Совок порочного периода

Однако времени на самобичевание уже не оставалось. В ванной Елена шевельнулась, потянулась к полотенцу – скоро она выйдет. Паника дала мне силы, и я поспешно отступил назад, торопясь привести себя в порядок. Пальцы дрожали, не слушались, ремень не застёгивался, молния заедала, цепляясь за ткань рубашки. Хотелось исчезнуть, раствориться, только бы не столкнуться с ней лицом к лицу в таком позоре.

Вдруг дверь ванной распахнулась – резко и бескомпромиссно. На пороге стояла Елена, завёрнутая в старое махровое полотенце, с влажными волосами, отброшенными назад. В глазах её читались удивление и недоумение, постепенно сменяющиеся тревогой.

– Лёня? – голос её был растерянным и чуть охрипшим. – Что ты здесь делаешь? Что-то случилось?

Я открыл рот, но слова застряли в горле. Что сказать? Как оправдаться? Её взгляд медленно опустился вниз, заметив расстёгнутые штаны и влажное пятно на рубашке. Затем взгляд скользнул ниже, на пол, где блестели капли моего стыда.

Осознание произошедшего ударило её болезненно и резко. Елена отшатнулась, сжимая полотенце крепче, будто пытаясь защититься.

– Нет, – прошептала она, качая головой. – Нет, только не это… Только не ты.

– Елена, я могу объяснить… – выдавил я, но голос оборвался, став жалким и бессильным.

– Объяснить? – она нервно усмехнулась, глаза наполнились слезами ярости и унижения. – Что объяснить? Что ты подглядывал за мной? Что ты… – она осеклась, не в силах выговорить остальное. – Господи, Лёня, как ты мог? Как ты посмел?

Полотенце соскользнуло с её плеча, она быстро поправила его, закрываясь, будто от чужого, опасного человека. Её паническое, отстранённое движение заставило меня сжаться от стыда ещё сильнее.

– Это не то, что ты думаешь, – с трудом произнёс я, понимая, как жалко это звучит.

– А что это? – голос её взлетел до крика, надорванного и болезненного. – Ты случайно оказался у двери ванной? Случайно подглядывал? Ты… – она прикрыла рот ладонью, словно её тошнило от собственного понимания происходящего.

По её щекам текли слёзы – горькие и безутешные. Её лицо выражало такую боль, такое отвращение и разочарование, что я не мог этого вынести.

– Я думала, ты спишь, – продолжала она, не пытаясь скрыть слёзы. – Думала, отдыхаешь после вчерашнего. Господи, Лёня… Я же тебе как мать была!

Эти слова стали последним ударом, самым болезненным. Она действительно была мне как мать, пожертвовала личной жизнью ради меня. И теперь я платил ей за это мерзким предательством.

– Убирайся, – тихо, но твёрдо произнесла Елена, голос её дрожал от ярости и боли. – Сейчас же убирайся из моего дома.

– Лен, пожалуйста…

– Убирайся! – выкрикнула она с такой силой, что казалось, задрожали стены. – Ты мёртв для меня! Понимаешь? Мёртв!

Она захлопнула дверь ванной, и звук щёлкнувшего замка показался мне ударом сердца, остановившегося навсегда. Я слышал, как она сползла по двери и громко заплакала – отчаянно, неистово, словно оплакивая близкого человека, который умер.

Я стоял неподвижно, опустошённый и раздавленный. Внутри не осталось ничего, кроме звенящей пустоты и тупой боли осознания непоправимости. Что я наделал? Как мог так поступить?

С трудом переставляя ноги, я двинулся к выходу, цепляясь за стены, чтобы не упасть. В прихожей остановился у вешалки с пальто, но уже не видел смысла его брать. Дом, который я только что потерял, стал чужим.

Спустившись по лестнице, я вышел на улицу. Город спал в липкой, сонной дрёме осенней ночи. Дома казались мрачными и равнодушными, машины изредка проносились мимо, бросая короткие вспышки света на мокрый асфальт. Редкие прохожие избегали встречаться взглядами, скрывая собственные заботы и тайны.

Шёл я медленно, без цели и без надежды, чувствуя себя потерянным и навсегда сломленным человеком. Впереди ждала пустота, в душе поселился непроходящий холод – и я знал, что на этот раз у меня не будет сорока лет, чтобы забыть

Внутри глухо пульсировала боль, словно в груди поселился плотный ком стыда, мешающий свободно дышать. Слова Елены звучали в голове снова и снова, приобретая с каждым повторением болезненную чёткость и неумолимую справедливость. Было мучительно признавать, что её обвинения не просто всплеск эмоций, а правда, от которой хотелось скрыться даже самому.

Абсурдность моего положения наполняла душу тоской. Всё случившееся казалось неправдоподобным кошмаром, и тем не менее это была реальность, невыносимо чёткая и жестокая. Как взрослый, уважаемый человек мог оказаться здесь, в прошлом, и совершить поступок, достойный презрения даже самого близкого человека? Я понял, что стал не просто пленником чужого времени, но и заложником собственного морального разложения.

Мысли невольно вернулись к прошлому – будущему, теперь казавшемуся чужим и далёким. Моё существование тогда было непрерывным компромиссом между совестью и цинизмом. Мелкие и крупные поступки против морали стали обыденностью, почти незаметной привычкой. Сколько раз поступал вопреки внутреннему голосу, поддаваясь сиюминутным желаниям? Теперь было ясно – всё это вело лишь в пропасть.

Дойдя до сквера, я опустился на холодную скамью среди облетевших деревьев. Небо было ясным и холодным, усеянным равнодушными звёздами. В тишине слышались только приглушённые звуки ночного города и шорох опавших листьев. Тревога постепенно уступала место тяжёлой, глухой печали, заставлявшей опускать взгляд вниз, словно я боялся, что небо увидит мой позор.

Сидя на скамье, я пытался понять причины своего поступка. Чем было вызвано то неконтролируемое желание, заставившее забыть обо всех правилах и даже элементарной осторожности? Ответ оказался горьким и простым: слишком долго позволял себе идти путём нравственных уступок, постепенно приближаясь к краю пропасти. И вот теперь я стоял на её самом краю, дрожа от страха и стыда.

Холод проникал сквозь одежду, и стало ясно, что больше нет смысла оставаться здесь. Пришло время вернуться и столкнуться с последствиями собственных действий, какими бы невыносимыми они ни были. Встав со скамьи, ощутил онемевшие ноги и тяжёлое биение сердца, постепенно терявшего веру в возможность что-то исправить.

Обратный путь был ещё тяжелее. С каждым шагом внутреннее сопротивление усиливалось. Я не представлял, как теперь смотреть Елене в глаза, какие найти слова, чтобы хоть как-то оправдаться. Но выбора не оставалось, и ноги сами несли меня по тёмным, безлюдным улицам обратно в дом, который уже казался мне чужим и враждебным.

У подъезда я поднял глаза вверх. Окна были тёмными, и сердце сжалось от чувства одиночества. Осознание собственной ненужности и внутреннего презрения стало настолько острым, что перехватило дыхание.

Достав ключ, я вошёл в подъезд, с трудом преодолевая ступени лестницы. Каждая из них казалась моральным испытанием. В голове метались мысли о том, что где-то здесь должен произойти поворот судьбы, способный освободить меня от тяжести содеянного. Но ничего не происходило, и оставалась лишь холодная реальность.

На последней ступеньке я остановился, глубоко вдохнув сырой подъездный воздух. Рука сама потянулась к двери, сердце забилось тревожно, словно впереди ждало суровое испытание. Оставалось только войти и принять всю тяжесть последствий.

Стоя перед дверью, я окончательно понял, что пути назад нет – впереди лишь неизвестность и неизбежная встреча с собственным позором. Но эта встреча была необходима, чтобы осознать глубину падения и найти в себе силы подняться, если это ещё возможно.

Дверь распахнулась тихо, словно поддерживая моё желание остаться незамеченным. В квартире царила глубокая тишина, настолько густая и непривычная, что казалось, каждый звук тонет в ней мгновенно, не оставляя эха. Это спокойствие выглядело странным и почти пугающим, никак не совпадая с ожиданием напряжения после случившегося.

Пройдя по коридору, заметил мягкий свет, пробивавшийся из гостиной. Я невольно напрягся, ожидая увидеть там Елену – её осуждающий взгляд, болезненное молчание. Войдя в комнату, думал застать лишь пустоту и тишину, но замер на пороге: на диване сидел совершенно незнакомый мужчина.

Он откинулся на спинку с лёгкой небрежностью, сохраняя настороженное, уверенное спокойствие. Его взгляд был внимательным, изучающим, будто он давно ждал моего появления и уже всё предусмотрел. Строгий тёмный костюм, безупречно выглаженная рубашка, тонкий галстук – одежда казалась вне времени, словно он пришёл из места, где нет календарей и часов.

– Добрый вечер, Леонид, – произнёс он тихо и уверенно, и от его осведомлённости мне стало неуютно. – Меня зовут Таисий. Я давно жду тебя.

Сердце сжалось, дыхание замерло, словно от одного слова зависела вся моя дальнейшая жизнь.

Несколько секунд я стоял неподвижно, пытаясь осмыслить происходящее. Удивление и тревога смешались внутри в тугой узел. Преодолев оцепенение, шагнул внутрь комнаты, не отводя взгляда от незнакомца.

– Кто вы? Как здесь оказались? – спросил я, едва сдерживая дрожь в голосе. – Что вам нужно?

Таисий слегка улыбнулся и указал на кресло напротив себя.

– Присядь, Леонид. Ты устал, и разговор будет долгим. Стоять бессмысленно.

Его голос звучал гипнотически, и я почти непроизвольно опустился в кресло, продолжая напряжённо всматриваться в его лицо.

– Я жду объяснений, – произнёс я, стараясь придать голосу твёрдость. – Откуда вы меня знаете?

Таисий подался вперёд, взгляд его сделался ещё более проницательным.

– Я знаю о тебе многое. Знаю всё, что ты совершил, все твои тайные страхи и желания. Ты здесь не случайно. И я тоже здесь не по собственной прихоти.

Он сделал паузу, давая словам осесть в сознании, затем продолжил:

– Моё имя Таисий, я – служитель высших сил времени. Моя задача – контролировать и исправлять временные коллапсы, которые возникают из-за человеческих ошибок и грехов. То, что произошло с тобой – именно такой сбой. Ты сам вызвал его своей жизнью, ставшей цепочкой нравственного падения.

Я хотел перебить его, выразить протест и скепсис, но ясность его взгляда останавливала, заставляя слушать дальше против собственной воли.

– Вы хотите сказать, что я сам виноват в этом безумии? – спросил я, стараясь звучать уверенно, но голос всё равно дрогнул. – Как мои личные ошибки могли повлиять на время?

Таисий задумался, осторожно подбирая слова.

– Ты недооцениваешь последствия своих действий. Каждый поступок человека, тем более влиятельного, создаёт волны в потоке времени. Ложь, порок, цинизм постепенно деформируют реальность. В твоём случае всё накопилось так сильно, что прорвало границу. Ты оказался здесь, в прошлом, чтобы взглянуть на себя со стороны и осознать то, что разрушил.

От его слов в груди разлилась болезненная горечь. Всё звучало абсурдно, но логика была неопровержимой.

– Но почему именно сюда? Почему именно это время? – спросил я, не скрывая внутреннего смятения. – И почему вы здесь?

– Этот момент не случаен, – мягко сказал Таисий. – Именно тогда ты мог выбрать другой путь, но не сделал этого. Теперь у тебя появилась возможность заново пройти этот отрезок жизни, исправить ошибки. Я здесь, чтобы направить тебя и помочь понять, как выбраться из ловушки, в которую ты попал.

Он замолчал, продолжая смотреть на меня с терпеливым и почти сострадательным вниманием. Его слова болезненно отражали моё внутреннее состояние, заставляя острее ощутить весь груз содеянного.

– Что же теперь делать? – спросил я тихо, избегая его взгляда. Голос звучал подавленно. – Как исправить то, что уже произошло?

– Сначала принять истину, – ответил Таисий спокойно и уверенно, словно давно ждал этого вопроса. – Признать свои ошибки – это первый и самый трудный шаг. Только после этого станет ясно, как двигаться дальше. Но знай, Леонид, путь будет тяжёлым, и не всем удаётся пройти его до конца.

Тяжёлая тишина заполнила комнату, нарушаемая лишь негромким тиканьем часов. Я пытался привести мысли в порядок, найти хоть немного ясности в хаосе, который сам же создал. Таисий ждал моего следующего вопроса терпеливо, словно у него было в запасе бесконечно много времени.

– Значит, единственный способ вернуться в моё время – осознать и исправить свои ошибки? – спросил я осторожно, стараясь звучать уверенно, но голос выдавал моё смятение. – Но как это сделать? Что именно я должен понять и какие поступки исправить? Можно ли вообще изменить то, что уже случилось?

Таисий улыбнулся, слегка покачав головой. Его взгляд был загадочным, словно он объяснял очевидное, стараясь не нарушить некий важный закон.

– Твои вопросы естественны, Леонид, – произнёс он ровно и неторопливо. – Но пойми главное: готовых ответов у меня нет. Ты должен сам пройти путь осознания и принятия своей жизни. Я лишь могу направить тебя, но идти придётся самостоятельно, осмысляя каждое решение.

– И всё же, что именно мне нужно исправить? – спросил я настойчиво, чувствуя, как растёт внутреннее напряжение. – Нельзя же переписать всю жизнь целиком!

Таисий подался вперёд, сцепив руки в замок. Его взгляд стал серьёзнее, почти требовательным.

– Ты прав. Исправить абсолютно всё невозможно. Но существуют ключевые моменты, когда твои решения особенно сильно влияли на тебя и окружающих. Именно эти ситуации станут твоей точкой возврата. Ты должен найти их, переосмыслить и понять последствия своих поступков. Только тогда сможешь вернуться в своё время и свою жизнь.

Его слова звучали многозначительно, заставляя сердце биться чаще, но вместо ясности я ощущал лишь растерянность и отчаяние.

– Всё это похоже на жестокую игру, – произнёс я, пытаясь скрыть тревогу. – Ты называешь себя служителем времени, говоришь о последствиях, словно я пешка каких-то высших сил. Но почему именно моя жизнь? Почему я так важен?

Таисий снова улыбнулся, и на этот раз в его улыбке читалась лёгкая печаль.

– Ты не пешка, Леонид, а человек со свободой выбора. Твоя жизнь важна не только тебе, но и тем, кто связан с тобой. Высшие силы не играют с тобой – они дают тебе редкий шанс увидеть себя со стороны и изменить свой путь. Такая возможность выпадает немногим. Но цена её велика, и каждое твоё решение теперь будет иметь необратимые последствия.

На меня навалилась тяжесть осознания ответственности, сдавив грудь настолько сильно, будто воздух стал вязким и плотным. Впервые за долгое время я почувствовал себя по-настоящему живым, каждое решение обрело реальный смысл. Это пугало и вдохновляло одновременно.

– Значит, от того, что я сделаю сейчас, зависит вся моя дальнейшая жизнь? – спросил я тихо, глядя Таисию в глаза, пытаясь понять серьёзность его слов.

– Именно так, – кивнул он торжественно. – От твоих выводов и поступков зависит, каким ты вернёшься назад и вернёшься ли вообще. Время не прощает ошибок дважды. Запомни это.

Он медленно поднялся, поправляя идеально сидящий костюм, и посмотрел на меня сверху вниз с уверенностью человека, полностью контролирующего ситуацию.

– Сейчас я должен уйти. Всё, что мог сказать тебе, я сказал. Но наша встреча не последняя. Когда придёт время следующего шага, я вернусь. И тогда ты должен будешь принять окончательное решение.

На миг мне показалось, что воздух в комнате дрогнул, и Таисий растворился в полумраке, оставив лишь едва уловимый аромат чего-то далёкого и незнакомого.

Оставшись один, я медленно оглядел комнату, пытаясь осмыслить случившееся. Всё казалось сном, из которого нельзя было проснуться, но я ясно понимал: этот сон – новая реальность, где больше нет места старым привычкам.

Теперь моя жизнь обрела другой смысл, и каждая минута, каждый вздох наполнились значением. Чувство ответственности ударило холодной волной, и я осознал, что уже не могу жить по-прежнему. Именно это понимание стало первым шагом на новом пути, который только начинался.

Глава 4

Утро того дня решило, что я ему определённо не нравлюсь. Проснувшись позже обычного, я долго искал тетради и, лишь перетряхнув половину квартиры, сообразил, где оставил ключи. Метался по комнатам, нервно разглаживая волосы, пока чуть не упустил предательский скрип старого лифта. В последний момент схватил портфель и, едва не растянувшись на лестнице, успел нажать облупленную кнопку вызова раньше, чем двери закрылись.

В тесной, пропитанной запахом ржавчины кабине стояла Лера – однокурсница с ярко-рыжими волосами, привычно заплетёнными в две косички. В её взгляде обычная утренняя приветливость легко смешивалась с едва заметной, искрящейся иронией.

– Леня, привет! – звонко и насмешливо сказала она. – Ты сегодня особенно загадочный. Опять задумал что-то эпохальное? Сбежать с пары или ограбить гастроном? Я бы на твоём месте выбрала первое – куда интереснее и безопаснее.

От её слов меня слегка тряхнуло. Встреча здесь и сейчас словно выдернула из памяти сцену из далёкого будущего, нелепую и смешную в своей отчаянной грусти. Мы, двое уставших от жизни взрослых, тогда неловко потянулись друг к другу, а потом долго мучились воспоминаниями о том, что упустили.

– О чём задумался? – Лера лукаво прищурилась и скрестила руки на груди. – Вид такой, будто решаешь глобальные вопросы. Или снова потерялся в собственных тараканах?

Я смущённо улыбнулся, глядя куда-то мимо неё, и попытался придумать что-нибудь убедительное, чтобы не раскрыть ненароком секрет моего временного коллапса.

– Да так, ничего важного, – протянул я наконец, изображая полнейшее равнодушие. – Забыл что-то дома, теперь пытаюсь понять, что именно.

Она засмеялась, наполнив тесную кабину тёплым весенним ветром, отчего пространство вокруг сразу перестало казаться таким гнетущим.

– Ой, Леня, ты и правда странный, – со смехом сказала Лера, глядя мне прямо в глаза с притворной серьёзностью. – В институте уже давно решили, что ты явно прибыл к нам из другого измерения.

Щёки мои налились краской, а сердце забилось, будто пойманный воробей. Лера всегда легко попадала в самое яблочко.

– Пожалуй, я действительно не от мира сего, – развёл я руками, пытаясь сохранить достоинство, несмотря на растерянную улыбку. – Но тебе ведь именно такие нравятся?

Она притворно задумалась, потом вдруг шагнула ко мне совсем близко, отчего кабина лифта мгновенно уменьшилась до размера консервной банки.

– Кто знает, может, и нравятся, – тихо и насмешливо проговорила она, и у меня закружилась голова от её близости.

Двери лифта, наконец, заскрипели, выпуская нас в прохладный воздух, пропитанный сиренью и сыростью весны. Каждый шаг по асфальту звучал громко и чётко, наполняя расстояние между нами необъяснимой, смешной тревогой.

Набравшись храбрости и стараясь скрыть предательскую дрожь голоса, я решился:

– Слушай, Лера, может, ну его, институт? В кино новый фильм идёт, говорят, отличный.

Она приостановилась, вызывающе улыбаясь, словно только и ждала этого приглашения.

– Вот это другое дело! А я-то думала, ты так и будешь всю жизнь бояться собственной тени. Конечно, сходим! Институт пока ни разу не сбегал.

Её улыбка, одновременно тёплая и дерзкая, вызвала у меня такое радостное головокружение, что я невольно залюбовался, как солнечные лучи прыгают по её рыжим косичкам, чувствуя, что сегодняшний день непременно станет началом какой-то весёлой глупости.

Мы вошли в кинотеатр – любимое студенческое убежище от унылых лекций и занудных преподавателей. Запах жвачки, духов и свежих булочек из буфета щекотал ноздри. В очереди такие же счастливые беглецы с горящими глазами выжидали билеты в мир киношных страстей.

– Что сегодня покажут? – с любопытством спросила Лера, прищурившись на афиши.

– Что-то про любовь, конечно, – усмехнулся я, кивая на картинку с парой, застывшей в драматическом объятии. – Тебе ведь нравится такое?

– Любовь нравится всем, – хитро ответила она, слегка сжимая мою ладонь, – особенно когда её показывают крупным планом.

Мы рассмеялись и заняли места в уютной темноте дальнего ряда. Фильм начался сладко и сентиментально, мгновенно окутав нас настроением нежной романтики.

Я нервничал, украдкой разглядывая её профиль, подсвеченный экраном, и косички, вздрагивавшие от смеха. Близость плеч становилась всё волнующе ощутимее.

В какой-то миг экран перестал существовать. Стараясь не выдать себя дрожью пальцев, я осторожно положил руку ей на колено чуть выше подола платья. Лера слегка вздрогнула, одарила меня удивлённой улыбкой и, ничего не сказав, испытующе посмотрела в глаза.

Я осторожно сжал её колено, ощущая тепло и упругость под ладонью. Минуту мы просто смотрели друг на друга, пока она медленно не накрыла мою руку своей, мягко переплетая пальцы.

– Ты уверен в том, что делаешь? – тихо спросила она, улыбаясь легко, но с едва уловимой тревогой, будто сомневалась в серьёзности моих намерений.

– Абсолютно, – шепнул я, чувствуя, как сердце предательски барабанит где-то в горле. – Жалею только, что так долго тянул.

Лера быстро, почти незаметно облизнула губы, но от моего взгляда этот жест не укрылся. Глаза её потемнели, зрачки расширились до невозможного, словно пытаясь втянуть в себя весь свет в комнате. Её пальцы всё ещё переплетались с моими, как будто оторваться было невозможно.

– Леня, – прошептала она так, будто произносила не имя, а волшебное слово.

Время сжалось и застыло. Секунды превратились в бесконечность, и я отчётливо ощущал каждый её вдох, каждое биение собственного сердца и даже лёгкую дрожь её тела рядом. Мир за окном перестал существовать, и осталась только эта комната, пропитанная ароматом духов и нашим дыханием.

Я чувствовал, что эта минута натянулась, словно струна, готовая оборваться в любой миг. Если не сделаю шаг сейчас, то не сделаю его уже никогда.

Не отрываясь от её руки, я осторожно перевернул ладонь и сжал её пальцы крепче. Лера не отдёрнулась – напротив, её палец начал рисовать на моём запястье медленные круги, словно отправляя сигналы прямо в сердце.

Подняв глаза, я встретился с её взглядом – бездонным и тёмным, в котором легко было утонуть.

– Лера, – начал я, но она покачала головой.

– Не надо слов, – едва слышно сказала она.

Моя свободная рука медленно, почти робко коснулась её щеки, как чего-то хрупкого и драгоценного. Лера прикрыла глаза и доверчиво прижалась к моей ладони.

Этот жест разрушил последние остатки моей робости. Я придвинулся ближе, пальцы запутались в её волосах, и она, открыв глаза, тихо дала мне понять, что ждала именно этого.

Другая моя рука, всё ещё не отпускающая её пальцы, потянула её ближе, и она легко поддалась, плавно изгибаясь навстречу. Я обнял её за плечи и ощутил, насколько хрупкой и живой была она в моих руках.

Её ладони мягко коснулись моей груди, словно проверяя, как бешено бьётся там сердце.

– Сердце-то у тебя как сумасшедшее, – прошептала Лера, и её дыхание задело мои губы.

– Я заметил, – ответил я, и мы одновременно улыбнулись, уже не разделяя вдохи.

Наши лица сблизились так, что я видел каждую её ресницу и веснушку на кончике носа. Губы её приоткрылись навстречу мне, и я, наклоняясь, коснулся их осторожно, словно спрашивая разрешения. Первое касание было почти невесомым, лёгким, как дуновение ветра. Её губы были мягкими и чуть влажными, с привкусом мяты.

Тихий вздох, сорвавшийся с её губ, пробудил во мне чувство, древнее и необъяснимое. Поцелуй стал глубже, её рот раскрылся навстречу, и я ощутил осторожное прикосновение её языка.

– Сбежим? – спросил я.

– Ко мне…

Там мир вокруг нас исчез окончательно. Никакой кинотеатра, никакого романтического фильма и далёкого городского шума. Осталась лишь она, её аромат, вкус и тепло.

Робость постепенно сменялась страстью, нежность – жадным желанием. Её руки обвили мою шею, пальцы переплелись с моими волосами. Она прижималась ко мне всем телом, позволяя почувствовать каждый изгиб своей фигуры.

Целовались мы так, будто это был последний вечер на земле, и завтрашний день никогда не настанет. Я забывался в ней, растворялся и переставал понимать, кто я.

Её тихий стон заставил меня на секунду прийти в себя. Отстранившись, я тяжело дышал, разглядывая её лицо – припухшие губы, затуманенный взгляд и взъерошенные волосы. Она никогда не выглядела прекрасней.

– Леня, – выдохнула она с нежностью и страстью, от которых сердце болезненно сжалось в груди.

Я снова поцеловал её, медленно, глубоко, пытаясь передать то, о чём не говорилось вслух. Лера выгнулась, прижимаясь ближе, и мы не заметили, как оказались на кровати. Старые пружины протестующе заскрипели, но кого теперь волновала мебель.

Я навис над ней, аккуратно опираясь на локти, чтобы не придавить. Волосы её разметались по подушке, создавая вокруг лица тёмный, почти мистический ореол. В её глазах я видел отражение собственного желания.

Её пальцы нежно блуждали по моей спине, плечам и снова к шее, оставляя жаркие следы на коже. Я целовал её снова и снова, пока не закружилась голова и не потерялось чувство времени.