По инструкции не проходит

– Держи. Нашёл в архиве.

Алина приняла его из рук Данилы. Внутри конверта была фотография. На ней был мужчина – тот же, что сидел в приёмной с раной. Только моложе, с тем же пустым взглядом и забинтованной рукой.

– Такого… – голос у неё сорвался. – Такого не может быть.

– Здесь многого не может быть. Но есть. – мужчина развёл руками.

Они двинулись в обратный путь до ФАПа.

Когда молодые люди уже распрощались, Ковалёв задержался ещё на секунду, словно хотел что-то добавить.

– Если ночью… – начал он, но потом лишь коротко махнул рукой и пошёл к калитке.

Алина стояла с фотографией в руке, глядя ему вслед.

Она понимала только одно. Здесь всё не так. И никто это даже не скрывает.

Она поднялась по скрипучим ступеням и тихо закрыла дверь. В коридоре было пусто. Из палаты, где оставили Пахомова, не доносилось ни звука.

Алина сняла куртку, положила фотографию на стол и села на край раскладушки. В груди что-то гулко отзывалось – смесь усталости, страха и холодного, тяжёлого понимания, что её прежняя жизнь осталась очень далеко.

Она посмотрела на треснувший экран телефона.

Никакой сети.

Никаких новостей.

Только она, этот ФАП, и место, где люди пропадают и возвращаются… не совсем людьми.

За стеной что-то тихо скрипнуло. Она прислушалась, но звуки затихли. Может, Петухова. Может, Пахомов. Может, кто-то другой.

Алина снова взяла в руки фотографию.

Вгляделась в лицо Пахомова – на ней он был гораздо моложе, чем сегодня, но уже тогда уставший и опустошённый.

На обороте кто-то шариковой ручкой написал:

«Если вернулся – не радуйтесь».

Она убрала снимок обратно в конверт. Села, уткнувшись лицом в ладони. Так она просидела несколько минут.

А потом вдруг услышала.

Тот же крик. Только не с улицы, а из палаты.

Он был хриплым, нечеловеческим и слишком похожим на тот, что из раны. Алина поднялась и медленно пошла по коридору. Нужно было посмотреть в глаза этой странной ране.

ДОСЬЕ. Зелёный Луг. Страница 8

Личные дела жителей Зелёного Луга.

🔸 Пахомов Валерий Андреевич

Статус: проживает на территории.

Возраст: ~43 (данные уточняются).

Краткое досье:

Впервые зарегистрирован в 2008 году после появления травмы неизвестного происхождения.

Рана имеет свойство перемещаться по телу, сопровождается акустическими феноменами.

Особенности:

– При контакте рана может издавать звуки.

– В стрессовых ситуациях пациент утверждает, что «она думает».

– Периодически исчезает из посёлка на срок до нескольких месяцев.

Пометка от руки:

«Не спрашивай, что случилось в первый раз. Он всё равно не скажет.»

Глава 4

Коридор был тёмным. Лампочка над входом едва тлела, будто сама не хотела видеть, что здесь происходит. Алина шла медленно, стараясь ступать так, чтобы под неё ногами не скрипели старые, с облупленной коричневой краской, половицы. Но каждый её шаг отдавался в стенах вязким эхом. Казалось, воздух в ФАПе сгустился, стал плотным, почти осязаемым. Как будто само здание затаило дыхание.

Она остановилась у двери палаты.

Тишина.

Всё так же, как перед криком. Но теперь, когда она стояла здесь, под самым косяком, ей стало казаться, что изнутри слышится… радиопомеха.

Словно кто-то включил старую рацию и поймал не тот канал: щёлканье, треск, отрывки фраз – неразборчивые, искажённые.

Алина медленно нажала на ручку. Дверь не скрипнула. Она приоткрылась беззвучно, почти добровольно.

Внутри было темно. Только мерцал прибор на тумбочке – старый пульсометр, который почему-то мигал не частотой биения сердца, а словно по коду азбуки Морзе.

Пахомов лежал неподвижно. Лицо в полумраке – восковое, будто мёртвое. Но грудь поднималась. Он дышал. Едва слышно, хрипло.

Алина сделала шаг внутрь.

И тут рана зашевелилась.

Как будто услышала её.

Тело мужчины вздрогнуло, а из-под повязки вырвался еле различимый звук – не стон, не шёпот, не сигнал. Что-то промежуточное. Что-то, чему не должно быть места внутри человека.

Она подошла ближе, наклонилась. Рана пульсировала в такт… нет, не сердцу. В такт… частоте? Она слышала: внутри звучит радио. Кто-то или что-то говорил – чужим голосом, сквозь шум, сквозь шипение.

«…не твоё лицо… не отвечай…»

Алина отпрянула. Грудь сдавило.

– Что это?.. – прошептала она и потянула руку в желании прикоснуться кончиками пальцев к странному явлению, которое не поддавалось никаким объяснениям.

– Не трогай, – раздалось из-за её спины.

Она вздрогнула, развернулась. В дверях стоял Данила.

– Я… – Алина сглотнула. – Оно что-то говорит.

– Я знаю. Но оно не всегда говорит именно тебе.

Он вошёл, закрыв за собой дверь.

– Я так и подумал, что ты сюда пойдёшь. После той фотографии.

Алина кивнула, не находя слов. Он подошёл ближе. Тихо и уверенно. Как будто всё происходящее не выходило за пределы допустимого. Как будто он уже проживал это.

– Как ты думаешь, что это вообще такое? – она тоже перешла на неформальное «ты». – Это же не… болезнь.

– Нет. Это сигнал.

Он замолчал. Потом добавил:

– Когда-то, в семидесятых, здесь строили наблюдательную станцию. Говорят – радиотехническую. Потом всё закрыли. Люди разъехались, но не все. Остались те, кто слышал «голоса» . Сначала им ставили диагнозы. Потом – ставили их на учёт. А потом – просто забыли.

Он посмотрел ей в глаза.

– Думаешь, почему я остался здесь, Алина?

Она не знала, что сказать. Он впервые назвал её по имени. Это прозвучало почти как прикосновение.

– Потому что ты тоже слышал это?

Он улыбнулся. С грустью и одобрением в глазах.

– И слышу до сих пор.

Они стояли в полумраке палаты. Тишина снова сгустилась. Но теперь она была другой – не давящей, а общей. Между ними повисла нить, невидимая, но ощутимая, как после обмена секретом, который делает чужих – близкими.

– Я не знаю, кому верить, – прошептала Алина. – Тут всё… неправильно. Всё как будто во сне.

– Главное – не пытайся бороться со сном, пока не узнаешь, кто его тебе навязал, – сказал он. – А до тех пор… держись за реальное. За себя. За тех, кому можешь верить.

Он поднял руку. Осторожно, не касаясь, провёл пальцами вдоль её щеки, как будто проверяя, действительно ли она здесь.

Алина не отстранилась.

– Мы найдём источник. Обещаю, – тихо сказал он. – Но только при условии, что ты будешь максимально осторожна. Если «оно» поймёт, что ты сомневаешься в себе и своих силах – то сможет отобрать больше, чем просто голос.

Рана снова слабо треснула, будто в подтверждение.

Алина вздрогнула. Данила отвёл взгляд и молча подошёл к Пахомову. Его лицо стало профессионально-отрешённым. Но руки дрожали, когда он поправлял повязку, словно внутри него тоже шевелился страх, такой же живой, как и эта… штука под кожей пациента.

– Сколько у нас времени? – тихо спросила Алина, не отводя глаз от раны.

– Не знаю. Иногда это тянется днями. А иногда – неделями. В прошлый раз человек просто ушёл в лес, словно кто-то позвал его. И больше этого человека никто никогда не видел.

– И ты думаешь, это не галлюцинация?

– Думаю, галлюцинации не оставляют следы на земле и не двигают стрелки на приборах, – он посмотрел на мигающий пульсометр. – Смотри. Он снова передаёт код. Тот же цикл, что и вчера. А я сверял – это не ЧСС. Это передача, повторяющаяся каждые 42 минуты.

– Код?

– Да. И я почти расшифровал его. Это не на русском. И даже не на английском. Это язык протоколов старых советских военных установок. R-239, СБ-2 и прочих таких. Я вырос в семье военных радистов. Узнаю их по звуку.

Алина прижала пальцы к виску. Её начинало тошнить – не от ужаса, а от странной ясности. Словно всё сложилось, только мозг ещё отказывался принимать новую картину.

– Это всё было экспериментом?

– Возможно. Может, и остаётся им до сих пор.

Он вдруг сел на край койки. Рядом с Алининым коленом. Близко. Но не угрожающе. Он просто устал. Так, как устают те, кто слишком долго молчал.

– Понимаешь, – заговорил Данила медленно, – я не из тех, кто верит в "проклятия". Но если кто-то много лет подряд передаёт на частоте, которую никто не должен слышать – рано или поздно кто-то услышит. А если этот кто-то – не один, то начинается волна. Как эхосигнал в замкнутой комнате. Он становится всё громче. Пока не сотрёт тебе лицо.

Он вдруг повернулся к ней, и в глазах была искренность, от которой щемит.

– Но ты не одна. Поняла? – он взял её ладонь. – Если будешь падать, я рядом.

Его пальцы были тёплыми. Уверенными. И в этом касании было больше, чем защита. Там был выбор. Намёк. Запрос.

Алина кивнула. Медленно. И впервые – по-настоящему – сжала его ладонь в ответ.

За стеной снова прошёл треск – но теперь он был другой. Чище. Как будто кто-то где-то… настроился на нужную волну.

Стук в дверь.

Алина вздрогнула.

– Кто в такую ночь… – прошептала она.

Данила встал. Подошёл. Распахнул.

Никого.

Только тёплый воздух и еле заметный запах металла.

Но на полу – аккуратно сложенный пожелтевший клочок бумаги. На нём размашистым почерком было написано:

"Сигнал нестабилен. Центр в болоте. Вас слышат."

И под подписью – старая грифированная аббревиатура: ВЧ-07/ГЛ-239.

(Воинская часть. Зелёный Луг. Объект 239.)

Алина посмотрела на Данилу.

– Значит, мы идём туда?

Он не ответил сразу. Только смотрел в сторону болота – туда, где в темноте продолжал мерцать тусклый свет. Как зов. Как проверка.

– Нет, – наконец сказал он. Тихо, но твёрдо. – Не сейчас.

Она сжала записку. Пальцы побелели.

– Но это же подтверждение! Кто-то… или что-то знает, что мы здесь. Что мы уже близко.

– Именно. И если мы пойдём туда с тем, что знаем сейчас, – мы не вернёмся. Или вернёмся другими. Как Пахомов. Как те, чьи имена выцарапаны на той доске.

Алина отступила на шаг, как будто почувствовала, как холод болота добрался до её пяток.

– Тогда что делать? – спросила она. – Сидеть и ждать, пока это… начнёт говорить чьим-то ещё голосом?

– Нет, – он посмотрел ей в глаза. – Мы расшифруем сигнал. Найдём, откуда он идёт. Найдём, кто его передаёт. Это язык, и у каждого языка есть правила. Пока мы не поймём их, мы просто марионетки. Или пациенты.

Он сделал паузу, а потом добавил:

– И ты не одна. Я с тобой. До конца.

Она снова почувствовала его ладонь – уверенную, живую, будто единственное настоящее в этом зыбком месте.

Снаружи снова хрустнула ветка. Но никто не вошёл. Только ветер. Только радиоэфир. Только ощущение, что что-то уже смотрит на них из глубины частот.

Алина глубоко вздохнула и шагнула в коридор.

– Значит, сначала – сигнал, – сказала она, будто принимая условия. – А потом – болото.

– По рукам, – кивнул Данила. – Но знай: пока мы будем искать ответы, оно будет пытаться забрать внимание. Оно не любит, когда его пытаются прочитать.

Он подошёл к двери и оглянулся через плечо:

– Завтра с утра – в архив. А потом – ко мне в УПП, там нам никто не помешает. Начнём настоящее расследование.

Он вышел, оставив её в тишине, которая на мгновение показалась даже уютной.

Алина взглянула на рану Пахомова. Она снова была тиха, но только на поверхности.

Алина сидела на кухне ФАПа, а на старом деревянном столе, расставила чашки с травяным чаем, который любит собирать Петухова. В тишине слышался только тихий треск электрической плиты и поскрипывание стульев. В комнате было тепло, только холодные звуки за окном продолжали напоминать, что они не в обычном доме.

Данила подлил в её чашку чаю, а потом сам присел напротив, осторожно облокотившись на стол.

– Тебе уже рассказали истории про этих стариков? – спросил он, откидываясь на стуле.

– Какие истории? – Алина пыталась расслабиться, но внутри всё равно продолжала крутиться мысль о том, что они до конца не понимают, что происходит. Этот радиосигнал, передающийся через неведомые частоты, знал слишком много, и их будет нелегко вычистить.

– Ну, о тех, кто раньше жил здесь. Когда ещё не было военной базы. Говорят, местные легенды всякие есть, но я тебе на ночь не буду всё рассказывать. Может, позже, когда время будет… для таких рассказов. – Он замолчал, его взгляд устремился в окно, в котором только свет от ламп освещал бескрайние темные просторы.

Алина медленно отпила чай, наблюдая за ним. Её мысли вернулись к моменту, когда они с ним стояли в палате Пахомова. Всё было неправдой, но правда была скрыта за ложью, и теперь, если не разгадать её до конца, они сами станут частью этой лжи.

В дверь тихо постучали. Алина вздрогнула, но Данила лишь поджал губы и встал.

– Соколова, наверное, – сказал он, открывая дверь. – Она любит допоздна ковыряться на грядках.

В дверях стояла Надежда Аркадьевна Соколова в резиновых сапогах и с корзиной для ягод. Она казалась усталой, но её взгляд был по-прежнему строгим.

– Почему ты не спишь? – спросила она, вытирая руки о полотенце и оставляя грязные резиновые сапоги на пороге кухни.

– Не до сна, – ответила Алина, принимая от неё взгляд, который проникал сквозь неё.

Соколова села за стол. Она положила корзину с ягодами на стол и на секунду задумалась.

– Ты всё правильно сделала, – наконец сказала она. – Это не то, с чем мы можем разобраться за пару дней. Это не один случай. Сигнал уже выдал столько сбойных элементов, что я даже сомневаюсь, что это дело обычной работы психиатра. Но ты не одна, – она посмотрела на Данилу. – Я бы с вами не сидела, если бы не была уверена, что эта история не о том, что я думаю.

Данила и Алина обменялись взглядами. Соколова кивнула.

– Всё, что здесь происходит, – оно не просто про людей. Эти звуки, эти сигналы… Они существуют вне времени. Где-то они начинают действовать по-настоящему. Это не просто аномалии. Но вам лучше больше понять о том, как с этим обращаться, прежде чем вляпываться в болото, – она замолчала, усмехнувшись. – Я всё равно буду здесь, если что. И буду делать, что могу.

Она поднесла чашку с чаем к губам, а потом тихо добавила:

– Всё это… оно так или иначе связано с тем, что скрывается под болотом.

Алина сжала чашку, чувствуя, как её пальцы начинают дрожать.

– Так что происходит с людьми здесь? – спросила она, на этот раз пытаясь понять Солову.

– Разные вещи. У кого-то волосы начинают шевелиться. У кого-то появляются опухоли, которые начинают странствовать по всему телу. У кого-то начинается восприятие времени, как будто оно разделяется – один день как несколько часов, другой как вечность. Это не болезнь. И не аномалия. Это… состояние, вызванное тем, что здесь происходит.

Тихий звук за окном снова привлёк внимание. Но на этот раз он не был таким зловещим.

– Мы точно не понимаем, что именно из этого вирус, а что может быть результатом чего-то ещё, – продолжила Соколова, – но одна вещь здесь чётко прослеживается. Как только ты начинаешь поддаваться этой внутренней давящей реальности, она берёт своё. Она не отпустит.

Загадочная пауза в разговоре растянулась. Алина чувствовала, как этот разговор всё больше и больше вовлекает её в мир, который она ещё не совсем понимает.

– Я понимаю, – тихо сказала она, опуская взгляд.

– Ты ещё поймёшь, – отозвалась Соколова, – и тогда будет поздно не делать выводы.

Свет в кухне замигал, когда часовая стрелка медленно приблизилась к полночи.