Полная версия
Арина Гусева
Длань, сжимающая рукоять. Ваше имя – Юн Юшенг, молодой господин!
Глава 1
Юшенг
Мне было больно. Больно, больно, больно… Эта боль не кончалась, не уменьшалась и не увеличивалась. К ней не получалось привыкнуть, она въедалась в мозг – в голове не было ни единой мысли. Я готова была сделать что угодно, чтобы сбежать от нее.
Но не могла даже понять, что происходит.
Внезапно внутри поднялось странное чувство. Все как-то притихло и… мне показалось, что меня швырнуло о стену. Боль разрослась, достигла пика и прекратилась.
Я… просыпалась. Очень тяжело и медленно. Кажется, видела свет – мягкий, рассеянный – открывала глаза, но не могла ни на чем сфокусировать взгляд. Мысли были мутными, как вода в мелкой речке. Дышала как-то поверхностно, словно не до конца. Тело почти не ощущалось, невозможно было понять, что с руками и ногами. Боли больше не было, но тяжесть в груди и невероятная слабость с лихвой покрывали ее отсутствие.
Это длилось и длилось. Иногда я чувствовала, что меня переворачивают, что-то делают, но не хватало сил даже осознать, что. Кажется, один раз вырвало, но даже в этом я уверена не была…
Постепенно становилось лучше. Дышать стало легче… И снова вернулась боль. В голове пульсировало, сдавливало виски, но это было лишь искоркой по сравнению с бушевавшим пожаром. Я старалась… не просыпаться. Единственное, что я понимала, это то, что мне плохо и то, что ничего сделать я не могу.
Наконец, однажды мое тело окрепло настолько, чтобы начать что-то осознавать. Я проснулась окончательно и мне хватило сил открыть глаза.
Передо мной оказалось совершенно незнакомое помещение. Просторная комната, с деревянным полом и светлым потолком, была наполнена красивыми, но не очень понятными предметами. Рядом с кроватью, недалеко от моего лица – я обнаружила, что лежу на боку, повернув голову влево и опираясь на подложенные под спину подушки – стоял тазик на странной подставке с чем-то вроде бортиков из крупных реек. На конце каждой реечки тускло поблескивал серый квадратик перламутра.
У стены, примыкающей к изголовью постели, стояло несколько высоких шкафов, украшенных узкими наборными вставками из разных сортов дерева. На противоположной шкафам стене – с «ножного» конца кровати – находилось окно, ограниченное фигурной рамой, геометрический рисунок которой заполнял весь проем. Оно было затянуто чем-то непрозрачным, не пропускающим ничего, кроме света – я не смогла ничего рассмотреть. Возле окна стоял прямоугольный стол с бумагами, у дальней стены – широкий, украшенный под стать шкафам сундук.
Я быстро устала. Лишь поняла, что обстановка для меня незнакомая. Честно говоря, было все равно. Не хотелось ничего, ни есть, ни… хотя нет, попить было бы кстати. В остальном… Я здесь явно не первый день. Где бы ни была, лежу в тепле, никто не трогает. И дальше бы так.
Устало прикрыла глаза, вздохнула и внезапно поняла… что воздух просто невероятно, удивительно вкусный. Сильно пахло дождем – тут же пришло осознание, что шум, сопровождающий меня с момента пробуждения – не следствие черепно-мозговой травмы, а звук дождевых капель. Он убаюкивал. Уже понимая, что снова уплываю в небытие, слегка приоткрыла глаза – когда еще представится возможность – и наткнулась взглядом на руку.
Странную руку. Длинные сухие пальцы. Крупная ладонь.
«Какая большая, – подумала я. – Красиво. У меня вот ручки маленькие и роста я невысокого.»
Попыталась найти собственную конечность, пошевелила пальцами. Рука перед глазами дернулась. Так это моя? Призвав всю свою волю, начала загибать пальцы – первый, второй, третий…
Рука воспроизвела все движения в нужной последовательности, пусть пальцы и не сгибались до конца. Это правда моя рука?
Почему-то стало жутко. Снова прикрыла глаза.
Сложно. Хотелось разобраться, но даже самые простые мысли отнимали большое количество сил, и я решила вернуться к первоначальному варианту – лежу в тепле, никто не трогает, остальное – потом. А что там с рукой… Она есть и даже меня слушается. Это уже неплохо.
Внезапно послышалась какая-то возня. В дверь вошла девушка с тазиком в руках – таким же, как рядом с кроватью. Она была одета во что-то навроде платья до пола. «Хорошо вписывается в обстановку,» – мелькнула забавная мысль. Девушка шла и что-то громко говорила, кажется, не мне.
Засыпая, вслушалась в незнакомую речь. Мне даже показалось, что начинаю что-то понимать… И тут голову снова прострелила резкая боль. Я зажмурилась и, кажется, застонала, потому что послышался звук падающей посудины. Когда смогла открыть глаза, на полу валялся таз, а вдали затихали крики недавней девчонки. Она повторяла одну и ту же фразу. Голос становился все дальше, но боль нарастала, словно каждое слово девочки сопровождал удар молота.
В комнату заглянул молодой парень. Он застыл в дверях, неверяще глядя на меня, тоже что-то прошептал. От его слов боль стала еще сильнее, я захрипела и, к счастью, снова потеряла сознание.
Первая встреча с новой реальностью оказалась до смешного короткой.
***
– Значит, он очнулся?
Господин Шоушан стоял над кроватью сына и изо всех сил старался, чтобы его голос звучал ровно. Что бы не происходило, он все так же спокоен. Сосредоточен. Он чиновник. Он владелец огромного количества земли. Он глава рода Юн, он…
Он почти смирился.
Когда человек неделю не приходит в сознанье несмотря на усилия лучших лекарей, это может означать лишь одно. Он не проснется.
Господин Юн хотел бы верить в чудо, но слишком давно жил в мире, где не бывает случайных чудес.
Нельзя противиться неизбежному.
«Я должен предупредить вас, – сказал лекарь перед поездкой. – Даже если ваш сын проснется, вряд ли сможет восстановиться полностью. Возможно потеряет способность говорить. Или слух, зрение… Может случиться так, что перестанет понимать речь или разучится ходить. Я не знаю, в чем причина его болезни, но выздоровление может оказаться страшнее…»
Лекарь У не закончил фразу, но этого и не требовалось. И все же в глубине отцовского сердца жила глупая надежда.
Два дня назад был Цинмин. Всей семьей они покинули поместье, чтобы выказать почтение предкам на праздник поминовения. Семья Юн уже давно жила в поместье близ столицы. Дорога до семейного склепа была недальней, но доехать быстро по весенней распутице с матерью, женами и дочерьми просто нереально. Если бы только с сыновьями, вернулись бы через день, но род Юн всегда чтил традиции и не мог не оказать прародителям должного уважения.
Церемония длилась целый день, и целый день господин Юн взывал к отцу, деду, прадеду и всем духам-покровителям с просьбой помочь его сыну очнуться. «Он вел себя недостойно и был непочтителен, – мысленно повторял Шоушан. – Я плохо научил его. Накажите этого нерадивого отца! Прошу, доблестные предки, дайте моему дитя еще один шанс…»
Юн Шоушан не верил. Но продолжал молиться всю церемонию.
Они переночевали в родовом поместье и к вечеру следующего дня вернулись в столицу. Усталый мужчина едва успел ступить на порог, как слуги принесли невероятную весть.
Его сын просыпался.
Оставив домочадцев в замешательстве перешептываться, господин Юн рванул к западному флигелю. Смущенный слуга едва поспевал за ним, пытаясь сказать, что молодой господин Юшенг снова уснул и у его постели сейчас дежурит лекарь, но слова пролетали мимо сознания.
И вот он стоит перед кроватью сына, пристально вглядываясь в его лицо. Но оно, как и прежде, абсолютно неподвижно.
– Он просыпался?
Лекарь чуть замешкался с ответом:
– Слуги так говорят.
– Что значит «говорят»? – повернулся к нему господин Шоушан.
– Сам я не видел этого, ненадолго отошел, – объяснил Лекарь У. – Его пробуждение видела служанка, Мейли. Испугалась и разлила воду… – мужчина осекся, понимая, что его спрашивают не об этом. Продолжил: – Джиан, личный слуга молодого господина, тоже видел это. Однако, мне сложно судить, просыпался ли он на самом деле.
– Что вы имеете в виду? – нахмурился господин Юн.
– Ваш сын начал проявлять активность. Иногда дергаются пальцы. Он периодически хмурится и неровно дышит. Слуги могли принять это за пробуждение, – лекарь помолчал. –Вероятно, он испытывает боль.
Испытывает боль. Все-таки испытывает.
– Это хорошо или плохо?
– Это может быть и хорошо, и плохо. Я опасаюсь давать ему болеутоляющие снадобья, они могут навредить. Пока он пьет только укрепляющие и восстанавливающие настои.
От кровати послышался слабый звук. Шоушан обернулся. Юшенг тихо стонал, немного скривив угол рта.
– Докладывайте мне обо всех изменениях, – бросил владелец поместья, направляясь к дверям.
– Конечно, господин.
«Генерал сбегает с поля боя,» – горько прошептал он. Когда Юшенг лежал неподвижно, это воспринималось как-то… легче? Как будто он просто спит. Но видеть сына в подобном состоянии было выше его сил … Он сделал все, что мог, но не добился ничего. Это бессилие убивало. Навстречу выбежал Ливей.
– Отец! – мальчишка запыхался и неприлично согнулся, уперев руки в колени. – Как брат?
– Выпрямись, – машинально ответил тот. – Наследнику не подобает так себя вести.
– Прошу прощения, отец, – второй сын снова согнулся, но теперь уже – в почтительном поклоне. – Как Юшенг?
Господин Юн внимательно посмотрел на него.
Ливей не был старшим сыном. Однако, он был ребенком главной жены, дочери рода Сюй. И несмотря на то, что был лишь вторым по старшинству, именно он был выбран наследником. Конечно, это не поспособствовало гармонии в семье, но как не думал, господин Юн не мог найти правильного решения. Он посеял раздор между братьями. Любое действие привело бы к тому же.
«О чем ты беспокоишься?» – хотелось ему спросить сына. «О том, что твой брат не выздоровеет или о том, что не умрет?»
И сам вздрогнул от этой мысли.
– Все по-прежнему, – наконец ответил он. – Ничего не изменилось.
– Но слуги… – начал сын.
– Слуги ошиблись. Господин У сказал, твой брат стонал от боли и слуги приняли это за пробуждение.
Мальчишка сглотнул. Не понимая глаз, воскликнул:
– Я навещу его! – рванулся, но был остановлен.
– Не стоит. Ты там ничем не поможешь. Возвращайся к себе, – Шоушан отвернулся и зашагал к главному зданию. Он чувствовал странное опустошение от всего случившегося. В голове не было ни единой мысли и все, чего ему хотелось – лечь в кровать.
Ливей, нахмурившись, смотрел вслед отцу. Оглянулся. Руки сжались в кулаки.
На столичное поместье рода Юн медленно опускались сумерки.
***
Голова болела. Я то проваливалась в беспамятство, то просыпалась, и каждое новое пробуждение приносило новую боль. Люди вокруг меня – а вокруг меня были люди – постоянно говорили, и казалось, что мозг скоро взорвется от их разговоров. Хотелось крикнуть: «Замолчите!» Но как не старалась, не смогла произнести ни звука. Даже глаза открыть толком не получалось.
Мне снились сны. Какие-то дети, женщины… Желудь на детской ладони. Целая толпа незнакомых людей. Мешанина красок, эмоций и чувств, которая грозила лишить меня остатков разума.
В какой-то момент я поняла, что уже не вполне понимаю, кто я. Кто?
Сам вопрос казался странным. Точка опоры потеряна. И неожиданно от этого стало легче. Боль стала затихать.
Во второй раз я по-настоящему проснулась ночью. Было очень тихо, и ничто не тревожило мою бедную голову.
Воздух был холодным, но от постели шло спокойное тепло. Я выдохнула – заклубился легкий парок. Тело было слабым, как будто много дней лежала с температурой. Двигаться я не стала.
Сверху свисала полупрозрачная ткань, отделяющая пространство кровати от остальной комнаты. Она слегка колыхалась от сквозняка. Луна просвечивала через окно, позволяя разглядеть занавеску, уже знакомый мне тазик – но и только.
Спустя некоторое время я различила тихое дыхание еще одного человека рядом. «Снова не одна,» – подумала я и порадовалась, что человек в кой-то веки молчит. Этой полупонятной речи я бы сейчас не вынесла.
Я вспомнила про руку. Попробовала пошевелиться. Не слишком быстро и не слишком умело, но двигаться я могла. И руки, и ноги отзывались. Передохнув и отдышавшись, я собралась с силами и поднесла руку к глазам.
Длинные сухие пальцы. Крупная ладонь. А что удивило меня в прошлый раз? Конечность выглядела до ужаса привычно, и я никак не могла понять, что меня так насторожило. Может быть, то, какой она была худой? Я не помню, чтобы была когда-нибудь такой костлявой.
Долго держать руку в поднятом состоянии не получилось, и я оставила ее в покое. Неужели меня так испугало то, что я просто сильно похудела? Обычно я проще отношусь к изменениям во внешности…
Обычно?
Я вдруг поняла, что не помню, как выгляжу. Ни роста, ни телосложения, ничего … Даже лицо или цвет волос! Внутри начала подниматься паника. Ну хоть что-то? Напрягла память. Волосы у меня все-таки ниже плеч. Наверно. Я вспомнила, как расчесывала их и собирала в пучок… или в хвостик? А что-то кроме?
Перехватило дыхание.
Я не помню, кто я.
Не только внешность. Кто я? Как меня зовут? Сколько мне лет? Что я умею?
Глубоко и часто задышала. Подождите. Подождите!
Хоть что-нибудь!
В голове снова начала разгораться боль, а паника все не утихала. Я заметалась в постели. Не выдержала и закричала.
Звук вышел слабым, но тот, кто спал около моей постели, проснулся. Над кроватью склонилось молодое мальчишеское лицо.
– Господин, молодой господин! – запричитал он. Обтер мне лоб влажной тканью. – Лека…!
Я инстинктивно вцепилась ему в руку, оборвав на полуслове. Прошептала:
– Нет…
Глаза мальчишки стали почти круглыми. Даже в темноте было видно, как расширились его зрачки.
Я разглядывала его лицо и почему-то успокаивалась. Оно выглядело так… знакомо? Словно я знаю этого человека всю жизнь. Словно его лицо есть воплощение безопасности. Мое дыханье выровнялось, но паника сменилась бессильем.
Я чувствовала, что знаю его. Но я не знала. Я понятия не имела, кто это. Он обеспокоенно смотрел на меня, видимо, сгорая от желания позвать кого-то еще. Я больше не могла держать его за руку, поэтому лишь прошептала:
–Тихо… Будьте тише…
И заплакала.
Неопределенность оказалась сильнее моей выдержки. Только что меня трясло от паники, а теперь – от схлынувшего напряжения. Парень засуетился, попытался промокнуть слезы, но я не реагировала. Я просто не знала, как.
В конце концов он, кажется, начал укачивать меня, как маленького ребенка. Накрыл одеялом поплотнее и стал напевать какую-то колыбельную. Это казалось неправильным и странным, но я не противилась. Просто вслушивалась в тихий мотив, в кои-то веки не раздражавший слух.
– Спи, спи. Дует ветерок, колыбель качается…
Ветерок действительно откуда-то дул, а заботливые руки слегка похлопывали меня по плечу. Скоро я снова забылась сном.
***
– Почему ты не позвал меня?! – мальчишку хотелось задушить. Он столько дней мучается, не понимая, жив его сын или от него осталась лишь слабая телесная оболочка, а этот червяк даже не удосужился ему сообщить, что тот снова просыпался? И снова, снова ничего!
– Господин, я хотел! – парень, казалось, не знал, куда себя деть. Постоянно теребил пояс. – Молодой господин остановил меня…
– Он говорил? – сердце упало. – Что он сказал?
– Он почти не говорил, господин. Только сказал «нет», когда я хотел позвать лекаря. И попросил быть тише. А потом… – мальчишка замялся.
– Что?! – желание вцепиться в шею мальцу усилилось.
– Он заплакал, господин. Наверно, ему было плохо… Я подумал, что молодой господин убил бы меня, если бы я привел кого-то… Я рассказываю это, потому что вы его отец, но ночью набежали бы слуги. А господин просил меня быть тише. Наверно, ему не нравятся громкие звуки, – речь слуги становилась все более сумбурной под тяжелым взглядом владельца поместья. Тот поднял руку, позволяя мальчишке замолчать.
Заплакал… Его сын, который скалился даже когда его высекли за связь с очередной актрисой. Вся спина была в крови, а он, стиснув зубы, продолжал отпускать пошлые комментарии. Что же с ним должно происходить, чтобы он?…
– Кто-то видел это, кроме тебя? Или слышал? – внезапно тихим и спокойным голосом спросил лекарь.
– Нет, господин, только я. Молодой господин вдруг начал метаться в постели и, вроде как, больно ему было. Стонал. Он, – мальчишка снова запнулся, но тут же продолжил, – испугался как будто. Глаза такие были… Но я к нему подошел, ему полегче, вроде, стало. Я хотел уж вас позвать, а он за руку меня тронул и говорит: «Нет». Я потом еще лицо ему протер, шею… Поздно уже было, никто не видел.
Спустя еще пол часа, в течение которых лекарь подробно выспрашивал обо всех нюансах пробуждения Юшенга, слугу отпустили. Шоушан и господин У остались одни.
– Что вы об этом думаете? – нарушил тишину первый. Он не смотрел в глаза лекарю.
– Если мальчику это не приснилось, вашему сыну становится лучше. Если тот действительно просыпался, двигался и даже говорил, значит, вполне вероятно, это повторится. Я выпишу рецепт…
– Вы думаете, Джиан мог просто уснуть и принять сон за явь? – господин Юн покачал головой. – Вы не верите ему?
– Мне хочется ему верить, – голос лекаря вдруг смягчился. Шоушан поднял голову. – Но ни я, не вы этого не видели. У нас есть только рассказ слуги, пусть и очень подробный. Как могу я давать вам ложную надежду? Нам следует поверить этому мальчику, не допускать шума в покоях молодого господина и внимательно наблюдать за ним. И ждать. Но нужно быть готовым, что наша вера не оправдается.
Господин Юн еще ниже склонил голову. Конечно. Конечно…
– Делайте, что нужно, – хмуро сказал он, поднимаясь. – Я вам доверяю.
– Благодарю, господин. Нет ли вестей от заклинателей? Я делаю, что могу, но, право, было бы лучше, если бы они лечили болезнь вашего сына.
– Заклинатели говорят, что это проклятие, но не понимают его сути. Вы видели, приходил еще один, – лекарь кивнул. – Говорит, что это сделал кто-то, кто сам разрабатывает ритуалы. Хранители знаний не нашли ничего похожего, – Шоушан вздохнул, – или не старались.
– Обстановка сейчас непростая, – голос господина У прозвучал глухо. – Но право слово, не стали бы они отказывать больному, тем более дворянину. Господин, вы же…
– Я поддерживаю их, как только могу, – ответил тот чуть ли не со стоном. Лекарь осекся. – Поднял все связи на решение данного конфликта. В цензорате уже говорят, что я не объективен, но разве такая беззащитность перед уроном от заклятья не показывает, насколько мы нуждаемся в услугах этих небесных мошенников?! – Господин Юн тоже замолчал. Продолжил: – Они говорят, что опасаются производить какое-либо воздействие, не зная сути ритуала. Изучают место, где его нашли, но, кажется, Юшенга все-таки перенесли. Мои люди сейчас прочесывают окрестности.
– Вот как, – лекарь задумчиво окинул взглядом пациента. Перевел взгляд на собеседника:
– Если мне будет позволено, господин Юн, позвольте и вам выписать рецепт для поддержания сил. Я вижу, они нужны вам.
– Благодарю, Лекарь У, – тихо ответил Шоушан.
***
После моего второго осознанного пробуждения, ознаменовавшегося панической атакой, я снова проснулась в вечернее время. За окном уже были сумерки, но свет почему-то никто не зажигал. Рядом сидел все тот же парень, задумчиво рассматривающий что-то на стене. Подумав немного, я слегка пошевелила рукой. Мальчишка перевел на меня взгляд и тут же подскочил. Я протестующе зашипела.
–Молодой господин, подождите. Я приведу лекаря, – шепотом проговорил он и рванул по направлению к выходу.
«Ну и пусть,» – внезапно равнодушно подумала я. Лекарь – это хорошо. Кажется, это именно то, что мне сейчас нужно. Лишь бы не орал.
Через некоторое время в комнату вошло сразу несколько человек.
Первым практически влетел в помещение мужчина средних лет. Брови слегка сдвинуты, глаза лихорадочно осматривают меня. Выражение обеспокоенности не видно отчетливо на его лице, но словно проступает сквозь привычную маску невозмутимости. Аккуратно уложенные в высокий пучок волосы уже украшены нитями седины, но все еще поражают глубиной черного цвета. Он быстрым шагом подошел к моей постели. Замер, вглядываясь в лицо.
– Сын? – сдавленный шепот развеял тишину комнаты. – Как ты? – он сел на стоящий рядом с кроватью стул. Неловко взял меня за руку.
Я молча смотрела ему в лицо, не зная, что ответить. Сын?
Я, конечно, не помню, кто я такая и как выгляжу, но почти уверена, что я женщина. Нахмурилась. Неужели человек может забыть даже это?
А с чего я вообще решила, что я женщина?
Снова почувствовала укол головной боли. Протестующе замычала, отворачиваясь.
– Господин Шоушан, позвольте я, – вдруг услышала я второй голос. Мужчина, сидящий у кровати вздрогнул, кивнул и уступил место другому человеку. Это был почти старик. Морщины испещрили его лицо, голова почти полностью седая, но тело двигается очень свободно. Он аккуратно пододвинул руку и положил пальцы мне на запястье. На какое-то время воцарилась тишина. Я снова осмотрела комнату и заметила еще двух людей: юношу, который дежурил у моей кровати и мужчину примерно того же возраста, что и человек, назвавший меня сыном, но одетого попроще и с более напряженным выражением лица. Они стояли позади.
– Пульс слабый, но ровный. Молодой господин нуждается в отдыхе, – вынес вердикт старец. Видимо, это и есть лекарь. Он немного замешкался, но все же спросил: – Молодой господин, как вы себя чувствуете? Вам что-то нужно?
Он смотрел четко мне в глаза и сомнений, к кому он обращается, не возникало. Подумав, я тихо сказала:
– Я хочу пить.
Глаза старика неверяще расширились, лицо дрогнуло. Он вскочил, засуетился:
– Джиан, принеси воды! И вели сварить лекарство, сейчас запишу рецепт…
Это снова было слишком громко, и я, поморщившись, уточнила:
– Мне нужна тишина.
Первый мужчина шумно выдохнул. Я перевела на него взгляд, вопросительно подняла брови и вдруг заметила слезы у него на глазах.
– Хвала предкам, – сдавленно прошептал он. – Хвала… Ты поправлешься.
Где-то в подсознанье я понимала, что момент не лучший. Но думать не хотелось. Неопределенность давила на меня. Я была беспомощна в руках этих людей, и непониманье ситуации делало меня беспомощней вдвойне. Я вгляделась в его лицо, снова кажущееся таким знакомым, и спросила:
– Кто вы?
***
Огонек свечи дрожал, кидая причудливые отсветы на стол. В воздухе пахло весной.
«Он ничего не помнит.»
Шоушан сидел в своем кабинете и бездумно оглядывал комнату. Кисти, книги, тушь, курильница из нефрита…
Мингю.
«Твой сын живой,» – мысленно обратился он к ней. «Он жив. Он ничего не помнит, но сейчас почему-то еще больше похож на тебя. Без нахмуренных бровей и высокомерного взгляда он похож на твоего сына больше, чем за все 10 лет твоего отсутствия.»
Огонь свечи заколебался от сквозняка. Шоушан закрыл глаза, представляя…
Мингю была красива. Она была образована и хорошо воспитана, была изящной и вежливой. И ни до, ни после Шоушан не встречал таких свободолюбивых женщин.
Даже в их первую встречу она смотрела ему прямо в глаза. Ее силуэт, подсвеченный солнцем до сих пор жив в его памяти. Он добился свадьбы, сделал Мингю своей женой, и в итоге не смог уберечь. А теперь чуть не потерял Юшенга.
«У каждой монеты две стороны. У каждой новости – тоже,» – вдруг вспомнил он ее слова. Это было незадолго до… конца. Она крепко держала его руку, пристально вглядываясь в лицо.
«Когда я умру, женись на женщине из влиятельной семьи. Заставь ее усыновить Юшенга»
«О чем ты говоришь?» Он пришел в ужас от этих слов. Дурак…
«Сделай это. Тогда эта женщина о нем позаботится – хотя бы из страха осуждения! Родственники помогут ему по службе, когда он вырастет. Они сделают то, чего уже не смогу сделать я.»
Она цеплялась за жизнь отчаянно, но в тот день поняла, что не победит. Он пытался убедить ее в обратном. Она долго слушала, но ответила только:
«Если смерть неизбежна, нужно жить дальше»
Юшенг избежал смерти. Но что же?
– Он ничего не помнит, Мингю. Даже меня. Даже… тебя.
Ничего.
Руки, вертящие флакон для табака, замерли. Ничего?
Не помнит его. Не помнит Мингю, ее смерть, приход в дом новой жены, заставившей называть ее матерью… Не помнит дурных друзей, бордели, бесконечных шлюх и любовниц, скандалов и выпивки…
Как книга, от которой осталась только обложка.
Юшенг, кажется, ненавидел его, своего отца. Ненавидел братьев, сестер, весь род Юн. Но что если этих чувств теперь нет? Что если память его сына пуста, как чистый лист? Шоушан вздрогнул от охватившего его ужаса и надежды. Не об этом ли он молился в храме предков? Не этого ли он хотел – вернуться в прошлое, исправить то, что произошло, удержать, помочь в нужный момент?