Целитель: битва с неизвестным

Ангел хмуро посмотрел на него:

– Тому, кто не приемлет законов и сражается против целого мира.

Манак замолчал, будто узнал какие-то важные сведения и собирался их переварить.

– Ну что, по коням? – небрежно задел его рукой Лаэро. Целитель от неожиданности пошатнулся. Аккуратнее с ним надо. После пережитого по венам Ангела еще ходил мандраж. Забытое было ощущение оружия в руке теперь ныло, как старое ранение, которое напомнило о себе весьма некстати.

Лаэро тяжело вздохнул. Сколько раз Карилион повторял, что главным его оружием будет хитрость…

Манак опять выдвинулся первым. Ангел настиг его, все еще пребывая в мрачных мыслях.

И тут у целителя проснулась наблюдательность:

– А как ты будешь меня защищать без оружия? – он повернул лицо к Ангелу и простодушно добавил: – Одними крыльями?

Это невозможный ребенок! Лаэро незаметно сжал руки в кулаки и постарался ответить ровнее:

– Я опытен, поэтому приставлен твоим телохранителем. В идеале на нас не должны напасть.

– А если они вернутся?

– Мы будем там, где нас сложнее всего найти.

На секунду повисло молчание, и Лаэро отругал себя за откровенность с целителем. Конечно, он имеет право знать, но что-то он стал подозрительно разговорчивым.

– Будем идти до ночи, – припечатал Ангел, сурово хмуря брови, – обедать и ужинать – тоже на ходу.

Манак на это ничего не ответил, скромно вертя в руках белый цветок, который успел сорвать неизвестно когда.

К вечеру стихия разыгралась. На них обрушился ветер, ударяя в лицо свежестью, и тут же в чистом небе впереди послышался раскат грома. Манак, скрючившись на муле в полусне, вскинул голову и сонно протер глаза.

Лаэро рядом не оказалось: даже сзади было пусто. Мальчик тревожно огляделся и отчетливо почувствовал, что остался один. Мул невозмутимо шагал, то и дело поворачивая длинные уши в сторону наездника.

Что же теперь делать?

Манак слышал от старших истории об этой равнине. Самое страшное – это упасть в яму где-то посреди поля, и тогда тебя никогда больше не увидят. Он не знал, страшилки это или нет, но теперь защитить его было некому.

«Спокойствие и концентрация…», – успокаивал себя Манак, чувствуя, как непроизвольно участилось дыхание. В животе встал ком, и к глазам невольно подступили слезы отчаяния.

Каким бы целителем он ни был, в душе он просто ребенок. Остаться одному на пути к миссии, от которой, похоже, зависело больше, чем он мог дать…

По спине стекла капелька горячего пота. Голову сдавило, как во время сложных ментальных упражнений, а в висках застучала кровь. Раз – и вот мальчик уже не владел собой, будто и не было всех этих лет в школе.

Спокойно, поаторил он себе. Снова ударил гром, но на этот раз гораздо ближе. Ветер засвистел в ушах так, что Манак не услышал даже свой всхлип.

Тут еще и мул вскинул голову и заартачился. Вместо прямой ходьбы он заплетающимся ногами пошел наискосок, как одурманенный. Возможно, тоже из-за грозы.

Целитель раскрыл плечи. Он должен успокоиться ради задания. Ради себя и животного. Может, оно заупрямилось, почувствовав страх наездника.

Снова вспыхнула ветвистая молния, отпечатавшись на сетчатке. Следующий раскат грома настиг их неожиданно, и в ушах зазвенело. Когда это прошло, в шум ветра стали вплетаться едва различимые голоса. Манак спустился на землю и, подрагивая всем телом, сел на траву, увлекая животное за собой. Мул еще немного поупирался, но потом с удовольствием поддался и разлегся на боку подле хозяина.

Первые капли дождя намочили шею. Озираясь и дрожа всем телом, целитель попробовал сконцентрироваться на дыхании. Не вышло. Кажется, его учили, что в грозу нельзя быть высоким, поэтому он лег на колкую траву и силой заставил себя расслабиться. Вспомнились жесткие уроки Гджаро, когда за каждое отвлечение он получал по плечам палкой. Сейчас он променял бы этот промозглый ветер, жар в теле и почти животный страх перед опасностью на сухие комнаты школы, пусть и с суровыми правилами.

Ливень обрушился резкой монотонной дробью – частой, но мелодичной и на удивление мирной. Безразличие мула передавалось ребенку. Мысли о школе немного отрезвили, и он ощутил, что впервые оказался так далеко от всего, с чем связывал себя всю жизнь. От правил. Жестких распоряжений и неуклонных Учителей. Долга. Один. Свободен. Ну, почти.

Ну и что, если он не дойдет? Не выполнит это ответственное задание? Вместо него все равно выйдет группа целителей. А Лаэро…

Манак вспомнил суровый взгляд Ангела в их первую встречу. Похоже, он тогда уже его невзлюбил. За что? Манак задавал себе сотню вопросов. Но главным оставался один – почему он все-таки ушел?

Ребенок впился пальцами в траву.

Нет, ему нельзя раскисать. Если Ангел улетел и бросил его – это не повод оставаться здесь, покорно дожидаясь смерти. Все сумки, в том числе и с едой, взял на себя Лаэро, мелькнула мысль. Значит, очень скоро придется добывать пропитание.

Удары грома больше не пугали мальчика, было все равно. Несколько кругов дыхания – и вот он уже как новенький. В душе поселилась пустота, а мокрый бок мула прижимался к телу с прилипшим к коже грязным дхоти.

Ну и что, повторял себе Манак, как мантру. Он все же не бросит миссию, дойдет до конца. А потом…

Внезапно голоса, которые на время стихли, приблизились и стали отчетливее. К Манаку подходили двое в темных плащах. Он успел заметить их высокие фигуры с крыльями, слабо приоткрыв один глаз.

Мул, почуяв чужаков, беспокойно завозился. А целитель положил руку ему на спину, отдаваясь воле случая.

Главное, подпустить их поближе, а потом – чем-то ошарашить. Эту тактику он ни разу не использовал, но часто слышал о ней от школьных драчунов.

Когда одному из “гостей” до его головы оставалась всего пара метров, внезапно стало нечем дышать. Мальчик ощутил рывок, и в мгновение ока снова оказался верхом. «Пошел!» – подстегнул мула грозный приказ, и копытное, надсадно всхрапнув, сорвалось с места.

Небо разразилось чередой содрогающих землю бахов. Но Манак был озабочен другим – только бы не упасть прямо под копыта взмыленного животного.

Оглянуться назад он боялся – не хотел обмануться в спасителе, а может, боялся потерять равновесие.

Молния на миг залила все белоснежным светом. Или эта белая вспышка означала нечто похуже, подсказывал внутренний голос.

Манак не знал, сколько продолжалась эта бешеная гонка. Дождь прекратился, оставляя мальчика мокрым насквозь и ужасно уставшим. Целитель все-таки упал со спины животного и откатился в сторону, не заботясь о том, остановилось оно или продолжило бежать.

Когда Манак разжал пальцы, оказалось, что ими больно двигать. Они онемели и едва шевелились. Идти ужасно не хотелось, но он встал на ноги и, заметив неподалеку маленькую рощу, зашагал в ее сторону, то и дело поглядывая на небо.

Было непонятно, что делать дальше, но уже не страшно.

Тучи рассеивались, и вокруг воцарилась тишина с потрескиванием зеленых насекомых. Воздух был обновленным, будто мальчик оказался в другой степи – не той, в которую вышел рано утром. Над головой стремительно пронеслась пара птиц и сиганула за широкий темный ствол.

Через несколько шагов деревья обрели четкие очертания. На суку одного из них Манак с удивлением обнаружил свою походную сумку: теперь у него были остатки обеда.

Еще раз оглянувшись – а вдруг это ловушка? – Манак аккуратно снял веревку с обломка и раскрыл абсолютно сухой мешок. Все оказалось на месте. Даже странно, подумал он, хотя вовсе этому не удивлялся. Спокойствие в нем вновь вступало в свои права, постепенно овладевая всеми движениями. Мастер говорил, что жизнь – это река, и каждое действие в ней – это маленькое, но верное течение.

Когда он почти покончил с едой, сбоку подошел мул и ткнулся мягким носом в руку целителя. Пришлось отдать ему остатки твердого сыра.

Затем, убрав все ненужное, Манак уселся под деревом и прикрыл глаза. Внутри него привычно развернулся целый мир энергий. Сейчас почти все они были в покое, и лишь некоторые нервно выбивались из общей массы цветными струями. Он привел их в порядок и запустил самоисцеление – одну из самых приятных телу процедур, на которую никогда не хватало времени.

Высоко над ним в ветвях пронзительно вскрикнула птица. Насекомые не донимали мальчика, и он сидел долго-долго, пока вокруг не стало совсем темно.

Наконец, придя в себя, Манак достал из сумки свечной огарок со спичками и кусочек бумажки, чтобы по памяти нарисовать карту приграничной пустоши.

Он во что б это ни стало пойдет дальше. Неважно, насколько длинным или коротким окажется его путь. Главное, у него есть цель. И если рядом не будет Ангела – мечта о свободе воплотится в жизнь только быстрее.

Пламя свечи дрожало от каждого движения, пока мальчик водил спичечным угольком по бумаге. Если применять знания верно, то он научится выбирать места для укрытий. Но что будет, если придется встретиться с темными Ангелами лицом к лицу? Мальчик невольно вздрогнул, уловив поток ветра, похожий на дыхание.

Он снова вспомнил школу. Однажды во дворе Манак увидел Хранителей – это тоже Ангелы, но не такие воинственные, как Лаэро. Один говорил другому, что их воспитывают специально для целителей. Потому что те – беспомощные. Манак встряхнул головой, но следующую фразу все равно не удалось вытрясти так легко.

Ангел сказал, что на всех целителях лежит проклятье – они не могут не вернуться в школу, потому что их невозможно обучить самозащите. Это против их природы – причинять кому-то боль. Поэтому без защитников лекари просто не выживают.

Глава 2

Тишину глубокой ночи прорезал треск веток, внезапный, как чей-то кашель в пустой комнате. Манак вздрогнул и застыл, боясь пошевелиться. Рядом неверно вспыхнул и тут же погас свечной огарок.

На миг воцарилась тишина, но где-то над головой, в кроне, уже нарастал странный шум. Сырая трава холодила застывшие от страха ноги. Послышался еще треск, и Манак, захлебнувшись острым чувством опасности, свернулся калачиком.

Что-то стукнуло о землю, но он даже не приоткрыл глаз. Врожденная стойкость сыграла злую шутку, не давая бежать, даже когда от этого зависела его жизнь.

Но что он мог против обученных воинов, если в школе только и делал, что терпел удары палкой?

Манак шумно дышал, нагибаясь ниже травы. Но ничего не происходило. Никто не нападал, и дикое животное не принялось обнюхивать и кусать его за бок. Через пару минут целителю стало казаться, что “вторжение” ему просто почудилось.

Выглянув исподлобья, он сощурился и громко вскрикнул.

В центре полянки, опершись на одно колено, сидел Ангел. Из правого виска сочилась кровь, темные волосы растрепались и заслоняли опущенное лицо. В прорехах походного плаща светились нереальным светом перепачканные латы.

Манак наконец выдохнул и поднялся. Руки и ноги перестали дрожать, но отказывались действовать слаженно. Тело онемело от страха и чего-то еще – неясного, почти животного. Только сейчас он понял, как сильно замерз за эти пару минут.

Целительский инстинкт, или даже жалость, шевельнулись внутри него при виде Лаэро. Манак привык слепо подчиняться своей природе, голосу которой вторила фраза, известная любому лекарю: “Помоги, чего бы тебе это ни стоило”. Обида отошла на второй план, уступая место нестерпимому, до покалывания в пальцах, желанию устранить недуг.

Но доминион разгадал его намерения:

– Я сам, – дернулся он, заметив маленькую раскрытую ладонь.

– Спи лучше, нам завтра рано выходить.

Пожав плечами, мальчик снова свернулся в корнях дерева, стараясь умоститься целиком на походной сумке. На смену чутью пришел профессионализм, простой и понятный: “Если твоя помощь не востребована, оказывать ее нет смысла,”.

Не успел он провалиться в сон, как сознания снова коснулась боль. Мальчик сначала не понял, откуда она, но, дернув, как за ниточку, снова наткнулся на горькое разочарование в Лаэро. И обиду. Его бросили. Он спасался бегством сам, как мог.

От последней мысли затопила странная гордость. Манак, получается, уже может позаботиться о себе сам. А значит, отчасти – и быть самостоятельным. И вот сейчас он лежит здесь, в корнях дерева, хотя мог бы быть в логове врагов.

Когда целитель тихонько засопел, Лаэро, оглянувшись по сторонам, вышел из рощицы и напряженным, немигающим взглядом уставился в небо.

Луны нигде не было видно. Очертания деревьев будили фантазию, но каким-то чутьем он знал, что его “хвост” отвалился еще на подлете.

Висок Ангела пронзила толстая игла боли, и в глазах на миг заплясали разноцветные огоньки. Мышцы больше не ныли от отчаянного желания наброситься на противников и страха за две хрупких жизни. А вот летать он не сможет еще пару дней… Из-за этого мучила тупая досада, будто от последнего шанса, выдернутого прямо из-под носа. Придется им быть осторожнее.

Лаэро постарался расслабленно выдохнуть и задрал голову выше. В сознании долбили слова Карилиона, как если бы он стоял сейчас рядом: критически важна осмотрительность. Челюсть Ангела сжалась, и он снова машинально вгляделся в полоску темно-фиолетового зарева.

А как быть, если на равнине просто негде прятаться? Ползти? Двигаться перебежками, как малые группы войск?

Всем нутром бывалого вояки он чувствовал беспомощность перед новым вызовом. Никакие воздушные тактики не работали на земле. Приходилось учиться всему заново. Оставшись без привычной поддержки ратников, равных по уму и по силе.

Вот с чем было сложнее всего смириться – нужно добывать то, что годами его не подводило. И ни в коем случае не попадаться при этом на глаза Темным. Следующий раз мог стать для них обоих последним.

Рассвет застал Манака и Лаэро в мрачном настроении. Сизый туман заставлял то и дело ежиться, мечтая о теплой одежде или крыше над головой. Но такая роскошь была недоступна: одежду они не брали, чтобы идти налегке. А увидеть дом предстояло еще не скоро. Если повезет.

Мальчик повернул голову на восток, где вставало солнце. На месте яркого круга застыла плотная жемчужная завеса, и от ее вида внутри что-то сжималось от непривычной тяги.

Тяги к знакомым местам.

Молча свернув свой небольшой лагерь, трое отправились на границу. Двигались теперь по чутью Ангела, но мальчику все равно казалось, что они бороздят бескрайний простор вслепую. Клочок бумаги со смазанной картой все еще лежал у него в кармане, и было непонятно, пригодится ли он когда-нибудь.

Равнина сменилась кочковатой местностью. Теперь каждый новый шаг грозил им подвернутой ногой из-за ям, прячущихся в траве. Наверное, чьи-то норы, подумал Лаэро, раздраженно одергивая ногу от очередной “ловушки”.

После ночного происшествия они с целителем пока не обмолвились и словом. Никто не лез к другому, будто они изучали поведение друг друга на расстоянии, как дикие звери.

– Похоже, у тебя все зажило, – проговорил Манак, когда Ангел догнал их с мулом после очередного осмотра местности. Лаэро сдержанно кивнул.

Молчать о ранах ему не привыкать.

С первой минуты службы в Ангельских войсках он понял, что ответственен за себя только он сам. Будучи полным надежд и компанейским, как открытая книга, Лаэро наткнулся на суровую сдержанность старших по званию. Строгое правило гласило: все равны по силе и навыкам, а помогать товарищу можно лишь в крайнем случае. Это отпечаталось в характере юноши: он быстро научился скрывать слабости, обнаружив, как приятный бонус, что это помогало продвигаться по служебной лестнице. А раны казались пустяком, на который он и вовсе закрыл бы глаза, не напоминай они о себе изредка неприятным жжением.

Только в уединении он ярко ощущал, как разорван на части. Разбит и перекроен заново, и дело не только в шрамах на теле. Болело что-то внутри – то, чему он не мог и не хотел искать объяснение. То, что казалось неважным на поле боя, превращалось в приступы тревожных видений и фантомных ощущений наедине. И тогда раны становились меньшим из зол.

Он никому в этом не признавался, а тем более – друзьям по оружию. “Делись своей силой, не слабостью”. Говорить о прошлых неудачах на слете по случаю распределения, куда они обычно стекались, было бессмысленно. Несущественно и даже как-то постыдно. О прошлом чаще молчали, если речь не шла о подвигах.

К полудню воздух стал чистым и застыл, сжатый со всех сторон невидимыми стенами. Бесцветное небо надоело обоим. Радовал только запах римской ромашки, изредка встречающейся в густых зарослях травы: ходило поверье, причем как у Ангелов, так и у людей, что она становится талисманом в самом сложном испытании.

Манаку в детстве не читали сказки, но он слышал, что раньше талисманы использовались для защиты. Пожалуй, зря он выкинул цветок, сорванный ближе к школе.

С утра он решил, что первым ни за что не заговорит – но все-таки спросил о здоровье Ангела. Резкий отказ был уже не нов, но каким-то неведомым образом давал свободу. Свободу чувствовать жгучее недовольство, выражавшееся теперь в нежелании хоть что-то говорить этому “телохранителю”. Целитель зарекся, что будет держать осаду до последнего – пусть тот хоть треснет, а лучше все-таки объяснится.

– Как его зовут? – вдруг спросил Ангел, вопросительно окинув взглядом животное, несшее мальчика, будто в первый раз его видел.

Манак не повернул головы, полностью сосредотачиваясь на невидимой точке над горизонтом. Где-то там ждет граница. И его миссия… Какая она будет?

Он и сам не знал имени мула. Для себя просто обозначал его как друга – верного помощника, с которым удалось наладить контакт. Так что не отвечал мальчик вполне справедливо.

– Манак, не притворяйся, что не слышал, – повысил голос Лаэро, и тот бросил косой, удивленный взгляд в его сторону. Миг – и интерес в карих зрачках снова испарился.

Повисло томительное молчание. Обида обрушивалась на целителя с новой силой, будто река, заставляющая жернова мельницы крутиться быстрее во время половодья. Противоречивые чувства сменяли друг друга, раз за разом смывая концентрацию, с таким трудом воспитанную в школе. Манак заметил, что с провожатым оставаться спокойным невероятно трудно. Будто тащишь тяжелую бочку в гору, а она падает, и в следующий раз становится только тяжелее.

– Ты так и будешь молчать всю дорогу? – прозвучал третий вопрос Ангела. Чистый, звучный голос впитал плохо скрываемое раздражение. Будто он не знал, как вывести спутника на разговор, но и оставить все, как есть, не мог.

Манак не удостоил это даже вздохом, безучастно отвернувшись. Бесконечные холмы тянулись перед ним, и не было им конца и края. Мул мягко покачивал при ходьбе. Трава под ногами ярко зеленела, но чем ближе к горизонту, тем светлее она становилась, стремясь слиться с небом.

Лаэро не мог понять, что стало причиной резкой смены настроения мальчишки. Возможно, он не выспался, или Тëмные успели ему что-то сказать – но ведь он знал, что появился рядом вовремя.

Став невидимым, Ангел преследовал лишь одну цель – защитить Манака.

Слишком опасно встречать воинов, оставаясь у них на виду.

Приближение Тёмных во время грозы было ожидаемым. Когда его чуткий слух уловил далекий свист крыла, все стало ясно. Сначала Лаэро лелеял надежду, что им дадут уйти подальше – но воины другой стороны не были настроены ждать. Почему-то целитель нужен им как можно скорее.

Доминионов обычно не посвящали в военные планы верхушки, и Лаэро мог лишь догадываться о смысле всей этой затеи. Но ожидания от него были прозрачны, как кубок на победном пиршестве: сохранить, оградить, доставить.

Когда мальчик и Ангел поравнялись с деревьями, защитник, не раздумывая обернулся невидимым, на пару шагов отойдя от задремавшего Манака.

В невидимой ипостаси тело оставалось той же плотности, но реакция при этом становилась быстрее – как у духов, которые могли исчезнуть в одном месте и тут же появиться в другом. Это давало хоть какое-то преимущество перед соперниками. Даже если самые мощные из Темных его разглядят – он окажется быстрее.

У Тёмных есть свои преимущества. Издревле так сложилось, что они лучше влияли на сознание, тогда как светлым достались изрядные физические способности. Такой расклад делал оба лагеря практически равными по силе, оставляя превосходство за хитростью или беспринципностью. Чтобы победить, нужно было владеть хотя бы одним из них. Или ловко жонглировать двумя.

На этот раз Лаэро решил подпустить преследователей максимально близко в попытке усыпить их бдительность. Его план сработал: никто не ожидал, что в последний момент целитель улизнет прямо из-под носа, вскочив на коня. Но Ангел понимал и другое: с каждым разом придется придумывать все новые уловки, чтобы от них оторваться. Старый фокус не проходит дважды, бесполезно надеяться на невнимательность или другие сомнительные слабости.

Светлым Ангелам было легче понимать людей. Бытовало мнение, что они чаще общаются с простыми смертными, потому в них и больше человеческого, да и сострадания к своим подопечным. Темные же больше походили на стальные машины – без чувств, без морали, с четким пониманием цели и кратчайшего пути достижения.

Лаэро отчасти понимал, что Манака поразил его маневр. Слишком резко ребенка (еще нужно помнить, что дети – нежнейшие из людей) выдернули из привычных стен коммуны и толкнули в пучину жестокой реальности. Где-то в глубине своей Ангельской сердцевины он даже думал, что мальчику еще рано видеть ужасы войны, испытывать на себе парализующий страх погони или шоковые, как ледяной душ, осознания близкой смерти.

Хотя кто знает – может, из целителей за закрытыми дверями растят почти самураев.

И все же доминиону безотчетно хотелось разрушить хрупкий, полный иллюзорных представлений мир маленького мальчика. Без этого шансы защитить его так же малы, как вероятность, что когда-то командиры еще раз решатся на такой глупый поход.

А сейчас придется сотрудничать, строго сказал себе Лаэро. Но приказ все равно пробивался в груди со скрипом, как замшелый, но упрямый сорняк раздирает дорожные плиты на пути к солнцу. Как вернуть доверие мальчика? Ангел нахмурился, пробуя разные варианты на вкус. Извиниться? Сразу отпадает. Объяснить? Но зачем ему это нужно, он ведь ребенок.

Наверняка просто перепугался от того, что оказался один на один с опасностью… Вина снова заколола внутри, но Лаэро отбросил эмоции и прямо посмотрел в лицо мальчика.

И увидел там совсем не то, что ожидал. За тенью из запальчивой, хоть и тщательно скрываемой, обиды и угрюмых размышлений, в Манаке зрело совершенно новое стремление. Бороться.

Ангел озадаченно нахмурился.

Вот только с кем – с теми, кто встанет на пути к его миссии, или… с ним, Лаэро?

***

Учитель Гджаро проснулся ровно в два часа ночи, как это происходило последние три дня. Сердце бешено колотилось в груди, будто ему угрожали быть пронзенным на месте.

Снова этот шепот.

Нечто звало его, намекая на неясные, но отчетливо заманчивые перспективы.

В этот час вся целительская школа дышала в одном ритме, будто тысяча учеников в ней специально подстроили свое дыхание под общий ритм. Эта уникальная черта была свойственна только местам, где учат полностью подчинять дух разуму.

В этом было что-то иррациональное. Дух, как изменчивая и текучая река, норовил выскользнуть из-под пристального внимания своего обладателя. И когда ни обычными упражнениями на концентрацию, ни контролем дыхания усмирять его не удавалось – в дело вступали физические меры.

И Гджаро решил приседать.

Выставив вперед одну ногу, он едва присел, и тут же ощутил судорогу в левом колене. Следом послышался сдавленный щелчок поясницы, и на минуту в темной комнате с соломенным полом стало абсолютно тихо.

Мастер школы сдавал, об этом знали уже все старшие и младшие Учителя. А то и взрослые ученики украдкой фыркали, передавая друг другу историю о том, как он заснул на собственной медитации или в рассеянности скреб палочками по столу, пронеся их мимо тарелки с бобами.

Им было невдомек, сколько сил уходит на поддержание ментальной безопасности каждого в пределах школы. Вся прорва способностей Мастера до капли уходила на ментальные щиты.

Гджаро все-таки поднялся, встав на четвереньки, и прошаркал к столу с остывшим чайником. В свете луны голубоватый фарфор отливал почти потусторонним светом. Мастер задумчиво взболтал жидкость, поднеся кружку к глазам, но не стал пить.

Отвар из ромашки в последнее время тоже совсем не помогал.

Кто-то снова настойчиво поскребся в мысли, будто подслушав их мрачное направление. Приободрить Мастера было некому – он итак считался высшим из людей. Но все равно недостаточно возвышенным для личных разговоров с Ангелами. Конечно, можно было бы поделиться с духами, и даже получить от них совет – но потом замучаешься отдавать долг за такую “помощь”.