Дышать малиной. Дар

Михаил Николенко

Дышать малиной. Дар

Глава 1 Гостю – почет…

Капитан Филимонов глубоко затянулся и, обнажив желтоватый контур зубов, тяжело выдохнул едкий сигаретный дым через ноздри. Следующую затяжку он не спеша выпустил на разбитые костяшки правой кисти, сжатой в кулак, после чего затушил сигарету о кирпичную стену и, поправив фуражку, направился к входной двери в отделение.

– Может еще подождем? – его напарник постукивал указательными пальцами по бедрам, не доставая ладоней из растянутых карманов.

– Да один хрен, по голове не погладят!

– Да лишь бы премии не лишили.

– Премии? Дубу дал? Тут как в старом анекдоте: обмываем новую звезду, пока снимаем старые. Понял?

– Да не тупой.

– Ща узнаем, – Филимонов потянул дверь и молниеносно отскочил в сторону, пропуская выходящих.

– Этот? – грубо уточнил окинувший его взглядом невысокий сгорбленный старик с тростью в руке у сопровождающего его раскрасневшегося подполковника с отчетливой испариной на изрезанном глубокими морщинами лбу.

– Да, Петр Михайлович, но ты пойми, кто ж знал, что это Ваш?

– Ваш, не Ваш. Избивать до полусмерти зачем? – перебил его Стародубов.

– Сопротивлялся аресту, значит, – подполковник шел вслед за стариком, склонив голову и заметно поджав плечи.

– Чего? – возмутился Петр Михайлович. – Ты еще скажи, что паспортный режим нарушил!

– Ну так общественное место, а там это… Ваше чудо!

– Как были ментами, так и остались! – почти неслышно произнес старик.

– Обижаете, Петр Михайлович, – полковник открыл дверь автомобиля и, придерживая за локоть, помог старику забраться на заднее сиденье. – Проведу беседу.

– Беседу? – пренебрежительно прошипел Стародубов и захлопнул за собой дверь.

– Петр Михайлович, выговор объявлю, в патруль на месяц, премии лишу, все сделаю! – кричал начальник отделения полиции вслед уезжающему черному паркетнику.

Стародубов поправил шелковый фуляр на шее и, загадочно улыбнувшись, осмотрел множественные ссадины, разбросанные по всему туловищу мужчины, спокойно спящего на сиденье рядом, его разбитую переносицу и длинные спутанные русые волосы.

– Константин Викторович, что скажете о пациенте? – добравшись взглядом до босых истертых ног.

– Множественные гематомы… – послышался мягкий размеренный голос пассажира на переднем сиденье.

– Кроме очевидного, пожалуйста, – перебил доктора старик. – Я сегодня и так уже орал. Кажется, за всю жизнь, так не орал. Аж плохо мне – в горле першит.

– Петр Михайлович, без анализов сложно что-то конкретное сказать. Но, – Константин задумался, – предварительно переломов нет. По пальпации – органы в норме. Во всяком случае на своих местах. Странно, что пульс очень низкий. Парень крепкий, конечно, но не спортсмен и тем более далеко еще не старик. У них такое бывает и даже в норме.

Саркастическая ухмылка проскочила по отекшему лицу Стародубова.

– Что-то смешное сказал? – Константин развернулся вполоборотаи насторожившись всмотрелся в желтоватые глаза старика.

– Нет, Константин Викторович, извините, о своем подумал. Так от чего он без сознания?

– В версию товарищей полицейских, что набрал номер и упал, я не верю при всей моей лояльности к представителям… Но на сотрясение проверить его в таких условиях, сами понимаете, никак. Хотя, знаете, зрачки у него в норме – это хороший знак. Возможно, отделается легким испугом, как говорится. Позволите вопрос, скажем так, личный? – доктор дождался одобрительного кивка нанимателя и повернулся обратно к лобовому стеклу. – Кто это?

– Боюсь, Вы мне не поверите, – Петр Михайлович засмеялся сквозь свой сухой кашель. – Нет, не так сказал. Вы не поверите!

– Я так понимаю, уточнять не стоит?

– Зовут Миша. Родин. Больше ничего не скажу.

Болезненно выглядящие мутные глаза старика резко реагировали на бьющий свет фар встречных автомобилей. Он повернул голову к стеклу и всю дорогу домой рассматривал мелькающие за окном силуэты и желтоватые пирамиды света фонарей сквозь чуть приоткрытые веки. По прибытию на место он распорядился перенести избитого мужчину в гостиную и, расположившись в кресле у себя в кабинете и непрерывно протирая серебряную рукоять своей трости, поглядывал в приоткрытую дверь, ожидая, когда же Константин окончит осмотр.

– Петр Михайлович?

– Заходите, открыто, как видите, – старик оперся руками на стол. – Садитесь. Заблудились, что ли?

– В столь поздний час я у Вас впервые. Свет не везде включен. Старался не задеть что-нибудь ценное.

– Я вас умаляю. У меня и ценное?

– Я, конечно, не очень разбираюсь, но советскую мебель от иностранного антиквариата, пожалуй, отличу. Не хотелось бы случайно налететь на кресло стоимостью в мою жизнь.

– Не знал, что вы шутник, Константин Викторович.

– Скорее вы шутите насчет ценного. Весь дом в картинах, вазах каких-то.

– Здесь вы действительно плохо разбираетесь. Я, собственно, тоже, но вот Людмила, царство ей небесное, была большим любителем. Большая часть, тех картин, что Вы приняли за что-то стоящее, привезено из Брянска. У нас там очень хорошая школа и соответственно художники. За относительно небольшие деньги можно приобрести если и не шедевр, то добротное произведение.

– Не знал.

– Не переживайте, я тоже раньше не знал. Ну так что с Родиным?

– Кровь взял – анализы что-то покажут, но это не раньше обеда завтра. Пока завезем, пока оформим. Без документов это несколько сложнее.

– Я думал, что достаточно Вам плачу.

– Бесспорно, но в любом случае время на анализы потребуется.

– Это понятно. Сейчас что нового скажете? – хозяин дома начал говорить громче из-за застучавшего по окнам дождя.

– Сейчас… только ссадины обработал. Нового, пожалуй, ничего не скажу, – Константин поправил очки на переносице и протер гладковыбритый узкий подбородок, – кроме того, что не нищий это. Я, знаете, в приемном отделении много чего насмотрелся, еще в интернатуре, особенно в ночную смену. И Ваш интерес к… пациенту сам за себя говорит.

Стародубов громко втянул воздух ноздрями, наработанным годами движением скинул фуляр на стол, открыто ухмыльнулся и отвел взгляд в сторону от собеседника:

– Мир гораздо больше, чем мы знаем. Боюсь, что Вы, как человек науки, это прекрасно понимаете и не понимаете одновременно.

– Когда-то и молния с дождем считались гневом Господнем, – заучено заговорил доктор, рассматривая капли дождя, собирающиеся в тонкие струйки на стеклах окна, но прервался из-за громкого стука во входную дверь.

Старик приподнялся в кресле и задумчиво вскинул бровь.

– Что-то не так, Петр Михайлович?

– Охрана в дом не входит, тем более в дверь не стучит. И, как Вы, наверное, догадываетесь, встреч я на вечер не назначал.

– Может…

– Не может! – грубо осадил доктора Стародубов, медленным шагом прошел к двери через просторную прихожую, перехватив трость в руке и направив ее рукоять к полу.

Он провернул ручку и, подождав пару секунд, оттолкнул дверь от себя. За порогом стоял высокий атлетичного сложения мужчина в черном лощеном костюме, который сильно контрастировал с его золотистыми собранными в тугой хвост волосами и бородой почти огненного цвета.

– Где он? – незнакомец едва размыкал тонкие губ, но громкий бас его голоса волнами прокатился по всему дому и отозвался легким дребезжанием стеклянной столешницы журнального столика в глубине комнаты.

– А Вы…

– Родственник! – пояснение прозвучало так резко, что старик пригнул голову к плечу. – Так где?

– В гостиной! Вторая дверь, – Петр Михайлович продолжал пояснять куда идти уже вошедшему мужчине. – Да-да, все верно. Я могу поприсутствовать?

Незнакомец не ответил и, толчком отперев нужную дверь, быстро осмотрелся по сторонам в неосвещенном помещении. Вслед за частыми вспышками молнии за окном накатили пронизывающие и сбивающие дыхание волны грома. Мужчина сделал два резких шага к белому кожаному дивану и, схватив лежавшего на нем избитого за предплечье, рывком поднял его на ноги.

Родин широко распахнул веки, втянул едва заметно пахнущий дождем воздух и начал заваливаться на бок от бессилия. Гость придержал его за плечо:

– Отдыхаешь?

– Рад тебя видеть!

– Рад он, а я не очень, не время еще: не звал я тебя, дядь! Не по правилам играешь!

– Ну так и я не сам, – избитый поправил положение стоп на полу и похлопал ладонью по крепкой держащей его руке, – Теперь стою, спасибо.

– Не сам? – незваный гость отпустил Родина, напряженно сдвинул брови и с отчетливой горечью в голосе добавил: – Про семь дней не забыл?

– Не забыл. Сегодня первый. Говорю же, не сам.

Незнакомец в черном костюме захлопнул дверь в комнату и несколько секунд напряженно смотрел в блестящие от вспышек молний за окнами глаза Миши, после чего еще раз положил руку ему на плечо сочувствующе покачал головой:

– Держись. Если не сам, то только кровь, сам знаешь, больше ничто не позовет.

– Поможешь?

– Нет, – они встретились отражающими молнии взглядами.– Уговор дороже.

– Но, если что, подсветишь, а? Братыч?

– На ногах не стоишь, – племянник уклонился от ответа и, осмотрев в очередной вспышке молнии ссадины на руках и припухшие глазницы Родина, спросил: – Кто ж тебя так?

– Сам.

– Сам… – гость опустил голову и растянул губы в беззвучной улыбке и, вновь подняв взгляд на Мишу, добавил: – Попросишь – подсвечу.

Так же быстро, как и вошел, незнакомец покинул дом, не обращая внимания ни на тщедушного доктора, стоявшего по стойке смирно в одном из дверных проемов в своем сером растянутом свитере и въедливо рассматривающего его бегающими карими глазами из под криво сидящих округлых очков в тонкой золотистой оправе, ни на склонившегося в поклоне седовласого хозяина дома.

– Петр Михайлович, – выдержав долгую паузу после закрывшейся за незнакомцем двери заговорил Константин. – У Вас всегда так? Раньше не замечал.

– Я же говорил, что Вы мне не поверите. Думаю, пора везти кровь на анализы. Вы как считаете?

– Понял, – доктор забрал свой старомодный коричневый саквояж и, накинув на плечи легкую куртку, встал у входной двери. – Пообещайте, что все мне расскажете. Чертовски интересно!

– Когда-нибудь возможно. До завтра! Зонтом не угощу, извините, – старик почти вытолкнул Константина из дома.

Тот встал под козырьком и, поправив очки, смотрел, как дождь лил сплошной стеной и собирался в большие лужи на брусчатке и ярко-зеленых полосках газона. Он сделал шаг вперед и сразу же вернулся обратно под навес, начал поправлять ворот куртки и замер без движения, поняв, что неизвестный в черном костюме вошел в дом абсолютно сухим. От этой мысли по коже пробежали мурашки.

Вернувшись в гостиную Стародубов застал Родина у окна. Он опирался на подоконник руками и прищурившись рассматривал слабо освещенный уличными фонарями вырезанный по всему периметру деревянной оконной рамы орнамент.

– Не думал, что еще раз встретимся, – начал старик.

– Ты зачем тюрьму сделал?

– Что? – Петр Михайлович подошел поближе и всмотрелся в привычный для себя узор.

– Вот смотри, – Миша провел пальцем по участку орнамента и резко переместил его на другой край окна. – Здесьобереги у тебя, здесь – во славу Рода, это вообще ничего не значит или дети баловались, и вот здесь – кольцо. Ни войти, ни выйти. Кого-то прячешь?

Хозяин дома достал из нагрудного кармана очки и водрузив их на нос внимательно просмотрел вслед за указаниями гостя.

– Знаете, а я ведь и не задумывался об этом. Позвольте я свет включу. – Стародубов прошел к двери и щелкнув выключателем уточнил: – Тюрьма значит?

– Если не на всех окнах поначертил, то не тюрьма.

– Боюсь, что на всех, – с легкой извиняющейся улыбкой по-ребячески проронил старик.

– Беда с вами, с учеными: все лезете не туда куда надо.

– Могу в свое оправдание сказать, что мне помогал один весьма известный фольклорист и дипломированный историк, – он всмотрелся в безразличное лицо Родина. – Простите, человек весьма образованный и сведущий помогал. Грамоте обученный, если просто говорить.

– Это правильно. Чем проще, тем крепче.

– Я правильно понял, что Вас Перун навещал?

– Братыч, да! По дожду понял?

– И дождь, и гроза, и голос, знаете, такой…

– Воды дай!

– Да, конечно. Извините. Могу пригласить Вас поужинать?

Миша прикладывал усилия, чтоб не уронить голову на стакан перед собой, и расслабленно смотрел за нечеткими движениями старика, который раскладывал еду по тарелкам и суетно перебирал приборы в кухонном ящике.

– Надеюсь, каша устроит, – Стародубов поймал кивок гостя и, расставив тарелки по местам, присел напротив. – Знаете, Миш, жизнь очень коварная штука, даже озлобленная. Я никогда не нуждался, спасибо Вам, но вот к моим годам, когда есть возможности, когда все стало доступно и по одному звонку у меня на столе может лежать и даже ходить камчатский краб – мне его нельзя. Полный винный погреб, и тоже нельзя. Коллекционное простаивает. Вот, видите, кашками перебиваюсь.

– Давно?

– Кашами перебиваюсь?

– Хворь, – Родин прищурился и всмотрелся в болезненные водянистые веки старика.

– Лет десять, пожалуй. В нашу прошлую встречу хотел…

– Я понял, чего ты хотел, – перебил его Миша. – Многое дано, но не это.

Стародубов понимающе кивнул, опустив уголки рта, несколько секунд разминая пальцы рук, смотрел на пар, валящий из тарелки, и, вскинув голову повыше, продолжил:

– Вы ешьте, пожалуйста. Правда, без соли – ее мне тоже нельзя.

Родин неспешно прожевал кашу и сказал, слегка покачивая головой:

– Хороша полба! Давно такой не ел. Хлеб есть?

– Да, конечно, черный пойдет? У меня где-то должен быть, – Петр Михайлович удалился от стола и начал заглядывать в разные шкафы.

– Кто готовил?

– Хлеб редко кто сам делает, а если про полбу, то есть у меня специально обученные люди.

– Заметно, но эти получше, чем худог тот, что окна расчертил, – пережевывая проговорил гость, – Молоко есть?

– Найдется. Миш, позвольте вопрос. Я стал случайным свидетелем вашего разговора с а… Перуном – Стародубов не верил тому, что говорит и искренне улыбался. – То есть придания не врут? Вы действительно поспорили и… – он замялся, подбирая слово.

– И проиграл, – Родин закончил с кашей и, отодвинув чашку с молоком, разместил на ней кусок ржаного хлеба. – Сядь, ешь спокойно. Проиграл и теперь каждый век кому-то помогаю на его выбор.

– Пронина Дарья – это…

– Да, – сухо прервал вопрос гость. – И да: в этот раз он меня не звал.

– Интересно, о таком я не читал. И что значит семь дней?

– За седьмицу разобраться надо, – голос гостя прозвучал сонно и устало.

– Хм, а если…

– Тогда все!

– Миш, извините, но вы редкий собеседник: точно знаете, что я хочу спросить. Даже как-то неловко. Я настолько предсказуем?

– Да! – без стеснений ответил Родин. – И что будет после семи дней, я не знаю. Или обратно в лес, навсегда, или уже скоро встретимся с тобой в Нави. Там и поговорим, там времени хватит – его там нет.

– Там и жена моя?

– Надеюсь, что нет. Неблагодарное это дело – ждать, – мужчина достал яблоко из блюда с фруктами в центре стола и, надкусив его, отвел руку в сторону, рассматривая бурые следы крови в месте укуса.

– Все нормально?

– Нет. Хворь у меня непонятная. Надо спать! Ты, Петь, поел? Я там же лягу.

– К молоку не притронулись, – встающий из-за стола Стародубов, заострил внимание на отложенном в сторону яблоке.

– Это не мне, – бросил Родин и, захватив с собой кружку с молоком, направился в гостиную, где, еще раз бегло осмотрев комнату, поставил ее в самый слабоосвещенный угол и медленно разместился на диване.

Пронина, рыжая, навки, Матильда, случайные прохожие и даже образ бариста из кофейни на рынке мелькали в мыслях Миши. Где он успел наследить? Что могло вытащить его из привычной шкуры так рано? Еще и этот разбитый нос, который только и может, что дышать и теперь едва различает запахи. Только насыщенная железом кровь, пыль и этот отвратительный человеческий пот. Так далеко не уедешь. К утру, конечно, заживет. Всегда заживает. Но на вопросы это не ответит. Всего лишь одень день потерян. И все же кто вытащил? Или это злая шутка Перуна? Сам бы тогда не примчал с вопросами. Рыжая с ее обидами? Вряд ли, хотя… Обидел Стародубова? Или кто-то запертый в этом странном доме. Или может дар, который погибнет вместе с его носителем. Старый Петруха, думает, что борется со смертью и не понимает, что уже давно не живет. Тень, почти как навка, разве что дышит и ест свою полбу. Хороша полба. Первый день почти прошел, ноги так и не держат. И от чего так жжет в легких? Может утро вечера все-таки мудренее? Может.

Ни отходивший ни на шаг от Родина хозяин дома достал из шкафа легкий бежевый плед и несколько промешкался возле дивана, пока не услышал тяжелое сопение заснувшего Миши, улыбнулся и аккуратно накрыл гостя. После выключил свет и, добравшись до кабинета, уселся в свое кресло. Он привычно поглаживал рукоять трости, осматривал орнаменты, вырезанные на оконной раме, и пытался вспомнить, когда именно закончился дождь.

Размышления прервала вибрация телефона во внутреннем кармане пиджака. Петр Михайлович посмотрел на дисплей и медленно провел по нему пальцем.

– Что-то пропал, – послышался сдержанный голос младшего брата.

– Федь, – Стародубов выдержал крепкую паузу, – Велес вернулся.

– Шутишь?

– Да какие шутки? На диване у меня отдыхает. Говорит, ненадолго. Поможешь?

– Петь, зачем мне это? Ты, и так, уже все на меня отписал.

– По-братски, Федь, по-братски.

Положив телефон на стол, Петр Михайлович нажал кнопку сброса и пододвинул к себе стоявшую на столе черно-белую фотографию супруги.

– Видишь. Люда, говорят, не надо меня ждать. А я все думал, ждешь, и не торопился. Теперь думаю, пора. Закончу с богами и к тебе. Недолго осталось…