Совок порочного периода

– Смотри, не подведи науку и соседей!

Я глубоко вздохнул и шагнул навстречу приключениям, окончательно уверившись, что этот день запомнится надолго.

Путь на дачу прошёл спокойно, хотя ожидал большего испытания для нервов. Лера всю дорогу молчала, лишь изредка бросая на меня загадочные взгляды, смысл которых никак не мог уловить. При этом я уверенно делал вид, будто полностью владею ситуацией, хотя мысленно уже не раз проклял себя за эту затею.

На месте тут же почувствовал прилив уверенности. Здесь я был опытным завсегдатаем, знавшим каждую тропинку и кочку.

– Прошу, Лера, следуй за мной. Всё под контролем, – торжественно произнёс я и шагнул на заросший участок.

Едва почувствовав мягкую траву, я вдруг провалился вниз и с громким всплеском оказался по пояс в ледяной воде забытого колодца. Лера подбежала, несколько секунд сдерживала смех, а потом разразилась хохотом.

– Что смешного? – пробормотал я, барахтаясь в грязи.

– Ты бы видел себя! Настоящий дачный морской котик, – сквозь смех выдавила она. – Ради этого стоило столько ехать!

– Поможешь выбраться, или будешь веселиться до завтра? – раздражённо спросил я.

Она с трудом отдышалась, протянула руку и вытащила меня наружу.

– Боюсь, это уже самое яркое впечатление этих выходных, – продолжила Лера, утирая слёзы. – Даже жаль, что интересное закончилось так быстро.

Отряхиваясь от грязи и водорослей, я проворчал что-то невнятное и повёл её к дому. Распахнув дверь, застыл в растерянности: из-за открытого окна дом выглядел разгромленным полем боя, а посреди комнаты развевалась наволочка от подушки.

– Очередной сюрприз для дамы сердца? – ехидно спросила Лера. – Это сейчас модно, такой романтический хаос?

– Это недоразумение, – начал оправдываться я. – Сейчас всё приберу.

– Главное, сам никуда опять не блесни, – хмыкнула Лера и села в кресло, удобно сложив руки на груди.

Я решительно взялся за уборку, пытаясь выглядеть уверенным и хозяйственным. Всё шло неплохо, пока, пятясь назад, не наступил в ведро с краской. Последовали грохот и серые брызги эмали, сопровождающие моё падение.

– Леня, ты сегодня точно решил меня убить! – Лера задыхалась от смеха. – Это надо в кино снимать!

– Лучше бы помогла, а не веселилась, – буркнул я, безуспешно пытаясь освободиться.

Смеясь, она всё-таки сняла ведро и осмотрела перепачканные штаны.

– Теперь точно могу сказать: поездка полностью оправдана, – серьёзно произнесла она, но глаза искрились ехидством.

Вздохнув и махнув рукой, я пробормотал:

– Иди пока отдохни, я сам тут справлюсь и приведу себя в порядок.

Она ушла в соседнюю комнату, откуда хорошо просматривался участок, и продолжала весело комментировать мои неуклюжие попытки прибраться:

– Леня, осторожно! Там справа ещё один колодец! А нет, извини, это куст!

Смех её был так заразителен, что вскоре даже я начал тихонько смеяться вместе с ней.

Откуда-то возникло чувство, что, несмотря на весь этот абсурд и нелепости, дача действительно начала приобретать особый шарм. Как выбраться из новых конфузов, представлял смутно, но главное было уже сделано – странным и комичным выходным положено многообещающее начало.

К вечеру участок наконец приобрёл пристойный вид, а дом перешёл из режима боевой тревоги в мирное ожидание гостей. Я был доволен собой, словно герой после важного подвига. Настало время главного события – романтического ужина, который я задумал с необычным для себя размахом.

На старый покосившийся стол легла простыня, изображавшая праздничную скатерть. По углам зажглись свечи, и комнату наполнил загадочный полумрак, дополненный потрескиванием старой радиолы, выдававшей сентиментально-джазовые звуки.

Когда пригласил Леру к столу, её взгляд сочетал явный восторг с иронией, и я тут же пожалел о своём излишнем старании.

– Леня, да ты романтик похлеще Ромео! Хотя больше это похоже на гадание на свечахм на деревенских посиделках, чем на парижский ужин, – усмехнулась она, усаживаясь и поправляя причёску, бросая на меня выразительный взгляд из-под ресниц.

– До Парижа нам далеко, конечно, но для начала и так неплохо. Главное – уютно, тепло… – пробормотал я, чувствуя, как волна смущения поднимается всё выше.

– Свечи-то почти догорели, а мы ещё даже не выпили! Сейчас налью тебе портвейна для вдохновения, – улыбнулась Лера и щедро наполнила мой стакан.

– Спасибо. Знаешь, сегодня ты особенно прекрасна… словно… цветок какой-то, название которого я забыл… – нелепо улыбаясь, пробормотал я, мучительно пытаясь вспомнить хоть один цветок.

– Наверное, кактус, – ехидно перебила она, смеясь. – Ничего, Леня, твои комплименты и так сгодятся, главное, чтобы от души.

Чтобы скрыть замешательство, сделал большой глоток вина, и язык развязался мгновенно. Понесло в воспоминания, неподходящие и странные:

– Ты смеёшься, Лера, а вот был случай в детстве: на утреннике вместо стишка запел песню про Чебурашку, представляешь? На празднике Великой Октябрьской революции! Мамину карьеру это едва не загубило, директор садика вызвал её для объяснений, словно она лично микрофон мне вручила. С тех пор выступлений избегаю – детская травма, знаешь ли!

Лера внимательно слушала и уже с трудом понимала, где правда, а где откровенный бред. Но ей явно нравилось.

– Леня, богатая у тебя биография! Выпей-ка ещё, дальше будет интереснее, – подзадорила она, снова наполняя стакан.

Алкоголь подействовал быстро, и я уже не контролировал ситуацию. Воспоминания и фантазии смешались в абсурдном потоке:

– Вот ещё забавный случай. Хотел стать музыкантом, баян дали только как реквизит, да и то однажды поскользнулся, упал прямо во время выступления, шум такой поднял, что зрители решили – война, и рванули в укрытие…

Лера задыхалась от смеха, наблюдая мои размахивания руками, изображавшие драму на сцене. Её глаза блестели от слёз и удовольствия.

– Леня, ты превзошёл все мои ожидания! За это надо снова выпить, – сказала она, многозначительно глядя мне в глаза и доливая вина. – До дна, мой герой!

Послушно осушив бокал, я понял, что вино необычное: приторно-сладкое и обжигающе крепкое. Сознание стало угасать, и вскоре поймал себя на том, что жалуюсь салатнице на свою судьбу романтического героя.

Голова стала совсем тяжёлой, и я неумолимо рухнул лицом прямо в салат. Вязкая масса капусты и майонеза приняла меня покорно и молча.

– Вот и время проявить себя по-настоящему, – театрально произнесла Лера, аккуратно поднимая мою голову и вытирая салат с лица. – Рыцарь мой доблестный, ты уже сделал всё, что мог.

Я почти ничего не чувствовал, когда она осторожно подхватила меня под руки и, пошатываясь под моей тяжестью, повела в спальню. Последнее, что я успел уловить сознанием – тихое поскрипывание двери и голос Леры, звучащий с нотками коварной удовлетворённости:

– Ну что ж, Леня, настало время действовать…

Я открыл глаза, и первым делом почувствовал, как пульсирует кровь в висках – тяжёлая, вязкая, словно кто-то залил мне в голову расплавленный свинец. Комната плыла, стены дышали, и только постепенно мир обрёл привычные очертания. Попытался поднять руку, чтобы потереть лоб, но рука не двинулась. Странно. Попробовал другую – тот же результат. Ноги тоже отказывались подчиняться. И тут до меня дошло: я был привязан к кровати, растянут как морская звезда, запястья и лодыжки надёжно зафиксированы чем-то мягким, но прочным.

Панику, которая должна была накатить волной, придавило что-то тёплое и тяжёлое на моих бёдрах. Я сфокусировал взгляд и увидел Леру. Обнажённую Леру. Она сидела на мне верхом, её рыжие косы распущены, падали на плечи медными змеями. На губах играла победная ухмылка – такая, какую я видел у кошек, поймавших особенно жирную мышь.

– Проснулся, наконец, – промурлыкала она, и от её голоса по позвоночнику пробежали мурашки. – Я уж думала, перестаралась с дозировкой.

Я попытался что-то сказать – возмутиться, спросить, потребовать объяснений – но язык во рту ворочался как чужой, тяжёлый и непослушный. Из горла вырвалось только невнятное мычание, больше похожее на стон пьяного мима после особенно неудачного выступления.

Лера рассмеялась – легко, искренне, словно мы играли в какую-то невинную игру.

– Не старайся, – она наклонилась ближе, и я почувствовал запах её духов, смешанный с чем-то ещё, более первобытным. – Снотворное ещё не выветрилось полностью. Язык заплетается, да? Это пройдёт. Минут через двадцать-тридцать сможешь нормально говорить. Если, конечно, захочешь.

Она провела ладонью по моей груди, и я с ужасом осознал, что тоже голый. Когда она успела? Как долго я был без сознания? Память услужливо подкинула обрывки: вечер, много вина, её смех, головокружение…

– Ты даже не представляешь, как долго я этого ждала, – прошептала она, склонившись так близко, что её волосы щекотали моё лицо. – Месяцы планирования, наблюдения, выжидания подходящего момента. И вот – ты здесь. Весь мой.

Я снова попытался что-то сказать, но получилось только глупо улыбнуться – мышцы лица тоже плохо слушались. Это было абсурдно: я лежал связанный, под наркотиками, с обнажённой девушкой сверху, и всё, что я мог – идиотски ухмыляться, как будто это была не потенциальная прелюдия к изнасилованию, а дружеская вечеринка.

Лера изучала моё лицо с интересом энтомолога, разглядывающего редкую бабочку.

– Забавно, – заметила она. – Ты даже сейчас пытаешься сохранить контроль. Улыбаешься, делаешь вид, что всё в порядке. Но я вижу – в глазах паника. Не знаешь, радоваться или звать на помощь, да?

Она была права, чёрт её дери. Часть меня – та самая низменная, животная часть – определённо радовалась происходящему. Красивая девушка, голая, явно заинтересованная… Но другая часть, более рациональная, кричала о нарушении всех возможных границ, о том, что это неправильно, опасно, безумно.

Лера провела пальцем по моему лбу, убирая прядь волос.

– Вот это ты влип, герой, – её голос звучал почти ласково. – Целый план был – подлила тебе в вино снотворного, дождалась, пока отключишься, раздела, связала, и вуаля – вся ночь моя. Романтично, правда?

Я наконец смог выдавить из себя нечто похожее на слова:

– З-зачем… тебе… всё это?

Слова звучали так, будто я говорил с набитым ватой ртом, но она поняла. Её улыбка стала шире, обнажив ровные белые зубы.

– О, это самое интересное, – она устроилась поудобнее, – Видишь ли, милый мой Леня, ты меня заинтриговал с первой встречи. Такой правильный, такой контролирующий себя. Всегда знаешь, что сказать, как поступить. Идеальный советский студент снаружи, но я-то вижу – внутри ты совсем другой. Тёмный. Сломанный. Как я.

Она наклонилась снова, её дыхание обожгло моё ухо:

– И мне захотелось тебя… распаковать. Посмотреть, что там внутри, когда сорваны все маски, когда ты не можешь убежать или спрятаться за своими умными словечками.

Она хмыкнула – короткий, довольный звук, как у кошки, добравшейся до сметаны.

– Нравятся мне такие игры, – продолжила она, покачиваясь в своём триумфальном седле. – Власть, контроль, полное подчинение. Но не грубая сила, нет. Это скучно. Мне нравится, когда жертва… соучаствует. Когда хочет сопротивляться, но не может. Когда разум кричит «нет», а тело шепчет «да».

Я попытался возразить, но снова получилось только невнятное бормотание. Язык всё ещё отказывался нормально работать, хотя мысли прояснялись с каждой минутой. Может, это было хуже – ясно осознавать происходящее, но не иметь возможности что-либо изменить.

– А с тобой – особенно интересно, – Лера провела ногтями по моей груди, оставляя красные полосы. – Всегда нравился тип самодовольного контролёра, которого надо немножко проучить. Знаешь, как ты смотришь на людей? Сверху вниз. Даже не замечая этого. Как будто знаешь что-то, чего не знают другие.

Она была права, и это бесило. Я действительно смотрел на окружающих с некоторым превосходством – побочный эффект знания будущего, которое для них ещё не наступило. Но сейчас, привязанный к кровати и накачанный неизвестно чем, я был беспомощнее младенца.

– И вот что забавно, – продолжала она, двигаясь медленно, мучительно медленно. – Обычно ты такой осторожный. Не пьёшь лишнего, не теряешь контроль. А тут – расслабился. Доверился милой, застенчивой Лерочке. Той самой, что краснеет от любого пошлого намёка.

Её смех звенел как разбитое стекло.

– Если бы ты знал, сколько раз я репетировала свою роль. Невинная студенточка, которой нужна помощь с учёбой. Случайные прикосновения, смущённые взгляды, румянец в нужный момент. Оскар мне за эту игру.

Комната начала плыть снова, но теперь это было не от подсыпанного вещества.

– Хочешь знать секрет? – прошептала она, наклонившись так, что её волосы занавесили нас обоих. – Я видела, как ты смотришь на Дарью Евгеньевну. Как провожаешь взглядом её ноги, когда она поворачивается к доске. Но она для тебя недосягаема, правда? Преподаватель, старше, замужем наверняка. А я – вот она, рядом. Доступная. Готовая на всё. Только есть одна проблема, – её голос стал жёстче. – Ты меня не замечал. Смотрел сквозь, как через стекло. Лерочка-отличница, Лерочка-помощница. Удобная, полезная, незаметная. Но я не вещь, Леня. Я человек. Со своими желаниями, страстями, тёмными фантазиями.

Мир вокруг становился всё более размытым. Края реальности расплывались, как акварель под дождём. Я чувствовал, как теряю последние крохи контроля – над телом, над ситуацией, над собственным сознанием.

– Вот так-то лучше, – промурлыкала она, чувствуя мою капитуляцию. – Расслабься и получай удовольствие. В конце концов, разве не об этом мечтают все мужчины? Красивая девушка, которая берёт инициативу в свои руки. Которая знает, чего хочет, и берёт это.

Её пальцы скользнули ниже, и она замерла. Потом рассмеялась – не тем серебристым смехом из наших прежних встреч, а низким, гортанным звуком, в котором слышалось что-то хищное.

– Ну надо же, – протянула она, откидываясь назад. – Великий соблазнитель не возбуждён. Голая девушка сидит на тебе верхом, а ты – как неодушевлённый предмет. Обидно даже.

Я попытался что-то объяснить – про наркотики, про шок, про то, что это всё слишком неожиданно – но язык всё ещё плохо слушался. Из горла вырвалось только жалкое мычание, больше похожее на стон раненого тюленя.

– Не оправдывайся, – она покачала головой, и её распущенные волосы взметнулись медным облаком. – Я понимаю. Снотворное, стресс, неожиданность. Но знаешь что? Это даже интереснее. Вызов, можно сказать.

Она грациозно скользнула вниз, устраиваясь между моих связанных ног. В тусклом свете комнаты её кожа сияла, как у какого-то экзотического существа, никогда не видевшего солнца. Или это была иллюзия? Я уже не мог отличить реальность от фантазии. Она игриво улыбнулась, её губы аккуратно обхватили мою плоть, и она начала двигать головой вверх и вниз, заставляя меня забыть обо всём на свете.

Её прикосновения были уверенными, опытными – совсем не такими, какие можно было ожидать от застенчивой студентки с косичками. Каждое движение выдавало практику, знание, которое приходит только с опытом.

То, что она вытворяла языком, выходило далеко за пределы банального студенческого любопытства – напротив, в каждом движении угадывались изощрённость, знание анатомии и какая-то непостижимая смесь нежности с издёвкой. Лера буквально играла с моим телом, и каждый её жест был одновременно лаской и контролем: она водила кончиком языка, резко щёлкала губами, или вдруг обхватывала так жадно, что казалось – захлебнётся. С каждым новым приёмом она будто пыталась удивить не меня даже, а саму себя: выискивала новые способы доставить дискомфорт вперемешку с удовольствием, то облизывала, то вспыхивала смешком – как будто хотела поцокать языком в знак неодобрения.

Я лежал и с безысходной ясностью понимал: это не первый её опыт. Никакой застенчивой Лерочки передо мной больше не существовало. Она сменила кожу прямо на моих глазах – вместо наивной отличницы, которой некогда ронять глаза от мужской похоти, передо мной оказалась натренированная хищница. Я чувствовал себя не просто объектом эксперимента – скорее подопытным крысёнком в террариуме высококлассного садиста.

Иногда она на миг останавливалась, смотрела мне прямо в лицо снизу вверх – там сверкали стальные искорки торжества и любопытства. Я ловил себя на мысли: сколько же таких «экспериментов» она провела до меня?

Реальность начала дробиться на фрагменты. Я видел её одновременно в нескольких ракурсах – сверху, сбоку, словно моё сознание вышло из тела и парило под потолком. Ощущения накатывали волнами: сначала ничего, потом – взрыв чувствительности, от которого хотелось закричать, потом снова провал в онемение.

В этот момент, привязанный к кровати, накачанный неизвестно чем, я существовал только в её координатах. Она была богиней этого маленького мира, где я – всего лишь игрушка в её руках.

Тело начало предавать меня. Несмотря на сопротивление разума, физиология брала своё. Я чувствовал, как напряжение растёт, как кровь приливает туда, куда ей велит древний инстинкт. Это было унизительно – реагировать на принуждение, но Лера знала своё дело.

– Вот видишь, – промурлыкала она с удовлетворением профессионала, добившегося нужного результата. – Стоило только правильно попросить.

Мир вокруг становился всё более зыбким. Я уже не понимал, где кончается реальность и начинается бред. Может, всё это – просто кошмарный сон? Может, я всё ещё сплю в своей комнате в общежитии, а это – просто особенно яркий кошмар, порождённый подавленными желаниями и страхами?

Но ощущения были слишком реальными. Её дыхание, тепло её рта, умелые движения – всё это невозможно было выдумать. Моё тело откликалось помимо воли, предательски реагируя на стимуляцию.

– Молодец, – похвалила она, на мгновение отстраняясь. – Видишь, как всё просто? Нужно только перестать думать. Отпустить контроль. Позволить себе быть… собой.

Она поднялась, двигаясь с грацией танцовщицы или хищника – в моём затуманенном состоянии разница стёрлась. Снова оседлала меня, но теперь в её движениях читалась целеустремлённость охотника, загнавшего добычу.

– А теперь, – прошептала она, позиционируя себя, – главное блюдо вечера.

Проникновение было медленным, мучительным. Она опускалась сантиметр за сантиметром, растягивая момент, наслаждаясь каждой секундой своей власти. Я пытался отвернуться, закрыть глаза, но она схватила меня за подбородок, заставляя смотреть на неё.

–Нет-нет, – её голос дрожал от напряжения. – Смотри на меня. Хочу видеть твои глаза, когда ты поймёшь, что проиграл.

И я смотрел. В её глазах плясали огоньки – то ли отражение света от уличного фонаря за окном, то ли что-то внутреннее, демоническое. Зрачки расширились так, что радужка превратилась в тонкий ободок. Она была прекрасна и ужасна одновременно – как те древние богини, что требовали человеческих жертв.

Она начала двигаться – сначала медленно, почти лениво. Каждое движение было рассчитано, выверено, направлено на достижение максимального эффекта. Это был не секс – это было представление, где она играла все роли сразу: режиссёра, актрисы и зрителя.

Комната вокруг нас пульсировала в такт её движениям. Стены дышали, потолок опускался и поднимался, как грудная клетка спящего великана. Или это пульсировала кровь в моих висках – я уже не мог отличить внутреннее от внешнего.

– Знаешь, что самое забавное? – выдохнула она, ускоряя темп. – Ты мог бы меня остановить. Раньше. Когда я только начала подсыпать тебе препарат. Маленькими дозами, постепенно. Ты же умный, должен был заметить. Но не заметил. Или не захотел замечать?

Её слова доходили до меня как через толщу воды. Значит, это было не разовое действие, а спланированная кампания? Сколько же времени она готовилась? Недели? Месяцы?

Ритм становился всё более неистовым. Она двигалась как одержимая, запрокинув голову, с закрытыми глазами. Её тело блестело от пота, волосы липли к спине и плечам. В какой-то момент она начала что-то бормотать – не слова, а какие-то первобытные звуки, больше похожие на заклинания.

Первый её оргазм застал меня врасплох. Она выгнулась дугой, её тело напряглось, задрожало, и она издала звук, в котором смешались крик и смех. Но она не остановилась – продолжила двигаться, теперь более хаотично, судорожно.

– Ещё, – выдохнула она. – Ещё, ещё, ещё…

Второй оргазм пришёл быстрее. Потом третий. Она была как машина, запрограммированная на получение удовольствия, не способная остановиться. Её ногти впились в мою грудь, оставляя кровавые полумесяцы. Боль смешивалась с другими ощущениями, создавая коктейль из противоречивых импульсов.

Моё собственное тело больше не принадлежало мне. Оно реагировало помимо воли, напряжение росло, несмотря на все попытки сопротивляться. Это было как падение с обрыва – неизбежное, неостановимое. Я чувствовал приближение конца и ненавидел себя за это.

– Давай, – прошипела она, чувствуя мою близость к краю. – Не сопротивляйся. Это бесполезно. Твоё тело уже сдалось. Осталось только признать поражение.

И в этот момент что-то во мне сломалось. Может, последние остатки препарата добрались до нужных центров мозга. Может, просто физиология взяла верх над психологией. Волна накрыла меня, выворачивая наизнанку, заставляя выгнуться в своих путах.

Она почувствовала это и засмеялась – торжествующе, победно. Её собственный финальный оргазм совпал с моим, и на мгновение мы слились в единое существо, пульсирующее в одном ритме. Это было одновременно прекрасно и отвратительно – как всё в этой извращённой ночи.

Потом она рухнула на меня, обессиленная, дрожащая. Её дыхание обжигало мою шею, волосы щекотали лицо. Мы лежали так, склеенные потом и другими жидкостями, два тела, на мгновение ставшие одним.

– Вот видишь, – прошептала она, когда смогла говорить. – Не так уж и плохо получилось. Для первого раза.

Первого раза? Значит, она планирует продолжение? Но я был слишком измождён, чтобы ужасаться этой перспективе. Препарат всё ещё циркулировал в крови, реальность оставалась зыбкой, и я не был уверен, что всё это не сон.

Она лежала на мне, тёплая и тяжёлая, и несмотря на весь ужас ситуации, я чувствовал странное умиротворение. Может, это был стокгольмский синдром в миниатюре. Может, просто усталость. Но в этот момент, связанный и использованный, я ощущал покой.

За окном начинало светать. Серый деревенский рассвет пробивался сквозь занавески, превращая комнату в аквариум, наполненный мутной водой. Где-то вдалеке закукарекал петух. Заворчал первый трактор. Деревня просыпалась, не подозревая о маленькой драме, разыгравшейся в одном из сотен домов.