Этюды о поэзии. Парижская нота

Не тот, что постоялец из подполья

Выискивает, перышком скрипя,

(Как тягостны записки исподлобья,

Как ненавидеть хорошо себя!) —

Но смысл прорыва, дикого стремленья

Из жизни: извести ее на нет,

Оставив искренность изнеможенья,

И подлинность, похожую на бред.

Мы сами знаем в сумасшедшей спешке —

Так в ливень задыхается вода —

Во что нам обойдутся те издержки,

Мы чувствуем торопимся куда.

А более разумных объяснений

Не нахожу, но предложу одно

Потустороннее: угрюмый гений

Распада призывает нас на дно.

В этих строках Льва Дановского стремление жить вопреки:

«…Но смысл прорыва, дикого стремленья

Из жизни: извести ее на нет,

Оставив искренность изнеможенья,

И подлинность, похожую на бред.

Мы сами знаем в сумасшедшей спешке —

Так в ливень задыхается вода…»

– в этих строках Дановским показана «искренность изнеможенья» от жизни через ливень, в котором «…задыхается вода». Жизнь и ее течение – это ливень, непрерывно движущееся волокно времени.

И та сухая оболочка из стихотворения «Вот стрекоза, припавшая к стеклу…» – убывание, «вычитание», как сказал Иосиф Бродский, – но убывание в жизнь, так как у Дановского «… тело, прекратившее полет, \\ Изнемогло от ожиданья сада», – ожидание – это жизнь, ожидание рая, счастья. Это движения души по вектору перевоплощения.

Есть поэзия высших небес, тонкая лирика, восприятие которой идет исключительно через душу, и к этой поэзии, ведущей нить от Осипа Мандельштама, относятся выделенные мною для рассмотрения стихи Льва Дановского. Мироощущение в этих стихах истинно от человеческой души, высокий полет духовного поиска и выражение соответствия духовного полета шагам по грешной земле. Смягчение падения в реальность может стать решающим, оттого я ради воскрешения духовного подхода к поэзии пишу эти строки, и мое обращение к поэзии Дановского не случайно. У Айзенштата при жизни не вышло ни одной книги. Его стихи сохранили друзья поэта, священные имена которых я произношу с преддыханием, это Валерий Черешня и Владимир Гандельсман.

Посещаемый Эрмитаж души. Этюды о поэзии

Публикация в журнале «Клаузура», Москва , 2025 г.

Поэзия определяет состояние духовного поиска поэта, человека, живущего в определенное время. По—разному сами поэты определяют свое лицо и лицо истории в своем становлении: одни ясно выражают свое место среди человеческих и нечеловеческих масс, утративших способность видеть свою сущность со стороны, другие отрицают внешние призвуки цивилизации, и уходя в свое поэтическое витание под облаками и даже в космических пределах, третьи выделяют проблемы отдельным словесным маркером и перерастают в критика исторических процессов и отдельных личностей, четвертые слушают не мотивы своей души, а совершенно абсурдные веления преобразований родного языка в угоду американскому образу жизни и психологического лица человека. Это основные поэтические изыски современников, живущих и пишущих в 2024 году, находясь в разных возрастах и с разным опытом письма и жизни. Тональность поэзии определяют, прежде всего, внутренние причины, отношение к миру и его цивилизованным обитателям, музыкальные данные, которые полностью отсутствуют в поэзии молодых, кроме разве что Яны Яжминой, опубликованной в «Литературной газете» № 17—18 (6932) (08.05.2024) в подборке «Я стану морем». В поэзии Яны чувствуются ее хороший слух и музыкальные данные, ее превосходные для молодого поэта знания основ критического отбора жизненных коллизий, активно обсуждаемых всеми и везде от поэтических кругов до дворовых бесед пенсионеров «В нашей рыночной псевдоигре». Поэт знает место материального мира в поэтической параллели и активно прочерчивает контуры ее личного отношения к критике общественного разума:

«От шнурков

 до родительских прав —

Всё сегодня в продаже»,

– и это отсутствие нежности к финансовым скачкам соотечественников определяет личное мнение поэта, созвучное мнениям людей, понимающих градацию высших ценностей для мыслящего существа, которым является человек и ради которого замысливаются многие компоненты литературного процесса. Яна Яжмина в своей поэзии иллюстрирует фрагменты бытия, имеющие резкую оценку соотечественников:

«А я на пустой остановке

привыкну мёрзнуть»,

– поэт не просто витает в облаках, что не порицается мыслящей частью человечества, а наоборот, но ее мыслеобразы качественно отражают время и его проблемы, это проблемы обычных людей, обывателей, среди которых все трудности, предоставленные плохой организацией актуальных процессов бытия для человека. И это понятно: Яна вместе с людьми, среди которых стоит на остановке, она и ее лирический герой находятся внутри процесса истории и проблем современности.

«Пока за окном

 сменяются магазины»

– лирическая героиня поэзии Яны Яжминой понимает основные процессы жизни, к которым относится и обилие магазинов, центров продаж, вымогающих у покупателей их средства к существованию назойливой рекламой и постоянным мельканием этих магазинов перед глазами, порождающих болезненные процессы психики, когда человек перестает понимать и видеть себя, вовлеченный гонкой коммерции, обеспечивающей цивилизацию.

Очень милое стихотворение Яжминой

«Море волнуется – раз», – здесь автор находит особый язык детской мудрости в феноменальной строчке «Рыбы коснулись земли». Вдуматься только в эту очень удачную строку, – этой строкой определяется место самого поэта среди гениальных личностей, и эта строка делает само стихотворение. Рыбы касаются земли, будучи не живыми и брошенными рыбаками для последующего употребления. У Яны в стихотворении рыбы касаются земли ненадолго, вскользь, и это говорит о взаимодействии рыб с планетой подобно человеческому взаимодействию с землей и планетой: значит, рыбы могут то, что может человек, и даже своим молчанием исправить многие процессы, говорящие о недостатках человеческой цивилизации.  Биологические особенности рыб предусматривают бессловесность, но не бессловесно море: «Море волнуется – пли!», – море борется, а рыбы указывают место и смысл борьбы:

«Что же останется в нём?

Что же останется в них?

Что же останется в нас?

Мы не волнуемся – раз.»

– человек не волнуется за себя, природу, экологию, свою планету. Он пассивен, и оттого бесполезен в большинстве своем, он согласен с тем, что надо стоять долго и мерзнуть на остановке, что приезжать надо поздно вечером:

«А я на пустой остановке

привыкну мёрзнуть

И сяду на рейс

 обозлённая и

смурная»

и высаживаться заполночь, когда пора спать, и значит, дома просто пока никто особенно не ждет, а работодатели варварски используют трудовые силы человека, соглашаясь с такой несправедливостью как 12—часовой рабочий день. Люди перестают ждать друг друга дома, они уставшие, замертво падают в постели, чтобы чуть—чуть выспаться, а наутро отправиться в блоковский фабричный Аид.

«Я высажусь в рыхлый снег

 и замечу, к слову,

Как город стемнел, 

став пугающе нелюдимым.»

Мир, в котором этикетка важнее всего, а человек не важен

«Этикетка: цена и состав.

Покупатель не важен.»,

рыбы касаются земли, они совершают процесс, запущенный человеком: быть внутри проблем земли, здесь, на мой взгляд, автор поднимает и проблему экологии человека, а касаться земли для рыб – это чувствовать ее импульс:

«пли!…

…Рыбы коснулись земли.»

Два последующих стихотворения в данной подборке говорят о  двух проблемах, развивая поэтическую мысль об одиночестве женщины—матери в мире, где мужчина ценен и обожаем, а женщина – вечная раба, и вторая проблема – одиночество умного человека, ум которого остается невостребованным, и это еще одна беда современного человека:

«Ёлочка—ёлка,

какой ни была бы рослой ты,

Всюду найдутся,

кому будешь неугодною…»

и следовательно:

«Будет она одна и сиять,

 и нравиться.»,

потому то

«В диковину там стали

Мужские имена.»

И лирическая героиня опасается за свое будущее в мире практического присутствия мужчины только в момент зачатия, зная о такой проблеме от окружающих ее старших женщин в ее молодой жизни.

Об ином качестве фактически той же самой современной жизни на той же планете, говорит поэт Олег Горшков: поэзия Олега Горшкова* – лицо современности без напыления блеском бравады богатеющего слоя умственных кастратов. Россия богата отщепенцами, продавшими самоё себя, здесь уже не встретишь человека и человечности, – лишь цепкие воры защемляют хоть крохотный кусок тебя, желая переползти на твое сердце и ум с тем, чтобы изменить твою сущность, лицо последнего человека.

Стихи Олега великолепны цельностью восприятия мира, его упорным взглядом осознавшего смерть и распад бывшего разумного человека, не впадающего в истерику при виде денег и способе их освоения. Россия сейчас напоминает остров австралопитеков, рвущих друг из—под друга клочки награбленного у страны: вот награбят и не успокоятся, – так и будут набивать под себя пух, как обезьяны или нищие птицы перед холодами рвут мягкие ветви, пушинки и листья, лишь бы утеплить свое гнездо и не замерзнуть на экзистенциальном ветру. От этого ветра надежно себя сохраняет жировая прослойка бесчеловечности, подтыкая себя новыми жертвами и их присвоенным имуществом.  Так стало модно грабить рядом расположенного: «а чё он тут?..», – из вопроса следует логичное современному мышлению грабофилов поведение. Эта бомба ускоренного действия вышла из предостережений прозревшего поэта ушедшей эпохи: «Воруй и грабь, не отходя от кассы…» (имя поэта, может, кто вспомнит?..)

И распознав в ближнем слабака, современные варвары, видом издалека напоминающие людей, начинают его «тренировать» на злобу, исправлять его действия, слова переправлять на свои и «удобрять» его слова новыми ингредиентами зла, изображая новую реальность и разрывая себе утеплитель для кладки награбленного.

В этом ужасном мире есть еще и поэзия, есть «снег, пахнущий сиренью, тихий снег», снящийся спящему младенцу, – лирическому герою поэзии Олега Горшкова, – младенцу, появившемуся в тексте спонтанно, как данная природой и Богом возможность увидеть этот мир нуждающимся в тепле и уюте, мире и добре. Там, где «ни тишины, ни праздника, ни света» осталось еще едва мерцающее сияние душевной красоты, крохотная надежда человечества (стихотворение «Здесь праздник всё же был, но вышел вон»).

Перебирая клавиши души, поэт Олег Горшков оповещает мир о проблесках сознания, отвергнутого усталыми погонями за мнимым благополучием современных россиян.

Словом, зрелого мастера Олег дарит луч сияния прекрасного: «В глубине тишины, за румяною корочкой речи» (стихотворение «Закрываешь глаза, чтоб о чем—то с собой помолчать»), и утраченная красота общения и видения мира возвращается на мгновение прочтения его стихов.

Поэт открывает правду грешного мира и причины его распада:

«…Человек это дом, но твоих домочадцев детства

не останется вовсе, лишь старый запойный Йорик,

обезьянкой шарманщика будет в тебе вертеться»

(стихотворение «Исход»)

– привычка – вторая натура, человек не стабилен в своем поведении, когда меняется мир вокруг, разламывается единство души на страх, боль и желание выжить. Но мир вокруг меняется не для всех, а лишь для меняющих пространство вокруг себя, так как нет смысла менять мир в бардаке, если пытаются не выслушать и понять, а изменить самого провидца. И тогда

«…птичья вера какая—то, лепет чудной про травы,

муравьёв и сверчков, водомерок и рыб летучих…»

(«Исход»)

уходит, и даже «…сверчки зачехлили скрипки, и к чужим берегам чудо—рыбы летят на нерест», – вот, к чему ведет распад сознания человека на желаемое и действительное, когда желаемое изувечили и заставили плясать гопака экономики в кабинете для прививок младенцам в районной поликлинике. Детям в современной России прививают не любовь к Родине, а стремление выжить в крайне тяжелых условиях, когда квартплата, цены на транспорт и продукты ежедневного потребления непомерно растут, в отличие от зарплаты. Неминуема внутренняя эмиграция человека, если его вынуждают становиться бесчеловечным и отказаться от понятия человечности:

«Эмиграция человека

из себя самого происходит почти без боли,

порождая чудовищ.»

(стихотворение «Исход»)

Чтобы мир стал красивее и прочитавший стихи человек понял свое место в мире и свое предназначение, выделил для себя отвратительные моменты бытия, и необходима современная поэзия как явление критического разума и вместе с тем явления истинного пути, когда «Служенье Муз не терпит суеты».

Все муки мира внедряетв поэзию Елена Крюкова своими фресками и православными мотивами своей поэзии, активно владеющими ее разумом: Елена Крюкова – великий мастер слова, работающий на высоте, как художники—иконописцы писали свои фрески, которыми миллионы людей восхищались и продолжают восхищаться, отдаваясь без остатка искусству живописи, так Елена Крюкова, без остатка, отдает все свое человеческое существо своим творениям:

«…Я кормлю собой собак, зверей, людей

На изломе, на отлете площадей,

Вот уже я пища ваша, град и весь,

И себя насущным хлебом дам вам днесь!»

– вот такая она в жизни и творчестве!  «Пища», тело Христово, гипербола.

Художники—иконописцы умирали под куполами храмов, создавая фрески, и Лена всеми своими чудесными силами поэтических образов рисует жизнь, и ее читатель и слушатель ее поэтических спектаклей наделяется от ее творчества святыми силами искусства. И мало что остается «за кадром», в душе, оттого что Елена максимально выложилась в своем искусстве слова, о чем свидетельствуют ее публикации на сайте «Маяк» в литгостиной **.

Душа поэта вылилась в строки, потерялась там и для жизни уже не остается слова, а слово Елены бесценно и ложится в финансовые, полагающиеся мастеру, пределы, ограниченные государством, не выделившим на литературу ни единицы расходов в нашей современности.

О поэзии Ефима Бершина (книги «Осколок», «Мертвое море»), лирический герой которого сросся со Вселенной во всех болевых точках, первой из которых является пространство как необходимая единица бытия:

«…Пространства нет!

Есть вечная дыра

в окаменевшем облике пространства…» —

Стихи Ефима Бершина задевают за живое своей прямотой и смелостью. Ни слова лишнего, ни буквы, – четко выверенная формула жизни автора в поэзии, боевой дух в борьбе на ухабистом жизненном пути. И это основные мотивы жесткой лирики Ефима, жесткой, оттого что жестка жизнь, и проявления всесильных неумолимы. Даже сильный человек высыхает изнутри слезами, становясь изюминкой, произошедшей из виноградины, когда бездомная душа всю свою земную жизнь ищет приюта:

«… Вселенная бездомна, как огонь,

кочующий по воющим каминам,

как осень,

как отцепленный вагон,

как запах облетевшего жасмина…»

– вот эта бесприютность души лирического героя, «… Как отцепленный вагон…» – эта жуткость атмосферы постоянной борьбы характеризует всё творчество поэта. Ефим Бершин – борец, воин света, огонь в ладони, он – рыцарь вселенной и ее образов.

Бершин потрясает своим мировоззрением, он божествен в своем исполнении симфонии жизни.

Прочитав стихи Ефима Бершина «…грешница становится невинной…», и сад расцветает для борьбы с едким дымом повсеместной лжи.

«…Мы вмертвую держались за скобу

родного дома.

Но скрипит со стоном

гнилая дверь.

Не обмануть судьбу.

Ты чувствуешь? Уносит!

Вместе с домом.»

Неожиданность мотивов поэзии Бершина ставит перед стеклом, становящимся зеркалом, и видеть начинаешь по—бершиновски – офтальмологически четко и ясно.

«Пространственная форма пустоты —

дыра в заборе

или кукиш рамы,

застывшие солдатские кресты,

свистящие из снежной панорамы,

звезда в ночи,

огонь из блиндажа,

самоубийство – как побег из плена,

фигура бесприютного бомжа —

как сгорбленная формула вселенной.

Вселенная бездомна, как огонь,

кочующий по воющим каминам…»

Есть очень немногие люди на свете, поэты, несущие свет. Много лет назад я открыла для себя Ольгу Седакову, как чудо. Чувственная органика ее поэзии необычайна:

«… Дикий шиповник

идет, как садовник суровый,

не знающий страха,

с розой пунцовой,

со спрятанной раной участья под дикой рубахой.»

Вот именно «спрятанной раной участья под дикой рубахой» здесь цепляет за чувства, открывает осязательный импульс. Притяжение света и радости имеет неожиданную проекцию в самых неожиданных моментах, мгновениях ее поэтических строк:

«Где—нибудь в углу запущенной болезни

можно наблюдать, удерживая плач,

как кидает свет, который не исчезнет,

золотой влюбленный мяч.»

Явление неожиданного образа: из «…углу(а) запущенной болезни» в «свет, который не исчезнет, в золотой влюбленный мяч». Это диаграмма выхода из темноты на свет дает поэтической душе кислород.

Содержательны стихи Дмитрия Бирмана в подборке журнала «Артикль». Автором великолепно выражена реальность познания мира и себя.

«Кто знает – что нам можно, что нельзя?»

– вершина прозрения, здесь поэт выступает Архатом, и сотворенный не им мир обретает язвительную отметку несовершенности творения. Честно и прямо поэт говорит о принципах и правилах жизни, перешагнуть которые способен только мост фантазии как замена реальности, разрушающей счастье. Это не стихийный выплеск эмоций, понятно, что сердцем выстаданные ощущения дисгармонии мира легли в основу сюжетов стихов Дмитрия Бирмана.  Истоки отчаяния в ироничном восприятии мира:

«Карикатурность бытия

уже давно зашла за грани…».

Лирическим героем стихов утрачена сердечная гармония, карикатурность входит в жизнь, и главной нотой становится минорность настроения, что для современной поэзии норма: личность и лирический герой поэзии Д.Бирмана ищет выхода из лабиринта судьбы.***

Сквозь многожанровость и непохожесть современной поэзии и разных поэтов одного на другого, нельзя не заметить прорывающийся голос прекрасного: природы, ее участия в судьбе лирического героя, совершенно неожиданные ходы лирического созерцания в глубине собственной души, поющей в унисон поэтам—современникам. Это может быть голос народной совести или проснувшегося сознания, когда сквозь гонки социальных перспектив рвется наружу собственный голос поэта. Такой голос надо услышать или разглядеть в строках, и нельзя его затыкать и делать вид, что раз он не похож на другие, то он «не наш», его нам не надо, – это неправильно.  Поэзия многогранна, топить ее певчие голоса нельзя неосторожным словом, давлением на личность и душу поэта, ведь поэт пишет от души, и каждое слово против его открытого пения – чтения – прочтения эфемерно и невыносимо для поэта, автора стихов.  Переубедить в чем—то своём и попытаться заставить писать иначе – это лишить голоса поэта. Ставить планки: выше нельзя, там занято – это абсурд, который только навредит мировоззрению автора и выведет на тропу войны. Тихо, на цыпочках, могут ходить не все, – это необходимо учесть многочисленным критикам, которые ставят во главу угла свое мировоззрение как единственно ценную идею. Понять и выслушать надо слабого, как сам голос нежности без грохота и лязга.

Стихи Людмилы Банцеровой потрясают великолепием с первых строк «Весной деревья ходят по земле…» – деревья ходят перемещаются, сквозят в пространстве своим великолепием. Я залюбовалась этим вдохновением, рвущимся наружу огнем души поэта, устремляющего свой взор к высотам духа, к говорящему огню листвы. Деревья «поцелованные Богом», как человек—гений, поцелованный Всевышним, деревья дают радость, умиротворение и любовь к родной природе. Хочется удивляться каждой строке – в каждой строке прелесть и восторг бытия. «(деревья) растут в небесье птичьем…»

«Небесье птичье» – похоже на имя населенного пункта, Града Небесного, чьи своды впускают в мир доброты, любви, душевного тепла, – именно  эти качества присущи поэзии Людмилы и ее прекрасно поющей поэтической душе. А вот «…медленном крыле…» – это то самое волшебство поэзии, – деревья «…растут в небесье птичьем – медленном крыле…», деревья трепещут крыльями, чей размах отгонит печали и несчастья от человечества. Именно эстетика сохранения добра и тепла, радости жизни в этих певучих строках. Слова поют и душа поэта поёт! И насыщают эти строки любовью и добром. И сразу крещендо борьбы «…сраженье призовёт…» – энергия сопротивления во взаимодействии деревьев и природы: ветров, дождей, лесных обитателей – во всем есть энергия сопротивления и борьбы.