Целитель: битва с неизвестным

«Не слушай их. Слушай меня», – отозвался из глубин сознания придушенный голос. Его обертона играли на неведомых струнах, заставляя задаваться вопросом, сродни загадке – и что же будет тогда? Но на это голос молчал. Пропуск в его мир – согласие.

Согласиться заведомо поверить в то, что он скажет дальше.

А там уже недалеко и до сотрудничества.

Гджаро вполне искренне передернуло от этой перспективы. И пусть он в молодости был амбициозен, мечтая стать одним из уникально сильных целителей – одним на сотню тысяч, – с течением времени он осознал: не стоит слепо гнаться за тем, что не дано. Ему хорошо удавалось обучать – и он пришел младшим Учителем в школу, а затем и возглавил ее.

Ему редко выпадали большие препятствия, кроме повседневных – смирять дух и совершенствовать концентрацию у нерадивых учеников.

Но время шло, и мелкие бои с соседними государствами, которые велись где-то далеко в течение долгой и монотонной жизни Мастера, сменились крупной ожесточенной войной. Она повторялась каждые сто лет, вспыхивая в разных частях света, непредсказуемо высовывая свою смертоносную голову то там, то здесь, как гидра из темных океанских глубин.

А с ней пришли и тяжелейшие атаки на разум людей. Целители в этот раз оказались в еще большей опасности, чем всегда.

Гджаро задумчиво опустил чашку, ища за дымчатой завесой отблеск луны. Он бы даже сказал, что ни в одной войне роль целителей не ценилась настолько высоко.

Что-то изменилось в мире. И первое подтверждение тому – усиленное продавливание его защиты.

«Ты прав… – голос уже звучал примирительно, – Ты сам мог бы идти впереди всех них. Поставить целителей вровень с самими Ангелами. Разве ты не желал этого?».

Гджаро так отчаянно вслушался в продолжение, что не сразу понял: пауза после этих слов звучала только в его мозгу. В реальности не было никакого голоса – только он в своей угловой жилой комнатке, в полном одиночестве и темноте.

В глазах тут же потемнело от последней капли напряжения. Так больше продолжаться не может.

Он скоро сойдет с ума. Невозможно выдерживать напор в одиночку так долго.

Мастер решительно, хоть и неверно, поднялся и стал расхаживать по комнате. Пора искать себе замену. Внезапно он замер, пораженный, как громом, дельной мыслью. Был бы Манак постарше… Пусть даже на восемь лет, и он уже взял бы его в подмастерья.

Но как ни силен этот мальчик, риск, что его могут сломать сейчас, слишком велик. К тому же каждый раз, когда Гджаро примерял юного гения на место своего последователя – густая, жгучая ревность затапливала его сознание липким маревом. Он должен был прожить такую же насыщенную жизнь, стать знаменитым, а после этого уже открыть свою школу. А может, сразу стать самым молодым Мастером в истории…

А Манаку все доставалось чересчур легко, подумал он. От этих нервных раздумий Гджаро, не отдавая себе отчета, начал выщипывать бороду.

Слишком быстро, повторял он про себя. Слова зациклились, как заевший в ушах стрекот ночных сверчков. Слишком быстро, хотя мальчик этого и не просил. Хотя он этого, возможно, и не заслуживал.

Приглушенный голос в голове Учителя впервые разразился загадочным смехом.

***

Боль вернулась неожиданно, как делала это всегда.

Сначала Ангел думал, что она ненадолго. Так, пустяк, напомнит о себе – и пройдет. Но в этот раз резь в левом боевом крыле была долгоиграющей, то обрываясь, то снова пронзая поврежденную мышцу будто раскаленным железом.

Лаэро поморщился, привычно потянувшись, чтобы почесать под левой лопаткой.

Манак в этот момент спокойно кормил мула клевером, которого нарвал по пути. Природа как будто проснулась только к вечеру, обильно даря тепло и сладость запахов степи уставшим путникам. Но лицо мальчика было лишено всяких эмоций, будто это не он сейчас сидел на цветущей полянке под раскидистым кленом и кормил с рук четвероногого друга с забавными ушами.

Внезапно спазм прострелил лопатку, очертив странную дугу до правого колена. Лаэро дернулся и невольно выругался, отвернувшись.

Молодой целитель ничего не сказал. Он уже выучил негласные правила – не суйся, все равно не дадут помочь. Поэтому Манак равнодушно проследил за тем, как Ангел “достал” свою вторую пару крыльев, которая складывалась аккуратным веером на спине четко под основной, и возмущенно зашипел. Левое боевое крыло скрючилось, так и не расправившись до конца, будто не хотело подчиняться.

Лаэро, сцепив зубы, попробовал промять непослушную конечность. Манак отложил бутерброд и склонил голову набок, наблюдая. Боевое крыло выглядело гораздо прочнее обычного – гладкое, молочно-белое со стальным отблеском и острыми концами длинных, слепленных друг с другом перьев. Больное крыло на фоне здорового выглядело смятой бумагой хорошего качества.

Массаж пострадавшему крылу тоже не понравился. Ангел едва не взвыл, как взбешенный бык, когда оно произвольно дернулось в сторону.

– Посмотришь? – прохрипел он сквозь стиснутые зубы, пока ребенок спешно вставал, направляясь к напарнику.

Покрывал они не взяли, поэтому Лаэро сидел прямо на своем плаще, прислонившись к гребню скальной породы. Здесь такие валуны были редкостью, напоминая о том, что раньше две страны разделяли хоть и невысокие, но горы. Манак присел, расфокусировано уставившись на крыло. Оно было больше его ладони, но казалось каким-то беззащитным, будто и не являлось грозным оружием.

– Можно? – на всякий случай уточнил он, и Лаэро кивнул, проглотив едкий отказ.

Пальцы целителя задрожали от волнения, а ладошки похолодели. Раньше он никогда не исцелял Ангелов, да и видел только издалека. Но напряженно стучащее сердце почему-то подсказывало, что он все-таки справится.

На ощупь крыло оказалось бархатистым и каким-то нереальным. Манаку на секунду показалось, что его рука проникла в другой, более тонкий мир, где все соткано из чистого света, а голова и тело остались на Земле.

– Что там? – нарушил молчание требовательный вопрос, – Почему оно перестало слушаться?

Мальчик немного опешил, глядя на Лаэро в ответ широко распахнутыми глазами. Ангел только фыркнул, и целитель сдержанно пробормотал:

– Это слишком быстро, я не могу за одну секунду сделать заключение.

На контрасте с эмоциями, написанными у него на лице, сухой тон Манака, точно заученный в школе, звучал комично. Но даже это не коснулось сердца воителя. Ничто не трогало его вот уже много лет, кроме исполнения прямых обязанностей.

Долг. Честь. Справедливость и кара, которую достойно принимает противник, покоряясь его мечу.

Сейчас все это манило, как далекое бряцанье доспехов, которое Лаэро слышал только во сне. Каждую ночь он бился в сражениях, улавливал обрывки криков товарищей, а под утро просыпался на унылой пустоши. Жизнь на миг становилась бесцельной, когда им овладевала мысль, что подобное задание – не последнее в его карьере. Она собиралась внутри в надоедливую вязкую каплю, вызывая приступы тошноты, которая мучала Ангелов крайне редко.

Усилием воли заставив себя отвлечься, Лаэро обнаружил, что целитель вошел в особенно глубокое состояние. Кроме морщин на лбу, выдающих сосредоточенность, он слегка откинул голову назад и выпрямил шею. Взгляд остекленел и подернулся коркой льда, как у мертвеца, но через несколько секунд наваждение сошло, и мальчик вновь смотрел перед собой вполне осмысленно.

Ангел больше не торопил, пораженный изменениями в ребенке. Одно дело – увидеть такое лицо в среде воинов, нередко жаждущих схватки до последней капли крови. И совсем другое – смотреть на тот же самый спектр эмоций у мальчика, никогда не видавшего того, что помнит Лаэро.

По спине побежали легкие мурашки, и в тот же миг он ощутил странное тепло в раненом крыле. Затем появилась легкость. Его будто выстирали, хорошенько отжали и развесили сушиться, обдуваемое всеми ветрами. Ощущения сменились состоянием парения – на миг у Лаэро даже заложило уши, и он перестал слышать гомон летней пустоши, возносясь в небеса.

В конце крыло пронзила легкая судорога, усиливая ощущение наступившего следом катарсиса.

Все это время Манак хмурился и держал концентрацию из последних сил. Сначала его выбило из колеи видение. В школе им никогда подробно не описывали военные сцены, а целителям с мощным даром свойственно видеть момент, когда болезнь зародилась. И Манак невольно стал свидетелем кусочка безрадостного, на его взгляд, прошлого доминиона.

Очнувшись от исцеления, он еще долго восстанавливал дыхание. Руки перестали дрожать только снаружи, но тремор будто переместился вглубь тела. Теперь все нутро целителя гудело от энергии, и он подозревал, что дело в Ангеле.

Он впервые исцелил неземное существо. Пусть и всего лишь одно крыло.

Реальность возвращалась медленно. По свету Манак понял, что прошло не так уж и много времени. Солнце лишь едва заметно сдвинулось к западу, а мул все так же вился рядом, самостоятельно выискивая себе какую-то травку.

– Спасибо, – все еще вымученный от испытанных ощущений, произнес Лаэро. И зачем-то добавил:

– Ты справился всего за десять минут.

Манак не поверил своим ушам. Ангел не станет врать – он скорее мог бы преувеличить время лечения. Но не стал, сказав, по-видимому, правду.

Мальчик снова отодвинулся, встал и невозмутимо устроился на своем прежнем месте. Только вот доедать расхотелось. Лаэро пошевелил крылом, расправляя его в тонкий режущий полукруг и снова складывая, играя с ритмом и скоростью. Ощущалось, как новое.

– Ты не устал? – вдруг серьезно спросил он, подняв взгляд на Манака. Тот был бледен, но дыхание выровнялось, а сердце уже успокоилось от привычных упражнений на саморегуляцию. – Не знаю, истощаются целители, или просто пропускают потоки.

Манак на это только вздохнул и нехотя взялся за бутерброд. Объяснять сложный и ему самому не до конца понятный механизм целительства он и раньше не любил. А сейчас от усталости хотел только сутки молчания и желательно спокойную дорогу.

Это тебе не птицу вылечить!

К ночи оба устали и вымотались. На фоне мальчика и Ангела мул выглядел самым жизнерадостным и полным энтузиазма. Едва разложив скромную постель, мальчик рухнул на нее, позабыв обо всем.

Но на этот раз в его сны постучались незваные гости.