Дуб, терновник и белладонна

FYRCHANKA

Дуб, терновник и белладонна

Пролог

Не об этом она мечтала, сбегая из-под венца. Мари грезила о приключениях, свободе, но была предана подлыми селянами, пленившими её и отдавшими на растерзание жуткому чудовищу…

Эви подобралась, впиваясь пальцами в желтоватые страницы от нетерпения. Мамины книги были куда интереснее детских сказок на её полках, но в то же время страшнее.

…Сердце Марианны разрывалось от ужаса, но она не прятала взгляда! Как и подобает леди, она встречала смерть с достоинством и честью.

Вдруг из глубин пещеры послышались звуки битвы. Звон серебряного меча перемежался с нечеловеческим рёвом, полным ярости и боли. А следом она услышала Его. Это был Аркадий!..

Эви отпрянула, резко захлопывая книгу. Крохотное сердце пропустило удар, ещё один, а после, будто и вовсе разучилось биться. Дыхание застыло в горле. Бледные пальцы подрагивали в предвкушении развязки и сжимали кружева ночнушки. Её потряхивало от любопытства, что же будет дальше, но в то же время тощее тельце сковал страх неизвестности.

А что если монстр окажется сильнее? А что если их несколько? А что если… Да мало ли что может скрываться в темноте!

Прижимая вспотевшие ладошки к костлявой груди, Эви тихонько сползала, глубже зарываясь в пледе, словно в гнездышке.

Будь тут Фуфлыжник, он бы точно привел ее в чувство. Увы, сегодня он охранял чужой покой.

Эви глубоко вдохнула, собирая остатки решительности в кучку, и с напускным безразличием открыла книгу, перелистывая тонкие страницы.

– О нет! – воскликнула она и бросилась вперёд. Оковы впились в нежную кожу, раздирая ее в кровь. Но Марианна не замечала боли.

Она вслушивалась в жуткую темноту, позабыв о себе. Там, так близко и одновременно так далеко, за неё сражался Аркадий – её широкоплечий, черноокий герцог. Невозможность помочь ему, увидеть его роскошные каштановые кудри, коснуться золотистой кожи, рассказать о чувствах, в которых она так долго не могла признаться даже себе, убивала её.

Вглядываясь в темноту сквозь застилающие глаза слёзы, девушка вскрикнула раненой птицей при виде мужчины в окровавленных одеждах.

-Аркадий, – едва слышно прошептала она.

-Марианна, – прохрипел он, протягивая ладони и падая на колени.

-Ты ранен?

-Нет, – покачал он головой, – это не моя кровь. Я так боялся, что не успею.

-Но ты успел! – воскликнула смеющаяся Марианна.

Аркадий схватился за цепи, что сковывали возлюбленную и дернул на себя. Серебряные звенья рассыпались по каменистому полу.

-Я больше никогда тебя не оставлю!

-А я больше никуда не уйду!

Мысли в маленькой, неразумной головушке заскакали, запрыгали и взорвались фейерверками из конфетти.

«Он успел! Он спас! Он её любит!» – как заезженная пластинка крутилось в голове, пока Эви бесцельно смотрела в потолок, прижимая книгу к себе. Сквозь стиснутые, побледневшие губы приглушённо доносились нечленораздельные звуки, то визгливые, то хрипящие. Одним словом, история не оставила ее безучастной.

Потихоньку буря эмоций стихла. Сквозь шум в ушах пробились перетявкивания соседских собак.

Обычно по ночам в деревне тихо, только сверчки до рассвета не унимаются. Но уж если одна залает, то часа три по деревне лай разносится, один другого яростнее. От этого Эви было не по себе.

Мама рассказывала: по ночам псов спускают с цепей, и они выискивают непослушных деток, чтобы покусать за проказливые попы. Дескать, тогда, по утру родители и все вокруг увидят, что ребенок-то непослушный, будут посмеиваться и пальцами тыкать «смотрите, какой шпанюк идет».

Казалось, вот сейчас скрипнет половица – это за ней пришёл огромный чёрный алабай с рваным ухом и сколотым клыком. Жуткое создание, совсем как мантикора из книжки. Только вот Эви никакой Аркадий не спасёт, если её тут застукают.

Девочка подхватила отцовский фонарь за тонкую металлическую дужку и поднялась, ступая босыми пятками по трескучим половицам.

Морщась от холода и ползущих по впалым плечам мурашек, Эви подкралась к шкафу и забралась на шатающуюся табуретку. Покосившиеся полки в оборках паутины уходили под самый потолок, дверцы не закрывались и поскрипывали, да и краска на ручках облезла. Но папа не любил выкидывать вещи, считая, что от прошлого отказываться нельзя, даже если оно разваливается и местами прогнило. Времени что-то чинить у него не было, всегда находились дела поважнее, поэтому дома многое разваливалось.

Именно там, среди всякой всячины, мама и спрятала «поганенький» роман подальше от посторонних глаз. Почему «поганенький» Эви не понимала, но никак иначе папа любовные романы и мелодрамы не называл, признавая только газеты и новости.

Эви смахнула с лица выбившуюся из косы золотисто-пшеничную прядь и запихнула книженцию под тюк старых тряпок. В воздух поднялся ворох пыли. В носу защекотало.

Вдруг снаружи раздался приглушенный грохот и по деревянным балкам под скошенной крышей заскакали длинные, резвые жёлтые лучики. Эви вздрогнула и подбежала к маленькому круглому окошку с мутными стёклышками.

На улице было неспокойно, под колесами пыхтящего и рычащего драндулета веером разложились брусья забора, давя грядки с помидорами, огурцами и только-только распустившимися тюльпанами. Эви подумала, хорошо, что папа снес забор именно сегодня. На выходных мама как раз хотела привести его в порядок, покрасить в зеленый и тогда было бы уже куда обиднее. А вот тюльпаны было жаль. Маме они нравились и она много месяцев их выхаживала под папино ворчание о зря потраченном времени и деньгах.

Мужчина кое-как выбрался из машины, выбивая дверь пинком. Его шатало из стороны в сторону, пока он нетвёрдой походкой волочился к крыльцу. То и дело его заносило, и тогда он от души ругался, чуть ли не крича.

Брань эхом разносилась по округе. Некоторые выражения Эви уже слышала раньше, причем от него же и знала, что говорить их вслух нельзя-наругают. Поэтому, на всякий случай запомнила их все.

Эви понаблюдала за ним некоторые время, а после подхватила края сорочки и понеслась прочь с чердака. Сбежала вниз по лестнице и юркнула в комнатушку, где безмятежно спала мама в обнимку с Фуфлыжником.

Она забралась под одеяло и примостилась у них под боком.

В коридоре послышался шум открывающегося замка. Что-то с грохотом упало, зазвенело и покатилось по полу. Мама заворочалась, просыпаясь, а Эви, напротив, притворилась спящей.

Кровать прогнулась, металлические пружины под просевшим матрасом неприятно звякнули. Женщина поднялась, зашуршала одеждой, сонно зевая и тихо покинула комнату, затворив за собой дверь.

Эви приоткрыла один глаз, исподволь огляделась и, убедившись в собственном одиночестве, сильнее прижалась к Фуфлыжнику.

«Плости, не хотела тебя блосать и больше так не буду, плавда-плавда», – заискивающе пролепетала она, укладывая сиреневого лемура рядышком, и уткнулась носом в плешивое брюхо, – «Хочешь, я тебе всё-всё ласкажу?»

Обида в огромных пластмассовых глазищах немного рассеялась, уступая любопытству. Эви расплылась в хитрой беззубой улыбке и радостно прижала лучшего друга к щеке. «Только ты тогда меня никому не выдавай!» – потребовала она.

Девочка нашептывала Фуфлыжнику чем закончились приключения дерзкой Марианны и как отважен был Аркадий, изредка замолкая, когда крики с кухни доносились особенно громко.

Ей не нравилось, когда дома ругались. Было страшно, а еще неуютно, стыдно и неловко. Будто происходит что-то неправильное, дурное, пока она сидит в своей спальне.

Будь она смелой как папа, она бы вмешалась и все исправила. Будь она доброй как мама, она бы подобрала правильные слова и помирила их. Но она всего лишь маленькая, напуганная девочка, спрятавшаяся под одеялом в обнимку с плюшевой игрушкой.

Фуфлыжник безмятежно улыбался. Как хороший друг он умело не замечал плохого и не осуждал за трусость.

Глава 1.1

Мой монстр добрый, хоть и не ручной.

Он поболтать ко мне приходит в час ночной.

Со мной он и в заботы, и в досуг.

Мой самый верный страж, мой самый лучший друг.

(с) Бараш ("Спокойной ночи!")

Неприятный визг пробивался сквозь сон. Я поморщилась и накрылась подушкой с головой, не спеша расставаться с приятной негой небытия. Но тут в бок упёрлась пятка и пинком отправила меня на пол.

–Ауч! – взвизгнула я, сквозь звон в ушах,– За что?

Мой вопрос утонул в грохоте и не нашел ответа.

Сгребла мысли в кучку, поднялась и вывалилась в коридор, на ходу бормоча проклятья и потирая задницу. Комната Виктория выходит прямо в коридор, а фантазия у меня бурная, так что многое осталось не высказанным. Записать что ли… На будущее…

Дверь тряслась как припадочная от непрекращающихся пинков. Ей в такт с потолка падали серые хлопья побелки на бурый замызганный ковер. Ну твою то мать.

Ну и кому там неймется?

–Кто? – придерживая ручку, гаркнула я. Вот помню же, что где-то у нас была бита.

–Доставка.

Посмотрела в глазок. На лестничной клетке стоял парень с огромным букетом роз. Из-за красной кепки выглядывали рыжие кудряшки, а больше и не разглядеть ничего.

На бандита или варферийца (что в сущности одно и то же) не похож. Яркий и при этом хилый.

Тут таких не любят.

Сжалилась и открыла.

Цветы едва умещались в его объятьях и благоухали на весь подъезд, смешиваясь с застоялым запашком мочи и размякших окурков.

–Ну так вручай.

–Посылка для Виктории, – замялся он и окинул меня подозрительно-неуверенным взглядом, – Это вы?

–Угу.

–А документы покажете?

–Не-а, – облокотилась на раздолбанный косяк и скрестила руки на груди.

–Почему?

–С джинсами в стиралку закинула.

–Так достаньте.

–Так постирала, – ответила в тон.

–Но…тогда я не смогу вручить вам посылку.

–Серьезно? – у меня аж бровь изогнулась в притворном удивлении.

–Да, – стушевался он, – у нас регламент…

–Рыжик, ты своим регламентом подотрись и выбрось. Ты меня с постели поднял в такую рань, чуть дверь не выбил. А теперь мозги делаешь?

–Нет, послушайте…

–Ну не знаю, давай парню своему позвоню. Это же он эту шляпу устроил, – кивнула на розы, – И прям так ему выскажу все, что о вас обоих думаю. Мало того что у меня теперь дверь на соплях, так еще и хамло какое-то приехало.…

– Но я не…! – окончательно потерялся парниша. Похоже недавно в фирменной курточке разъезжает. Не привык еще к быдлу. Ну бывает.

–А это ты уже лично ЕМУ расскажешь! Только говори быстрее, а то нрав у него горячий, а кулак тяжелый, – откровенно начала бычить и наступать на него, – Ну так что, проверим, Виктория я или нет?

Негодование, непонимание и мальчишеская обида в его глазах разбивалась в дребезги об острые скалы беззастенчивой борзости в моих.

–Вот, – угрюмо впихнул он мне цветы и маленький пакетик и дал стрекоча вниз по лестнице, – су**, – донесся до меня приглушенный шепот.

–Придурок, – не осталась в долгу и крикнула ему в след.

Ладно, это было даже забавно. Ругань с утра оказывается так бодрит, аж кровь вскипела.

Ухмыльнулась и потащила трофей на кухню, к алтарю Виктории. Нежные бутоны шаркались об узкие стены, цеплялись за отклеившиеся лоскуты и оставляли темные борозды на позеленевших от плесени и грибка обоях. Хуже не стало. Зато теперь в коридоре можно снимать документалки о маньяках.

Стол под весом роз прогнулся и жалобно скрипнул. Несколько потемневших, убитых в хламину лепестка слетело на пол.

–Ну и зачем нам этот веник? Развернула бы до ближайшей мусорки и все, – раздался полный недовольства голос виновницы торжества.

К цветам Виктория равнодушна, предпочитает деликатесы и драгоценности. Правда куда чаще ей дарят обещания.

–Дело принципа, – развела руками и с головой залезла в холодильник в поисках чего-нибудь вкусненького, и раздосадовано нахмурилась – ничего подобного не обнаружилось. Заместо нормальной еды овощи да курица, и та сырая. Ну я так не играю!

К дню своего второго совершеннолетия Виктория решила вернуться в форму (будто она когда-либо из нее выходила) и избавилась от всего мало мальски съедобного. Конфеты, шоколадки, сухарики – все пало жертвой красоты и было беспощадно выставлено за порог вместе со мной. Нормальную еду приходилось есть в подъезде, отбиваясь от местных крыс. Не знаю, с какой гадости на фабричных помойках их так разносит, но Варферийских пасюков даже собаки стороной обходят.

–У тебя есть принципы? И давно?

–Появились в аккурат с твоими морщинами.

–Ха.Ха, – оскалилась она, сверля меня мрачным взглядом. Вот-вот кинется и загрызет.

Мда, выдержка не к черту.

Это все голодовка виновата!

Из-за нее Виктория ходит злющая и шипит на все и вся. Точнее на меня. Вот да, только на меня и шипит. Мужикам своим «бусичка», «кукусичка», «сладкий пирожочек», а мне «а ну, кыш отсюда», «сгинь», и «не трожь, я кому сказала». И это только за вчера!

И ладно бы какой прок был, так нет же. Наоборот за пару недель иссохлась вся, как давнишняя рыба на прилавке. Но нет, Вики у нас просто так не сдается, настырная, продолжает. Всегда удивляло, с каким упорством она истязает себя в попытках добиться совершенства.

Кстати о совершенстве…

Память вовремя напомнила о заначке и я полезла под раковину, за мусорное ведро – одно из многих мест в квартире, куда Виктория не сунется даже под страхом голодной смерти. Самое то для запасов на черный день.

–Да ты издеваешься! – раздалось за спиной взбешенное шипение.