Анклав

– Я знал одного человека. Странник. Ничего стабильного. Новизна воздуха. Множество остановок. Ни одной затяжной. Ни места жительства, ни жены, ни детей. Сегодня ночлег себе стелет на мху в лесу, завтра в комнатушке знакомого чая испьет. Рисует картины и разговаривает с невидимыми для всех существами. Сирота. Никогда не встречал тех, что зачал и бросил. Всю жизнь один. Всю жизнь без корней. Без почвы. Лишь чай. Лишь картины. Лишь существа. Между тем, уже за пятьдесят. Пристрастился к водке. Одна подруга дней суровых. Она пригреет. Ублажит. Пожалеет. Гибнет тело, гибнет душа. Как спасти того, кто не видел любви никогда? Как спасти того, кто никогда не знавал, что значит семья? Как спасти того, кто всю жизнь один? И не поздно ли учить его, не поздно ли ему объяснять? Есть ли смысл вообще в объяснении? Ведь вы сами по-прежнему не знаете, как правильно?» – закончил странный мужчина своим архаическим тоном.

Странно. Неизвестная персона без объяснений излагается языком, будто из другого века. Без причины. Без зачина и без конца. Но, я помнил о справках, а значит он был не умалишенным. Поэтому я спросил:

– Зачем вы мне всё это рассказали? – спросил я. Он лишь улыбнулся и вышел вон. Спустя некоторое время понимание этого монолога пришло ко мне. Однако в тот самый момент я был в абсолютном недоумении. Завибрировал браслет, и я поспешил в следующую комнату. Это была комната звезд. Я устремлял взгляд на небо в окружении будто – бы бездыханных тел. Воздух ударял в лицо своей прохладой. Стекла – невидимки помогали ощущению абсолютного пространства. Звуки скрипки открывали душу и вытаскивали её наружу. Небо над моей головой становилось всеобъемлющим, практически великим. Я лежал и думал до чего странно скучать по тому, чего даже не знаешь. Я пришел к выводу, что, несмотря на неполную комплектацию моих желаний – времяпровождение прошло по сногсшибательной схеме. После заключительной вибрации браслета мне пришлось снова долго искать нужную дверь в комнате Загадке (они постоянно меняли выход, чтобы человек долго заблуждался). Этот узкий коридор с кучей дверных ручек вводил меня в состояние паники. Однако и это придавало мне некоторое удовольствие, особенно в те моменты, когда я оказывался в костюмерной – и всё было позади. Быстрое прощание с обслугой фойе и бесценный досуг. В конце концов, всё это сшибало с ног. Я снова оказывался в своей кровати и забывался сном до будильника. Таким отныне был каждый мой день. Ни об одном из этих дней, я до сих пор не жалею. Кстати, Роза ушла от меня. Если вам интересно. Когда именно это произошло, я и не заметил. Я был равнодушен ко всему, что происходило в реальной жизни. Друзья перестали звонить мне. Всё что у меня было – это работа (на которую я ходил, чтобы оплачивать посещения) и моя квартира (где я мог после этих посещений спать). Ничего не предвещало беды. Я вёл себя как самый отъявленный гедонист. Все мы совершали эту ошибку. Все мы жили, спали, работали – чтобы снова туда попасть. Все мы отказывались думать о будущем. Всё чем мы жили было: сейчас, сегодня, в эту минуту. И это сейчас было ценнее, чем что-либо на свете. Если бы моя мать жила со мной в одном городе – она бы быстро определила меня в психиатрическую лечебницу или наркологию. На моё счастье, мы редко созваниваемся и общение наше можно назвать довольно поверхностным. Поэтому она в жизни не догадалась бы что со мной что-то не так. В отличие от окружающих меня людей. Коллеги замечали перемены в уставшем утреннем взгляде. Мне невообразимо везло – мой наркотик не входил в списки запрещенных препаратов. Это было место, и вряд ли кто-то мог меня за это осудить. По крайней мере мне так казалось какое-то время. Я открывал в себе новые стороны, о существовании которых даже не догадывался. Мне всё больше нравилось лишать людей их желаний, играть с ними. Всё больше я получал удовольствие от обмана, иллюзорности и интриг. Никто не знал меня. Никто не мог найти меня в реальной жизни. Эта мысль владела и правила мной, эта мысль давала мне власть о которой я даже не мечтал.