Процедурная дегенерация

Антон Сидякин

Процедурная дегенерация

1

Я снял со спины рюкзак, размял плечи и опустился на пол. Ребёнок сел напротив. В узком коридоре его согнутые в коленях ноги почти касались моих. Он теребил пальцами наклейку с машинкой, прицепленную к коричневой ткани его собственного рюкзачка. Автомат дал нам её три дня назад вместе с водой и кучей пакетов с разноцветными шариками, похожими на мармелад. Красные – ягодные. Зелёные – кислые. Коричневые напоминали по вкусу сильно перчённое мясо. Ребёнок в основном ел те, что послаще, а я забрал себе коричневые. Жёлтые напоминали мочу. Мы их выкидывали, бросали прямо на пол. Иногда маленькие, похожие на тараканов, роботы вылезали из микроскопических щелей в полу и поливали их какой-то жидкостью, растворяющей шарики до состояния слизи. После чего роботы всасывали то, что получилось, и вновь прятались в свои невидимые норы.

В коридоре было темно. Не совсем непроглядная тьма, свет всё-таки проникал откуда-то, но источник я определить не мог. Может быть, свечение экрана, который мы видели полчаса назад, немного доходило сюда, может что-то ещё. Глаза привыкли к темноте, и я видел мальчика довольно хорошо. Взгляд уставился в одну точку, на уровне моих коленок.

– Можешь поспать. Неизвестно, сколько мы тут ещё проторчим.

Мальчик кивает, но положения не меняет. Лишь поднимает глаза немного, смотрит на меня.

– Чёртова дверь может открыться через час, а может через день. А может вообще никогда.

Мальчик, конечно, и так всё это знает. Просто хочется что-то сказать. Тишина и темнота действуют угнетающе. По крайней мере, на меня.

Он отрывает руку от наклейки, нащупывает рукой молнию и пытается расстегнуть. Одной рукой неудобно, и он подтягивает рюкзак поближе, открывает его и находит пакет с шариками. На пакете тоже что-то вроде молнии, только из пластика. Цвет в темноте видно плохо. Он подносит шарик к носу, но тот ничем не пахнет. Пробует его языком и отправляет в рот. Долго и тщательно жуёт, потом достаёт из пакета ещё один и сразу отправляет в рот. Начинает жевать, но морщится и выплёвывает, пинает ботинком, чтобы тот откатился подальше. Я усмехаюсь, и мальчик тоже смеётся.

– Жёлтый?

– Солёный. Тоже противный.

– Солёные ничего. Съедобные.

Я протягиваю руку, и мальчик подставляет пакет, чтобы я мог тоже себе взять. Я верчу шарик перед глазами. Но в темноте не видно, какого он цвета. На ощупь как пластилин. Надавливаешь, и пальцы уходят внутрь. Я отправляю шарик в рот. Мне попался сладкий. По вкусу похожий на малину. Пальцы теперь липкие.

Мальчик не спрашивает, куда мы идём. Не спрашивает, где его мама. Мы слишком долго вместе, вдвоём. Он переспрашивал уже все, что только можно, и теперь жует молча, в тишине. Иногда я начинаю рассказывать о том, каким мир был раньше. Он ведь не видел его. Родился здесь, в этих коридорах. Иногда мальчик начинает выдумывать всякое. Берёт мои рассказы и прибавляет к ним что-то такое, что я даже и не знаю, откуда берётся у него в голове.

Я смотрю на дверь. Как я уже говорил, она может открыться через минуту, а может через год. Совершенно непредсказуемая дверь. Как и всё здесь. Иногда автомат осыпает тебя едой, а иногда рекламирует тебе кроссовки из мира, которого давно нет.

Мы просидим здесь, пока дверь не откроется. Или у меня не кончится терпение. Или еда не начнёт подходить к концу.

Ребёнок убирает шарики в рюкзак и ложится на бок, подложив его себе под голову. Мне тоже не помешало бы поспать, но я продолжаю таращиться на грёбанную дверь. Она ведь может открыться в любой момент. И я как настоящий придурок жду, что она откроется прямо сейчас. И за ней, конечно же, будет что-то более интересное, чем очередной лабиринт бесконечных железных коридоров.

2

Я спал чутко, и когда дверь открылась, сразу услышал. Тихое “вжух”, с которым дверь прячется в стене, словно её никогда и не было. Я потянулся к мальчику и легонько потряс его.

– Просыпайся. Пора идти.

Мальчик тут же открыл глаза, как будто уже и не спал. Присел, потянулся, кинул быстрый взгляд в открывшуюся темноту коридора.

– Пойдём, пока она вдруг снова не закрылась.

Я уже встал на ноги, надел рюкзак и выжидающе смотрел на сына сверху вниз. Он тоже поднялся, всунул руки в лямки своего рюкзачка и пошёл вперёд.

– Не отставай, – кинул он мне через плечо.

Я двинулся следом, присматриваясь и прислушиваясь. Было так же темно как раньше. Стены слегка гудели от бегущего за ними электрического тока. Но был ещё какой-то звук. Далёкий и тихий шелест где-то впереди.

– Не убегай далеко.

– Ладно.

– Серьёзно, держись ближе ко мне. Здесь может быть опасно.

Он слегка замедлил шаг, дал мне его догнать. Коридор был широким. Здесь можно было идти и в один ряд. Но мальчик предпочитал идти впереди.

Шелест становился громче. Наверное, ещё одна комната с вентиляторами. Мы видели такую несколько дней назад.

Становилось светлее. Кажется, впереди коридор расширялся и виднелись какие-то столбы, расширявшиеся кверху в мешанину непонятных мельтешащих теней. Я потянулся к мальчику, притянул поближе к себе.

– Держись рядом.

Тихий шёпот моих слов казался слишком громким. Сердце стучало. Это могло быть что-то безобидное. Но могло быть и смертельно опасное. Я уже потерял Эннет и не мог потерять ещё и Гаррека. Надо быть осторожней.

Чем дальше мы шли, тем больше было света. Я уже мог разглядеть лицо своего ребёнка. Моё беспокойство передалось и ему, но кажется, он не был напуган, скорее взволнован. Я всё ещё не мог понять, что это за столбы впереди. Мельтешение теней вокруг них казалось угрожающим.

Ребёнок догадался обо всём раньше меня, хотя никогда не видел их вживую.

– Деревья! – закричал он. – Это же деревья.

Он кинулся вперёд, вырвавшись из моей хватки, и побежал к этим штукам, которые, может быть, действительно были деревьями. Я ускорил шаг, стараясь не отставать, и вскоре мы выбежали из коридора в небольшую рощу, остановившись в нескольких метрах от того, что мальчик принял за деревья. Здесь было достаточно светло, чтобы разглядеть их. Несмотря на то, что поверхность столбов напоминала древесную кору, сделаны они были из металла. Сверху из столбов торчали ветки, напоминавшие больше антенны. Они соединялись друг с другом в хаотичном непредсказуемом порядке.

Но самым удивительным были листья. Они не крепились к веткам, но просто парили вокруг, с виду нарушая все законы физики. Они и издавали этот лёгкий шелестящий звук. Впрочем, не только они. Наверху на потолке виднелись огромные окна. Я увидел небо полное звёзд. И сквозь механический шелест листьев можно было различить завывания настоящего ветра.

Вид настоящего неба завораживал. Пробудил во мне что-то давно позабытое. Что-то, чему я не мог дать имени. Нечто мимолётное и прекрасное.

Я поискал глазами мальчика. Он продолжал пялиться на кружение листочков.

Я не знал названий созвездий. Просто смотрел на маленькие белые мерцающие точки. Где-то они были прикрыты тёмной рябью туч. Луны не было, наверное, она пряталась за границами окошек. Я пытался найти слово тому чувству, которое проснулось во мне, и подумал, что, может быть, это свобода. Где-то там, за границами железных коридоров, под открытым небом существовала свобода.

– Это не деревья, – сказал я. – Не настоящие деревья.

– Я понял, – сказал мальчик. – Но всё равно интересно.

Я пожал плечами, но мальчик, скорее всего, не видел моего жеста.

– Задержимся здесь ненадолго? – спросил я.

– Давай.

Мальчик посмотрел на меня и в глазах его был восторг. Я улёгся на железный пол, подложив рюкзак под голову вместо подушки, устремив взгляд в ночное небо. Прежде чем отправиться дальше, я хотел увидеть рассвет. Лежал, предавался воспоминаниям. О том, каким мир был до всего этого. О том, когда я видел небо последний раз несколько лет назад в другом похожем месте. Ещё до того, как Эннет пропала.

Я лежал, мечтал и ждал.

Когда небо внезапно погасло. Потом зажглось снова, но только уже не как небо. Рекламный ролик, то ли зубной пасты, то ли щётки. Моя жена в маленькой тёмной ночнушке чистит зубы и, улыбаясь, демонстрирует коробку с нечитаемым названием. Я чувствую, как ребёнок прижимается ко мне, прячет лицо в бок. Ко мне приходят другие воспоминания. О том, как мы потеряли её. О том, как после этого каждый экран в этом дерьмовом металлическом мире стал показывать нам её лицо.

Ребёнок всхлипывает. Я глажу его по голове и чувствую, как по моей щеке стекает слеза. Я смотрю на женщину на экране в соблазнительной ночнушке, с неестественной белой улыбкой и с лицом моей жены. Как будто это нормально. Как будто так и надо.

Потом небо снова гаснет. А когда загорается, то показывает мне то, что я и хотел увидеть. Красивый нежно-розовый рассвет. Только от него уже не пахнет свободой. От него у меня привкус дерьма во рту. Такой же обман, как и металлические деревья.

– Мы отдохнём немного и пойдём дальше.

Мальчик кивает, всё ещё прижимаясь лицом к моему боку.

3

Мы вышли из темноты на свет. Флуоресцентные лампы под потолком горели ровным белым светом. Слишком ярким, как по мне. Особенно после кромешной тьмы последних дней. От такого света ломило глаза и начинала болеть голова. Ребёнку вроде бы было нормально. Я спросил его, и он сказал, что всё хорошо.

Шарики подходили к концу, а нам так и не встретилось ни одного раздатчика. Я переживал, что мы можем остаться без еды на какое-то время. Жёлтые уже не летели на пол. Ребёнок к ним не притрагивался, но я больше не брезговал. Оставлял ему красные и зелёные, а себе забирал жёлтые и коричневые.

Коридор тянулся и тянулся. Монотонный и однообразный. После рощи мы ещё пару дней шли в темноте, и потом ещё пару дней под светом ламп. Голова действительно разболелась в первый день. Отдал бы что угодно за обезболивающее, но его не было. Была маска на глаза. Я надел её, лёг на рюкзак и отвернулся к стене, но не слишком близко. Стены здесь всё время вибрировали и гудели от бегущего под ними электричества. От этого шума я хотел держаться подальше, от него может стать хуже.

Ребёнок лёг рядом со мной тёплым комочком, запустив ручки в шевелюру моих волос на затылке. Тепло его ладоней слегка успокаивало.

На следующий день от боли остался лишь небольшой отголосок. Съели по несколько шариков, запили водой и отправились дальше. Воды тоже оставалось немного. Я надеялся, что скоро мы найдём очередной работающий раздатчик. Как правило, они попадались довольно часто.

Ещё спустя день мы дошли до перекрёстка. В центре была засохшая лужа крови, смешанная с чем-то голубым. Кровавый след бороздой уходил влево. Там, чуть дальше, казалось, был какой-то зал. Свет становился ярче, виднелись разноцветные вспышки. В остальных направлениях лишь монотонные железные стены, так же как и позади нас.

Мальчик прятался позади меня, прижавшись к руке. Когда я двинулся в коридор, куда уходил кровавый след, он потянул меня за руку назад.

– Нам нужно сходить туда, поискать раздатчик.

Мальчик замотал головой. Он был бледен и напуган. Я опустился на корточки и притянул его к себе.

– Там нет ничего страшного. Пойдём. У нас заканчивается еда.

– Там кто-то умер.

– Неважно. Нам нужно сходить туда. Не бойся. Я буду с тобой. Ничего страшного не произойдёт.

– Может, ты сходишь туда один?

– А ты останешься здесь?

Мальчик кивнул.

– Нет. Ты этого не хочешь. Поверь мне, одному гораздо страшнее.

– Тогда пойдём в другую сторону.

– Мы пойдём туда. Не бойся. Мы быстро. Туда и обратно. Если будет что-то страшное, мы повернём назад.

Мальчик опустил глаза и замолчал. Он не хотел соглашаться, но понимал, что спорить бесполезно. Надеюсь, понимал, что я прав.

Мы пошли влево, стараясь не наступать на кровавый след. Мальчик вцепился мне в руку и старался держаться поближе к стене. Местами красное смешивалось с голубым. Словно два существа волочились здесь вместе, истекая в унисон своими жизненными соками.

След не обрывался до самого конца, пока мы не вышли в большой зал с диванами в центре, раздатчиками вдоль левой стены и большим дисплеем на правой. Я успел увидеть, как лицо женщины на экране меняется, превращаясь в Эннет. Идиллическая картина, женская фигурка на поле под закатным небом, частично прикрытым тучами. Надпись должна была, наверное, что-то рекламировать, но буквы были мне не знакомы, если вообще были настоящими.

Кроваво-голубой след уходил к раздатчикам, где в углу возле одного из автоматов лежало тело. Я отвёл ребёнка к диванам в центре, оставил ему свой рюкзак, а сам пошёл посмотреть на мертвеца.

Большая красная лужа въелась в пол. Синяя, растекавшаяся поверх, была меньше и свежее. Из распоротого живота торчал шланг, и маленькие синие капли продолжали медленно капать. Кожа была человеческой, но она высохла и местами облезла. Под ней был пластик. В животе, откуда торчала трубка, внутри можно было разглядеть какие-то микросхемы. Время от времени раздавался щелчок и что-то начинало жужжать у мертвеца внутри, а затем с ещё одним щелчком всё замолкало. Лица не было, только белый пластик, как голова манекена. Волосы, возможно, когда-то были, но теперь они валялись вокруг, прилипшие к крови, как после очень неудачной стрижки.

Я никогда не видел ничего подобного. Здесь были копии вещей из старого мира. Иногда точные, иногда искажённые. Как та роща. Как реклама. Как ночное небо. Как раздатчики в форме старых торговых автоматов. Копии животных. Иногда. Редко. Здесь были странные роботы, от которых все пытались держаться подальше. Но я никогда раньше не видел копий людей. Какой была эта тварь, когда ещё работала? Могло ли быть у неё лицо Эннет. Или Гаррека. Я бросил взгляд туда, где сидел мой сын. Он терпеливо ждал. Смотрел в мою сторону.

У трупа приподнялась рука, когда раздался очередной щелчок. Потом всё выключилось, и она упала обратно. У меня зашевелились волосы на затылке. Что, если оно ещё может очнуться. Что если оно ещё работает. Щелчок. Жужжание. Рука больше не шевелилась. Стеклянные глаза в пластиковом черепе смотрят прямо. Щелчок и тишина.

Надо убираться отсюда. Набрать еды, воды и уходить.

4

Позже в тот день мы встретили старика. В ещё одном точно таком же торговом зале с диванами, раздатчиками и экраном вдоль всей правой стены, горевшим ровным белым светом.

Старик спал на одном из кожаных диванчиков, стоявших в центре зала, но при нашем приближении открыл глаза и поднялся, кажется, напрягся. Я заметил, как рука его скользнула в карман кожаной куртки.

– Синяя рука сжимает красный рассвет в кровавых лапах, – выпалил старик.

– Чего?

Взгляд старика сместился с меня на мальчика. Тот прятался у меня за спиной, осторожно выглядывая.

– Синяя рука сжимает красный рассвет в кровавых лапах? – повторил старик ещё раз, обращаясь непосредственно к мальчику.

Тот прижался ко мне, сильнее потянув за руку. Старик пожевал губу, как будто, размышляя.

– Ладно, может быть, вы и в порядке.

– Что это было?

– Тест. Эти твари реагируют на бессмыслицу иначе. Пытаются поддержать разговор.

– Эти твари?

– Андроиды. Терминаторы. Не знаю, как вы их назовёте. Те, что притворяются людьми.

Старик снова пожевал губу, посмотрел на мальчика пристально. Его правая рука всё ещё лежала в правом кармане, как будто сжимая что-то.

– Мы видели одного, – я показал жестом за спину на коридор, из которого мы пришли. – Мёртвого. Это ты его?.. Ну, понимаешь.

– Как будто эта тварь когда-то была жива. Послушай. Это прозвучит немного резко для тебя, но ты уверен, что ребёнок… правда ребёнок? Я думаю, ты в порядке, ты прошёл тест. Но его реакция… Меня не совсем убедила.

Ребёнок сжал мою руку, и мы сделали несколько шагов назад. Мальчик прятался у меня за спиной.

– Если ты тронешь его хоть пальцем. – Я пытался говорить угрожающе, но голос дрогнул.

– Ладно, ладно.

– Покажи, что у тебя в кармане.

– Что?

– Что ты прячешь в кармане?

Он посмотрел мне прямо в глаза. Наверное, с минуту мы просто стояли, скрестив взгляды. Я ждал реакции старика. Старик как будто размышлял о чём-то, продолжая жевать нижнюю губу. В конце концов, он нахмурился, тяжело вздохнул, как будто недовольный принятым решением, и сказал:

– Катитесь лучше отсюда. Не хочу рисковать с вами.

Мы попятились от старика. Пошли к раздатчикам, чтобы взять с собой ещё немного еды и воды, продолжая посматривать в его сторону. Старик не спускал с нас глаз.

Когда мы уходили, он крикнул мне на прощание:

– И следи за своим ребёнком. Даже если он всё ещё в порядке, это может измениться.

Мы покинули логово старика, нырнув в очередной коридор, и отправились дальше. Шли молча, пока мальчик не заговорил:

– Как думаешь, что с ним случилось?

Я пожал плечами.

– Что-то нехорошее, – сказал я. – Не знаю. Не уверен, что хочу знать.

Но я хотел. Его слова застряли у меня в голове. Я пытался собрать картину по кусочкам, но чего-то не хватало. И казалось, наша безопасность могла зависеть от этого. Может быть, надо было договориться со стариком. Выяснить, что случилось с ним. Недосказанность пугала. Следи за своим ребёнком. Даже если Гаррек в порядке, это может измениться. Мрачные слова. Пугающие слова.

– Всё будет хорошо, – прошептал я.

Мальчик посмотрел на меня с беспокойством. Мой испуг передался и ему.

– Всё будет хорошо, – прошептал я снова.

И мы двинулись дальше.

5

Самым жутким было то, что я даже не знал, когда это произошло. Просто в какой-то момент Жижка стал вести себя странно. И не то чтобы совсем странно. Немного странно. Как будто бы всё нормально и вдруг проскочит что-то. Интонация как будто не его. Или словечко ввернёт, которого я не слышал от него раньше. Мы с Жижкой давние друзья. Ещё до всего этого. Притерпелись, притёрлись друг к другу. Я его хорошо знаю. И вдруг как будто что-то не так с ним. Как будто бы он не в порядке. Но я не понимаю, в чём дело. И признаки эти настолько маленькие, настолько редкие. Да всё с ним нормально, думаю я. Чудится мне. А потом снова беспокойство поднимается.

Да что вообще с ним может быть не так? Ничего ведь не было. И когда это началось? Да и что началось?

– Жижка, с тобой всё в порядке? – спрашиваю я его.

А он отвечает, что всё хорошо. Да только чувствую я – что-то тут не так. Скрывает он что-то. По глазам вижу. По движениям. По голосу. Что-то случилось с ним.

Ножик этот я давно с собой таскал. На всякий случай. Нашёл его в одном из раздатчиков, да и прихватил с собой. Только он обычно на дне рюкзака у меня был. А тут я его в карман переложил. Потому что бояться стал.

Спит Жижка, а я смотрю на него и думаю – да всё с ним в порядке. Да только чувствую, что вовсе не так это. И ножик в кармане сжимаю. Боюсь я. И не знаю, чего боюсь – его или что со мной тоже станет что-то не так.

Пытался втянуть в разговор его. Вспоминал прошлое, как мы в институте работали. И он, как будто, тоже вспоминает со мной, да только повторяет то, что раньше говорил. Может, слова какие-то местами поменяет, да только как будто нового ничего не говорит.

Мысль начала закрадываться ко мне в голову. Я сначала и не думал о таком. Думал, с Жижкой что-то не так. А что, если Жижка и не Жижка вовсе. Он спит, а я смотрю на него и ножик в кармане сжимаю. Что если Жижка – не Жижка? А кто тогда? И как проверить? И если Жижка – не Жижка, то где настоящий Жижка?

Тест этот я придумал, ещё когда в институте работал. Если начать им скармливать нонсенс, то они нонсенс и начнут тебе отвечать. Нормальный человек сразу поймёт, что я чепуху говорю, а эта штука, тогда она ещё только текст могла генерировать, попытается поддерживать разговор.

И вот как-то на одном перекрёстке сказал я ему:

– В кровавых лапах барсук сжимает луну.

И он мне ответил:

– Барсук ранен и истекает кровью. Луна покрылась красным.

– Продолжай.

– Капли капают сквозь космическую тьму на землю. Барсук умирает.

Волосы зашевелились у меня на затылке. Я сжал нож в кармане. Сердце застучало. Он говорил голосом Жижки, с его интонациями, может быть, в его стиле в каком-то смысле, но это был не он. Жижка бы возмутился. Жижка бы удивился. Что это? Генератор текста, обтянутый кожей.

Я вынул нож, щёлкнул кнопкой, лезвие выдвинулось, направил нож в сторону Жижки. Нет, не Жижки. Чего-то другого, что притворяется им. Твари с его лицом.

– Где мой друг? Где Жижка, – заорал я.

– Барсук коченеет и небо краснеет от крови, луна падает и конец близок, и кровавая тьма разрастается от края до края.

И я ткнул ножом. Попал в живот. И увидел боль в глазах друга, и услышал его крик. Но не остановился. Посмотрел вниз, где кровь обильно потекла из его живота. И вместе с кровью что-то ещё. Что-то голубое.

Оно даже не сопротивлялось. Только смотрело на меня с беззвучной мольбой. Со страхом. С непониманием. И смотря на это беспомощное лицо, мне приходилось изо всех сил напоминать себе, что Жижка не в порядке. Что это и не он вовсе.

– Прости, – прошептал я, двигая нож у него в животе, разрезая с противным хрустом. – Прости, так надо. Так надо. Так надо.

Я вынул нож и увидел, что вспорол ему половину живота. Кровь так и льётся, и голубая жидкость капает вместе с ней. Какой-то шланг был разрезан и торчал из его брюха. Он упал и пополз назад, к тому залу, где мы только что набрали еды и воды на дальнюю дорогу.

Я шёл следом, наблюдая за ним, плача, рыдая во весь голос. Он забился в угол рядом с одним из автоматов. Смотрел на меня. Умирал долго. Что-то неистово жужжало у него внутри.

– Где настоящий Жижка?

Но он не отвечал. Лишь пялился на меня.

Я взял воду из автоматов и смыл кровь, откуда мог. С куртки и рук смылось легко, на джинсах немного осталось, но не особо заметно. Жижкин ранец остался на нём, погребённый в углу под его телом. Я не стал его трогать.

Глаза существа в конце концов погасли, голова упала на грудь. Внутри что-то щёлкало, жужжало и замолкало. Как будто сломанный компьютер, который пытается запуститься.

Я ушёл из этого зала и вернулся в тот, в котором мы ночевали вчера. Он был совсем недалеко. Я хотел идти назад, хотел искать настоящего Жижку, но вместо этого остался возле раздатчиков, наверное, надолго. Без солнца и часов время считать сложно. Раздатчики пополнялись и у меня всегда были еда и вода. Дисплей здесь не показывал никаких роликов, просто светился белым. Как лампа.

Я хотел идти дальше, но не мог себя заставить. Может быть, прошла неделя. Может месяц. Паренёк с мальчиком появились откуда ни возьмись. Думаю, я напугал мальчика. Думаю, напугал их обоих. Я хотел рассказать им, что произошло. Хотел поделиться. Но спугнул их, и они ушли.

Наверное, ребёнок всё-таки был в порядке. Но надолго ли. Они пошли туда, откуда мы с Жижкой пришли. Где с ним случилось… то, что случилось. Нужно догнать их. Нужно предупредить.

Я набрал еды и воды и отправился в путь. Я, в любом случае, слишком тут засиделся. Пора немного прогуляться.

6

Несколько дней спустя мы нашли большую комнату, похожую на зоопарк. Внутри больших вольеров расхаживали странные животные из металла, с выставленными напоказ шестерёнками, вращающимися дисками и железными трубками, выпускающими время от времени клубы пара. Диковинные роботы, словно бы вышедшие из видеоигры в стиле стимпанк сидели за железными решётками на фоне экранов с видами дикой природы. Один похож на куропатку с зеркальными крыльями и головой, подёргивающейся при ходьбе. Хобот у слона напоминает шланг от пылесоса. Нечто похожее на собаку, с вытянутой мордой, лежащей на лапах, дремлет и выпускает изо рта клубы горячего пара. Обезьяны, похожие на маленькие детские пластиковые манекены, забрались под потолок в угол своего вольера и смотрят на нас оттуда. В соседнем манекены покрупнее сидят за столом и держат в руках небольшие железные стаканчики, головы повёрнуты в нашу сторону, смотрят на нас пустыми пластиковыми лицами без глаз. Эти выглядят довольно жутко.

Мальчик держится от них подальше, но остальных разглядывает с интересом. Больше всего ему, кажется, понравились антилопы, изящные, с модульными рогами, перестраивающимися время от времени.

Я уселся передохнуть на скамейку, которая была как раз напротив вольера с пластиковыми людьми. Они продолжали своё гротескное чаепитие, поднося пустые кружки к лицу и время от времени подливая в них несуществующий чай из железного чайничка. Их было трое, совершенно идентичных, без признаков пола или расы со слегка резкими механическими движениями, как и у остальных зверей в этом странном зоопарке.