Ветер прошлого. Повесть, рассказы, эссе

Турсунбек вздрогнул, сердце его сжималось от боли. Ему хотелось плакать…

Конфеты

Маленькая девочка лет пяти играла возле дома. Увидев её Малабай остановился, сел напротив и протянул пару конфет. Эта привычка у него была наследственной, можно сказать, доброй традицией. Его покойный дед, потом и отец всегда носили в карманах конфеты, чтобы угощать встречных детей. Теперь он продолжает их традицию. Куда бы ни ездил, всегда возвращался с гостинцами. Внуки тоже привыкли, каждый день ждут, радостно встречают его.

Но та девочка вместе того чтобы обрадоваться, сделала хмурое лицо.

– Не хочу.

Малабай чуть растерялся от ее поведения, в его практике такого случая еще ни разу не было.

Он встал и пошел дальше. Но не успел сделать и десяти шагов, сзади послышался чей -то властный голос.

– Эй, стой!

Малабай оглянулся. Сзади спешно шли двое парней: один толстый лет сорока, второй чуть моложе, худощавый, в очках. Только что их не было видно, видимо выскочили из дома.

– Что ты хотел от моей дочки? – спросил толстый. – Хотел ее похитить да?

Малабай замер от неожиданности:

– Вы че, ребята?

– Ну-ка, пойдем.

Они схватили его за руки, и в один миг он оказался во дворе холодного и серого дома.

Парень в очках, вид которого напоминал следователя НКВД, бесцеремонно отобрал у него пакет и начал осматривать что внутри. А толстяк начал допрашивать дочку.

– Что этот дядя тебе сказал?

Девочка молчала.

– Ты не бойся, – не унимался толстяк. – Сказал, пойдем со мной да?

Малабай, седоволосый поэт в старом поношенном пиджаке, стоял в растерянности и с удивлением смотрел в их сторону.

– Ребята, я с поминок иду, – вяло сказал он, указывая на пакет.

Но толстяк продолжал допрашивать, донимать дочку.

– Говори, что он тебе сказал?

– Он мне конфеты предлагал, – промолвила наконец девочка.

– У него здесь боорсоки3 и устукан4, – сказал «нквдшник», успевший в это время проверить содержимое пакета. – Может, и вправду идет с поминок?

Толстяк сделал вид, будто ничего не слышал. Наверное, скромный и безропотный вид поэта он воспринял за признание вины.

В грудном отделе пиджака Малабая лежало его удостоверение заслуженнего деятеля, которым он пользовался в редких случаях. Он не любил им козырять. Но сейчас, увидев что этих ребят больше нечем убедить в своей невиновности, был вынужден предъявить его.

– У него ксива, – сказал «нквдшник», бегло взглянув в удостоверение.

– Ерунда! – махнул рукой толстяк. – Такое можно купить в любой подземке. Смотри, чтобы не убежал. Черт знает, может быть он вообще педофил.

«Нквдшник» насторожился, посмотрел в сторону ворот, как бы желая убедиться закрыты ли они.

Малабай вздрогнул, словно кто-то ударил ему по голове. Ему было до боли обидно: на старости лет услышать такие оскорбительные слова из уст молодежи, которая годилась ему в сыновья. Хотя в душе он понимал озабоченность этих парней и простил их поступки.

Тем временем ковыряющийся в своем сотовом телефоне «нквдшник» резко взглянул на Малабая. Потом подошел к толстяку и что-то прошептал ему в ухо. «Он действительно поэт, вот видишь и фотка имеется», – пробормотал он. Видимо, он прогуглил по интернету и вытащил все данные о Малабае.

Они смотрели друг на друга, не зная что теперь делать.

– Свободен, – сказал толстяк после коротких раздумий. – Можешь идти.

На его лице не было ни тени смущения. Наоборот, он напустил на себя такой благородный вид, будто проявил милосердие и отпускает опасного преступника.

Малабай вялыми шагами вышел на улицу.

– Что за время пришло, – выдохнул он с горечью. – Даже нельзя угостить детей конфеткой…

Пожилой поэт шел словно сраженный, на душе было скверно, из глаз текли слезы. Он сунул руку в карман, чтобы вытащить носовой платок и быстро вынул обратно. Там лежали те конфеты, которые он хотел отдать девочке…

Недостойные

Перед входом в здание нашей редакции имеется небольшая площадка, где стоит урна. Периодически мы, журналисты, выходим сюда, чтобы покурить, проветриться. Иногда присоединяются к нам прохожие, наши коллеги, просто знакомые и собирается довольно солидная компания.

В тот день в Белом доме вручались госпремии и естественно, наш разговор зашел именно на эту тему – начали спорить, как это всегда происходит, кто достоин, а кто нет.

– Если кто-то получил награду или звание – это вовсе не означает, что он талантлив, – сказал пожилой литератор. – Иногда они присуждаются совсем случайным людям. Приведу вам два примера. Первый случай произошел в годы советского периода. Комиссия по госнаградам рассматривала поступающие труды. Очередь дошла до Элчибека Эсалиева. Поэт он был среднего уровня. Я читал его книги и до сих пор удивляюсь, как он вообще попал в этот список. Но внимание членов той комиссии было обращено не на талант, а на географию претендента. Так кто-то промолвил, что он, Эсалиев, из другого региона, было бы хорошо, если лауреатом станет кто-то из «своих». Остальные согласились и кандидатуру отклонили.

После долгих и нудных споров они наконец-то определили своего фаворита и довольные расходились по домам. Но в пылу земляческих чувств не учли одного. Женщина, которая запротоколировала итог собрания, была балдызкой5 того самого поэта. И она сразу же, по горячим следам, донесла весь разговор своему жезде6.

Эсалиев был поэтом хоть и слабым, но оказался весьма умным и предприимчивым человеком. Так как в те времена еще не было диктофонов, он попросил балдызку застенографировать весь разговор по памяти и назавтра с этой бумажкой зашел в кабинет председателя комиссии по наградам.

Сами знаете, во времена Союза трайбализм, землячество считались самыми опасными, чуждыми коммунистической идеологии явлениями. За такое запросто можно было лишиться партбилета со всеми отсюда вытекающими последствиями. Поэтому, когда Эсалиев начал угрожать, что мол будет жаловаться в ЦК, председатель комиссии по наградам чуть не умер от страха.

– Не губи нас, – умолял он. – Дай нам исправить свои ошибки.

И действительно, в тот же день члены комиссии собрались в срочном порядке и пересмотрели вчерашнее свое решение. В результате какой-то бездарь стал обладателем самой престижной премии.

А второй забавный случай произошел уже в годы суверенитета. Один очень влиятельный человек по просьбе своего друга-писателя решил помочь ему в получении госпремии. Пригласил к себе председателя комиссии, поинтересовался, как обстоят дела. Тот доложил, что претенденты в основном собрались слабые. Только один, Санжыра Тарпанбаев, автор исторического романа, был более менее достоен такой награды.

Влиятельный человек, не подав виду, проводил гостя, потом начал звонить другу. Мол, оказывается, шансы имеются, устраним Тарпанбаева и считай, что премия у тебя в кармане.

– Просто взять и устранить его нельзя, – заметил друг. – Он человек упрямый, чего доброго поднимет шум в прессе.

– Что ты тогда предлагаешь? – спросил влиятельный человек.

– Насколько мне известно, у него не имеется никаких званий. Присвойте, и он останется довольным.

То есть, посоветовал заткнуть ему рот. В результате человек до этого не слыхавший даже теплых слов, сам того не ожидая, благодаря стараниям своего же конкурента, стал народным писателем. Вот так вот, ребята…

– А с другом влиятельного человека что случилось? – Спросил кто-то из собравшихся. – Он получил премию?

– Нет, – улыбнулся старый литератор. – Все-таки справедливость есть, и она рано или поздно торжествует. По положению претендующая на премию книга должна была выйти из печати в определенные годы, и тираж должен был быть не ниже 1 тысячи экземпляров. У него, то ли год выпуска, то ли тираж не соответствовал – не помню. С тех пор много времени прошло…

День смерти

Мама разбудила рано утром.

– Отнеси этот тулуп Жалман-аба. Я все поправила, зашила. А на обратном пути заодно зайди к Калыйча жене. Пусть сегодня оставит для нас немного молока. Скажи, что мама хлеба хочет испечь.

Когда я зашел в дом Жалман-аба, младшего брата моего покойного дедушки, он сидел возле печи и пил чай. Посадил меня возле себя, спросил о самочувствии моей бабушки. Последние два месяца она тяжело болела и лежала в постели.

– Все хорошо! – сказал я радостно. – Сегодня она сама поднялась. Сейчас сидит и разговаривает.

– Такое обычно бывает перед смертью, – пробормотал про себя Жалман-аба. – Воспрянет духом и плотью, приподнимется на смертном ложе человек, приведет себя в порядок. Так что, Жайыл сынок, передай папе, пусть не расслабляется, пусть будет наготове. Я тоже скоро буду. Позавтракаю, накормлю скот и приду.

В доме Калыйча-жене, которую я навестил после, были не столь категоричны насчет бабушки. Но почему-то они тоже предчувствовали, что бабушка непременно умрет сегодня.

– Вряд ли дотянет до вечера, – шептались между собой.

Я был удивлен, ошарашен их словами. С утра радовался, мол, бабушка выздоровела, сидит и разговаривает, как прежде. А они говорят что вот-вот помрет…

Поэтому, как только увидел бабушку, сразу полез с вопросом.

– Это правда, что ты сегодня умрешь? – спросил я, едва не заплакав.

– Кто сказал?

– Все говорят. Жалман-аба, Калыйча-жене…

Бабушка, исхудалая старуха с белым, как снег, лицом, минуты две-три сидела молча, потом тихо начала молиться.

– О Боже! Не позорь меня и дай умереть сегодня. Пусть люди не обманываются в ожидании.

– Да не слушайте его, апа, – сказала мама и шлепнула меня по затылку. – Ты че, придурок, болтаешь всякую ерунду? Иди, помоги сестре.

Моя старшая сестра в это время таскала воду из речки. Ее лицо было серьезное и озабоченное. Я тоже взял в руки ведра и пошел рядом за ней.

– Бабушка не умрет, правда? – умоляюще спросил я. – Умирают больные. А она же выздоровела.

Насколько я помню, бабушка до этого никогда не болела. Всегда ходила бодрая и веселая. Правда, один раз у нее сильно заболели зубы и три дня не могла заснуть. Тогда дедушка советовал ей попробовать насвай7. Бабушка в нерешительности, брезгливо положила в рот горсть насвая, и как ни странно, через некторое время боль утихла. И это повторилось на следующий день, затем третий. Постепенно это стала привычкой, и сама не замечая, бабушка тоже пристрастилась к насваю. Однажды дедушка съездил в город и вернулся оттуда с обильными подарками. Маме, сестре – платья, мне – шоколад. А бабушке – насвай. Целый кулек. Бабушка, наверное, ожидавшая другого, очень обиделась. Тихо заплакала, а потом отнесла это злочастное зелье в огород и там закопала. После этого она больше никогда не дотрагивалась к насваю, хотя зубы болели еще много раз.

В полдень, когда я собирался в школу в нашем доме все было тихо, хотя было многолюдно. А вечером, когда вернулся, издалека донесся громкий плач. А возле дома несколько человек устанавливали траурную юрту…

Писарь

В далекие семидесятые годы, в длинные зимние вечера ко мне в дом заходили очередные «Ромео», которые были сражены стрелой Амура и окутаны пламенем любви. Это были в основном мои одноклассники, иногда парни чуть постарше. Мы удалялись в пустующую комнату, закрывались там изнутри и начинали тайком писать письма понравившейся им девушке. Как человек, владеющий пером и успевший опубликовать несколько заметок в районной газете, я выполнял для них роль писаря. Когда я писал, заказчики сидели возле меня взволнованные и озабоченные. «Друг, напиши так, подбери такие слова, чтобы она заплакала», – умоляюще просили они.

Эти были наивные, искренние письма. Потому что сам был влюблен. Хотя они были адресованы Бузайнап из девятого «б» или Малике из десятого «а» класса, перед моими глазами всегда стоял образ Максуды – моей однокласницы. Я изливал свою душу, выражал тоску, подбирал самые душевные и нежные слова для нее и ради нее. И обязательно туда добавлял любовные строки из стихов Барпы-апыза8, типа «гүлзар кылчы жүрөктүн какшып жаткан чөлдөрүн» или из казалов9 нашего земляка Камбаралы Бобулова. А в конце рисовал белого голубя, несущего в клюве конверт. Вначале рисунки у меня не совсем получались, но со временем я научился изображать и эту благородную птицу.

Положив готовое письмо в карман, «Ромео» уходили радостные и окрыленные. Я советовал переписать их, но многие из-за плохого почерка или, опасаясь допустить грамматические ошибки, передавали письма своим возлюбленным в оригинале.

Я не могу утверждать, что после этих писем парни покоряли сердца девушек и создавали семьи, но что эти письма помогли выразить свои чувства – это точно.

Меня удивляло то, что все ответы на мои письма были в основном схожими. Не только по почерку и стилю, но и по содержанию. Поэтому, иногда создавалось впечатление, что на них отвечает один и тот же человек. Но кто? Получить ответ на этот вопрос, выяснить у меня не было возможности.

Так и закончили школу. Когда я учился на пятом курсе университета Максуда заболела, и врачи направили ее в город Фрунзе. Как-то после занятий я навестил ее в больнице. Она после неудачного замужества с двумя детьми жила в доме своих родителей.

Мы сидели на скамейке возле больницы. Вспоминали школьные годы. Вдруг я вспомнил про письма, которые я писал за друзей и начал увлеченно рассказывать.

– Я знаю, – тихо перебила меня Максуда.

– Интересно, откуда?

– Потому что на все эти письма ответы писала я. От имени тех девушек.

Мы оба засмеялись. Представил, как Максуда сидит с какой-то девушкой и тайком отвечает на наши письма.

– Когда я писал письма, думал только об одном человеке. О тебе. У тебя случайно не было такого?

Максуда улыбалась.

– Было.

– О ком ты думала, если не секрет?

– Ты сам не догадываешься?

Я обомлел. Сердце начало биться гулко, стучать в груди.

Надо же… Не это ли превратность, ирония судьбы?

– Для других написал десятки писем, а своей любимой девушке было лень написать хотя бы одно? Эх, ты…

В ее голосе чувствовалась горечь, хотя она улыбалась.

– Не от лени, – сказал я растерянно. – Я просто боялся. Не то что написать письмо, от напоминания твоего имени я терялся. Раз ты тоже была не равнодушна ко мне, могла бы и сама написать. Намекнуть хотя бы.

– Вот ты простак! Где ты видел, чтобы девушка первая написала тебе письмо?

Да, было бы странным, но и вся наша история была удивительно странной. Вроде смешная, в то же время грустная…

Кореш

Его имя был Алибек. Но мы называли Аликом. Был он большим разгильдяем. Когда мы, студенты филфака, поздно ночью сонными лицами зубрили историю КПСС, конспектировали толстые тома Маркса и Энгельса, он ходил по комнатам общежития, пугал первокурсников ножом, гонял за вином. Преподаватели считали его и называли между собой позором курса, чем-то вроде чирьяка на лице факультета, а первокурсники боялись как одноглазого циклопа. Еле-как закончив учебу, он наряду со всеми уехал в родное село. С тех пор я его не видел.

Вот теперь, ровно через десять лет, мы вновь встретились. Случайно. Вот стоит он передо мной. Такой же шустрый, такой же беспокойный. Разве что чуть повзрослевший и чуть пополневший.

Мы сначала отметили нашу встречу в пивной, затем он пригласил меня домой. Я хотел было отказаться, но Алик был настойчив. После пары кружек пива и мне вдруг захотелось взлянуть на его быт. Идем, значит, по давно забытым улицам, он рассказывает свою биографию, излагая свежие данные: что недавно переселился в город, устроился в какую-то школу учителем. Короче, у него все прекрасно, удачно женат, и дети есть.

Я искренно был рад за сокурсника. Наконец-то утихомирился человек. А то думал, что он совсем неисправим. По пути зашли в магазин и купили колбасу, бутылку водки (а как же встреча без этого?).Так как у него с собой не оказалось денег, за все эти покупки расплачивался я. После недолгой ходьбы мы дошли до какого-то дома. Это была небольшая времянка с вишневыми деревьями во дворе. Алик сначала нажал на звонок, но не дождавшись ответа, ловко пролез через деревянный забор и открыл ворота изнутри. Дверь времянки тоже оказалась запертой.

– Твою мать! —выматерился Алик. – Опять ключи не оставила. Он начал искать под половиком, под тазиком, даже посмотрел внутрь умывальника. А потом откуда-то за домом раздобыл монтировку и мастерски избавился от висячего замка. Мы вошли во внутрь. Алик открыл холодильник и так же ловко, так же быстро поджарил яичницу. Потом начали пить. Алик то и дело оправдывался, просил прощения, мол, извини, что так получилось. То есть, спонтанно, скромно. «Была бы жена дома, угостил бы по-другому…»

Не знаю сколько времени мы просидели, вдруг Алик начал поглядывать на часы, сообщил, что ему надо срочно куда то съездить. У меня тоже были дела. Мы быстро встали и, выйдя на улицу, попрощались. Он пошел вниз, а я вверх. Дойдя до остановки сел на автобус. Еду и чувствую себе как-то странно, такое ощущение, будто что-то не хватает. Но что именно, не знаю. Хотя мы выпили всего одну бутылку, голова была как в тумане. Только проехав пять или шесть остановок я обнаружил, что у меня в руках нет папки с документами. Я приехал в город в командировку, чтобы решать проблемы нашей школы. Начал ломать голову, где я ее мог оставить и еле вспомнил – в доме Алика! Точно!

Пришлось вернуться обратно. Пока пересел в другой автобус и доехал до нужного адреса, прошло около часа. Когда я зашел в тот дом, во дворе было полно народу. Я встал у входа. Толпа оглянулась, все подозрительно посмотрели в мою сторону.

– Ты кто? – спросил один из них.

– Я здесь папку оставил, – ответил я.

Услышав эти слова, двое сразу подбежали ко мне и схватили за руку.

– Вот он! – произнесли они восторженно.– Сам явился.

Потом начались допросы, распросы, кто я, как здесь оказался. Я, естественно, рассказал, как меня пригласил Алик, как мы ели яичницу. Тогда они стали расспрашивать, уточнять у молодой женщины лет тридцати (видимо она была хозяйкой этой времянки), знаком ли ей Алик. Но оказалось, она знать не знает никакого Алика. Выходит, что мы гостили совсем в чужом доме? Ну Алик, ну ты даешь, кореш!

Кто-то посоветовал вызвать милицию, но никто не спешил с вызовом. Тщательно проверили мои карманы, полистав командировочные документы, переписали все мои данные. А потом отпустили.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Киргизский писатель, который в последние годы ведет затворнический образ жизни в горах Алая.

2

Саква, дорожный мешок.

3

Жаренные в жире кусочки теста

4

Цельный кусок варенного мяса.

5

Балдыз – сестра жены, свояченица

6

Зять

7

Насвай – вид некурительного табачного изделия, традиционный для Центральной Азии и Афганистана.

8

Барпы Алыкулов, великий кыргызский лирический поэт.

9

Поэтическая форма, газели