Хрустальные поцелуи

Сегодня, глядя на трещины в старых стенах, Лея вдруг осознала, что они – не только признаки разрушения. Они были свидетельством устойчивости, доказательством того, что даже после многих лет забвения и повреждений, здание продолжает стоять. И, возможно, точно так же, как и само здание, ее собственное сердце, несмотря на все свои "трещины", тоже было способно выдержать испытания и обрести новую силу. Завтрашний день обещал не только продолжение реставрационных работ, но и, возможно, начало чего-то нового, не менее важного, чем спасение старой галереи.

Глава 4: Цвета дождя

Утро после приезда Артема началось для Леи с привычного ритуала – чашки крепкого черного кофе и просмотра новостей. Но мысли ее неизбежно возвращались к предстоящему дню. Она чувствовала легкое, но постоянное волнение, которое было непривычно для ее обычно собранной натуры. Ее внутренний компас, всегда указывавший на "работа" и "контроль", теперь начинал шалить, указывая на что-то другое, не до конца понятное. Она знала, что Артем начнет сегодня с подвалов, но его приглашение "присоединиться" звучало как нечто большее, чем просто деловое предложение.

Галерея сегодня была закрыта для посетителей. "Санитарный день", – гласила табличка на двери, хотя на самом деле это было лишь прикрытие для начала предварительных работ по обследованию. Лея прошла в центральный зал. Ее "Осколки Времени" мерцали в утреннем свете, каждый фрагмент отражал своеобразную геометрию ее внутреннего мира. Сегодня они казались особенно хрупкими, но одновременно и удивительно сильными, способными выдержать любые испытания.

Примерно в десять утра Артем появился у главного входа. Он уже был в рабочей одежде – плотные брюки, футболка, сверху жилет с множеством карманов, наполненных инструментами. На его лице не было ни тени усталости, только сосредоточенность и готовность к работе. В этот момент он выглядел не как городской философ, а как настоящий исследователь, готовый погрузиться в самые темные и забытые уголки.

"Доброе утро," – сказал он, заметив Лею. Его голос был бодрым, но в его глазах читалось легкое удивление, словно он не ожидал увидеть ее здесь. – "Вы решили присоединиться?"

"Доброе," – Лея кивнула, стараясь выглядеть так, будто ее присутствие здесь – самое обыденное дело. – "Мне интересно посмотреть, как вы работаете. И, конечно, мне нужно быть в курсе всех деталей реставрации, чтобы планировать дальнейшую работу галереи". Это была полуправда, и она знала, что Артем это чувствует.

"Отлично," – он улыбнулся. На этот раз его улыбка была открытой, без тени отстраненности. Она согрела Лею изнутри, словно теплый луч солнца. – "Тогда пошлите. Подвалы – это отдельный мир. Там всегда есть что-то, что может удивить. Или напугать".

Лея последовала за ним. Они спустились по старинной, скрипучей лестнице в полутьму подвальных помещений. Воздух здесь был влажным и тяжелым, пахнуло землей, старым камнем и чем-то неуловимым, древним. Подвалы "Эха Тишины" были лабиринтом низких сводчатых комнат, заваленных строительным мусором, старой мебелью и ящиками, содержимое которых давно никто не проверял. Здесь было холодно, несмотря на теплую погоду снаружи.

Артем, похоже, чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он включил мощный фонарь, луч которого выхватывал из темноты пыльные паутины, причудливые тени и очертания вековых стен. Он двигался уверенно, не боясь запачкаться, методично обследуя каждый уголок, каждую нишу. Лея шла за ним, стараясь не отставать, но ее внимание было приковано не столько к стенам, сколько к его фигуре. В тусклом свете фонаря он казался еще более загадочным, его сосредоточенность была почти магнетической.

"Посмотрите сюда," – Артем указал на одну из стен. – "Вот здесь, кажется, был старый проход, заложенный кирпичом. Очень грубо. Наверное, еще в начале прошлого века. Возможно, это был путь в соседнее здание, или… выход в какую-то подземную систему. Это может быть интересно с исторической точки зрения, а также повлиять на влажность и дренаж". Он провел рукой по заложенному проему, словно пытаясь почувствовать энергию, которая когда-то проходила через это место.

Лея вспомнила старые легенды, которые рассказывали о тайных ходах и подземных тоннелях под старым центром города. Некоторые из них были связаны с контрабандистами, другие – с революционерами, третьи – с тайными обществами. "Легенды говорят, что здесь есть целая сеть подземных ходов," – прошептала она, и сама удивилась, как легко эти слова сорвались с ее губ. Рядом с ним она чувствовала себя менее скованной, более открытой.

"Легенды не возникают на пустом месте," – Артем улыбнулся. Его улыбка была теплой, почти мальчишеской, и на мгновение Лея увидела в нем того самого студента-философа, который когда-то так легко мог увлечь ее своими идеями. – "Думаю, стоит исследовать это подробнее. Возможно, там спрятаны ответы на многие вопросы о здании".

Они провели в подвалах больше двух часов, погруженные в исследование старых стен. Артем объяснял ей каждый свой шаг, каждую догадку, каждый вывод. Он говорил о типах кладки, о качестве раствора, о следах влаги, которые указывали на скрытые проблемы. Лея, архитектор по образованию, понимала технические аспекты, но то, как он подходил к своей работе, было для нее откровением. Он не просто анализировал, он чувствовал здание, его "дыхание", его "болезни". Его руки были измазаны пылью и грязью, но глаза горели азартом первооткрывателя.

В какой-то момент, когда они оказались в самой дальней, самой заброшенной части подвала, Лея заметила старую, полуразрушенную арку. За ней виднелась узкая, темная щель. "Артем, посмотрите. Что это?"

Артем посветил фонарем. "Похоже на старый проход. Возможно, к соседнему зданию. Или… к часовне?"

Лея вспомнила, что рядом с галереей, в глубине двора, стояла старинная заброшенная часовня. Ее стены были почти полностью разрушены, крыша обвалилась, а внутреннее убранство давно разграблено. Она всегда считала ее просто живописными руинами, частью городского ландшафта, не более того.

"Часовня?" – Лея удивилась. – "Разве здесь мог быть подземный ход к ней?"

"Вполне возможно. Многие старые здания соединялись подземными коммуникациями. Давайте посмотрим". Артем осторожно протиснулся в узкий проход, освещая путь фонарем. Лея последовала за ним, чувствуя, как ее сердце начинает биться чаще. Это было похоже на путешествие в прошлое, в самое сердце забытых тайн.

Проход оказался длинным и извилистым. Воздух становился все тяжелее, пахнуло сыростью и плесенью. Внезапно они услышали звук. Сначала тихий, едва слышимый, затем нарастающий, превращающийся в раскаты. Гром.

"Кажется, снаружи начинается шторм," – Артем остановился. – "И очень сильный. Слышите, как раскатывается?"

Действительно. Раскаты грома становились все ближе, все оглушительнее. За ними последовал шум дождя – сначала редкие капли, затем сплошная стена воды, бьющая по поверхности земли с такой силой, что ее звук проникал даже в глубокий подвал.

"Нужно вернуться," – сказала Лея, чувствуя легкое беспокойство. Эти старые подвалы не внушали ей доверия во время грозы.

"Подождите," – Артем поднял руку. – "Похоже, мы уже почти у цели. Слышите, как вода шумит? Это, должно быть, дренажные системы часовни. Если мы сейчас вернемся, то можем попасть в самый разгар ливня. Возможно, будет безопаснее переждать здесь, а затем выбраться через часовню".

Им ничего не оставалось, как двигаться вперед. Еще несколько шагов, и проход резко расширился, выводя их в небольшое, почти круглое помещение. Сверху, сквозь провалившуюся крышу, ливень обрушивался прямо на них, создавая в центре комнаты небольшое озеро. Это была часть разрушенной часовни. Ее стены были покрыты мхом и плющом, а остатки фресок едва угадывались на выветренных камнях. Несмотря на разрушения, в этом месте чувствовалась какая-то особая, почти священная атмосфера.

Раскаты грома сотрясали землю, молнии озаряли небо за провалившейся крышей, превращая мрачное пространство в призрачное, мистическое место. Звук дождя был оглушительным, заглушая все остальные звуки. Они оказались в ловушке стихии.

Лея и Артем отступили под небольшой выступ, где было относительно сухо. Они стояли так близко друг к другу, что Лея чувствовала его тепло. Она слышала его дыхание, ощущала запах земли и дождя, исходящий от его одежды. В этот момент не было ни галереи, ни реставрации, ни прошлого, ни будущего. Была только эта маленькая, разрушенная часовня, они вдвоем и бушующая вокруг стихия.

Тишина, которую они так долго нарушали лишь деловыми разговорами, наполнилась громом и шумом ливня. В этом уединении, в окружении разрушенных стен, их обычные защитные барьеры начали рассыпаться. Лица Леи и Артема были освещены вспышками молний, которые на мгновение выхватывали из темноты их глаза, полные невысказанных мыслей.

"Какое… впечатляющее место," – пробормотал Артем, его голос был почти неслышен из-за шума дождя, но Лея уловила каждую его ноту. Он смотрел не на руины, а куда-то сквозь них, словно видя нечто большее, чем просто камни и разрушения. "Здесь, кажется, было что-то очень важное. Чувствуется энергетика. Жизнь. И боль".

Лея кивнула. "Эта часовня была построена в семнадцатом веке. Говорят, здесь венчались влюбленные из высшего света, а потом, во времена гонений, здесь прятали священные реликвии. Она видела многое". Она чувствовала, как ее голос стал мягче, более открытым. Атмосфера этого места, его слова – все это способствовало тому, чтобы она отпустила свою привычную сдержанность.

"Как и вы," – Артем повернулся к ней, и на этот раз его взгляд был совершенно прямым, проникающим в самую душу. – "Вы тоже видели многое, Лея. И многое пережили. Это чувствуется в ваших работах. В "Осколках Времени". Это не просто композиции, это… ваша история, написанная стеклом".

Лея вздрогнула. Он снова попал в цель. Он видел ее насквозь. "Все художники вкладывают в свои работы часть себя," – попыталась она отмахнуться, но ее голос дрогнул.

"Да. Но вы – особенно," – Артем сделал шаг ближе, так что расстояние между ними сократилось до минимума. Лея могла чувствовать тепло, исходящее от него, и легкий, едва уловимый аромат земли и чего-то еще, похожего на старые книги и осенний лес. – "Когда я смотрю на них, я вижу… борьбу. Борьбу за целостность. И веру в то, что даже из самых мелких осколков можно собрать нечто прекрасное". Он протянул руку и осторожно, едва касаясь, провел кончиками пальцев по ее предплечью. Легкое, почти невесомое прикосновение. Но для Леи оно было как разряд тока. Она почувствовала, как по ее телу пробежали мурашки, а сердце забилось быстрее, отзываясь на его прикосновение.

"Вы… вы тоже верите в это?" – спросила Лея, ее голос был едва слышен.

"Я верю в силу восстановления," – ответил Артем, его глаза светились в полумраке часовни. – "В силу исцеления. И в то, что самые глубокие раны, если их правильно "залечить", могут стать источником невероятной силы. Как и эти стены. Они разрушены, но они по-прежнему стоят. Они пережили века, и они продолжат стоять. Если дать им шанс". Он замолчал, его взгляд был прикован к ее лицу. "Что случилось, Лея? Что разбило вас?"

Вопрос прозвучал внезапно, прямо, без обиняков. Он не был задан из любопытства, а из искреннего желания понять, из глубокого сочувствия. Лея почувствовала, как ее горло сдавило. Ей хотелось ответить, рассказать ему все, что она так долго хранила в себе. Рассказать о том юношеском предательстве, которое разбило ее мир на части. О его уходе, который оставил такую глубокую рану. О том, как она собирала себя по осколкам, строя новую жизнь на руинах старой. Но слова застряли где-то глубоко внутри, не находя выхода.

"Время," – наконец прошептала она, пытаясь уйти от прямого ответа. – "Время разбивает все. И потом… иногда собирает снова".

Артем покачал головой. "Не только время. Иногда люди. Иногда обстоятельства. Но всегда есть выбор. Остаться разбитым, или найти в себе силы, чтобы собраться заново. И стать сильнее". Он снова посмотрел на нее, и его взгляд был наполнен такой нежностью, что Лея почувствовала, как по ее щекам катятся слезы. Не от боли, а от осознания того, что кто-то, наконец, увидел ее настоящую, ее уязвимую часть, которую она так тщательно прятала.

Слезы текли по ее щекам, смешиваясь с влажным воздухом часовни. Лея не пыталась их остановить. Впервые за много лет она позволила себе быть хрупкой, не боясь осуждения. Артем не отстранился. Он просто стоял рядом, его рука все еще лежала на ее предплечье, его присутствие было утешением. Шум дождя заглушал все остальные звуки, создавая вокруг них кокон уединения, где не существовало ничего, кроме них двоих и невысказанных истин.

"Я… я всегда думала, что главное – это быть сильной," – наконец выдавила из себя Лея, ее голос был прерывистым от слез. – "Не показывать слабость. Не давать себя в обиду".

"Иногда самая большая сила – в том, чтобы позволить себе быть слабым," – мягко произнес Артем. Он убрал руку с ее предплечья и осторожно, невесомо прикоснулся к ее лицу, вытирая слезу большим пальцем. Его прикосновение было нежным, но твердым. – "Это позволяет другим увидеть тебя настоящим. И позволяет тебе самому увидеть себя".

Его слова, его прикосновение, его взгляд – все это обрушилось на Лею с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Это было больше, чем просто утешение. Это было понимание, которое она так долго искала, но не могла найти.

"Ты… ты никогда не менялся," – прошептала Лея, ее голос был едва слышен.

Легкая тень пробежала по его лицу. "Мы все меняемся, Лея. Время оставляет свои следы на каждом. Важно, что мы делаем с этими следами. Позволяем им разрушать, или превращаем их в фундамент для чего-то нового". Он опустил руку, но его взгляд оставался прикованным к ее лицу, полным сочувствия и чего-то еще, что Лея не могла определить.

Гроза, казалось, начинала стихать. Раскаты грома становились реже, шум дождя – тише, превращаясь в мягкое шуршание. Через провалившуюся крышу часовни пробивался слабый, рассеянный свет, окрашивая старые камни в мягкие, пастельные тона. Цвета дождя – серые, синие, фиолетовые, – казалось, оживали, создавая вокруг них особенную, почти волшебную атмосферу.

"Мы, наверное, должны возвращаться," – сказал Артем, его голос снова стал более деловым, но в нем все еще чувствовались отголоски их откровенного разговора. – "Ливень пошел на убыль. И мне нужно составить более детальный отчет о состоянии подвалов".

Лея кивнула, вытирая остатки слез. Она чувствовала себя опустошенной, но одновременно и очищенной. Словно какой-то груз, который она несла годами, наконец-то был немного облегчен. "Да, конечно. Спасибо, Артем".

"Не за что," – он посмотрел на нее, и его глаза, казалось, улыбались. – "Иногда нужно просто переждать шторм. А потом… потом можно строить заново".

Они осторожно двинулись обратно по узкому проходу. Воздух в подвале казался менее тяжелым, менее мрачным. Слова Артема эхом отдавались в сознании Леи, создавая новую, пока еще не до конца понятную перспективу. Строить заново. На новом фундаменте.

Когда они выбрались наружу, солнце уже начинало пробиваться сквозь разорванные облака, окрашивая небо в нежные оттенки розового и золотого. Дождь почти прекратился, оставив после себя лишь свежий запах озона и мокрой земли. Галерея "Эхо Тишины" стояла перед ними, освещенная новым светом, ее старинные стены казались обновленными, будто омытыми стихией.

Лея посмотрела на Артема. Он стоял рядом, его волосы были немного влажными от дождя, а на лице играл свет. Он выглядел умиротворенным, но в его глазах все еще читалась та особая глубина, которая так притягивала ее. Сегодняшний день, этот неожиданный шторм, этот откровенный разговор в разрушенной часовне – все это стало для Леи поворотным моментом. "Трещины в фасаде" были обнажены, и это было страшно, но одновременно и освобождающе.

Она понимала, что их сближение только начинается. Это не будет быстрая страсть. Это будет медленный, осторожный процесс, похожий на реставрацию старинного здания – снятие слоев, обнажение истинного, укрепление фундамента. И она была готова к этому. Готова к тому, чтобы "Хрустальные поцелуи" медленно, но, верно, начали проявляться между ними.

Глава 5: Мамины секреты

После шторма и неожиданного откровения в старой часовне Лея чувствовала себя странно – опустошенной, но в то же время обновленной, словно гроза смыла с нее часть накопившейся пыли. Слова Артема о хрупкости и исцелении глубоко запали в ее душу. Весь следующий день она провела в работе, но теперь ее движения были не такими механическими, как прежде. В каждом прикосновении к стеклу, в каждом мазке карандаша на эскизах чувствовалась новая, едва уловимая энергия.

Вечером, после того как галерея была закрыта, а Артем уехал, чтобы обработать собранные данные, Лея решила навестить свою мать, Елену. Это был их еженедельный ритуал – воскресный ужин, но сегодня вторник, и Лея почувствовала острую необходимость поговорить с кем-то, кто знал ее дольше, чем она сама себя помнила. С кем-то, кто мог бы почувствовать ее перемены, даже если она сама еще не до конца их осознавала.

Квартира Мамы всегда была оплотом порядка и спокойствия. Изысканная, наполненная ароматами старых книг, лаванды и свежеиспеченных пирогов, она была отражением самой Елены – элегантной, строгой пианистки, чьи пальцы могли извлекать из клавиш как нежнейшие мелодии, так и мощные, пронзительные аккорды. Мама была воплощением силы и стойкости, никогда не жаловалась, никогда не проявляла слабости, даже когда жизнь наносила ей удары. Именно от нее Лея унаследовала свою сдержанность и привычку держать эмоции под контролем.

Лея нажала на звонок. Дверь почти сразу открылась, и на пороге появилась Мама. Ей было за пятьдесят, но возраст, казалось, лишь придал ее облику благородства. Седые пряди в ее темных волосах лишь подчеркивали глубину ее глаз. Она была одета в строгое домашнее платье, ее волосы были аккуратно убраны. Единственное, что слегка отличалось от обычного – Лея заметила, что Мама выглядит чуть более бледной, чем обычно, и под глазами легли еле заметные тени. Но Лея списала это на обычную усталость. Мама всегда много работала.

"Лея! Какая неожиданность," – голос Мамы был теплым, но в нем проскользнула легкая нотка удивления. – "Что-то случилось?"

"Нет, мама, ничего особенного. Просто захотелось тебя навестить. Есть немного времени," – Лея обняла Маму, почувствовав легкую хрупкость ее плеч. – "Как ты себя чувствуешь?"

"Прекрасно, моя хорошая. Просто немного устала после репетиции," – Мама слегка отстранилась. – "Проходи. Я только что поставила чайник. И у меня есть твой любимый яблочный пирог".

Они прошли на кухню. На столе уже стояли две чашки с утонченным цветочным рисунком и тарелка с румяным, ароматным пирогом. Все было, как всегда, идеально. Лея села за стол, наблюдая, как Мама наливает чай. Ее движения были привычными, но Лея заметила, что левая рука Мамы чуть-чуть дрожит, когда она держит чайник. Это было почти незаметно, но Лея, привыкшая к абсолютной точности материнских движений, отметила это про себя.

"Как твоя выставка, Лея? Все идет по плану?" – спросила Мама, садясь напротив дочери. – "Я так горжусь тобой, моя дорогая. Твои работы… они всегда заставляют меня задуматься. Ты вкладываешь в них свою душу".

"Все хорошо, мам. Последние штрихи. Завтра приедут курьеры с последними экспонатами," – Лея сделала глоток чая. – "Насчет галереи… там предстоит серьезная реставрация. Здание старое, и есть некоторые проблемы с фундаментом. Город выделяет средства, и прислал… специалиста. Артема Стрельцова".

Елена поставила чашку на блюдце. "Артем Стрельцов?" – в ее голосе прозвучало удивление, смешанное с чем-то еще. С какой-то едва уловимой тревогой. Ее глаза, глубокие и умные, внимательно посмотрели на Лею, словно пытаясь прочитать что-то, чего Лея не произнесла вслух.

Лея почувствовала, как румянец выступил на ее щеках. Она не ожидала такой реакции от матери. Елена редко проявляла эмоции, особенно такие явные. "Да, мам. Артем Стрельцов. Он… очень хороший специалист по реставрации. Мы сегодня с ним спускались в подвалы, обследовали фундамент. Кажется, там серьезнее, чем мы думали". Лея старалась говорить максимально нейтрально, но ее голос все равно выдавал ее волнение.

Елена молчала, ее взгляд был прикован к Лее. "Артем Стрельцов," – повторила она, словно пробуя имя на вкус. – "Я его помню. Он был… другом твоего отца. Они вместе работали над каким-то проектом, очень давно. Он был талантливым молодым человеком. А потом… потом он исчез. Никто не знал, куда он делся".

Лея была поражена. Она понятия не имела, что Артем знал ее отца. Ее отец умер, когда Лея была совсем маленькой, и она почти ничего не помнила о нем. Елена редко говорила о нем, предпочитая хранить свои воспоминания в тайне. Эта новость была совершенно неожиданной. "Он… знал папу?" – голос Леи был полон изумления.

"Да. Они вместе работали над чертежами одной усадьбы за городом. Отец очень ценил его идеи. Он говорил, что Артем видит мир… глубже. Не просто формы, а их суть. А потом Артем пропал. И больше не появлялся," – Елена отвернулась, ее взгляд стал отстраненным, словно она погрузилась в воспоминания о прошлом. – "Но это было давно. Ты тогда была еще совсем ребенком. Наверное, ты его и не помнишь".

Лея опустила взгляд. Конечно, она помнила Артема. Но не как друга отца. Она помнила его как свою первую и единственную настоящую любовь, как человека, который ушел без объяснений, оставив после себя лишь осколки ее юношеских надежд. Ирония судьбы была жестока: он знал ее отца, а она об этом даже не догадывалась. И Артем, кажется, тоже не упомянул об этом. Почему?

"Он… сказал, что его отец был архитектором, который тоже ценил старые здания," – осторожно начала Лея. – "И что его отец умер рано. И что он пытался… помочь с каким-то проектом, но не успел".

Елена медленно кивнула. "Это так. Отец Артема был блестящим архитектором. А твой отец… он был его учеником, если можно так сказать. Они очень уважали друг друга". На лице Елены появилось выражение глубокой печали. "Жизнь порой очень жестока, Лея. Забирает самых лучших слишком рано". Ее рука снова едва заметно дрогнула, когда она подняла чашку. Лея заметила это. Но опять списала на усталость или эмоции.

"Мам, ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?" – Лея внимательно посмотрела на мать. – "Ты выглядишь немного бледной. И рука… ты ее уронила только что".

Елена отмахнулась, пытаясь изобразить беззаботную улыбку. "Ох, это просто возраст, дорогая. Руки уже не те. И бессонница, наверное. Не обращай внимания. Лучше расскажи мне, что это за проект, над которым ты работаешь? Твои "Осколки Времени" – это ведь не просто так?" Елена интуитивно, как всегда, чувствовала скрытые смыслы. Она знала свою дочь, как никто другой, даже если Лея старалась держать свои чувства под замком.

Лея замялась. Рассказывать матери об Артеме, о ее невысказанной боли, о том, как одна лишь встреча с ним ворохнула все старые раны, было слишком сложно. Мама всегда была для нее эталоном силы и нерушимости. Признаться ей в своей слабости, в том, что она до сих пор не пережила прошлое, казалось невозможным. Она решила сосредоточиться на выставке.

"Ну, "Осколки Времени"… это, конечно, личное," – начала Лея, тщательно подбирая слова. – "Это о том, как прошлое влияет на настоящее. Как воспоминания, хорошие или плохие, остаются с нами. И как важно… найти способ жить с ними. Не прятать их, а интегрировать в свою жизнь. Как осколки стекла, которые могут быть острыми, но, если их правильно собрать, они могут стать чем-то прекрасным". Она посмотрела на мать, пытаясь понять, насколько глубоко та проникает в ее слова.

Елена кивнула, ее глаза были прикованы к лицу дочери. "Ты всегда была очень глубокой, Лея. В отличие от других, кто предпочитает скользить по поверхности жизни. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что ты чувствуешь мир. Плохо, потому что это делает тебя уязвимой". Елена сделала паузу, ее взгляд стал еще более пристальным. "Твой отец… он тоже был таким. Он чувствовал мир очень остро. И это иногда причиняло ему боль".

Лея почувствовала, как внутри что-то сжалось. Мать редко говорила об отце, особенно в таком ключе. Это было для Леи частью ее собственного "закрытого" прошлого. "А ты, мама? Ты когда-нибудь чувствовала себя уязвимой?" – спросила Лея, понимая, что это слишком личный вопрос, но не могла сдержаться.

Елена улыбнулась, но в ее улыбке не было ни радости, ни тепла. Скорее, легкая, всепоглощающая грусть. "Когда ты пианист, ты учишься контролировать свои эмоции, Лея. Каждая нота должна быть совершенной. Каждое движение выверено. Если ты позволишь эмоциям захватить себя, музыка рассыплется. Станет хаосом. Жизнь – это как музыка. Нужно держать ритм. Нужно следовать партитуре. Даже если сердце рвется на части". Она сделала паузу, ее взгляд был устремлен куда-то в небытие. "Твой отец… он был моей партитурой. А когда он ушел… я думала, что музыка закончилась. Но я не могла позволить ей закончиться. У меня была ты".