Одна нога здесь, другая – к любви из ледового плена

Фрол шумно выдохнул, сам не замечая, что до этого не дышал.

– Есть… – прохрипел он.

Пальцы сильнее сжали ледоруб.

– Ну давай же…

И с новой яростью ударил. Фрол застыл, приложил ладонь к стенке. И услышал – тихий, чуть влажный выдох. Воздух. Он нашёл воздушную щель.

Закричать не смог – голос сел от молчания. Только выдохнул:

– Есть…

Он сел прямо на лёд, обнял ледоруб, как человека, и какое-то время просто сидел. Смотрел, как свет от налобника ложится на неровные стены. Где-то в груди начало таять что-то тяжёлое, будто внутри тоже был лёд. Он не знал, куда ведёт этот канал. Но он есть.

Перед сном, отогрев руки чашкой с остатками чая, заставил себя взять блокнот и записать:

День 4

Пошёл отбой. Есть пустота.

Возможно – выход.

И в душе, несмотря на холод и мрак, что-то сдвинулось, словно солнечный лучик, пробивающийся сквозь трещину во льду.

Пустота холодная, глухая. Но этого достаточно.

Чудо – не кричит, не сияет, а сидит тихо рядом.

Вот тебе и маленький праздник.

День 5. ПОЛОСТЬ. ПОДАРОК ИЛИ ИЗДЕВКА?

Каждое утро начиналось с жёлтого, мягкого света, фильтрованного сквозь лёд. Особенно ярко он струился из арки ручейка в нижней части пещеры – крошечной ледяной арки, уходящей в сторону свободы.

Этот свет казался не просто светом – он был обещанием: "Трудись. Потерпи ещё. Всё будет."

Вчера обнаруженная полость во льду всколыхнула внутри бурю – как будто ледник, наконец, ответил. Как будто всё это было не зря. Надежда вспыхнула внезапно, горячо, как костёр в ночи. Сердце стучало быстро, руки тряслись от нетерпения. Ему казалось: вот-вот случится чудо. Стоит только сделать ещё несколько ударов – и он выйдет на свет, к воздуху, к жизни.

Он бил в лёд до тех пор, пока лезвие ледоруба вдруг не ушло почти без сопротивления – словно провалилось. За этой стенкой было нечто иное: не плотная глыба, не холодная глухота, а воздух.

Фрол всмотрелся. Протёр налобник, склонился ближе, осторожно выгрыз куски льда. Отверстие расширилось. Он сунул внутрь руку, потом плечо, заглянул сам.

Полость!

Сначала он не поверил. Затем – затаил дыхание.

Низкий, приплюснутый купол, может, метра три в длину и полтора в ширину, чуть ниже человеческого роста. Пустота. Настоящая. Воздух внутри застоялся, пах чуть иначе – не свежестью, а как в погребе: влажной стужей и чем-то древним. В дальнем конце – ледяная стенка, без малейшего просвета.

Он расширил отверстие и залез внутрь, разогнулся насколько позволял свод. Осмотрелся. Обшарил стены фонариком.

Никакого выхода. Просто карман. Замкнутый пузырь внутри ледника.

Восторг, вспыхнувший, как молния, начал оседать. Надежда, полчаса назад почти пьянящая, теперь потяжелела в груди, как камень. Горькое чувство, будто тебя окликнули по имени – и сразу отвернулись.

Возможно, здесь когда-то была трещина или осталась воздушная линза после таяния. Может, шёл временный поток – вода подточила лёд, создала камеру, потом поток исчез, а полость осталась.

Подарок. Или издевка.

Фрол сел на корточки. Провёл ладонью по стене, будто прощаясь.

– Не проход. Но почти – прошептал он.

Он вылез обратно в основную пещеру. Не было злости. Только усталость.

Но и пустоты в нём тоже не стало. Теперь он знал: в толще ледника есть полости и, если повезет, одна из них может даже сократить ему путь к свободе. Он почти почувствовал – как будто ледник дышит. Как будто короткий путь к свободе существует – просто ещё не показался.

Сегодня день горячей каши с полбанкой тушенки и нужно использовать, особенно в его положении, каждый повод для праздничного настроения.

Фрол сконцентрировался на приятном приготовлении и поглощении обеда, а потом на короткий блаженный послеобеденный отдых.

До ужина он размеренно рубил ледяной туннель и до темноты после ужина.

Перед сном он, как всегда, взял блокнот. Рука дрожала от усталости, но он заставил себя записать:

День 5

Сегодня обнаружил полость во льду.

Она ведёт в никуда – длинной около трёх метров, уходит в сторону от русла ручейка.

Досадно, что это не уменьшит объём работы по рубке, но сам факт её существования – маленький проблеск надежды: лёд не сплошной, а значит впереди, возможно, встретятся пустоты в направлении к свободе.

День 6. ЛЮБОВЬ ДЛЯ ЖИЗНИ. ПОЛОСТЬ ДЛЯ ЧИСТОТЫ

Просыпаясь утром, Фрол не мог ни разобрать, ни вспомнить, что ему снилось – кошмар падения в белую бездну или искажённое лицо Гены, словно под водой, смотрящее с той стороны льда, как сквозь мутное стекло.

Дни в ледяной пещере сливались в один бесконечный, замкнутый цикл – труд, усталость, кошмары и редкие проблески надежды. Всё смешалось: утро с вечером, мысли с реальностью. Он двигался машинально, как заведённый механизм. Но механизмом он не был – он был живым. Упрямым. Испуганным. Одиноким.

Фрол злился. На себя. На свою глупую беспечность. На то, что забыл – не то, не верёвку, не лопату, что природа всегда старше. Мудрее. Жестче.

«Мы – пылинки. А ведём себя, будто хозяева. Ха-ха, пылинки с ледорубом. Господи…»

Фролу приспичило, и он вспомнил боковую полость в стенке ледника, которую обнаружил накануне. Решил: будет ходить туда. Удобнее, чем каждый раз выдалбливать ямку во льду. Да и чище – не загаживать собственную берлогу.

Простая, почти хозяйственная мера. Но в ней вдруг почувствовалось нечто большее. Порядок. Чистота. Территория жизни среди холода и гнили. Черта, за которой начинается разложение – не только тела, но и смысла.

Он сел, морщась от вони, но не отвернулся. Пахло мерзко, но не смертью. А жизнью. Напоминанием, что он – не призрак, не блуждающая мысль в белом мраке, а живой человек с работающим телом и живым животом.

И это – вернуло память.

Когда он был подростком, они с отцом ночевали в охотничьем домике под сопками. Лютый ветер, печка чадит, одеяла пахнут гарью и зверем. Утром он, мёрзнущий и злющий, полез с ведром за избу – выдолбить лунку в снегу. А отец, поправляя штаны, вдруг сказал, глядя на небо:

– Пока человек сам себе ямку роет – он не зверь. Как только начнёт гадить под себя – всё, конец.

Тогда он фыркнул и забыл. А сейчас… сейчас вспоминал. И понимал.

И ещё вспоминал, как Люба вела за собой детей мыть руки перед обедом. Тихо, без нравоучений. Просто шла – и они шли за ней. Маленькие, сопящие, с грязными ладошками, гордо подставляли пальцы под струю.

– Чистые руки – не просто правило, – как-то сказала она. – Это уважение. К себе и к тем, кто рядом.

С этого всё и начиналось. Не с подвигов, не с лозунгов – а с малого. С ямки во льду. С чистых рук. С бережной привычки не быть свиньёй, даже если никто не видит.

И даже здесь, в леднике, он мог выбрать. Мог сохранить угол, где чисто. Где живёт человек, а не тень.

Даже здесь он мог быть собой. Тем, кто роет ямку. Кто бережёт угол. Кто помнит запах мыла на ладонях жены.

Кто не сдается.

Странно, но именно в такие моменты – простые, телесные, почти животные – особенно остро вспоминалась она. Люба.

Не катастрофа и не пещера – а она. Как она ставила кружки на стол… Как смеялась, показывая ему тест на беременность – второй. Как накрывала ладонью его пальцы, когда он возвращался с завода с синяками и чёрными от гари руками.

Он осознал, что почти никогда не говорил ей, как сильно любит. Как просто – ему хорошо рядом с ней.

«Я всегда думал, она и так знает. А если бы нет? Если бы не успел сказать?.. Господи, я идиот. Прости.» И в этот момент, сквозь усталость и боль, в груди зажглась тихая надежда – любовь, которая согревает даже в самой ледяной пустоте. Перед сном он снова взял блокнот и записал:

День 6

Забыл многое, но не её. И это – моя сила.

Любовь – как тихий огонь в ледяной пустоте.

Когда всё вокруг кажется безнадёжным, именно она держит меня на плаву, даёт силы дышать, бороться, идти дальше.

Она напоминает, что я не один, что за стенами пещеры меня ждут, что смысл есть даже в самом тёмном туннеле.

Когда совсем темно, я закрываю глаза и представляю, как она прижимается ко мне ночью, уткнувшись лбом в ключицу.

Я помню, как она дышит.

Пока я помню это – я жив.

Пока она живёт во мне, я не могу сдаться. Это моя опора, мой свет и мой якорь.

Я должен выжить. Ради неё. Ради того, что у нас было. И будет.

Сегодня решил: буду ходить в боковую полость. Не хочу загаживать пещеру, где сплю и дышу.

Порядок – это не мелочь. Это граница между человеком и тленом.

Каждый раз выдалбливать ямку во льду – это тоже не просто про гигиену. Это про выбор.

Чистота – это форма уважения к жизни. И к тем, кто тебя любит.

Даже здесь можно выбирать – в какую сторону смотреть.

Я выбираю в сторону света. В сторону неё.

Вспомнил ванную. Нашу. Белую, с голубой занавеской в рыбках, в которой всегда чуть пахло её мылом – жасмин, ладан, что-то чуть сладковатое.

Помню звук воды – капли били о край ванны, пока она мыла волосы.

Помню пар, тёплый, как дыхание.

Как она, босая, выходила на цыпочках, завёрнутая в полотенце, и оставляла мокрые следы по кафелю.

Как садилась ко мне на колени, смеясь, с мокрыми волосами, пахнущими её шампунем.

Я тогда не понимал, что это – счастье.

Теперь – знаю. Не хочу потерять это.

Не хочу стать зверем.

Я – живой. И я помню.

День 7. ПРО ПИК И ГЕНУ. БАННЫЙ ДЕНЬ

Проснувшись, как обычно, по будильнику на своих командирских наручных часах, почти с закрытыми глазами Фрол проходил к крайней точке своего рукотворного ледового тоннеля и окончательно просыпался после нескольких ударов ледорубом и получения по лицу градом ледовых осколков. Его тело рубило лед, а его мысли блуждали в фантазиях и воспоминаниях. На седьмой день он вспоминал китов. Как их огромные тени скользили под водой, как всплески раздавались, будто выстрелы. И дети визжали, прижавшись к нему.

Потом – гейзеры. Пар, серные клубы, земля, дышащая изнутри.

А потом – красавец вулкан. Его вершина – сверкающий белоснежный пик. Погода была ясной и безветренной. Солнце слепило глаза, снег искрился, словно посыпанный сахарной пудрой. Они поднялись на вершину в 8:35.

Гена стоял, смотря на озеро, тайгу, соседние горы и еле различимый в дымке океан. Маленький, в огромной пуховке, с капюшоном, сбившимся на бок. Он щурился, протянул руку и указал вдаль:

– Смотри, Фрол… Вон он, кажется, самый высокий вулкан в мире. Настоящий красавец, да?

Голос был тихий, почти благоговейный, и какой-то… не его. Не смешливый, не торопливый. Будто в нём поселилась внезапная тишина.