Завод пропавших душ

Громила хмыкнул, слегка покачивая головой, в его глазах мелькнула искорка вызова.

– А мой парень давно готов. Он уже не просто там… Он уже не боится ничего. Глаза у него такие, что сам Дьявол бы присел. Он уже не кричит, как другие. Выдержит что угодно.

Между ними повисла секундная пауза. Это было больше, чем просто разговор. Они негласно соперничали, как два художника, чьи шедевры созревали в этом адском месте. Кто из них быстрее подготовит своё "творение"? Чей "воспитанник" окажется более совершенным?

Он прервал молчание действием, помещая "материал", который он счёл "уцелевшим", – в специальные стерильные контейнеры. Каждый контейнер был подписан аккуратным почерком и тут же отправлялся на металлический поднос, ожидая дальнейшей транспортировки. Никакой спешки, никаких лишних движений.

– Забирай, Громила, мусор тебе. Как всегда.

– Ты, Док, словами бы не разбрасывался, ты тут не вожак!

Доктор лишь слегка приподнял бровь, а затем вновь склонился над контейнерами, словно тема была исчерпана.

Громила не любил этим заниматься, поэтому вышел, делегируя это другим.

Закончив, Доктор тщательно собрал все использованные инструменты. Скальпели, пинцеты, зажимы – каждый предмет был бережно уложен в специальный лоток, который затем погрузился в резервуар с шипящим дезинфицирующим раствором. Доктор установил таймер. Ровно на одиннадцать минут. Затем, как по негласному ритуалу, он направился к раковине.

Открыл кран, и мощная струя горячей воды обрушилась на его руки. Он мыл их. Десять минут. С мылом, щёткой, тщательно, до красноты, словно смывая не только кровь и остатки дезинфектора, но и нечто невидимое, что липло к коже. Он тёр, и тёр, и тёр, его глаза были пустыми, глядящими сквозь воду. В этот момент он казался одержимым чистотой, доходящей до безумия.

Когда таймер прозвонил, он выключил воду и за оставшуюся одну минуту быстро подошёл к дезинфектору. Достал инструменты. Высушил их и, двигаясь с невероятной скоростью и ловкостью, разложил каждый на своё место в нужных шкафчиках, расположенных над раковиной. Всё было идеально.

– Идеальная работа, – прошептал он сам себе, его голос был тихим, полным глубокого, почти сакрального удовлетворения.

Вытерев руки, Доктор направился к выходу из кабинета. Его шаги были бесшумными, уверенными. Он шёл в комнату к Кате. Следующий этап.

Этапы: 1. Доминирование.

Катя сидела в комнате, погрузившись в очередное медицинское чтиво. Страницы, исписанные мелким почерком Доктора, были для неё единственным источником знаний и развлечения.

Между тем, она небрежно жевала сладкую, тающую конфету, и фантик, без всякой опаски, прятала под матрас. Страх, что её найдут за этим занятием, давно притупился, превратившись в лёгкое пренебрежение правилами. Она уже не боялась, что её "секрет" раскроют.

Однако, когда в дверь раздался тихий, но настойчивый стук, Катя резко, как пойманная на краже еды с кухни крыса, подскочила. Мгновенно вся её небрежность исчезла. Сердце заколотилось, а руки засуетились, пытаясь запихнуть фантик глубже.

– Войдите, – выдохнула она, стараясь придать голосу привычное хладнокровие.

Дверь отворилась, и на пороге появился Доктор. Он вошёл, не говоря ни слова, его глаза, обычно бесстрастные, сейчас были наполнены какой-то странной, понимающей улыбкой. Он медленно подошёл к Кате, которая замерла, сжавшись, и протянул руку. Его пальцы, привыкшие к скальпелю, мягко прикоснулись к уголку её губ. Доктор провёл ими по коже, стирая еле заметный след шоколада, который Катя забыла убрать. Он не сказал ни слова, но эта едва заметная улыбка, этот жест, словно небрежно манипулируя найденной уликой, говорил красноречивее любых слов. Катя поняла: она попалась. Она замерла. Доктор крайне редко к ней прикасался, и каждое его касание имело значение.

2. Мотивация.

– Готова ли ты учиться дальше, дитя, тебе уже 13! – голос Доктора был тихим, почти вкрадчивым, но в нём слышалась та же абсолютная, нечеловеческая власть, что и на операционном столе. – Готова ли достигнуть уровня… – он сделал паузу, его взгляд скользнул по ней, – …уровня Бога.

Этот вопрос был скорее риторическим.

У Кати не было выбора. Она знала это. Но, пойманная за небрежностью, она ответила с вызовом, пытаясь скрыть страх от поимки за конфетами и неуверенность от предстоящего.

– Да, я готова. Уже устала стоять на этом этапе, – произнесла она, почти воспринимая это как игру, как очередной уровень, который нужно принять.

Доктор улыбнулся шире, и эта улыбка была острой, как лезвие скальпеля.

– Тогда пойдём, дитя. Скоро я назову тебя коллегой.

Он повернулся и вышел.

Дверь за ним захлопнулась так сильно, как не хлопала никогда, отрезая Катю от её маленьких, тайных радостей и открывая путь к новому, неизвестному уровню мастерства и тьмы.

Заведя её в операционную, Катя ступила внутрь уже как к себе домой. Знакомый запах даровал странное чувство привычного комфорта. Доктор попросил её подождать, голос был как всегда ровным и добавил:

– Завяжи глаза.

Катя усмехнулась. Это было её защитой, её способом справиться с тем, что она не хотела делать. Она сама, привычным движением, как каждое утро туго завязывала косы, затянула повязку на глазах, чувствуя, как ткань впивается в кожу.

3. Шоковая терапия.

– Опять свинья будет или, может, лошадь? – спросила она с наигранной иронией, пряча за этим вызовом глубокое нежелание того, что могло бы быть. – "Он точно не гигантскую конфету мне несёт сейчас", – мелькнула мысль, пытаясь убедить себя в очередной попытке отшутиться от реальности.

– Нет, – коротко ответил Доктор. Она услышала шуршание, словно разворачивают что-то в плотном пакете. Её слух, отточенный годами практики работать с закрытыми глазами, уже прекрасно ориентировался. Доктор что-то осторожно положил на стол. Катя нервно шутила, пытаясь угадать, что это. – Может, собака? Или, может, труп бандита? Ха-ха.

Доктор не отвечал.

Вместо этого он вновь взял её руки, его пальцы были привычно холодны и тверды. И её же руками он стал развязывать неизвестный пакет. Она почувствовала, как ткань расходится, и до неё донёсся новый, странный запах, такого она ещё не ощущала. Он был тонким, едва уловимым, но при этом резким и пронзительным. Он пах детством, чистотой, как свежевымытый ребёнок в мыле, с лёгким налётом чего-то сладко-молочного. Этот запах был чужим и пугающим.

Доктор её рукой взял скальпель. Катя почувствовала знакомый вес инструмента. Он повёл её рукой, и она ощутила, как острое лезвие скользнуло сквозь что-то невероятно мягкое, будто масло на утренний тост.

В этот момент Катя резко перестала шутить. Она напряглась. Всё её тело стало жёстким, как натянутая леска. Это было не животное…

– Ты готова, дитя? – голос Доктора прозвучал прямо над её ухом.

Не дожидаясь ответа, он лёгким движением руки, будто летний ветерок на улице, снял с неё повязку с глаз.

Она распахнула глаза, и мир вокруг неё зашатался. Перед ней была не "душа", которую она боялась, не абстрактное существо, а… ребёнок. Маленькое тело, лежащее на столе. Его грудная клетка была вскрыта.

Катя уставилась на него. На его маленькие, беззащитные пальчики, на чуть приоткрытые губы. На аккуратные завитки рыжих волос на голове. И на то, что было внутри.

Мгновение мир казался абсолютно беззвучным, лишь её собственное сердце стучало в ушах, как сумасшедший барабан. А потом, впервые за всю свою жизнь, она не смогла сдержать тошноту. Горькая, жгучая волна подкатила к горлу, и Катя, согнувшись пополам, опустошила желудок прямо на холодный пол операционной.

Это был не просто физический акт. Это было осознание.

Разрыв. Граница, которую она не знала, что существует, была пересечена.

И мир изменился навсегда.

Катя не помнила, как оказалась в своей комнате. Всё вокруг казалось размытым, словно она двигалась сквозь непроглядный туман. Каждый шаг отдавался глухим эхом в голове, а запахи операционной, казалось, въелись в её кожу.

Словно пытаясь смыть страшный сон, она подошла к умывальнику, открыла кран и жадно плеснула холодной водой в лицо. Раз, другой, третий… Вода стекала по щекам, смешиваясь с остатками пота и слезами.

Умывшись, она прислушалась к своему телу. Ощущение пустого, сосущего желудка, словно из неё вытянули всё живое, и отвратительный, навязчивый запах рвоты, который, казалось, витал в воздухе, жестоко напомнили: это был не сон. Всё было по-настоящему.