Телесный Хитон

Гастон Д'Эрелль

Телесный Хитон

Глава 1: Пробуждение во Плоти Камня

Тишина.

Не та благословенная тишина библиотечного зала после закрытия, наполненная лишь шелестом страниц в ее собственных руках и далеким гулом города. Не тишина ее маленькой спальни, где единственными звуками были тиканье старых часов на камине и собственное неровное дыхание семидесяти трех лет. Эта тишина была… густой. Поглощающей. Как вата, впитывающая каждый звук еще до его рождения. И тяжелой. Давящей на уши, на виски, на самую мысль.

Агата Блэквуд открыла глаза.

Тьма. Непроницаемая, как чернила. Паника, холодная и скользкая, сжала ей горло. Где я? Она попыталась вдохнуть полной грудью, но воздух встретил сопротивление – влажный, теплый, удушливо густой. Он пах. О, как он пах! Сладковатой медью, как старая монета, подержанная во рту. Едким озоном, будто после грозы, ударившей в сырой подвал. И под всем этим – стойкой, проникающей нотой тления. Не резкой, как гниль на помойке, а глубокой, древней, как заброшенная гробница, открытая спустя века.

Она лежала. Не на своей знакомой, просевшей перине, а на чем-то… упругом. Мягком, но неудобном. Поверхность пульсировала под ней с медленным, неумолимым ритмом. Тук-тук… тук-тук… Как огромное, спящее сердце. Агата осторожно приподняла руку. Кожа ладони коснулась чего-то гладкого, но не холодного. Теплого. И влажного. Словно внутренняя поверхность гигантского органа. Желудка. Кишки.

Не паникуй, Агата, приказала она себе мысленно, дрожащим внутренним голосом, каким когда-то успокаивала напуганных студентов. Осмотрись. Пойми.

Она медленно села. Каждый сустав протестовал, скрипел от незнакомого положения и сырости. Голова закружилась от усилия и странного воздуха. И тогда она увидела свет. Неяркий. Призрачный. Исходил он не сверху, а со стен. Странные, похожие на корни или толстые вены наросты, вплетенные в темную, мясистую ткань, светились тусклым, зеленовато-голубым сиянием. Биолюминесценция. Слово всплыло из глубин памяти, отголосок какой-то давно прочитанной статьи о глубоководных тварях. Свет был достаточно рассеянным, чтобы постепенно проявить очертания пространства.

Она находилась в… камере. Но какой! Это не было помещение, вырубленное в камне или отлитое из металла. Это была полость внутри чего-то живого. Овальная, примерно пять шагов в длину и три в ширину. Стены – нет, не стены, а мембраны – были темно-бордовыми, почти черными, пронизанными сетью более темных жилок и тех самых светящихся наростов. Они дышали. Да, именно так. Медленно, ритмично расширялись и сжимались, как легкие колосса. С потолка, низкого и выпуклого, свисали капли той же теплой, пахучей влаги. Они падали на пол – упругую, слегка покатую поверхность, покрытую тонким слоем скользкой слизи. В воздухе висела мелкая взвесь, мерцавшая в призрачном свете.

Агата втянула воздух носом, стараясь дышать мелкими глотками, чтобы не задохнуться от вони. Медь. Озон. Гниль. И еще что-то… минеральное? Как камень, но теплый. Живой камень? Мысль была абсурдна и от этого еще страшнее.

Как я сюда попала?

Она зажмурилась, пытаясь пробиться сквозь вату страха к воспоминаниям. Вечер. Ее маленький коттедж на окраине Аркхема. Она читала у камина – старый фолиант по сравнительной мифологии, что-то о дочеловеческих культах. Потом усталость. Легла спать. Старые кости благодарно устроились в знакомой постели. И… сон? Нет. Не сразу. Она проснулась среди ночи. От чего? От тишины? Нет. От света. Яркого, холодного, мертвенно-белого света, хлестнувшего в окно ее спальни. Не лунного света. Не света фар. Это был свет… иного качества. Пронзительный, как луч прожектора, но без источника. Он заливал комнату, выхватывая пыль в воздухе, тени на стенах. И тогда… тогда она почувствовала левитацию. Невесомость. Ее тело, легкое, как пушинка, оторвалось от кровати. Не было страха в тот миг. Только ошеломляющее изумление. Холодный воздух обвил ее, проник сквозь тонкую ночную рубашку. И запах… о, да! Тот же самый едкий озон! Потом – резкий толчок, как при падении. И темнота.

А теперь вот это. Эта пульсирующая, вонючая, живая камера.

Похитили. Слово пронеслось в сознании, четкое и леденящее. Но кто? И, что еще важнее, что? Никакое человеческое похищение не выглядело так. Никакая тюрьма не была выточена из плоти и света корней. Это было нечто… за гранью. Чуждое. Нечеловеческое.

Паника, до сих пор сдерживаемая прагматизмом старой женщины, поднялась новой волной, горькой желчью подкатывая к горлу. Она сжала кулаки, ощущая липкую влагу на коже. Ее практичный ум, всю жизнь опирающийся на каталоги, факты и проверенные источники, беспомощно барахтался в этой трясине невозможного. Дыши, Агата. Дыши. Надо… осмотреться. Надо понять, где я.

Она осторожно поднялась на ноги. Колени дрожали, но выдержали. Пол был скользким под босыми ногами. Она сделала шаг, потом другой, придерживаясь рукой за пульсирующую стену. Ткань под пальцами была теплой, упругой, как очень плотная резина, но с каким-то внутренним… зерном? Как кожа. Но не животного. Что-то древнее. Инородное. Светящиеся наросты горели ровно, без мерцания, отбрасывая странные, пляшущие тени.

Камера казалась пустой. Кроме нее. И кроме… того, в углу.

Сначала она подумала, что это просто сгусток тени, странный нарост на стене. Но что-то было не так. Форма. Текстура. Она медленно приблизилась, преодолевая отвращение и страх. Призрачный свет выхватил детали.

Это было существо. Или то, что от него осталось. Оно было частично втянуто, вплавлено в стену камеры, как насекомое в янтаре, но янтарь этот был живой, дышащей плотью. Размером с большую собаку, но форма была бесформенной – аморфный комок чего-то темно-серого, местами переходящего в грязно-зеленый. Казалось, оно таяло, медленно сливаясь с субстанцией стены. Отчетливо виднелись фрагменты чего-то, напоминающего хитиновый панцирь, но он был размягчен, деформирован, как воск у огня. Конечности – если это были конечности – были бесформенными обрубками, втянутыми в массу. Голова… голова была скрыта наполовину, но Агата различила один огромный, мутный глаз, лишенный век. Он не смотрел на нее. Он смотрел в никуда, стеклянный и мертвый, отражая лишь зеленоватое сияние наростов. Из полуоткрытой щели, которая могла быть ртом, сочилась струйка густой, темной жидкости, медленно стекающей в слизь на полу. Запах гнили здесь был сильнее, смешанный с чем-то кислым, чужим.

Агата замерла, парализованная безмолвным ужасом. Это не было страхом перед хищником. Это был ужас перед процессом. Перед медленным, неумолимым растворением, поглощением живой тканью стены. Перед абсолютной чуждостью и пассивностью страдания. Существо не двигалось. Не издавало звуков. Оно просто… было. И умирало. Или уже умерло, но стенка еще не до конца его переварила.

Она отшатнулась, споткнулась о скользкий пол и упала на колени. Холодная слизь пропитала ткань ночной рубашки. Она не чувствовала боли от падения – ее затопила волна тошноты от вида, от запахов, от осознания. Она сжала рот рукой, пытаясь подавить рвотный спазм. Глаза не отрывались от жалкой, полурастворенной формы в углу. Это был ее сосед? Ее возможное будущее?

Нет. Нет-нет-нет. Мысли метались, как перепуганные птицы в клетке. Это кошмар. Галлюцинация. Я ударилась головой. Отравление угарным газом? Но каждый вдох этого медного, озонового, гнилостного воздуха, каждый удар пульсации под коленями, каждый взгляд на пульсирующие, светящиеся стены кричали о реальности. Ужасающе реальной реальности.

Она заставила себя встать. Слезы, горячие и соленые, текли по щекам, смешиваясь с влагой камеры. Она вытерла лицо рукавом рубашки – тщетно, он был уже влажным. Надо было отползти подальше от… этого. От этого свидетельства ее возможной судьбы.

Она отодвинулась к противоположной стене, прижалась спиной к теплой, дышащей поверхности. Дрожь сотрясала ее, мелкая и неконтролируемая. Она смотрела на светящиеся корни, пытаясь найти в их холодном сиянии успокоение, как когда-то находила его в строках книг. Но здесь не было строк. Не было смысла. Была только органика. Пульсация. Гниение. И тишина. Та густая, давящая тишина, нарушаемая лишь мерным падением капель с потолка и собственным прерывистым дыханием.

Что это за место? – вопрошал ее разум, цепляясь за привычную потребность в объяснении. Кто построил… кто вырастил это? Зачем? Ответа не было. Только стены, дышащие вокруг нее. Только полупереваренный ужас в углу. Только она сама – Агата Блэквуд, семидесятитрехлетняя библиотекарша в ночной рубашке, босыми ногами стоящая в слизи посреди кошмара.

Она закрыла глаза, пытаясь представить свой кабинет в университете Мискатоник. Полки, тяжелые от фолиантов. Пылинки, танцующие в луче света из высокого окна. Терпкий запах старой бумаги и переплетного клея. Тишина, наполненная знанием, а не пустотой. Но образы были хрупкими, мимолетными. Их разрывало на части зеленоватое сияние за веками, пульсация пола под ногами, невыносимый запах.

Открыв глаза, она снова увидела Соседа. Его огромный, мутный глаз, казалось, смотрел прямо сквозь нее, в какую-то невообразимую бездну страдания. Он был здесь до нее. Он был образцом. Экспонатом. Какой расы? С какой планеты? Какие звезды видел этот глаз, прежде чем замутиться в этом теплом аду?

И самое страшное осознание пришло медленно, неумолимо, как пульсация стен: Она была следующим экспонатом. Ее принесли. Положили. И ждали. Для чего? Коллекции? Изучения? Или… растворения? Как этого несчастное существо в углу?

Безысходность, холодная и тяжелая, как свинец, разлилась по ее телу. Она медленно сползла по стене обратно на скользкий пол, свернувшись калачиком. Дрожь не прекращалась. Слезы текли беззвучно. Она была слишком стара для таких приключений. Слишком хрупка. Слишком… человечна. В этом месте, этом чудовищном, живом камне, летящем сквозь космос, она была лишь пылинкой. Образцом. Экспонатом вида Homo Sapiens. Достаточно любопытным, чтобы украсть у кровати, но не более того.

Она прижала лоб к коленям, пытаясь отгородиться от пульсирующего света, от давящей тишины, от запаха смерти и чуждой жизни. Но тепло стены за спиной, ее медленное, регулярное движение напоминало: ты внутри. Ты часть этого теперь. Ты в желудке мира, который не знает твоего имени и не заботится о твоем страхе.

И в этой густой, насыщенной ужасом тишине, нарушаемой лишь падением капель и биением невидимого сердца, Агата Блэквуд начала тихо плакать. Не от боли. Пока не от боли. От абсолютного, космического одиночества и предчувствия невообразимого ужаса, который только начинался.

Глава 2: Лабиринт из Жил и Костей

Время в Пульсирующем Камне текло иначе. Не часами и минутами, а ритмами. Ритмом расширения и сжатия стен. Ритмом падающих капель. Ритмом собственного сердца Агаты, которое то бешено колотилось, то замирало в ледяном страхе. Она не знала, сколько прошло с момента пробуждения – час? День? Сутки? Ее тело говорило ей о голоде, но не острой муке, а о глухом, далеком напоминании. О жажде – вот это было сильнее. Липкая влага повсюду манила, но мысль о том, чтобы прикоснуться губами к этой слизи, вызывала новый приступ тошноты. А вид Соседа… полурастворенной, безмолвной жертвы в углу… заставлял сжиматься все внутри.

Но сидеть и ждать своей участи, как та несчастная тварь, Агата не могла. Прагматизм, выкованный десятилетиями работы с каталогами и неразборчивыми почерками студентов, пробивался сквозь панику. Действуй. Осмотрись. Ищи выход. Ищи воду. Ищи… что угодно, кроме этой камеры.

Она снова поднялась, опираясь о теплую, дышащую стену. Ноги дрожали, но держали. Ее ночная рубашка, некогда светло-голубая, теперь была пропитана бурыми и зеленоватыми пятнами, тяжелой и холодной от влаги. Она подошла к тому месту, где стены сходились, образуя нечто вроде арки, более темной, чем остальное пространство. Вход? Или просто складка в гигантской плоти?

За аркой был не выход, а туннель. Узкий, извилистый, уходящий вглубь. Его стены были такими же – темно-бордовыми, живыми, пульсирующими. Но здесь было больше… деталей. Поверхность была не гладкой, а ребристой, словно выстланной гигантскими, сплющенными сухожилиями, переплетенными в причудливый узор. Между ними просвечивали толстые, похожие на кабели тяжи темно-синего или черного цвета, иногда мерцавшие изнутри тусклым багровым светом, как перегревшийся провод. Биолюминесцентные наросты здесь были реже, их призрачное сияние боролось с густыми тенями, отчего туннель казался еще более зловещим и глубоким. Воздух был еще гуще, насыщеннее теми же запахами – медью, озоном, гнилью, но с добавлением чего-то нового, острого, почти химического, как запах пережженной изоляции.

Агата сделала шаг внутрь. Пол здесь был не просто скользким; он был покрыт тонкой сетью похожих на корни нитей, которые цеплялись за ее босые ноги. Каждый шаг требовал усилия. Туннель ветвился почти сразу. Одно ответвление шло вниз, под крутым углом, другое – вверх, третье – плавно заворачивало вправо. Выбора не было. Она пошла прямо, наощупь скользя рукой по ребристой, теплой поверхности стены. Текстура под пальцами была отвратительной – одновременно живой и искусственной. Биомеханика, – пронеслось в голове. Слово из научно-фантастических романов, которые она иногда брала из любопытства. Но здесь это было реальностью. Ужасающей, осязаемой реальностью.

Туннель петлял, сужался, расширялся, иногда открываясь в крошечные ниши или тупики. И везде – в стенах, в полу, иногда даже свисая с потолка – были экспонаты. Не такие, как ее Сосед. Эти были… законсервированы. Встроены, вмурованы, заключены в прозрачную или полупрозрачную субстанцию, напоминающую янтарь, но явно органического происхождения – то ли смола, то ли затвердевшая слизь, то ли какая-то биокристаллическая матрица. И внутри…

Агата замерла перед одним таким «панно». Внутри мутноватой, желтоватой массы был четко виден фрагмент существа. Не целое, а именно фрагмент. Конечность, покрытая чешуей, переливающейся, как нефть, с когтями из черного стекла. Она была отсечена с хирургической точностью, словно образец для учебника анатомии, только учебник этот был написан безумцем. Рядом – огромный, сложный глаз, размером с ее кулак, с множеством линз, застывший в вечном, немом удивлении. Дальше – крыло кожистое, как у летучей мыши, но с прожилками светящегося синего, теперь потухшего. И еще, и еще… Клыки невероятных размеров, спиралевидные раковины с шипами, куски хитинового панциря с непостижимыми узорами, пучки щупалец, застывших в последнем судорожном движении.

Это был не склад трофеев. Это была коллекция. Систематическая, холодная, бесстрастная. Коллекция жизни. Собранной отовсюду. Вырванной из контекста миров и застывшей в этом вечном, жутком памятнике. Агата почувствовала, как по спине пробежал ледяной пот. Она не просто в ловушке. Она в гигантской, живой витрине. И скоро ее, или ее часть, тоже встроят в эту стену.

Она поспешила дальше, стараясь не смотреть на ужасающие экспонаты. Туннель привел ее в более просторное помещение – не камеру, а скорее… перекресток. Отсюда расходилось несколько ходов. В центре пространства стояла странная структура – нечто вроде колонны, сплетенной из тех же костяных, похожих на позвонки элементов, что она мельком видела раньше. Они были белесыми, пористыми, покрытыми тонкой сетью темных жилок. Колонна пульсировала в такт стенам, излучая слабое тепло.

И здесь Агата увидела живых пленников.

Первый сидел, прижавшись спиной к костяной колонне. Существо было гуманоидным, но лишь отдаленно. Ростом чуть ниже Агаты, с тонким, почти хрупким телом, покрытым гладким, темно-зеленым хитином, отливавшим синим при свете редких биолюминесцентных наростов на потолке. Голова была удлиненной, с двумя огромными, совершенно черными глазами, занимавшими почти треть лица. Рот – узкой щелью без губ. Ушей не было видно. Существо сидело, обхватив колени длинными, тонкими руками с тремя суставчатыми пальцами. Оно не двигалось. Только огромные, бездонные черные глаза смотрели в пустоту, не мигая. В них не было ни страха, ни гнева, лишь глубокая, бездонная апатия и… усталость. Бесконечная, космическая усталость. Оно выглядело так, будто сдалось миллионы лет назад.

Второй пленник был совсем иным. Он не сидел. Он… перетекал. Это был бесформенный комок полупрозрачной, студенистой массы, размером с большую подушку. Цвет – грязно-желтый, с вкраплениями мутного розового и зеленого. Внутри массы плавали темные, похожие на органы сгустки и пузырьки газа. Существо медленно, с трудом перемещалось по полу, оставляя за собой влажный, слизистый след. Оно не имело видимых глаз или рта, но от него исходило ощущение… излучение чистого, немого страха. Тихий, едва уловимый вибрационный стон, который Агата ощущала скорее костями, чем ушами. Ууууу… Низкий, непрерывный, пронизывающий до мозга костей звук отчаяния. Студень наткнулся на выступ стены, остановился, и его «стон» на мгновение усилился, став почти физически ощутимым гудением, прежде чем снова снизился до фонового уровня. Оно просто боялось. Всего. Постоянно.

Агата застыла, не решаясь двинуться. Ее прагматичный ум отчаянно пытался классифицировать, понять. Раса 1: Насекомоподобный гуманоид. Возможно, с планеты с низкой гравитацией? Сильная зрительная адаптация. Эмоциональное состояние: кататоническая апатия, глубокая депрессия. Раса 2: Аморфная студенистая форма жизни. Вероятно, обитатель жидких сред или газовых гигантов. Эмоциональное состояние: перманентный примитивный ужас. И она, Раса 3: Homo Sapiens. Эмоциональное состояние: панический страх, перемежающийся отчаянными попытками рационализации.

Она сделала осторожный шаг вперед. Хитиновое существо даже не пошевелило головой. Его черные глаза продолжали смотреть сквозь нее. Студень медленно перетек в другую сторону, его гудение на секунду усилилось при ее движении. Она подошла ближе к хитиновому пленнику. Его огромные глаза медленно, с нечеловеческой плавностью, перевели взгляд на нее. В них не было ни интереса, ни угрозы. Только пустота. Как два куска ночного неба, вставленные в голову.

– Здравствуйте? – прошептала Агата, голос сорвался в хрип. – Вы… понимаете меня?

Никакой реакции. Только пустой взгляд. Она попробовала жесты. Показала на себя: «Агата». Показала на него с вопросительным взглядом. Существо медленно отвело взгляд обратно в пустоту. Агата вздохнула. Бесполезно. Она посмотрела на студень. Он снова наткнулся на стену и тихо гудел, пульсируя желтоватой массой. Общение здесь было невозможным. Только совместное пребывание в этом кошмаре.

Она оглядела перекресток. Туннели расходились в разные стороны. Один, самый широкий, уходил вниз, и оттуда доносился слабый, ритмичный гул, похожий на работу гигантских насосов. Другой, узкий и темный, вился вверх. Третий, с ровными стенами, уходил вдаль, и там светилось более интенсивное зеленоватое сияние. «Оранжерея» из плана? Мысль о том, что там может быть, заставила ее содрогнуться.

Агата решила пойти по туннелю, ведущему вверх. Может, ближе к «поверхности»? Может, там выход? Или хотя бы другой воздух? Она снова скользнула рукой по стене, нащупывая путь в полумраке. Хитиновое существо не обратило на ее уход внимания. Студень продолжал свое бесцельное, пугливое движение.

Туннель был крутым. Она карабкалась, цепляясь за выступы ребристых стен, ее босые ноги скользили по влажным корням, покрывавшим пол. Воздух здесь был чуть менее густым, но пахнул сильнее минеральной пылью и чем-то… острым, щелочным. Она поднялась выше, и туннель вывел ее на небольшую смотровую площадку – выступ, с которого открывался вид на… лабиринт.

Она замерла, пораженная. Она была не просто в туннеле. Она была внутри гигантского, невообразимо сложного организма. Пространство перед ней было огромным, как пещера, но это была не пещера. Это был внутренний ландшафт астероида. Стены уходили ввысь и вниз, теряясь в тенях. Они были пронизаны бесчисленными туннелями, арками, балконами, похожими на те, на которых стояла она. Повсюду – сети тех самых сухожилий-кабелей, костяные структуры, служившие опорами или арками, мембраны, натянутые, как паруса между выступами, и пульсирующие от проходящих под ними потоков. Биолюминесцентные наросты горели скоплениями, как жуткие созвездия, освещая фрагменты этого внутреннего мира. Вдалеке она различила что-то похожее на гигантский, пульсирующий резервуар, от которого расходились толстые трубовидные структуры. Где-то ниже виднелись скопления тех самых «экспонатов», встроенных в стену, как мозаика из ужаса. И повсюду – движение. Не быстрое, а медленное, неуклонное. По туннелям и балконам ползли, перетекали, иногда неуклюже передвигались на множестве конечностей другие пленники. Десятки? Сотни? Существа всех мыслимых и немыслимых форм, размеров и консистенций. Некоторые, как студень внизу, излучали страх. Другие, как хитиновый гуманоид, были погружены в апатию. Третьи бесцельно метались. Это был зоопарк. Гигантский, живой, ужасающий зоопарк, заточенный внутри летящего сквозь космос камня. И она была одним из его экспонатов.

Агата прислонилась к стене, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги. Масштаб безумия был ошеломляющим. Безысходность снова накатила волной. Какой смысл искать выход в этом бесконечном лабиринте плоти и костей? Она зажмурилась, пытаясь подавить приступ паники. И в этот момент она почувствовала их.

Не звук. Не запах. Изменение в самом воздухе. Влажность? Статический заряд? Внезапное ощущение наблюдения. Холодный, безличный фокус внимания, скользнувший по ней, как луч прожектора.

Она открыла глаза и увидела их.

Они появились на одном из дальних балконов, высоко над ней. Трое. Высокие. Невероятно худые, почти скелетообразные, но не хрупкие. В них чувствовалась скрытая, пружинистая сила. Ростом под три метра, не меньше. Двигались они бесшумно, плавно, с нечеловеческой грацией. Их тела были скрыты струящимися одеяниями – или это была их кожа? – глубокого, поглощающего свет черного цвета. Ткань (или плоть?) колыхалась вокруг них, как дым, не касаясь пола. Количество конечностей было неясным – казалось, что из складок темной материи возникали и исчезали длинные, тонкие, многосуставчатые щупальца или руки. Их движения были экономичными, точными, лишенными малейшего излишества.

Но самое страшное – лица. Вернее, их отсутствие. Там, где должен был быть лицевой диск, была лишь гладкая, безликая плоскость черного материала одеяний. Ни глаз, ни рта, ни ноздрей. Только абсолютная, пугающая пустота. Это были Коллекторы. Те, кто собирал. Те, кто помещал сюда экспонаты. Те, кто проводил эксперименты.

Они шли по балкону, не обращая внимания на пленников, мелькавших внизу. Их безликие «головы» были слегка наклонены, словно они сканировали пространство, читая невидимые Агате данные. Один из них остановился. Его «взгляд» – если это можно было так назвать – скользнул вниз, через пропасть лабиринта, и остановился на одном из пленников. Существо, похожее на помесь огромного жука и кальмара, с переливающимся панцирем и пучком щупалец вместо ног, неуклюже передвигалось по узкому мостику из жил.

Агата застыла, как кролик перед удавом, прижавшись к стене. Она видела, как один из Коллекторов поднял тонкую конечность. Что-то блеснуло на его «руке» – не оружие, а скорее инструмент, сложный и блестящий. Он сделал едва заметное движение.

Существо-жук вдруг замерло. Его щупальца судорожно сжались. Затем оно словно обмякло. Не упало, а просто… потеряло всякий тонус, повиснув в воздухе на мгновение, прежде чем мягко опуститься на мостик. Агата не увидела луча, не услышала звука. Просто мгновенное и полное обездвиживание.

Двое других Коллекторов приблизились к обездвиженному существу. Их движения были синхронными, как у хорошо отлаженных машин. Длинные, гибкие конечности вытянулись из складок черного. Они не прикасались к жуку напрямую. Вокруг его тела возникло силовое поле, слабо мерцающее голубоватым светом. Существо плавно поднялось в воздух и поплыло перед Коллекторами, как марионетка на невидимых нитях. Никакой борьбы. Никакого сопротивления. Абсолютная покорность. Коллекторы развернулись и бесшумно пошли обратно по балкону, их черные одеяния струились за ними, а их жалкий трофей парил следом. Они исчезли в темном проеме туннеля так же внезапно, как и появились.

Весь процесс занял меньше минуты. Холодный, безэмоциональный, совершенный в своей ужасающей эффективности. Ни злобы, ни удовольствия. Просто… сбор образца. Как сорвать цветок. Или взять пробирку с полки.

Тишина после их ухода была громче любого крика. Агата стояла, прижавшись к стене, дрожа всем телом. Она видела, как другие пленники в поле зрения замерли, спрятались или просто продолжали свое существование, как будто ничего не произошло. Для них это была рутина. Часть ужаса повседневности.

Ее разум лихорадочно работал. Для чего? На эксперименты? Какой эксперимент можно поставить с существом, просто вырванным из его среды? Что они хотят узнать? Ответа не было. Только холодная уверенность в том, что существо-жук больше не вернется. Или вернется… измененным. Как экспонат на стене. Или как ужас из «оранжереи».