
Полная версия
Слушаю и повинуюсь!
– Слушаю, – отозвался Игорь почти мгновенно. Голос его всегда звучал так, будто миру повезло, что он снизошел до разговора.
Воображение тут же подкинуло картинку: просторный кабинет, плотные шторы, кованый глобус в углу, а сам Игорь развалился в кресле, небрежно крутя в пальцах какую-нибудь дорогую ерундовину. Поза властелина мира, который не может выяснить отношения напрямую. Вот жук.
– Игорь, я… – Ева едва не уронила телефон. – Я должна перед тобой извиниться. Вчера Касиф тебя ударил. Это было неприемлемо.
– Продолжай, – лениво протянул он.
Улыбку, неуловимую по телефону, Ева все-таки ощутила, словно очередную петлю на своей шее. Вот только дергать за нее она больше не позволит.
– Этого больше не повторится, – твердо сказала девушка.
– Что насчет зеркал в съемной квартире?
Грудную клетку прошило жаром. Да пошли бы эти зеркала!
– Больше не буду рисовать помадой. – Ева выдохнула, кутаясь в безупречный самоконтроль. – Принимается?
– Детский сад. Взрослая женщина – и такое поведение. Надеюсь, ты одумаешься.
– Извини меня, Игорь, – выдавила Ева сквозь зубы. Слова обжигали рот, в животе поднялась тошнотворная тяжесть.
– Извинения приняты. Сегодня заберу тебя из офиса, и мы…
– Нам нужно расстаться.
Фраза выстрелила непроизвольно, свистнула пулей. Воля дала трещину, сквозь бетон самообладания проступила ярость. Ева увидела собственное отражение в стекле балкона: глаза распахнуты и горят бессильным огнем.
Доломали. Окончательно. Всем спасибо.
На другом конце повисла тишина. А потом послышалось ошарашенное:
– Что ты сейчас сказала?
– Я перед тобой извинилась. И прошу расторгнуть помолвку.
Каждое слово, будто удар топором. Медленно, расчетливо, чтобы эта демонюга больше не вернулась.
– Ты с ума сошла. Думаешь, что сможешь без меня?!
– Ага.
Почти детское «ага» окончательно вывело Игоря из себя. Ева почувствовала, как за спиной расправились незримые крылья, будто внутри появился резервный вентилятор с кислородом.
Наконец-то. Что-то неконтролируемое, живое, но такое правильное!
– Ты делал все только для себя, не ври, – перебила Ева. – Тебе нужна была послушная красивая игрушка. Найди кого-нибудь другого.– Как ты себе это представляешь? – сквозь зубы процедил Игорь. – После всего, что я для тебя сделал?
В трубке что-то глухо грохнуло. Кулак по столу? Галлюцинация?
– Подумай, – почти прошипел Игорь. – Сто раз подумай, прежде чем испортить себе жизнь. Никто не полюбит эмоционально нестабильную…
– Я и сама себя неплохо люблю, – парировала Ева. – Зачем доверять это кому-то еще?
Тишина растянулась. Грохот, щелчок – линия оборвалась. Игорь бросил трубку. А вместе с тем перерубил трос, удерживающий столько времени.
Ева посмотрела на экран: «Вызов завершен». Пальцы разжались, телефон чуть не упал. Мир вокруг казался прежним: бетонная стена, металлические перила, желтые квадраты летнего света на пыльных плитках.
Но внутри все будто пересобиралось заново. Тугая петля, сжимающая горло, лопнула. Легкие впервые вдохнули воздух до дна, и оказалось, что в мире достаточно кислорода, чтобы дышать самостоятельно. Без каких-то там Игорей.
Где-то по коридору простучала каблуками ассистентка юрблока. Ева расправила плечи, повернулась к стеклянной двери. И в отражении увидела совсем другого человека – чуть растерянную, слегка обалдевшую, но живую саму себя.
Впереди был рабочий день, куча дедлайнов, встреча с недовольными инвесторами, а еще – летучка по продлению контракта.
Тьма задач! Ее тьма! Честно выстраданная!
Ева открыла дверь, и в лицо снова хлынуло золото утра. По-настоящему прекрасного, даже в перевернутом мире. И каждый новый удар сердца звучал, словно уверенное: «Я есть, и я буду».
Юра
Свет в коридоре административного крыла казался каким-то непривычно ярким и клиническим – точно эти люди существовали вдали от привычных палат и кабинетов. Тут всегда пахнет кофе и чужими правилами, по которым приходится играть. Стеклянные перегородки, пластинка с именем Сухарева В.А. – и ни одного живого звука за дверью. Кажется, разговор будет конфиденциальным.
Юра остановился перед дверью, одернул рубашку, пригладил короткие волосы и вдохнул глубже.
Спокойно. Разберемся. Когда было по-другому?
Он коротко постучал и заглянул.
– Вызывали?
– Проходите.
Голос директора звучал бесцветно. Сухарев даже головы не поднял – изучал себе документ, словно патологоанатомический отчет. Когда Юра замер напротив, директор положил лист на стол и жестом указал на кресло. Но Юра не сел, словно не признал это место безопасным.
– Жалоба поступила, – ровным голосом сказал Сухарев, протягивая бумагу.
– На меня? – Юра нахмурился. – А что я такого успел вытворить?
– Ну, ознакомьтесь.
Маркелов недоверчиво принял распечатку и вчитался.
«… Ю.А. Маркелов использовал профессиональное влияние для манипуляции пациенткой Колесниковой Е.К., настраивая ее против близкого человека… привел к эмоциональной дестабилизации…».
Юра вскинул глаза, в голосе дрогнуло возмущение:
– Где я и где дестабилизация?! – Он снова пробежался взглядом по строчкам. – Да Ева мне даже не пациентка! Посмотрите в базе, если хотите!
Директор вздохнул. Хотел было согласиться, но что-то сильно мешало.
– Юрий Александрович, вы понимаете, что даже ложное обвинение – это пятно на репутации клиники?
– Пятно? – Маркелов фыркнул. – Так это ж обыкновенная кляуза!
– Но подписанная влиятельным человеком.
Юра посмотрел на подпись и нисколько не удивился, увидев инициалы Игоря. Конечно, этот хорек залез в каждую нору, чтобы оставить там свой изящный флер.
– А с каких пор в медицинской среде предприниматель с улицы считается влиятельным человеком? – Юра сжал бумагу в пальцах. – А я-то, дурень, полагал, что дядька с улицы не может оклеветать работников, о которых заботится клиника.
Сухарев устало вздохнул. Потом снял очки, потер лицо и опустил глаза. Опустил! Директор!
– Какой-нибудь дядька – это человек, который помог построить два новых корпуса…
– Хирургию и реабилитацию? – переспросил Маркелов. – И что? Если не дадут мне пинка – отберет назад?
– Он член попечительского совета, – спокойно продолжал Сухарев, словно не слыша возражений. – У него прямой выход на министерство и губернатора.
– А, ну тогда его слово весит тонну. – Юра вздохнул, возвращая жалобу начальнику. – На его фоне я просто дохлая мышь.
Сухарев посмотрел на бумагу, словно борясь с внутренним желанием прокомментировать что-то еще. В обычное время он бы сказал Юре не паясничать и помнить о субординации. Но сейчас за него будто вещал внутренний магнитофон, который был обязан огласить приговор палача.
– Ты прекрасно меня понимаешь, – заключил директор.
– А если он подпишет, что небо зеленое, тоже к рассмотрению примете?
– Так…
– Денюжка все решила. – Юра улыбнулся. Натянуто, почти злобно, ощущая, как по шее поднимается жар. – Позолоти ручку, и любые ваши фантазии станут протоколом.
– Юрий Александрович…
– Да Юрий Александрович спокоен, как удав. Не дал уважаемому пузу побить невесту – и сразу выхватил. Все по справедливости.
– Юрий Александрович! – Сухарев повысил голос. – Я не говорю, что верю в то, что здесь написано. Но клиника не может проигнорировать официальную жалобу от такого человека.
Юра резко шагнул к столу.
– А меня вы собираетесь защищать? – Он прищурился. – Я лично предан этому месту и своим пациентам. Этот Игорь Львович просто мстит. Подло, с пониманием, что вы ему должны.
– Вот это как раз часть проблемы, – сухо парировал директор. – Ваша личная вовлеченность в ситуацию осложняет дело. Вы пересекли профессиональные границы.
– На парковке чужого офиса я смертный человечек, а не врач! – возмутился Юра. – А Ева мне не пациентка! Или, может, по правилам клиники нужно сначала заполнить форму запроса на спасение человека?! Пункт А, подпункт «Не дай придурку врезать твоей подруге»…
– Достаточно. – Сухарев вскинул ладонь, будто останавливая поток. – Юрий Александрович, я не стану вас увольнять.
– Ва-а-ау!
– … но вам придется уйти в отпуск до завершения разбирательства.
Юра резко вдохнул. Потом замер, пережидая паузу, густую и горячую, как дым от пожара.
– В отпуск? – Маркелов усмехнулся. Его несло, лицо обдавало жаром, а гнев подступал к самому горлу. – То есть не сразу на помойку. Здорово.
– Это временная мера, – повторил Сухарев.
– Это предательство, – отчеканил Юра.
– Не порите горячку…
– Горячку?! – Юра стиснул кулаки. – Я спасал Еву от домашнего насилия, и вы называете это «горячкой»? Включили режим обтекаемости – и отлично?
– Юрий Александрович…
– Спасибо, Виталий Андреевич, не хочу продолжать этот разговор, – отрезал Маркелов. – Своему преемнику обязательно сообщу, что, если захочет разнять драку на улице, пускай сначала сбегает за разрешением в клинику.
Сухарев почти сдался под напором обвинений. Казалось, ему, самодостаточному профессионалу, это тоже казалось глупым цирком. Но сдать назад он почему-то не мог. Не хотел проблем перед пенсией, боялся потери финансирования… или все сразу. Только Маркелова это мало волновало.
– Юра, пожалуйста, подумай, – тихо попросил директор. – Давай без эмоций. Нужно просто переждать.
– Я не из тех, кто пережидает, пока трусость маскируется под процедуры. – Юра взялся за ручку двери. – Напишу по собственному, не буду ждать, пока дадут пинка по какому-нибудь другому поводу. Всего доброго.
– Всего лишь до комиссии! – крикнул ему вдогонку Сухарев. – Уладится – вернетесь!
Юра ничего не ответил. И хлопнул дверью так, что по стеклянным стенам разошлась дрожь.
В коридоре тихо жужжали кондиционеры. Маркелов остановился, глядя сквозь огромное окно на город, утопающий в летнем мареве. Машины ползли игрушками, а где-то там, в одной из высоток, сидел противный хорек Игорь – щелкал пальцами и перекраивал чужие судьбы.
– Хорошо, – прошептал Юра, будто объясняя самому себе эту чистую злость. – Хотят такую систему – пускай в ней тусуются. Я так больше не играю.