Алый демон в моей голове

Перелом случился в дождливый четверг. Люси сидела за столом, пытаясь писать рассказ для сообщества. В голове стоял гул – не ее мысли, а навязчивый, визгливый монолог Уилла, критикующий каждое слово, каждую метафору.

«"Солнце село"?! Боже, как банально! – язвил голос. – Это все равно что сказать "вода мокрая"! Придумай что-то с искрой! С огнем! С… с анархией!»

Голова раскалывалась. Рисперидон, принятый час назад, не помогал. Раздражение, копившееся неделями, прорвалось наружу. Она швырнула ручку, вскочила, крикнула в пустоту, голос сорвался до хрипа:

– Заткнись! Просто заткнись! Ты не настоящий! Ты просто… просто моя шизофрения! Голоса в голове! Бред! Ты – бред!

Тишина. Густая, звенящая, как вакуум после взрыва. Даже шум дождя за окном стих в ее восприятии. Потом… холод. Ледяной, пронизывающий до костей холод, исходящий не откуда-то, а изнутри нее самой. В ушах завыл тонкий, нечеловеческий визг.

Она в панике схватила телефон, набрала Элли. Та подняла трубку после второго гудка, голос был сонный.

– Люси? Что случилось? Так поздно…

– Элли, он… он сейчас взбесился! – Люси задыхалась, слова путались. – Я назвала его… шизофренией… и… и теперь он…

– Люси, милая, – голос Элли стал осторожным, успокаивающим, но в нем явно прозвучало сомнение. – Дыши. Уилл… он же твой вымысел, да? Ты его создала. Он не может "взбеситься". Это просто… очень яркое воображение. Может, тебе стоит принять еще капель? Или поговорить с доктором? О тех… голосах.

Слово "вымысел", сказанное Элли, человеком, который видел Уилла, стало последней каплей. Не для Люси. Для Бэнни.

Вымысел?

Ярость демона, холодная и безграничная, как космическая пустота, обрушилась на Люси. Телефон выпал из ее ослабевших пальцев. Она не услышала обеспокоенных криков Элли в трубке. Мир погрузился в темноту и боль. Не физическую. Глубже. Это было ощущение, будто кто-то гигантскими, невидимыми клещами влез ей в череп и начал перестраивать. Сдвигать пласты памяти, искривлять нервные пути, вплавлять в ткань сознания новые, чужеродные паттерны страха и покорности. В носу стоял резкий запах озона и паленой плоти, которого не могло быть. По ночам, когда она впадала в тяжелый, неестественный сон, этот кошмар повторялся. Каждое утро она просыпалась с ощущением, что ее мозг – чужая, изуродованная территория, где хозяйничал некто безжалостный. Мысли путались, реальность плыла, страх становился единственной константой.

И в этом аду родилось прозрение. Хрустально-ясное и леденящее. Оно пришло не как мысль, а как неопровержимая истина, выжженная на подкорке.

То, чего не существует, вредить не может.

Она чувствовала боль. Чувствовала, как ломают ее разум. Чувствовала эту всепоглощающую ярость, направленную на нее.

А если оно вредит… значит, оно существует.

Страх сменился ужасающей ясностью. Уилл. Бэнни. Неважно, как его звать. Он был здесь. Реальный. Могучий. И она оскорбила его. Назвала болезнью. Вызвала его гнев.

Паника сменилась животным, всепоглощающим страхом возмездия. Она заползла в самый темный угол комнаты, под стол, обхватив колени дрожащими руками. Слезы текли ручьями, смешиваясь с соплями, слюной. Она завыла, низко, по-звериному, потом залепетала, обращаясь к пустоте, к теням, к холодному пятну у потолка, откуда, ей казалось, исходило наблюдение:

– Прости! Прости меня, пожалуйста! Я не думала! Я не хотела! Я глупая! Ты существуешь! Ты настоящий! Сильный! Я виновата! Не наказывай меня больше! Прошу! – Она билась лбом о колени, рыдания сотрясали ее. – Пожалуйста… пощади… Я сделаю все! Все, что захочешь!

Тишина. Потом – едва уловимое ощущение. Не голос. Скорее, волна удовлетворенного презрения, промывшая комнату, как ледяная вода. Головная боль мгновенно отступила, сменившись оглушающей пустотой и слабостью. Он принял мольбу. Услышал.

Идея пришла сама собой, как озарение. Искупление. Жертва. Что-то ценное. Что-то… золотое. Ассоциация с его желтым глазом, с его силой.

Она, все еще дрожа, выползла из-под стола. Нашла кошелек, вытряхнула все сбережения – жалкие бумажки и мелочь. Ей хватило только на тоненькое колечко из самого дешевого золотого сплава в соседнем ломбарде-ювелирке. Оно было простым, без камней, но блестело тускло-желтым светом под люминесцентными лампами.

Дома она положила кольцо на стол, туда, где обычно стоял рисперидон. Склонилась над ним, как над святыней.

– Это… это тебе, – прошептала она, голос сорванный. – В знак… извинений. Пожалуйста… прими. Больше не буду. Я верю. Я знаю.

Она почувствовала, как воздух над кольцом заколебался. Блеснула крошечная искра, похожая на миниатюрную молнию. Колечко на миг стало ярче, теплее, потом вернулось к своему тусклому сиянию. Оно лежало там, но теперь казалось… заряженным. Принятым.

В голове прозвучал голос. Не язвительный Уилл. Не мягкий обманщик. А голос Бэнни – холодный, безличный, как скрежет металла по льду.

«Принято.»

Пауза. Потом добавил, и в этих словах не было ни прощения, ни милосердия, только холодная констатация плана:

«Теперь мы займемся тобой… капитально.»

Облегчение от прекращения боли было мгновенным и оглушающим. Люси рухнула на пол рядом со столом, всхлипывая, но уже не от страха, а от бессилия и странной благодарности за прекращение пытки. Она спаслась. Он принял ее жертву. Он простил. Колечко лежало на столе, тускло поблескивая – символ ее капитуляции и его безраздельной власти. Ужас отступил, сменившись ледяной покорностью. Самое страшное было не в боли, а в этой тишине после бури, в понимании, что игра окончена, и демон, наконец, сбросил маску. Теперь он приступал к настоящей работе. А она, Люси, была готова. Она отдала кольцо. Она отдала все, что могла. Оставалось отдать себя.