Рассказы

Максимыч открыл холодильник и был раздосадован отсутствием хотя бы одного пакетика кошачьего корма.

– Приехали, – буркнул Максимыч. – Ладно, сейчас пойду в магазин, куплю тебе завтрак. Он начал проверять подряд все свои карманы и заначки в надежде собрать достаточную сумму для удовлетворения потребностей как своих, так и его мохнатой сожительницы, путающейся под ногами. Результаты поиска были удручающими: по несложным подсчетам выходило, что приобрести желанные продукты одновременно для себя и кошки никак не выходило: или пару пакетиков «Вискас», или бутылочка Жигулевского. Не дал результатов и повторный обыск квартиры, включая подсобные помещения.

Тяжкая дума окутала разум Максимыча: «Как же я докатился до такого критического состояния финансов?» Весомость думы отягощалась, собственно, даже не сиюминутностью создавшегося положения. Неизвестно откуда взявшемуся прозрению вдруг открылась вся мутная картина последних дней его существования, когда вспоминались лишь первые два часа каждого дня, мало чем отличавшиеся друг от друга, отпечатанные, как под копирку. Первое пробуждение в три часа ночи и полстакана водки со стаканом воды. Пробуждение второе – около восьми утра, убогая забегаловка за углом квартала и сто пятьдесят грамм зеленого зелья, поглощаемые тремя глотками. Иногда бутылка пива вместо закуски. На этом кино дня с коротким сюжетом заканчивалось. Остальное, как во сне: помещение кухни в полумраке, короткий диван у туалета, проходящие мимо ноги на уровне горизонта глаз, лицо жены, проверяющей пульс, чьи-то руки, укрывающие одеялом, звуки негромкого голоса и надоедливая кошка со своими призывами, возможно, к трезвой жизни.

Как ни крути, картина получалась невеселая. Нечаянный взгляд в зеркало окончательно ее испортил: на него уставилась красная, невероятно опухшая физиономия с глазами-щелками и посиневшим носом. С трудом узнав себя, Макар Максимыч перекрестился. Что-то еще теплилось в пропитой душе, тянулось к всплытию из темноты, к еле заметному светлому пятну, там наверху, как к проруби во льду со дна – на воздух, из липкой стылой грязи – к свободе, к другой жизни. Но клешня алкогольной зависимости держала Максимыча за горло, не оставляя шансов подышать свежестью давно забытых дней со светлой головой.

– Ладно, Крись, ты меня прости, не умрешь без своего «Вискаса», на хлебушке перебьешься, а я концы могу отдать из-за твоих запросов. Короче, мне пора… – Максимыч натянул на седеющую голову видавшую виды мятую кепку и пошел в знакомом до боли направлении.

Не доходя двадцати метров до рюмочной, Максимыч остановился перед неприглядной и несколько пугающей картиной. Совсем недалеко от дороги валялся небольшой трупик собаки, видимо, раздавленной автомобилем и выброшенной в ближайшие кусты. И этот черно-белый окрас бедной собачки, прямо как у Криськи, сразу бросившийся в глаза, как ленточкой черно-белого ограждения, прервал протоптанную дорожку в никуда, ясно предупреждая – дальше, милый, твоя могила.

Железная клешня зависимости на горле разжалась, Максимыч вдохнул открытым ртом кусочек утренней свежести… и развернулся к гастроному за пакетиками «Вискас».

Радости Кристины не было конца, ее мурлыканье и чавканье разнеслись по всем уголкам помещения кухни. Максимыч снова открыл холодильник, отыскал трехлитровую банку с огуречным рассолом, выпил почти половину, закусил огурчиком и бухнулся досыпать на свой диванчик с полной уверенностью, что уже никогда в три часа ночи опохмелиться он не проснется.

Первый выезд на дачу

Мы выбираем дороги движения. Дороги жизни выбирают нас. На дороге своего движения ты способен объехать канаву. А на дороге жизни?

Майским солнечным утром Сергей Михайлович направился в гараж за автомобилем. Пришло время сделать первый выезд после зимы с семьей на дачу. Дача досталась ему в наследство от родителей на заречной стороне, а гараж он взял в аренду недалеко от квартиры, всего в получасе быстрой ходьбы, но на другом конце города. И, чтобы добраться от гаража до дачи, приходилось пересекать весь город через центр, где загружалась семья, и далее следовать на заречную сторону по перегруженным автомобилями магистралям и переулкам. Поэтому первый выезд оттаявшего к лету «водителя-подснежника» всегда был душевно неспокоен. Неспокойно было не только по поводу опасений за возможно утраченные за зиму навыки вождения, но и потому, что первый выезд Сергея Михайлович редко обходился без остановки автомобиля по требованию инспекторов государственной автомобильной инспекции – ГАИ, по поводу и без повода. То знак за зиму новый появится на его «любимой дороге» – от гаража до дачи, то радар, спрятавшегося в засаде стража автодороги покажет скорость чуть выше нормы, то еще что-нибудь. Сергей Михайлович рассуждал здраво, что теоретически на этот раз все должно обойтись без приключений: не каждый же раз… Хотя оставались маленькие сомнения.

Автомобиль в гараже завелся почти сразу, и низкие ласкающие вибрации мощного мотора передались его владельцу.

– Соскучилась, дорогая, – Сергей Михайлович часто сравнивал автомобили с представительницами прекрасного пола. «Москвич» у него ассоциировался с дамой невысокого сословия. Тольяттинская «девятка» воспринималась приятной, но чуть закомплексованной дамой, «девяносто девятая» – легкой красавицей с короткой стрижкой, иномарки – шикарными кинозвездами зарубежного кино. Автомобиль «Волга», которым располагала семья Сергея Михайловича, казался ему похожим на даму в возрасте, интеллигентную и высокообразованную.

Лампочки все горели исправно, скорости переключались плавно с легким пощелкиванием, руль, зеркала, щетки лобового стекла – все в полном порядке.

Мотор быстро прогрелся. Автомобиль плавно выплыл из гаража, с большой осторожностью выехал на городские улицы и вскоре был у подъезда многоэтажки Сергея Михайловича.

Семья (жена, две дочки-красавицы и кошка Маруська) уже ждали его, и все быстро погрузились по своим обычным местам. По дороге заехали в магазин, купили готового мяса, хлеба и торт из взбитых сливок к чаю.

От магазина дорога сначала круто понималась вверх до моста, затем шел небольшой горизонтальный участок до светофора. У светофора быстро решалась задача по выбору дороги. Прямо – если нужно было заехать еще в какой-либо магазин, тогда приходилось проезжать три дополнительных светофора, или направо – тогда быстро, без светофоров, но с беспокойством. А вдруг там установили новый знак, запрещающий проезд вдоль пруда и через мост над рекой Иж, разделившей город на заречную и нагорную стороны.

«Рискну», – решил Сергей Михайлович, надеясь, что новый запрещающий знак не поставили и, показав сигнал поворота, повернул направо. На перекрестке, под светофором, автомобиль чуть рыкнул, а кошка мяукнула, как бы не одобряя выбор водителя. Скатываясь и лавируя между выбоинами весенней дороги, «Волга» быстро покатилась вниз, к плотине. Крутой поворот налево, небольшой направо, некрутой затянувшийся спуск и… Сердце остановилось на очередном ударе, а дыхание остановилось! Впереди, у самой плотины, за небольшим скоплением машин показалась ядовитая, бело-синяя машина инспекторов ГАИ. «От судьбы не уйдешь, – подумал Сергей Михайлович, – опять здесь стоят». Инспектор ГАИ вынырнул из милицейского москвичонка, уверенно пошел навстречу, поднимая свой жезл с красным кружком и показывая место парковки. «Неужели что-то нарушил? – вертелась паническая мысль. – Ну, хотя бы послушаю, что скажет», – успокаивал себя озадаченный водитель.

Инспектор подошел, представился. Вежливо, учтиво представился и Сергей Михайлович, надеясь на снисхождение за вежливость и чинопочитание. После проверки водительского удостоверения милиционер не предъявил никакого обвинения, но предложил пройти за ним к сине-белому автомобилю и сдать тест «на алкоголь». Сергей Михайлович был удивлен этим предложением, поскольку был трезвенником и уже два года не нюхал спиртного. «Неужели обнаружат то, чего нет, или если захотят, то найдут».

К счастью обнаружить алкоголь в его неровном дыхании гаишники не захотели, и проверка прошла без осложнений. Права водителя были возвращены, и «Волга» цвета «зеленый сад» покатилась дальше. Напряжение постепенно спадало, к Сергею Михайловичу возвращалась членораздельная речь, музыка в салоне весело звенела, и скоро машина подлетела к желтым воротам садового массива с симпатичным названием «Малиновая гора – 2».

Двери машины дружно распахнулись. Первой выскочила кошка Маруська, очумелая от уличной свободы и свежего, еще снегом пахнущего воздуха, потом вышли дамы с сумками, наполненными разной едой и «тряпками» для соответствующего на природе обитания.

В семье Сергея Михайловича соблюдалась традиция, состоящая в том, что никакие работы на огороде не начинались без предварительного чаепития, приготовления к которому сразу после приезда и начались. Вскоре чайник закипел, чай заварили, и дружная компания принялась уплетать закупленные припасы. Добрались и до торта. Даже Сергей Михайлович, не особенно любивший взбитые сливки, съел кусочек, с облегчением вспоминая успешное прохождение первого испытания на дороге.

Началась суетливая загородная жизнь на клочке земли с лопатами, загребалками, ключами от десятка замков, дровами для печки в баню, ведрами, чашками, алюминиевым умывальником и всякой всячиной. Оторвавшись от стола раньше других, постоянно перемещаясь и укладывая разные вещи по своим местам, Сергей Михайлович наклонился перед зеркалом в «избушке»: так называли они небольшой летний домик, в котором его семья обычно ночевала в самые теплые летние дни. Распрямившись, он увидел отражение своего лица в зеркале и поразился его видом: он был довольно бледен, возможно, после дорожной проверки, а у правого уголка его губ он обнаружил белое пятнышко запекшейся пены, как у человека после приступа эпилепсии.

– Вот ведь как напугали! А пена-то от чего? – подумал Сергей Михайлович. ГАИ – это, конечно, страшно, но не до такой же степени! – Он приблизил свое лицо к зеркалу, внимательно разглядывая пятнышко. Настроение его упало, озабоченное слабостью нервов.

«Откуда такая чувствительность? Ничего не болит, и внезапного пенообразования за собой не замечал». – Сергей Михайлович смахнул с губ неприятное напоминание о случае на дороге.

Бросив из рук то, что держал, сгорбившись, побрел он к веранде, где еще не закончила трапезу его семья, поделиться для облегчения души своими напастями. Приблизившись к своим девочкам, Маруське, уплетавшей на скамейке «Вискас», он заметил на столе что-то знакомое, такое же белое, как его пена на губе.

«Господи, да это же взбитые сливки от торта, кусочек которого остался на губе и чуть не свел меня с ума у зеркала!» Спасительная, радостная догадка в один момент изменила его отношение к жизни.

Сергею Михайловичу ничего не оставалось, как рассказать эту историю своих душевных трепыханий домашним и посмеяться.

Сегодня на дороге жизни канавка была, скорее, шуткой, но как она напугала, только чуть коснувшись мысли о хрупкости нашего существования.

ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ

В рассказах этой главы приведены истории, затрагивающие общечеловеческие стороны нашего бытия, наши мысли, поступки. Глядя на них чуть-чуть со стороны, становишься мудрее, а значит, познаешь философию нашего мира.

Хранитель и творческие планы

Веришь ты или не веришь в своего ангела-хранителя – он у тебя есть. И можешь не сомневаться, он тебя хранит, он тебе помогает и даже вредничает, если с ним не советуешься при составлении планов, особенно творческих. Но всё на твою же пользу: не всегда для тела, но для души – без сомнения.

Как-то раз снизошло на меня невесть откуда взявшееся желание – создать что-нибудь такое впечатляющее для современников и неповторимое потомками. Только окутанные потаенными замыслами и подтекстами плоды творчества, дорогие мои, остаются в памяти поколений, а вместе с ними остаются имена их создателей.

Пробовал написать картину размером так три на четыре, но сколько раз ни начинал – исход один: на полотне лишь сумерки над штормовыми волнами с окончательно затонувшими контекстами. Решил, что живопись несколько позже дополнит палитру моего творчества, а пока не в планах моего ангела позволить своему подопечному творить на ниве искусства живописи и пейзажа.

Может быть, сочинять песни о настоящей мужской дружбе, или о маме с папой, ждущих весточку от сына, затерявшегося в лабиринтах большого города на чужбине, или об одной единственной и неповторимой? Как ни бьюсь, все мелодии на один мотив. Не успел подумать, что дело, скорее всего, в инструменте для извлечения аккордов, как слышу едкий смешок за спиной. Чей – догадаться нетрудно. Значит, остается одно – писать стихи (опять слышу смех). Тогда прозу. Смешки прекратились, но чувствую, что сдерживаются с трудом. В конце концов, по согласию с хранителем, остановился на прозе, но очень краткой, непритязательной и желательно без потаенных замыслов. Стало легче, приглашение к малому литературному жанру было выписано и одобрено, но без гарантий скорого успеха.

Творчество требует высочайшей самоорганизации, особенно в наш век, который ни «золотым», ни «серебряным» не назовут по той причине, что творческий процесс сегодня – это что-то вроде домашнего задания на вечер после забот, если не о хлебе насущном, то о булочке с маслом к завтраку. Мы переживаем век стратегических программ и далеко идущих планов. Поэтому каждое утро я составляю на белом канцелярском листочке перечень неотложных дел: сходить на работу, заполнить отчет об эффективности деятельности, попасть на прием, забежать по дороге домой в магазин, потом в аптеку. Но в самом конце списка с недавних пор стал появляться пунктик с домашним заданием – написать маленький рассказ как напоминание о договоренности с хранителем, и с его одобрения послать рассказ на конкурс.

Мой хранитель обычно соглашался с порядком выполнения намечаемых мероприятий, но с появлением пунктика о домашнем задании мнение наставника, чувствую, поменялось, о чем убедительно свидетельствовали последующие события. За что ни возьмусь из списка первых неотложных – одни проблемы. Живу в своем доме, на окраине города; собрался на работу, в центр, – автобуса не дождешься. Зато обратно домой – только к остановке подходишь, автобус уже ждет. Догадываюсь, чья забота. Пришло время читать лекцию студентам – позвонили, сказали, что аудитория моя, к большому сожалению, закрывается на ремонт, и огромная просьба – занятия перенести. Без сожаления перенес лекцию на следующую неделю. Думаю, раз занятиям не суждено состояться, то могу с братом на речку скатать – ершей половить. Пошел в гараж – автомобиль не заводится. И ведь только вчера все посмотрел, зарядил, помыл, протер до блеска и проверил – заводилась «ласточка». Делать нечего – иду домой.

Так, дальше по плану. Предпоследним пунктом программы читаю – поменять водяной бачок. Из него вода из скважины во дворе в дом поступает. Начал устанавливать – опять беда: входная трубка по резьбе отвалилась. Ну, ничего ангелочек, любитель литературной прозы, делать не дает. Как оказалось, ничего кроме последнего пункта, напоминающего о домашнем задании.

Сел я за стол, раскрыл ноутбук. Пальцы веером разбежались по клавиатуре, отстукивая ясно, без запинки диктуемый в ухо текст с указанием знаков препинания. К вечеру на столе лежал распечатанный конкурсный рассказ о глубоко спрятанной в подвальчиках моего существа иллюзии – встретить когда-нибудь мое сновидение с зелеными глазами, золотистыми локонами и белой кожей с веснушками, рассыпанными, как звездочки на ночном небе. От ангела разве что утаишь?

Творчество не часто обретает соучастников в виде более осязаемом, чем сладкий голос за спиной. Сидишь, бывало, мучаешься, тонешь в потоке синонимов, а текста нет. Тут бы отвлечься на минутку, передохнуть, пошептаться дистанционно с божественной Эрато в образе утонченного одиночества, наделенного благородными чертами и манерами, но, увы, музы аккаунты не открывают, возможно, пока. Сколько ни бродил по виртуальным дебрям, свою богиню так и не нашел. Потеряв терпение, личные кабинеты с логинами и паролями закрыл, повесил на них тяжелые навесные замки, а ключи выбросил в корзину, безотказно проглатывающую все выброшенное после нажатия кнопки Delete, чтобы и не думать о возвращении к ноуту по слабости духа.

Через день отправил я рассказ на конкурс. Вроде как отчитался перед хранителем. И дела сразу пошли в гору, жизнь наладилась и потекла своим размеренным чередом: автобусы начали ходить по расписанию, с ремонтом аудитории – полный порядок, и новый бачок прямо из магазина привезли. Сказали, что у той партии был заводской дефект, идет массовая их замена с одновременной установкой. Разве не ангельские чудеса?! А что машина в гараже с пол-оборота заведется – я и не сомневался. Ровненько мотор затикал, как часики, хоть сейчас с братом за ершами. Выполнил я, выходит, домашнее задание.

Да разве промысел хранителя угадаешь?

Ответ на письмо с заявкой для участия в конкурсе пришел на следующее утро. Рассказ был принят, а координатор конкурса даже не поскупился на несколько ободряющих фраз, отмечая «своеобразие прозы». Но еще до объявления результатов конкурса произошли события, труднообъяснимые с помощью дедуктивных предположений.

Организаторы конкурса, как и полагается, открыли форум для обсуждения участниками своих же произведений, и попал мой рассказик под перекрестный огонь критики собратьев по перу. Каких только хворей и недостатков у бедолаги не обнаружили и диагнозов не наставили! Даже пожалел, что душу, какую есть, открыл. Но тут на новой страничке форума читаю с нахлынувшим волнением слова, которые давно ждал, не надеясь когда-либо прочесть. Нашелся мой ангел во плоти, закрыл собой нездоровое дитя нерадивого писаки от ядовитых стрел соплеменников и поведал писательской братии то, о чем давно чает мое одиночество.

Не написать письмо признания спасителю я не мог. Пришел ответ с теплыми словами, а с ними – портрет, остановивший на мгновение мое сердце. Гляжу и вижу – вот оно мое сновидение: и локон вьется золотистый, и глаз лучистых зеленеет изумруд.

Мы переписываемся, жду мое сновидение в гости, обещает скоро прилететь.

Может быть, в этом и был промысел моего хранителя?

А конкурс? Повезет, так повезет, нет, так нет. Да и Бог с ним, а хранитель – он всегда со мной!

Стихии полной жизни

Четыре стихии составляют основу полной жизни любого человека – это любовь, война, нужда и милосердие. Они способны проявиться в любой момент, на каждом шагу, в большом и малом, где бы ты ни жил и чем бы ты ни занимался.