовню, Илирия уже сидела, спиной к алтарю, руки сложены на коленях. Услышав мои шаги, повернулась. В ее взгляде сквозила ядовитая усмешка – словно она наслаждалась моим внешним видом.

– Ты выглядишь так, будто всю ночь барахтался в болоте, – холодно бросила она. – Надеюсь, твой легендарный дар находить путь из любой безвыходной ситуации не истощился.

– Скорее укрепился, – буркнул я, стягивая мокрый капюшон. – Я облазил район вдоль и поперек. Знаю теперь каждую щель. План готов.

Она чуть наклонила голову и издала тихий смешок, который я почувствовал даже сквозь маску.

– Как это мило. И в чем же твоя гениальная идея?

– Притвориться покупателем. Пройти под видом сделки, осмотреть все изнутри.

– Ты? Твое лицо узнают быстрее, чем успеешь опомниться. И никто из них не обрадуется, когда поймет, кто ты есть. Идти напролом – не просто самоуверенно, но и до жути тупо. Ты надеялся, что на складе тебя увидят, сложат лапки и падут ниц перед мрачным взглядом?

Я сжал челюсть от пробуждающегося раздражения, но на выдохе быстро проговорил:

– Вот почему я и просил твоей помощи. Ты пойдешь туда, а я буду вне поля зрения, но поблизости. Правда, на склад тебе придется идти одной.

Она встала. В руке была черная маска – простая, без знаков, как тень, что скроет лицо.

– Не одной. Ты – мой немой телохранитель. Почему немой – неважно. Немой надежнее. Я – дочь купца, решила купить склады для нового каравана. Мы оба скрываем лица, чтобы конкуренты не узнали нас. Все просто и понятно – никакой поэзии, только расчет.

– Твоя выдумка.

– Твое спасение.

– Просто так? – усмехнулся я. – Где подвох?

Она не сразу ответила, подошла ближе, смотрела сквозь прорези маски с ледяным блеском.

– Этот фарс затянулся. Мне наскучило тратить время, ожидая, пока ты придумаешь, как спасти остатки своей гордости. Я согласилась, потому что хочу скорее закончить все это и двинуться в путь.

– Значит, цена будет?

– Разумеется. Не заставляй меня повторять тебе то, что обсудили ранее.

Я закрыл лицо маской. Воздух сразу стал сухим, будто выжженным. Илирия скользнула пальцами по поверхности – медленно, как по шраму – и сказала:

– И не пытайся говорить. Слова тебе не к лицу, Кайрос.

Я медленно кивнул, не отводя взгляда. Ее слова резали, но я сдерживал свои раздражение и гнев. Не время для того, чтобы эти чувства туманили разум.

Она уже шла к выходу и бросила мне через плечо:

– Держись в тени, охранник. Если провалимся, я не стану вытаскивать тебя. Сожгу все к демонам, но уйду.

За дверью резал глаза дневной свет. День начинался – со лжи, с масок, с ролей, которые я терпеть не мог. Но, возможно, только в этой лжи мне удастся выковать крупицу правды.

Я вышел из часовни и задержался на пороге, чтобы впитать холодный воздух утреннего города. Он пах сыростью и дымом далеких костров – еще не затихших с прошлой ночи. Вся эта грязь, шум и запахи – все это было моей реальностью. Илирия уже ушла вперед, ее фигура в темной одежде растворялась среди теней, словно призрак.

Я натянул капюшон поглубже, скрывая лицо, и поправил новую маску. Ее поверхность была холодной, но именно она на сегодня стала моим щитом. Люди не должны были узнать меня, иначе весь план мог рухнуть.

Склад находился на краю квартала – массивное здание с облупившимися стенами и окнами, забитыми досками. Я удивился, когда Илирия сообщила, что ночью ей удалось отыскать владельца и убедить его в выгоде сделки. По ее словам, он практически сразу согласился на ее условия – видимо, был слишком уставшим, жадным или просто трусливым. Более того, она настояла на встрече прямо внутри склада – и он, к моему изумлению, не возразил.

Мы уже миновали половину пути, когда я резко остановился: метка на груди ожила – вспыхнула болью, пульсирующей, как расплавленный металл под кожей. После дней молчания она заговорила снова. Призыв. Предупреждение.

Я сделал шаг в сторону, бросил на Илирию взгляд и попытался указать направление, как бы невзначай, будто просто проверяю маршрут.

– Ты потерял нюх или у тебя приступ паранойи? – съязвила она, не останавливаясь. – Мы почти у цели, и ты вдруг решил, что лучше побродить по закоулкам?

Я сдержал раздражение. Кивнул в сторону и повторил жест, чуть более настойчиво. Сделал еще один шаг, снова глядя на нее.

Она остановилась, скрестила руки на груди, выжидая.

– Ты хочешь, чтобы я свернула с пути ради очередного твоего молчаливого чутья?

Я не отводил взгляда. Пауза затянулась.

– Ты упрям, как осел, – процедила она. – Ладно. Один шанс. Но если мы упустим встречу – ты будешь сам объясняться с этим «торговцем».

Она пошла за мной, не скрывая раздражения, но шаг ее был уверенным.

Мы свернули с главной улицы в один из боковых переулков. Метка жгла все сильнее, будто направляла меня в нужное место. Переулки были пусты, кое-где валялись куски гнилой ткани и обломки досок. Лужи отражали небо и мрачные фасады домов.

Я шагал быстро, сердце било чаще. Илирия не задавала больше вопросов, но ее взгляд жег мне спину.

Метка привела нас к разрушенной лестнице, ведущей в подвал полуобрушенного дома. Я остановился.

– Это? – спросила она.

Я кивнул. Прежде чем начать спуск, протянул ей руку – спуск был крутым и скользким.

– Я не настолько хрупкая, чтобы нуждаться в подобной рыцарственности, – отрезала она с ледяной усмешкой. – Следи лучше за собой, охранник. – она сделала акцент на последнем слове.

Я пожал плечами и пошел первым, проверяя каждый камень. Внизу было темно, пахло гнилью и застоявшейся водой. Сквозь редкие дыры в стенах пробивались полосы света, выхватывая из мрака рваные мешки и старые бочки.

Запах был настолько сильным, что у меня заслезились глаза. Илирия прошла внутрь, резко остановилась и зажала нос.

– Превосходно, – бросила она. – Если это твой тайный склад сокровищ, Кайрос, ты можешь оставить его себе.

Она быстро развернулась и, не дожидаясь меня, поднялась обратно на свежий воздух.

Я остался. Напряжение сжало горло, будто чья-то рука незримо сомкнулась на моей шее. Метка молчала, но я знал – она привела меня не просто так. Воздух гудел – то ли от затхлого смрада, то ли от мыслей, бившихся в висках. Я подошел к центру подвала, на полу лежало нечто, накрытое серым покрывалом.

Присел. Потянулся. Дернул край ткани.

Это был Даг. Горло – перерезано, грубо, словно спешили. Не ножом, а чем-то ржавым, оставившим неровные, рваные края. Его дицо посерело, черты заострились, будто время точило их, как нож. На губах – чернильно-синяя пленка, как у утопленников. Один глаз был полуоткрыт, другой – запал.

Запах тлена вился вокруг него, проникая в нос, как предупреждение. Тело начали разбирать мухи – мелкие, черные, с дрожащими крыльями.

Я молча смотрел на него, чувствуя, как внутри медленно копится злость. Я пришел сюда, чтобы выяснить, почему он решил убить меня. Чтобы услышать его историю, а потом уже отомстить.

А теперь в голове так и крутятся вопросы – кому Даг перешел дорогу? Кто решил убрать его до меня? Почему так просто – и так демонстративно – оставили тело в этом сыром подвале?

– Его просто убили, – вслух пробормотал я. – И бросили. Как мусор. Или как предупреждение…

Снаружи послышался голос Илирии:

– В этом больше нет смысла.

Я обернулся.

– Что?

– Ты хотел отомстить – и мишень уже мертва. Значит, все. Конец. Твои дела в этом городе завершены.

Я нахмурился:

– Но… если его убили до встречи со мной, значит, он кому-то мешал. Это не просто так. Возможно, он что-то знал. Или…

– Или тебя пытались заманить, – перебила она. – Слишком уж сговорчивый оказался владелец склада, не находишь?

Я хотел возразить, но Илирия шагнула внутрь. Я заметил, как ее пальцы слегка дрожали, хоть голос все еще звучал спокойно:

– Послушай, – она сделала паузу, как будто борясь с чем-то внутри. – Ты думаешь, это про тебя. Про месть. Но это больше. Если ты попадешься – если тебя схватят, посадят, закуют… Ты не умрешь, Кайрос. Но ты исчезнешь. Замолкнешь. А с тобой исчезнет то, что может спасти все остальное.

Она тяжело выдохнула. В голосе мелькнула хрипотца, будто горло сдавил страх:

– Ты не понимаешь, насколько ты важен. Я… я не могу позволить тебе все испортить своими благородными, но тупыми решениями. Это не про чувства. Это про структуру. Про порядок. Про то, ради чего я жива.

Я молчал. Не потому, что не знал, что сказать – потому что впервые видел, как Илирия теряет контроль. Ее плечи чуть опустились, рука сжалась в кулак.

– Мы уходим. Сейчас. Пока еще можно. Или я вытащу тебя отсюда сама. Ты мне нужен целым.

Она развернулась, не дожидаясь ответа. Я, немного подождав, двинулся следом.

Возвращались в часовню мы окольными путями, избегая взглядов, пересечений улиц, где могли быть патрули или нежданные свидетели. Город казался тише, чем прежде. Или это просто мы теперь двигались иначе – как беглецы.

До часовни оставалось меньше получаса.

Надо было готовиться к отъезду.

– Нам нужно собраться быстро, – сказала Илирия, едва мы переступили порог часовни. – Я возьму все свое. Ты – иди и купи все, что потребуется. Времени мало.

Я кивнул. Не стал расспрашивать, сколько у нас есть – судя по ее тону, немного. Она явно не собиралась делиться подробностями маршрута. На все мои попытки узнать хоть что-то конкретное – лишь раздраженное:

– Бери все с расчетом на плохую дорогу и непредвиденные ночевки. Остальное не твое дело.

Я не спорил. В такие моменты от нее исходила энергия жесткой неотвратимости, как от клинка, который уже замахнулся и не сможет остановиться.

На рынке я не задерживался. Закупил все, что смог: вяленое мясо, сухари, плотную ткань, масло для оружия, запас воды, зелья от лихорадки, веревку, иглы, даже шило – пригодится в пути. Лучше быть готовым ко всему, особенно если не знаешь, куда идешь.

После всех трат у меня осталось две трети золота, которое Даг сунул мне при нашей первой встрече. Забавно. Эти монеты пахли кровью. Его кровью. И теперь они помогали мне покинуть этот гниющий город.

Лошади. Об этом я подумал только на выходе с рынка. Пешком мы далеко не уйдем. Даже старая кляча лучше, чем мозоли и замедление.

Конюшни у западной стены были самыми надежными. Я знал, куда идти. Но когда подошел, на мгновение остановился: Илирия стояла у загона и гладила высокого вороного жеребца. Ее движения были медленные, почти заботливые. И в этом – что-то странное. Как будто она пыталась через этого коня успокоить саму себя.

Конь был хорош. Слишком хорош. Чернота шерсти блестела, словно натерта до зеркала. Грива – как волны ночного шелка. Даже в неподвижности он излучал мощь и ум.

– У тебя есть лошадь? – спросил я, подходя.

– Конечно. Думаешь, я пешком обошла столько городов? – ее голос был с насмешкой, но слишком резкой. Словно она отбивалась от чего-то внутри.

– Да я как-то не задумывался…

Она повернулась ко мне. Через маску я не видел лица, но взгляд был пронзительным.

– Вот именно. Ты чаще думай, Кайрос. Это может спасти тебе жизнь.

Я пожал плечами и выбрал кобылу – гнедую, с белыми «носочками» и немного потрепанным ухом. В ней было что-то упрямое, но честное.

Продавец явно хотел содрать с меня втридорога – как с наивного простака, но Илирия вмешалась.

Прошептала что-то коротко, и его лицо побледнело. Он сбавил цену почти вдвое, да еще и седло добавил. Я не стал спрашивать, что она сказала. Иногда лучше не знать.

Я расплатился. Осталась пригоршня золотых. Возможно, пригодятся. Возможно, никогда больше не понадобятся.

Когда я закреплял последнюю сумку, солнце уже начинало вставать. Нам потребовалось меньше дня, чтобы завершить последние приготовления. Я посмотрел на Илирию, она великолепно держалась в седле. Я взобрался на свою кобылу – та дернула головой, но подчинилась. Умная. Понимает, кто на ней.

Мы выехали за ворота, оставив город в тени. Впереди – южная дорога и тишина, в которой что-то затаилось. Я чувствовал: все интересное еще впереди.

Глава 7. Пир страха

Малебрах

Иногда, когда пламя в очаге угасает, я слышу, как сама Тьма шепчет мне. Она жаждет крови. Не ради власти, не ради удовольствия – ради порядка. Только страх рождает истинную стабильность. Я верю ей. Я – ее голос. Ее рука. Ее праведный гнев. Я – ее избранник, венец ее воли.

Я сидел за столом, задумчиво вертя в руках кубок с густым, тяжелым пойлом. Его поверхность отражала отблески огня, пляшущие в камине, и в них я видел тени своих демонов – моих созданий, моих титанов. За окнами трактирного зала творился кошмар – для людей. Для меня – просто вечер. Я писал эту симфонию на нотах ужаса, дирижируя криками, что рвали глотки, и плачем, что тонул в хрусте ломающихся костей. Воздух пропитался запахом крови и жженого дерева, сладковатым, как яд, разливающийся по венам.

Мои титаны – моя Инквизиция – уже начали. Мы ворвались в это гиблое захолустье, как болезнь в плоть. Дома трещали под напором огня, их деревянные кости ломались с жалобным стоном, а крики жителей сливались в хор, что тешил мои уши. Первым делом казнили нескольких людишек с перекошенными от ужаса глазами, чтобы воздух наполнился ароматом страха. Их тела повисли на кольях, как марионетки, чьи нити обрезали небрежным взмахом. Двое слишком громко вскрикнули – их кишки запачкали стены, а кровь шипела на раскаленных камнях. Остальные поняли: спасение – в бегстве. Но бежать было некуда. Мои титаны окружили деревню, как стая волков, чующих раненую добычу.

Трактирщик дрожал, как угасающий огонь свечи, его руки тряслись, разливая жижу на грубые доски стола. Я даровал ему последние минуты славы – сварить для нас все, на что он был способен. Он превзошел ожидания: похлебка пахла отчаянием, а хлеб был пропитан его страхом. Смерть была быстрой: голова старика покатилась по полу, словно благодарственный жест за хорошо выполненную работу. Я всегда ценил талант – особенно когда он больше не нужен. Его последний взгляд был полон ужаса, но я даровал ему финал, достойный искусства.

Женщины… Что ж. Исчадия не знают стыда. Кто-то из моих демонов утащил добычу наверх, в темные комнаты, где скрипели половицы и раздавались приглушенные стоны. Кто-то раскинул ее прямо на столах, среди кубков и луж крови. Таверна стонала – кто от боли, кто от наслаждения. Какая, в сущности, разница? Если Бог есть, он сегодня молчал. А если молчит – значит, согласен. Или боится.

На создание Инквизиции ушло почти шестьдесят лет. Я искал их не в подземных ямах, а в глубинах отчаяния и безысходности. Тех, кто терял разум на грани реальности, и тех, кто смеялся, глядя на муки других. Я не создавал армию – я творил шедевр. Если бы художники писали болью, их кисть дрожала бы рядом с моей. Четырнадцать титанов – каждый идеален. Жестокие, без страха, без стыда, без совести. Я лепил их из боли и ненависти, и каждый из них – мое отражение. Я взрастил не просто отряд – я высек на теле Бездны свое имя, которое будут помнить века, шепча о наших деяниях. Настолько сильно я восторгался лишь одним демоном. Кайросом.

Когда я впервые увидел его – тогда, в том забытом всеми ущелье, где ветер выл, как раненый зверь, – я знал, что нашел бога. Не того, кому возносят молитвы за трапезой или перед сном. Того, кому молятся, когда уже поздно. В его взгляде была уверенность, с которой рушатся империи. Даже когда он молчал, тени замирали. Я хотел быть как он… до того дня, когда понял, что он слаб. Как ечеловеке среди демонов. Раньше он был для меня выше Люцифера, но оказался просто утопистом с мечтой построить ерайе в грязи.

Он учил меня убивать. Нет, не просто убивать – разрывать душу. Загонять жертву, ломать волю, разжигать страх, чтобы потом погасить. Его уроки были огнем, а мое сердце – древесиной, что разгоралась внутри меня. Он создал из меня оружие – и забыл, что клинок может вонзиться в плоть создателя. Я помнил тот день, как будто он был вчера… Пощечина. Один жест – и вся вера рухнула. Он сделал это не силой, а правом. И этим выжег на мне клеймо позора. Я вспомнил, как он заставил меня пощадить ребенка в горящей деревне, глядя на меня с презрением, будто я – недостойный зверь. Тот взгляд стал искрой, что разожгла во мне пожар ненависти. Вот почему он должен умереть. Он вонзил в меня иглу сомнения. А я превращу ее в копье кары.

Кубок с хрустом сжался в моей руке, словно был из мягкого масла. Жижа брызнула на стол, стекла на запястье. Я швырнул кружку – она попала в голову одному из демонов. Он взревел, повернулся, готовый вырвать обидчику кишки, но, увидев меня, лишь скривился, подхватил бесчувственную девку с порванным платьем и ушел наверх.

Я кипел. Тот, кого я сделал своим богом, стал для меня самым ненавидимым существом. Не только в Бездне. Во всех мирах. Я решил отнять у него все. Статус. Демонов. Легион. Даже душу. Я продолжал служить, выполнять грязную работу, быть его псом. Но внутри… внутри я лелеял месть, как мать младенца. Она росла, крепла, становилась моим смыслом. Моей верой.

Отобрать титул? Легко. Он был слишком благороден. Слишком… человечен. Не сеять смерть, где не нужно. Не трогать полезных. Не обижать женщин и детей. Ха! Он и вправду думал, что с такими идеалами можно править Бездной? Бедняга. Он читал мне мораль – мне, Малебраху, который мог вырезать деревню и не забыть при этом оценить местное вино. Когда я предложил идею Инквизиторов, он воссиял. Его глаза… Слепец, обрадовавшийся свету, не знал, что это – пламя. Он похвалил меня. Назвал лучшим учеником. А я уже тогда знал: эти ученики станут его палачами. Все, что он дал мне, я обратил против него.

Он сам учил их. Беспощадно. Часами, днями, без сна. Он хотел идеальных воинов. Он их получил. Просто не знал, против кого они сработают лучше всего. Его собственный гений станет его приговором. Люцифер шепнул мне, что падение Кайроса – ключ к новому порядку. И я стану тем, кто повернет этот ключ.

Зуд. Под кожей, словно черви проснулись. Я задрал рукав. Метка… Она пульсировала, будто зрачок древнего чудовища. Внутри нее – ломаные линии, как ребра мертвеца. Кровью высеченное слово, которое никто не мог прочесть, кроме меня. Приговор. Время охоты пришло.