На исходе земных дорог

– Что с ними не так?

– Из них же глядят с того света. Ты туда, а на тебя оттуда.

– Жуть, конечно, если так думать. Но у меня где-то было…

Мара полезла по карманам своей небрежно брошенной на лавку одежды.

«Звёздочка»… Анюткина. Как привет из далёкого мира.

– Что это?

– Это… должно быть всегда со мной, – совсем забыла про свою болезнь. Внезапно остро ощутила радость жизни. Ведь не думала, что её столько всего ожидает. Даже какой-то там древнеславянский век. – В сарафане нет карманов?

– Хорошая штука эти ваши карманы. У нас нет. Но можно в пояс. Сейчас помогу.

– А вот и зеркало. Зерцало, как ты называешь. Но оно маленькое. Всю себя не рассмотрю.

– Осторожно, они могут и в маленькое утянуть, – предостерегла Даша.

– В последнее время меня не так-то легко напугать, – немного прихвастнула Мара, но задумалась… Убрала зеркало.

– Тебе хорошо, – улыбнулась Даша. – Зелёный сарафан и зелёный глаза.

– Как русалка?

Но Даша суеверно заплевалась.

– Пойдём… Фиске сейчас врать что-нибудь будем. Фиске легко. А вот вечером отцу с матерью повторить будет не так-то просто.

– Я так и не поняла про неделю.

– Я тоже…

Глава 91

– Никогда не ел такой вкусной похлёбки, – Дашин отец, дядька Тиша, чуть сузил в добром прищуре глаза.

– Это Мара сварила, – тут же вставила Даша.

И все потянулись круглыми ложками в общий котёл.

– Знатная похлёбка, – поддакнул Стёпка. Он сидел рядом с отцом. И хотя выглядел лет на десять, вовсю пользовался правами старшего сына в семье. И за столом это определялось в разговоре. Когда остальные дети больше помалкивали, Стёпка себя особо не сдерживал.

Мать, тётка Улита, сидела с краю. Она часто вскакивала, когда надо было что-нибудь принести-отнести. Во всё время ужина Мара чувствовала с её стороны недобрые взгляды. Вот и теперь похвала не пришлась Улите по душе.

– Обыкновенная…

– Значит, говоришь – перехожая? – у дядьки Тиши во взгляде было много сомнения.

Мара чуть кивнула. Врать не умела. И не думала, что такой навык ей когда-нибудь пригодится. Про перехожую сказала Даша. Мара лишь попыталась сообразить, что означает слово.

– Да ты ешь, не стесняйся.

Мара робко потянулась ложкой в другой котёл, где каша. Свой суп она боялась разбрызгать на белую скатерть с узорами по краям.

– А откуда идёшь?

Мара застыла. Вот откуда она может идти? Вспомнилась Таша.

– Я не помню…

– Ай память отшибло? – ахнула бабушка и перестала жевать.

– Да… – что ещё сказать? Мара почувствовала, что щёки её запылали.

– Ну-у, всяко в жизни бывает, – дядька Тиша решил поддержать девицу. – У Косого, помните? тоже отшибло, когда с дерева грохнулся вниз головой.

Стёпка хмыкнул:

– Да он и раньше не шибко при памяти был.

– Но! – дядька Тиша чуть нахмурил брови на Стёпку, и тот потупил глаза. И вправду, что-то он разошёлся.

– А куда направлялась?

Мара перебрала в памяти древнерусские города. Осенило:

– В Дебрянск, – и врать почти не пришлось.

– Слыхали… Заходят к нам купцы из Дебрянска. Правда, сейчас наша речка обмелела. Но ближе к осени можно ждать.

– Нет, мне нельзя ждать.

– Тять, можно Мара у нас пока поживёт?

– Да пускай живёт. Лишние рабочие руки не помешают. Особенно в сенокос.

Улита хмыкнула, глянув на тонкую кисть Мары, но ничего не сказала. Хотя что тут говорить? И так все поняли, чего Улита хмыкала.

Горница была небольшая, маленькие окна без стёкол не давали много света, но лучины это дело чуть поправляли.

Меньшие дети сидели в самом углу. Все с ложками. Маре было уморительно смотреть, как Мишка тягал себе кашу. Рот широко раскрывал заранее, когда ложка ещё путешествовала в котле. Много ли, мало зачерпывалось, для Мишки было неважно. Иногда та вовсе пустая возвращалась в гостеприимный Мишкин рот. Иногда опрокидывала на скатерть всю добычу. Дорога между котлом и Мишкой была усыпана едой.

Мара вспомнила, как вчера или неделю назад она наблюдала, как Фиска кормила малыша.

По всему выходило, что пока в Марином мире прошли сутки, здесь тянулась неделя. Это подтвердили все. Дашу по лесам и в реке искали долго. Потом отчаялись, думали, потеряли девку. А тут радость.

Теперь Фиска глаз не сводила с гостьи.

– А сарафан у тебя совсем как у Насти, – пропела она.

Мара перепугано взглянула на Настю. Но та даже бровью не повела. Улыбнулась доброжелательно Маре и опять унесласьмыслями куда-то, где витала целый вечер.

Вспомнила. Даша сказала, что Настя – «немного того». И Мара пыталась понять, в чём это выражалось.

Была та красивая, особенно глаза. Большие, синие, с голубоватой склерой. А никакого «того» не было заметно. На Настю смотреть можно было долго…

– Цыц!

Мара вздрогнула. А это дед. Хлопнул маленького Сеньку по лбу.

– Прям из моей ложки вычерпывает, – у деда голос дрогнул от обиды и возмущения.

Сенька – ничего, почесал лоб, снова полез в котелок.

– А чего это у тебя, девонька, коса такая куцая? – бабушка не хотела обидеть. Ей действительно интересно.

Ранее днём Даша заплела Маре косу и свою зелёную ленточку не пожалела.

– Болела я, вот и отрезали. Но это было давно. Я уже выздоровела.

– У меня и то длинней, – Фиска так мотнула головой, демонстрирую своё белёсое богатство, что заехала кончиками волос деду в глаз. За что от него тоже получила ложкой по лбу.

– Девки! – раздалось тут неожиданное сверху.

– Настя, лезь бабку кормить.

Настя молча взяла заранее налитый и уже остывший суп в глиняной чашке, полезла на полати.

– Ну, а ты как блудила целую неделю? Хвались.

– Я? – растерялась Даша. – Я же рассказывала.

– А что ты рассказывала? Пошла… не туда зашла… дорогу не нашла… а теперича вернулась. Как-то не складывается одно к другому.

– А что не складывается, тять? – робко поинтересовалась Даша.

– Если бы ты неделю бродила по лесу, то твоя понёва в клочья изодралась бы.

Даша молча хлопала глазами. Неожиданно на помощь пришла мать:

– Да ей, знамо дело, леший глаза отвёл. Может, она и ходила взад-вперёд по одной поляне. А ей показалось, что по всему лесу. Помнишь, как в детстве с ней случай был? Она теперича меченная. За ней глаз да глаз нужен.

Даша на эти слова побледнела и замерла. Мара вспомнила, как девушка бегала от Борьки. Наверное, когда-то страшное случилось с Дашей. И она сама, кажется, что-то такое упоминала. Мара посочувствовала девушке.

– Ничо, скоро замуж пойдёт, пусть муж тогда доглядает.

У Даши испортилось настроение окончательно.

– Тять, можно вечером на гулянье?

– Ишь ты, не нагулялась.

– Я с Марой. Настя, пойдёшь с нами?

– Пойду, – отозвалась та с полатей.

– Можно?

– А ничего, что замуж скоро? Может, дома бы посидела?

Неожиданно вступилась мать:

– А просватанья ведь не было? Чего он тянет? Емельян-то? Вот пусть девка чуток погуляет. Недолго осталось…

– Идите. Только завтра рано на сенокос. Не встанете, за пятки скину с полатей.

– Да мы на сеновале переночуем.

– Ну, с сеновала.

Глава 92

– Петь, знаешь, что я вспоминаю?

– Что?

– Вот только как-то смутно… Или читал где-то, или слышал…

Лёша надолго замолчал – пытался в недрах памяти отыскать информацию. Петя терпеливо ждал.

Лес все также густел и впереди, и позади. Но идти по золотой нити было намного удобнее. Иногда она ныряла в густые кусты. У ребят появлялся соблазн в таких случаях сойти с золотой тропы и обойти эти кусты. Но отметали соблазн, лезли в заросли, иногда чуть ли не ползком.

– Вот эти сказки наши… про бабу-ягу и кощея бессмертного… и других, они и не сказки вовсе.

– Как это не сказки?

– Нет… это потом они стали сказками. А сначала всё было по-настоящему.

Петька нахмурился. Что-то его приятель несёт несусветное. Но промолчал. Пусть несёт. Может, чуть позже смысл появится.

А Лёшка продолжал экать-мекать, по всему видать, слышать он, может, и слышал, но очень невнимательно.

– Когда-то давно наши предки… как их?

– Славяне? Язычники? – постарался помочь Петя.

– Точно. Ты тоже это слышал?

– Я вообще не пойму, о чём ты.

Лёшка мысленно унёсся в далёкое прошлое. Не к славянам-язычникам, а к своему детству.

– Мать, иди сюда, тебя тут по телеку показывают, – загоготал отец.

Он сидел на стареньком диване перед ещё более старым телевизором. В руке торчала большая бутылка пива, на животе лежали крошки от всего, что он нёс ко рту.

Маленький Лёшка прилетел посмотреть. Мамку по телевизору показывают? Его мамку? Он всегда знал, что она особенная.

Но по телеку показывали сказочные картинки и говорили неинтересные слова. Мамку не показывали. Наверное, он опоздал. Лёшка немного послушал, но сказка была скучная.

Теперь пытался вспомнить:

– У бабы яги костяная нога… И она живёт в глухом лесу. В маленьком домике на курьих ножках. Домик настолько маленький, что бабий нос в потолок врос… Понял, что за домик?

– Нет…

– Это ведьм раньше хоронили в лесу. И они, типа, полуживые, полумёртвые. Костяная нога, и всё такое…

– Ну, и что?

– Сдаётся мне, что та девица, которая нас пирогами червивыми угощала, и есть баба яга.

– Ага, а мы в сказку попали?

– Может, и не в сказку. Но… что ты говорил про славян-язычников?

– Да не знаю я про них толком ничего. Водяные там у них, лешие, русалки, кто ещё?

– У них много всякого.

Петька сообразил:

– Ты хочешь сказать, что вся эта нечисть проникла сюда?

– Точно! Вся эта нечисть, похоже, проникла сюда.

– Как?

– Вот здесь я уже без понятия. Это наш Никита мог бы сообразить. Ну, там взрыв, эволюция, что он там ещё говорил? Эксперименты всякие.

Петька, озадаченный таким поворотом, задумался сам. Но ненадолго.

– Слышь… Плачет кто-то.

– Ребёнок?

– Точно.

Глава 93

– Ножки мои замёрзли, коленки оцарапались, головку солнышко припекло, нечем прикрыть, – тоненький жалобный голосок раздавался совсем близко.

– Это песня такая? – шёпотом спросил Лёша.

Было не разобрать, то ли плачут впереди, то ли поют.

– Сейчас увидим.

Видеть не хотелось. Ребята непроизвольно замедлили шаги, но всё же продвигались.

Тут из-за дерева вынырнула головка. Страшненькая, хоть и детская. Глаза жутковато-чёрные, рот неприятно широк. А в остальном – нормальная голова. Только подстрижена уродливым кругом.

– Опаньки, кто к нам заявился! – сказала вдруг головка мужским голосом.

Лёша с Петей почувствовали, как сердце дёрнулось куда-то в шею и там осталось стучать, мешая вдохнуть воздух.

– Сами-то идут и одетые, и обутые, а я тут как зря. Дайте и мне обнову, – жалобным тоном продолжила голова, – а то хуже будет, – добавила снова грубо.

Ребята не двигались. Пытались вспомнить народные сказки и их персонажей.

Голова вдруг нырнула к земле, и из-за ствола выползло существо в светлой рубахе. Ребята не сразу поняли, почему оно ползёт гусеничкой. А потом разобрали, что рук и ног у него нет.

– А то укушу, – и человечек оскалил зубастую пасть.

– Стоп! – вытянул тут Петька руку как препятствие. – Сейчас что-нибудь найду.

Сбросил рюкзак на землю. Существо тут же подползло и само стало разглядывать, выбирать.

– Вон, у тебя обувка.

– Это кроссовки, – Петя закусил губу. Кроссовками делиться не входило в его планы.

– Давай.

– А на что ты их нацепишь?

И существо мгновенно дёрнулось и зашипело в лицо:

– Следующий раз нос откушу, – чёрные глаза блеснули недобрым. Рот ощерился, демонстрируя множество острых зубов.

– На, – Петька не стал больше спорить, вытянул кроссовки и мысленно попрощался с ними. Вряд ли у него когда-нибудь они будут ещё. Положил к сосне.

– Благодарствую, – пропело тут существо детским голосом. А потом прорычало на Лёшу:

– А ты?

– У меня есть футболка классная.

Потом вспомнил его слова, что солнышко головку припекло, добавил:

– Или лучше бейсболку? Ну, это типа шапки.

– Давай шапку, – голос опять стал детским.

Лёша снял рюкзак, но на землю предусмотрительно не поставил, а стал рыться на весу. Было неудобно, но бейсболка отыскалась.

– На, – протянул, потом положил сверху на кроссовки.

– Давай классную, – потребовало дитя.

– Футболку? – Лёша сверкнул в ответ тоже недобрым взглядом.

– Давай.

Делать нечего, сам предложил.

– Бери.

Существо захватило ртом все дары и поползло за дерево.

Это всё? Ребята переглянулись. Видимо, всё. Нерешительно шагнули дальше по своей золотой дорожке. Никто сзади не напрыгнул и не укусил зубастым ртом.

Некоторое время шли молча. Потом Петя шепнул:

– Давай вернёмся – посмотрим.

Лёша понял. Прошлый раз девица-красавица такой гипноз навела, что распознали суть только после возвращения. А теперь что будет?

– Давай. Только тихо.

Тихо идти не совсем получалось, время от времени какой-нибудь сучок трещал под ногами. Но тут уж не от них зависело.

Вот и знакомое дерево. Ребята осторожно заглянули за широкий ствол.

Мелкий сидел, прислонившись к этому стволу. Зубами натягивал кроссовку на плечо. Но только у него ничего не получалось, кроссовка постоянно падала. Мелкий терпеливо наклонялся за ней. На голове уже красовалась бейсболка козырьком набок. Как он её нацепил? Но и она свалилась вслед за кроссовкой.

Увидел ребят, испугался, дёрнулся в сторону.

– Хочешь, я тебе кроссовки на шею повешу? За шнурки? – неожиданно даже для самого себя в голосе у Петьки послышалась жалость.

– А не отберёшь?

– Не отберу.

– Смотри, догоню – укушу.

– Да не отберу.

Ребята уселись рядом с мелким. Петя связал кроссовки шнурками и, немного с опаской, водрузил на тощую шею.

– Давайте перекусим, – Лёша полез за синтезатором. Поколебался в выборе картриджей, но спрашивать не стал. Вскоре потянуло жареной колбасой.

Мелкий пошмыгал вздёрнутым носом с некрасиво вывернутыми ноздрями.

Лёша ему первому протянул бутерброд. Тот нагнулся всем корпусом навстречу, цапнул широким ртом и проглотил, не жуя. Лёша едва успел убрать пальцы.

– Возьми ещё, – Петя протянул ему свой.

Ребята хмуро смотрели на существо. Интересно, а кто его кормит?

– А ты… кто?

– Игоша.

– А почему в лесу живёшь?

– Матка отнесла.

– Мать? Твоя?

– Ну да. Я незаконный. Вот она и выкинула, чтоб никто не узнал.

– Но… И долго ты здесь?

– Всё время. Потому что так положено.

– Что положено?

– Нам, игошам. Раз нас выкинули, значит, нам положено так.

– А ты не пробовал вернуться к матери?

– Вертался. Кричал под окном. Хотел узнать, как меня зовут.

– А она?

– А она хлеб бросила.

– И ты теперь вот так и живёшь?

– Так положено.

– Да кем положено? Кто это положил?

– Вы.

– Мы?

– Ну да. Люди… Которые так положили.

– И неправильно эти люди положили, – вдруг возмутился Петя. – Это получается, тебя обидели и теперь ты должен, как проклятый какой-нибудь, всё время под этой сосной ползать?

– А как? – вдруг заинтересовался игоша. Поднял на Петьку чёрные глаза.

– А так… – Петька вскочил. – Тебя вообще пожалеть надо. Лёш, скажи… Ну-ка… столько малец… настрадался… ни за что!

Лёша молча кивнул. Светлая рубаха да сосна – вот и всё, что было у этого существа. Теперь вот ещё кроссовки, которые ему в общем и не нужны. Футболка и кепка, может, пригодятся, но… невелико счастье. Немудрено при такой жизни озлиться на весь белый свет.

А Петька продолжал:

– Получилось… Как будто мать мало натворила, так ещё добрые люди сверху положили. Не много ли? Пусть бы мать под этой сосной посидела да подумала, а не ты.

– Петь… – тихий голос Лёши остановил возмущение.

Петька во время своей пламенной речи смотрел в сторону. Почему-то больно было смотреть на изуродованного игошу. Теперь же перевёл глаза на слушателей. Только слушатель остался почти один.

Игоша стал полупрозрачным. У него были теперь и ручки, и ножки, но тоже полупрозрачные. А рот уменьшился до нужных размеров. И глаза стали голубыми.

Он стоял в своей рубашке маленький, как куколка. Потом повернулся к Петьке, улыбнулся красивой улыбкой и растворился совсем. Лишь на земле остались кроссовки, футболка и бейсболка, как напоминание, что ребятам всё это не привиделось. А может, привиделось?

– Игошу развязали, – послышался изумлённый голос.

И множественное эхо отозвалось со всех сторон:

– Игошу развязали…

– Пойдём, – Лёшка подобрал с земли вещи.

– Пойдём, – Петька почти равнодушно принял кроссовки, бросил их в рюкзак.

Глава 94

– Димон, посиди пока здесь, я скоро.

Через несколько минут должны показаться «слёзы», и Лука хотел забраться на пригорок, чтобы связь, если Таша появиться в эфире, была качественней.

Димон послушно уселся на то место, где только что стоял и уставился на жалкую ромашку. Так он мог часами наблюдать одному ему понятное.

Лука оглянулся на своего единственного оставшегося спутника. Бедный Димон. Какова его жизнь? Может, в награду за изъяны, природа наградила его способностью видеть что-то потрясающее, что недоступно другим людям? Может, в каждом хилом лютике ему видится микромир со всеми его тайнами?

«Слёзы» брызнули с высоты разноцветным сиянием. Он вовремя. Достал рацию.

Но связи не было. Лука терпеливо вызывал девушку снова и снова, даже, когда «слёзы» погасли. Но с другой стороны был только неясный шум.

Лука почувствовал разочарование. Не сильно он надеялся на связь, но всё же…

То, что накануне Таша успела сообщить – она в подземелье у Мошкиных соплеменников, давало ориентир, вот они с Димоном и шли. Шли туда, где повстречали Мошку, когда ещё были в полном составе.

Лука спустился с пригорка. Ладно. Вечером ещё раз будут «слёзы», и он ещё раз попробует. Молчание девушки тревожило. Но причины могли быть разными. В любом случае, надо поторопиться.

Некоторое время шёл и в задумчивости, не глядел ни вперёд, ни по сторонам. А когда поднял голову на Димона, будто наткнулся на невидимую преграду. Остановился на пару секунд. Это Димон?

Парень, который выглядел почти так же, как и Димон, всё же сильно отличался. Он стоял, засунув руки в карманы, и внимательно смотрел на приближающегося Луку.

У Димона руки всегда болтались, словно природа их создала, а дела для них не придумала. И он никогда не глядел на человека. Кратковременно, вскользь, бывало. Но со вниманием и интересом – никогда.

Луке стало не по себе.

По мере приближения сомнения только возросли. Взгляд.

Это не Димон, точно. Этот взгляд принадлежал разумному человеку. Откуда он взялся? Да ещё в теле Димона. Лука снова остановился.

– Привет, – парень шагнул навстречу и протянул руку.

Лука молча пожал.

– Я с тобой?

– Димон?

– Да, Дмитрий. Дима. Я второй раз пришёл в себя в этом мире. Не знаю, надолго ли. Расскажи, что здесь.

– Здесь какое-то недоразумение, и мне хочется выяснить, что происходит.

– Ты обо мне?

Лука медленно кивнул.

– Ну, если коротко, такова моя миссия. Я должен ловить сигналы-подсказки… У меня чип в голове. Когда он включается, выключаюсь я. Не могу сказать, что полностью меня вырубает, кое-что помню. Очень смутно. Нас раньше, вроде больше было? Человек…

– Нас было четырнадцать. Ну, пятнадцать, если считать маленького старичка.

– Первый раз я очнулся совсем в одиночестве. Думал, меня бросили.

– Нет. Ураган был. Мы активизировали защитные подушки костюмов, и, похоже, нас разбросало непонятно куда. Сейчас мы с тобой направляемся за Ташей. Она дала знать по рации, что в подземелье. Пойдём. По дороге я тебе всё подробно расскажу…

Рассказ был долгий. Но не длиннее самой дороги. Вскоре Лука с интересом стал поглядывать на Диму, ожидая теперь от него рассказа.

Но Дима вдруг нахмурился. Что-то не сходилось.

Теперь, после подробностей, он смутно представлял почти всех спутников. Бабулю… Она всё пичкала в него какую-то еду. Весёлую девочку, которая скакала вокруг него на одной ноге. Он стал понимать, о ком рассказывал Лука, в памяти всплывали смутные образы.

Но вот одного из них… он не видел.

Дима хотел спросить. Он уже повернул голову, но задать вопрос не успел. Когда Лука, удивлённый молчанием, поглядел на своего спутника, перед ним снова был Димон. Димы не было.

Глава 95

Никита понял, что эти невменяемые древесные бабы хотят от него избавиться. Своих мужиков переубивали, теперь до него добрались. Что двигало их мужененавистничеством?

Эти и другие мысли пронеслись в его голове и исчезли, а тело действовало на инстинктах. Оно рвало и металось. Оно забыло про больную ногу и гипс.

Ах, если бы с ним было его оружие. Или хотя бы нож. Какую небрежность он допустил! И эта небрежность может стоить ему жизни. Мысль эта ужалила и заставила бороться с новой силой… Стало душно, пыльно и нечем дышать.

Чтобы не задохнуться, Никита затих. Теперь надо сосредоточиться на дыхании. Короткий вдох, длинный выдох. С чем он борется? С мешком? Но в результате он теряет силы, а толку ноль. Надо сообразить, что происходит. И где?

Он беспрерывно болтается в тесном чёрно-душном пространстве. На ощупь стенки чуть гладкие. Шкура? Ну, а что же ещё?

Прислушался. Снаружи топот многочисленных ног и тяжёлое сопение. Острая ненависть к безумным макакам сбила дыхание. Нет. Так не пойдёт.

Никита огляделся. У ног чуть светлеет небольшое пятно, размером с пятак. Но поменять своё положение не было возможности, мешок слишком узкий. Скорее всего, предназначен для убийства маленьких и худеньких мужей.

– Чой-то он затих? – снаружи раздался противный задыхающийся голос.

В ответ всё тот же дробный топот ног и пыхтение.

– Можа, сдох? – кто-то из тёток проявил заботу? Сомнительную, но всё же…

Топот затих. Болтанка прекратилась. Теперь было чётко слышно, как тяжело работает с десяток лёгочных мехов.

Дыра расширилась, стала размером с кулак. Ага, это специальное отверстие для воздуха. Заботливые. Значит, его смерть не входит в их ближайшие планы. Тогда что они задумали?

Снова побежали. Ладно, теперь надо действовать осторожно, не привлекая внимания этих дур.

Никита стал проталкивать тяжёлый ботинок в дыру. Это слабое место, здесь его шанс.

Ботинок слишком широк. Но надо давить. Вода камень точит, неужели армейские берцы не одолеют шкуру?

Неожиданно помогли сами безмозглые. Они, похоже, полезли вверх. Это было недоброе предзнаменование, но его перевернули в удобное положение – ногами вниз. Теперь давить на дыру помогал собственный вес.

Никита не услышал, скорее почувствовал треск раздираемого материала. Чуть ослабил давление. Бабы тянули его всё выше, и не хотелось бы вывалиться из мешка в свободное падение. Когда-то же они должны остановиться.

Но не остановились. Забравшись на значительную высоту, потопали теперь уже в горизонтальном направлении. Как это понимать? Эх, была не была.

Никита с огромным усилием надавил на шкуру, та затрещала, рванула солнечным светом, и он выскочил из неё, кувыркаясь в сторону, подальше от баб. Но подняться не успел. Не потому, что мешал гипс, а потому, что щуплые, но вёрткие мартышки, набросились на него, как злые собаки.

Никита бился… Синяков он поставил немало. Может, не раз сломал попавшие под злой кулак рёбра и хрупкие носы.

Но и Никите досталось. Тётки пыхтели, кусались, взвизгивали, били кулаками и острыми локтями. Получали сами, дубасили Никиту. И всё почти молча, почти в тишине. Только пыхтение, звон затрещин и звуки реакций на эти затрещины доносились из кучи человеческих тел.

Закончилось новым пленением. На этот раз Никиту связали по рукам и ногам верёвками, тонкими ветками, полосами той шкуры, которую он разорвал, и спелёнатого, словно гусеницу, потащили дальше.

Теперь у Никиты появилась возможность посмотреть вокруг.

А вокруг были… улочки и тропинки. Только не по земле, а в зелёных кронах высоких деревьев. И эти улочки и тропинки, широкие и узкие, были сделаны из досок, скреплённых между собой верёвками. Все эти подвесные мосты качались от движения, но бабам, по всей видимости, было привычно. Никита боялся посмотреть вниз. По сторонам же виднелись домики. Оттуда выглядывали любопытные морды.

Впереди улочка расширилась до площадки приличного размера. А дальше был… Этому жилищу и не сразу дашь название. Наверное, дом. Довольно симпатичный и большой. Кто тут у них живёт? Главный?

Две бабы караулили у широких дверей. Никиту нацелили головой прямо туда. Перед тем, как разбить макушку, двери распахнулись, и он попал внутрь. Его бросили на пол и ушли. Стало легче. Чтобы не произошло дальше, отвратительные, пыхтящие топотухи испарились.