Прыжок за мечтой

– Рванул кольцо и кидай.

– Правильно. Только усики сначала сожми, чтобы чека хорошо вышла. Время замедления действия до четырёх секунд. От неё до миллиона осколков. Понял? Так что поражающая способность отличная. Бери их побольше, понадобятся.

Костик чувствовал страх, любопытство, гордость, дрожь в коленках. И каких только чувств не прошло через него за какие-то десять минут ожидания. Какие только эмоции не пережил. Дрожащими пальцами с трудом застегнул ремешок каски на подбородке. И ведь ждал команды, но она всё равно прозвучала неожиданно.

Звягин бросил на ходу:

– Не отставай!

Костик побежал за ним. На ремне болталась фляжка с водой, а через плечо сумка из-под противогаза, в которой до упора были напиханы гранаты. В руках винтовка. При помощи Звягина выбрался на обрывистый берег и помчался вперёд, сбивая дыхание и поправляя время от времени, сползающую на глаза каску.

Тишина взорвалась как-то сразу, и стало достаточно светло. Вроде только что было темно, и вдруг, посветлело. Перед Костиком маячила спина Звягина и он бежал, боясь её потерять. Он слышал свист пуль, разрывы, крики, но это всё будто пролетало сквозь него. Главное не потерять Звягина.

Они спрыгнули в какой-то окоп, сверкнул нож в руке Звягина и кто-то упал под ноги. Костик перепрыгнул через него, держа перед собой винтовку с примкнутым штыком. Неожиданно Звягин отпрыгнул в сторону, и штык Костика вошёл в тело немецкого солдата. Они ошарашено посмотрели друг на друга, словно не веря в случившееся. Немецкий солдат начал падать назад, а Костик провожал взглядом и крепко держал винтовку.

– Очнись! – толкнул его Звягин. – За мной!

И легко перемахнул через бруствер. У Костика так не получилось, замешкался и потерял Звягина. Пробежал по окопу дальше и оказался перед зениткой, рядом с которой уже лежал один труп в серой форме и на нём лежал один из штрафников. Откуда-то слева вылетел другой немецкий солдат и попытался достать Костика ножом. Молниеносная реакция спасла от неминуемой смерти. Винтовка со штыком остановила врага. Тот вскрикнул, схватился мёртвой хваткой обеими руками за ствол и упал. Костик попытался выдернуть винтовку, но мёртвый фашист держал её крепко. Удручённый Костик обернулся и увидел немецкую винтовку. Вот только взять её не успел. Кто-то упал сверху и придавил к земле. В это время земля содрогнулась, вздрогнула словно живая. Пока Костик вставал, спаситель уже исчез. Вместо немецкой винтовки под рукой оказалась «мосинка». Он схватил её, приподнялся, увидел, как немецкий солдат заходит сзади к штрафнику, который сцепился с другим фрицем. Решение пришло мгновенно. Вскинул винтовку, навёл в сторону немца и выстрелил. Расстояние было небольшим, и пуля остановила фашиста. Пока перезарядил винтовку, Салтан, это оказался он, расправился со своим оппонентом. Вылез из круглого окопа с установленной в нём зениткой и увидел Звягина, который выстрелом из немецкого автомата уложил двух немцев. Рванул было к нему, но запнулся и упал, что спасло ему жизнь. Пулемётная очередь прошла над головой. Костик вжался в землю, и следующая очередь легла совсем рядом. По спине потянуло холодком смерти. Он рывком опрокинулся назад в зенитный окоп и перевёл дух. Очередь прошла мимо. Быстро встал и в полусогнутом состоянии пробежал по окопу из которого на него выбегал немец с ножом. Здесь лежали тела двух штрафников и немецкий офицер. Костик остановился. Взгляд упал на кобуру. Дрожащими пальцами достал пистолет, словно некую особенную реликвию, сунул за ремень, и начал продвигаться дальше.

За каким-то поворотом Костик увидел открытую дверь в бункер и лежащих вповалку нескольких тел солдат обеих сторон. Подошёл, заглянул внутрь и медленно пошёл по бетонному полу, вслушиваясь в доносящиеся спереди звуки. Но далеко не пошёл, решил вернуться на поверхность.

Недалеко строчил пулемёт. Где-то что-то взрывалось. Костик, держа наготове винтовку выглянул из окопа. Уже было достаточно светло.

– Костик, твою же медь! – раздался голос Звягина справа. – Где тебя носит? Готовь гранаты, надо пулемётчика закидать, а то этот гад голову поднять не даёт. Думали, у них все дзоты связаны между собой, а они все автономны. Так что каждый надо брать отдельно. Вон видишь, шмаляет?

Но посмотреть Костику не дал, а потянул за рукав в сторону от дзота.

– Я вот что думаю, – загадочно глядя в сторону дзота протяжно сказал Звягин. – Дай-ка мне парочку, я сейчас вон по той ложбинке проползу и закину им внутрь.

Костик подал две гранаты. Звягин улыбнулся.

– Не боись, Костик. Всё будет хорошо. Живы будем, не помрём! Прикрой! – с этими словами он пополз в сторону плюющего пулями дзота.

Костик вскинул винтовку и постарался прицелиться в предположительное окошечко дзота, из которого летели смертоносные пули.

Звягин полз, извиваясь, активно работая локтями. Вдруг, он замер. Костик выстрелил в сторону дзота раз, другой. Посмотрел на Звягина, но тот продолжал лежать в прежней позе. Костика словно ударило током, он подскочил, рванул к лежащему на земле человеку по открытому полю, практически не пригибаясь. Склонился над телом, увидел безжизненные глаза всегда неунывающего Саньки Звягина. Такое зло взяло Костика, что он быстрыми перебежками под свистом пуль добрался до ненавистного окошечка дзота. Кинул одну за другой две гранаты, упал. Переждал взрывы. Для верности кинул ещё две. Решил подобраться поближе и закинуть внутрь с близкого расстояния. Те четыре разорвались снаружи, и какой урон смогли нанести пулемётчикам, неизвестно.

Вот она чёрная щель, в которую надо закинуть гранату. Тяжело попасть. Костик размахнулся, кинул. И в это время тело содрогнулось от боли и его опрокинуло на спину…

Глава 5

Он проснулся в холодном поту, зубы выбивали дробь, тело лихорадило. Веки с трудом приподнялись. Вокруг темно и непонятно где он, что с ним? Тишина.

«И где я? – Костик замер, прислушиваясь к внешним звукам. – Грудь болит, сдавленна чем-то. Тихо. И вроде как перекликаются птицы? Или кажется? Вроде перекликаются. Запах йода и больницы. Хоть какая-то ясность. Я здесь один или ещё кто есть?».

Он попытался повернуть голову, но не смог. Попытался поднять руки, и тоже не смог. Шевеление привяло к новым болям в груди. Создавалось впечатление, что его тело плотно закутано или перевязано. Находится будто в коконе. Вызывали опасения руки и ноги, которые не чувствовались вообще. Но паники не было.

Хотелось более полного понимания ситуации.

Захотелось крикнуть, только язык, сухой, шершавый, распухший вообще не желал слушаться, а пересохшая глотка требовала влаги. В висках заломило, и если бы был голос, то Костик сейчас бы завыл. Но голоса не было и помощи на данный момент не было. Ужасно сильно захотелось пить. Скрипнули от бессилия зубы.

Костик напрягся и сделал отчаянную попытку поднять голову с подушки, но сознание резко отключилось, и голова упала назад…

…Сквозь непонятные наборы снов до сознания донеслось:

– В себя так и не приходил? – спросил густой мужской голос.

– Не приходил, – вздохнул женский голос.

– Будем надеяться, что молодой организм сильный и парень сможет всё-таки выкарабкаться.

– Молоденький совсем, как мой Ваня, – тяжело вздохнула женщина.

– Молоденький, но настоящий герой. Имя узнали?

– Был лейтенант, сообщил. Штрафная рота. Константин Александров. 1924 года рождения. Новосибирск.

– Сибиряк, значит. Должен выдюжить. Сибиряки не из таких передряг выходили.

– Это точно, доктор, – раздался другой мужской голос где-то рядом. – Нам, сибирякам, ничто нипочём. Через всё пройдём.

– Смирнов, как самочувствие? – и голос доктора стал глуше, а вскоре и вообще исчез…

…Вернулся в сознание. На губах лежало что-то влажное. Неповоротливый язык с трудом расклеил слипшиеся губы и уткнулся кончиком в тряпку. Хотелось пить. Костик сейчас был готов зажевать эту тряпку, чтобы выжать спасительную влагу, но язык только касался матерчатой поверхности и не получал необходимое.

Глаза не открывались, веки стали неожиданно тяжёлыми. Крикнуть не мог. Где-то внутри зародилось чувство паники от полного бессилия.

И, вдруг, тряпка исчезла, а на её место легла другая, прохладная и не сильно отжатая. Язык сразу подобрел, как только капля упала на него, даже стал как вроде мягче…

…Очнулся от боли в груди и в лобной части головы. Опять хотелось пить. Веки не поднимались. Чтобы как-то перетерпеть боль, Костик с силой сжал зубами нижнюю губу и ощутил влагу. Он понимал, что эта влага есть кровь из прокушенной губы, но вкуса крови не ощущал. Когда боль ушла, он немного расслабился, и вздрогнул, когда на его лоб легла маленькая тёплая ладошка.

– Ну что, миленький, больно? Потерпи немного. Укол сделала. Сейчас лучше станет. Потерпи. Как ты похож на моего Ванечку! – женщина убрала ладонь, всхлипнула, и ушла.

Сердце после этих слов напомнило о себе и защемило.

«Мамочка, как ты там? Плачешь, наверное, каждый день. А я лежу тут, как фараон в пирамиде и не могу тебе даже письмо написать, не то, что позвонить. Где ты и где я… Отец. Главное, чтобы его сердце выдержало. Все меня ищут там, а я здесь»

Хотелось заплакать от бессилия, а слёз не было. Головная боль появилась опять и нарастала. Сознание ускользало…

…Веки окрылись, в палате царил полумрак. Рядом вполголоса разговаривали. Костик прислушался.

– Хорош заливать, Смирнов! Прям так и зашёл? – удивлялся звонкий юношеский голос.

– Так и зашёл. Разведке везде можно заходить. А нам как раз нужен был офицер. А тут их штук пять сразу. Бери любого. Стоят передо мной навытяжку, глазками бегают. Дружок мой позади на выходе с автоматом. Я приказываю им сдать оружие и спрашиваю, кто хочет жить? Молчат. Я опять спрашиваю. Опять молчат. Тогда достал гранату, выдернул чеку, и опять спрашиваю. Побледнели немчики, за сердце хватаются. Один сразу замертво свалился. Остальные все жить захотели. Вот и привели мы к себе трёх офицеров вместо одного. Медали дали, как без этого. Ведь аж трёх офицеров в плен взяли!

– Ты же говорил четырёх! – встрял другой голос.

– Один погиб, когда линию фронта переходили, его свои минами и накрыли. Вот так-то.

– А что тогда в газете про это не писали?

– Так тут ведь вон какая история. Дружок мой на следующий день погиб вместе со всей группой при авианалёте, а меня вон как покромсало. Чего тут писать…

Голоса затихли. Костик не ощущал головной боли. Немного побаливала грудь, перетянутая бинтами.

– Очнулся, родненький, – всплеснула руками женщина лет сорока. – Как себя чувствуешь? Болит где? Водички дать?

При слове вода Костика передёрнуло, он попытался сказать дать и не смог. И кивнуть не смог. Жажда напомнила о себе сразу.

– Ты моргни, – сказала она, приподымая голову Костика над подушкой. – Я пойму.

Живительная тёплая влага протекла по языку, нёбу, пищеводу. Какой же сладкой была эта простая вода. Зубы стучали о край алюминиевой кружки. И такой родной казалась медсестра с ранними морщинами на лице. Вокруг всё затихло как по волшебству. И сейчас была только она и Костик пьющий воду.

– Я тебя ещё бульончиком накормлю чуть попозже, а то вон как исхудал, кожа да кости. Тебе сейчас сил надо набираться. Очнулся, значит, пошёл на поправку. А сейчас отдыхай, сынок, отдыхай. Сон – лучшее лекарство.

Костик с благодарностью посмотрел на неё. Она чем-то напоминала маму. Сердце опять защемило. И всколыхнулась память. Полетели картинки детства. Родители, друзья, школа…

Кто-то влажной губкой протирал ему лицо. Костик и проснулся от этого. Перед ним стояла знакомая медсестра и улыбалась. Даже морщинки на лице разгладились.

– Костя, Константин, – красивое имя, проговорила она. – Можно я тебя буду звать Костик?

Костика словно током ударило. Его имя прозвучало так, словно к нему обратилась мама.

– Если не хочешь, то не буду так называть, – поспешила сказать медсестра. – Могу называть Костиком? Закрой и открой глаза.

Костик сделал как она просила.

– Вот и хорошо. А меня зовут Елизавета Фёдоровна. Покушаем бульончик? Я вот тебе принесла. Надо, Костик, кушать. Надо. Скорее на ноги встанешь. Когда уже эта война проклятущая закончится?

Она усталым движением руки убрала под косынку выбившийся локон и глубоко вздохнула. В глазах блеснула слеза.

– Давай покушаем. Открывай ротик. Вот и молодец!

Костик смотрел на Елизавету Фёдоровну, и она ему казалась сейчас самым близким человеком.

Бульончик немного насытил Костика, по телу разлилась усталость и немного притупила боль в груди.

– Поспи, сынок. Поспи, – послышались слова Елизаветы Фёдоровны, только глаза Костика уже и сами собой закрывались…

Пробуждение принесло боль и тоску. За то короткое время, что Костик провёл в теле восемнадцатилетнего парня, юношеский задор постепенно сменился рассудительностью. Что повлияло? Скорее всё вместе. И военные события, и перенос в прошлое, и неожиданное взросление на три года, и иной быт, чем во времена Костика. Его удивляло то, что люди всё делали сами своими руками и никаких гасторбайтеров. Дом своими руками, мебель своими руками. Пусть не изысканная, не модная по понятиям Костика, но крепкая, из дерева, а не из прессованных опилок.

– Проснулся, малец? – перед глазами выросло небритое лицо человека в однотонной пижаме. – А я смотрю, глаза открыты. Может надо чего? Воды? Глазами моргай, если надо. Мне не тяжело, напою. Руки на месте, что не сказать о ноге. Ступню оторвало напрочь. Срезало осколком. Оттанцевался. Я ведь танцевать любил. И даже выступал на сцене. А теперь вон оно как. Ты не куришь?

Костик чуть заметно отклонил голову в сторону.

– А я вот бросил перед войной, а теперь опять дымлю. Ну, давай, не скучай. Пойду с ребятами покурю.

Костик проводил его взглядом.

«Другие здесь люди какие-то. Железные что ли? Их убивают, а они радуются жизни. Звягин тот вообще не унывал… Жив ли? Присказка его «живы будем, не помрём» звучала как торжество жизни…»

Костик осёкся. Раньше он некоторые слова не только не употреблял, но и не слышал и не знал их смысл, а сейчас говорит так, словно всегда этими словами пользовался. Странно даже. Поговорил с солдатом и боль вроде как ушла. Хотя «поговорил» для него звучит не совсем правильно. Говорил то только солдат.

– Не спишь, сынок? – Елизавета Фёдоровна появилась неожиданно. – В тыл тебя будем отправлять. Там в спокойной обстановке подлечишься. Я тебе свою почту оставлю, напиши, как доберёшься. Мне хоть покойней станет. Вот листочек, я его к твоим документам прикреплю. Привязалась я к тебе. Через часик кушать принесу. Поспи ещё.

Костик задумчиво посмотрел ей вслед.

– Напиши Елизавете обязательно, – раздался недалеко знакомый голос, который рассказывал днём историю о взятии в плен офицеров.– У неё и муж погиб, и сын. Одна она теперь. Напиши ей. Хорошая она.

Не успел Костик обдумать его слова, как прибежала Елизавета Фёдоровна.

– Давай сыночек покушаем быстро. Сейчас машины придут. Санитарный эшелон уже пришёл на станцию, – она принялась алюминиевой ложкой потихоньку вливать бульон в Костика.

Глотать по сравнению со вчерашним днём было намного проще, и не было жажды. И боли стали вроде как меньше. Может это всё из-за материнского отношения к нему со стороны медсестры? Кто знает. Только Костику и, правда, становилось легче, когда она рядом.

Его осторожно переложили на носилки, вынесли на улицу. Солнце уже садилось. Тёплый ветерок обдал лицо, принеся запах печёного хлеба. Костик втянул ноздрями вкусный запах, смешанный со свежим воздухом и зажмурился от неожиданного счастья. Оказывается для этого иногда надо так мало…

В кузове полуторки Костика положили рядом с бойцом, который всё время лежал на боку, постоянно постанывал и что-то шептал на непонятном языке. То ли молился, то ли жаловался самому себе.

Машина шла не быстро, но потряхивало хорошо. Усилились боли в груди. Сказали ехать всего ничего пять с половиной километров, но при такой скорости это кажется вечностью. Тем более скорости, которые знал Костик из будущего, с этими несравнимы.

Уже на подъезде к городу с неба свалился немецкий самолёт. Всё получилось неожиданно и быстро, что Костик не успел испугаться. Завывающий звук ударил по ушам, заставляя вжаться в деревянный настил кузова. Зажмурился до боли, а когда открыл глаза, то увидел на своих бинтах свежую кровь.

«Я ранен опять? Откуда кровь? Я не чувствую новой боли!»

Оказалось, что сосед справа, который лежал на боку, получил пулю в бок. Если бы он лежал на спине, то пуля пришла бы точно в живот Костику. Мысль об этом вызвала спазм, головную боль и отключение сознания.