Судьба магии. Книга вторая

Фрици продолжает идти, оставив меня позади. Дверь в зал собраний Совета почти закрывается, и я едва успеваю проскользнуть внутрь вслед за Фрици. У меня сводит желудок, все чувства обостряются. Странно, что она так себя ведет. Ясно, что она не хочет, чтобы ее видели другие, но разве ей хочется, чтобы и я оставил ее?

Вокруг темно. Даже в каминах собрался холод, и я вижу облачко дыхания, вырывающееся у меня изо рта. Зал заседаний Совета используется не каждый день. В воздухе стоит затхлый запах, похожий на запах сырой земли и петрикора, холодный запах, который, я уверен, быстро рассеял бы огромный камин в конце зала, если бы его разожгли.

Мои шаги отдаются эхом, и я понимаю, что, несмотря на холод, Фрици босиком. Я тянусь к ней, чтобы схватить за руку и притянуть к себе, накинуть ей на плечи свой плащ, но она внезапно поворачивается, меняя направление движения и удивляя меня.

Она открывает дверь, которую я раньше не замечал. В зале за ней нет света – он находится с западной стороны дерева, куда не попадают первые лучи солнца, и здесь нет ни каминов, ни факелов. Я останавливаюсь у двери и, взяв свечу в железном подсвечнике, которая стоит рядом, с помощью трутницы разжигаю маленькое пламя.

Фрици уже ушла дальше.

– Фрици? – окликаю ее, мой голос едва громче шепота.

Я вытягиваю руку с мерцающей свечой, водя ею из стороны в сторону и освещая длинные ряды полок. Библиотека, подобных которой я никогда раньше не видел. Даже у архиепископа в Трире не было такого количества свитков и переплетенных рукописей, а также книг и фолиантов. Книжная сокровищница, богатство, более ценное, чем золото, бережно расставленное на полках.

Я слышу шум слева от себя и оборачиваюсь, пламя свечи дымится и шипит. Дым застилает мне обзор, и на мгновение я вижу только пару глаз, бледных и пустых, немигающих. Мое сердце уходит в пятки, но потом я понимаю…

Фрици пристально смотрит на меня.

– Куда ты уходила? – шепчу я.

Она наклоняет голову, и я замечаю еще одну дверь в дальнем конце библиотеки, закрытую.

– Ты, должно быть, замерзла. Ты нашла то, что хотела?

Она долго молчит.

– Пока нет, – наконец шепчет она.

– Тогда давай вернемся? – Мои слова звучат как вопрос.

Фрици кивает, и пряди волос падают ей на лицо. Я протягиваю руку и заправляю золотистый локон ей за ухо.

– Все в порядке? – спрашиваю я мягко. Ее глаза кажутся темнее обычного.

– Давай оставим это нашим маленьким секретом, – предлагает Фрици. Она наклоняется и задувает свечу, дым клубится вокруг нас, когда она прижимается своими губами к моим.

4

Фрици

На следующее утро я обнаруживаю, что купальная роща изменилась.

Покрытые мхом камни окружают узкий приток реки, текущей через Источник. Откидные деревянные панели отделяют эту территорию от остальных, и десятки свечей теперь заполняют маленькую бухту, их свет добавляет оранжевых бликов к солнечному свету, пробивающемуся сквозь просветы между деревьями. Между молодыми ветками развешаны пучки трав, и пространство вокруг пропитано их ароматом, сладковатым, но в то же время терпким, а еще слегка пахнет углем – там, где жгли пряную мяту, горьковатый розмарин и лаванду.

Я делаю такой глубокий вдох, какой только могу, мечтая, чтобы запахи принесли мне желаемое успокоение, но внизу живота у меня будто скручивается клубок. Он сжимается и затягивается все туже, пока я стою у входа, плотно запахнувшись в халат.

Хильда бросает фиолетовый цветок, который пыталась вплести в мои косы.

– Scheisse[3], я никогда не могла понять, как это делается. Почему Корнелия дала это задание мне?

– Может, это твое испытание, – я заставляю себя улыбнуться. – Отто занят тем, что напрягает свои мышцы. Тебе предстоит решить сложную проблему с прической. А мне принять ванну.

Хильда тяжело вздыхает и снова берется за цветок.

– Когда я упустила момент, когда и меня привлекли к участию в вашей связующей церемонии? Как бы ты мне ни нравилась, я не хочу участвовать в вашем соитии.

– Дело не в… Почему все продолжают шутить по этому поводу? Можно подумать, я настолько наглая, что буду обсуждать подобные вещи с сестрой своего возлюбленного.

Хильда разражается смехом:

– Возлюбленного.

Моя улыбка становится шире:

– Своего «дорогого»? Своего «истинного»? Своего «миленького…»

Хильда шлепает меня по щеке. Эй, больно.

– Вот. Ты наряжена и готова к крещению.

Меня передергивает:

– Это не то же самое.

– Ты очищаешься в воде. Очищаешься от греха. Посвящаешь себя божеству. – В голосе Хильды звучит искреннее любопытство. – Почему это не то же самое?

– Этими ритуалами я никому себя не посвящаю. Они помогают избавиться от негативной энергии и восстановить внутреннее равновесие. – Легко повторить то, что Корнелия вбивала мне в голову в течение нескольких дней, чтобы объяснить, почему это так важно – так же важно, как прыганья Отто вокруг… водопада? Я, должно быть, неправильно расслышала. – И грех тут ни при чем. Я не сделала ничего, за что должна чувствовать себя виноватой.

Но внутри у меня все переворачивается при мысли об этом.

Если бы Совет знал, откуда у меня настоящая магия, они бы, конечно, не согласились с этим. Вот почему так важно придерживаться их традиций и правил, чтобы не вызывать подозрений.

Но так и рождается моя скрытность. Не потому, что я на самом деле считаю, будто сделала что-то не так, связавшись с дикой магией, а потому, что знаю, это приведет к разногласиям с Советом.

Хильда наклоняет голову и растерянно глядит на меня.

– Я все еще не привыкла к этому, – тихо признается она.

Я поправляю халат.

– Не привыкла к чему?

– Не стыдиться.

Я поднимаю на нее глаза.

Я хорошо узнала Хильду за последние месяцы. Она похожа на Отто в такие моменты, как этот, когда она серьезная. Большую часть времени она ведет себя дерзко и громко, чем очень напоминает меня, причем настолько, что Отто часто жалеет, что мы обе появились в его жизни. Особенно когда мы объединяемся против него.

Но сейчас, когда Хильда смотрит на меня снизу вверх, у нее такие же, как у Отто, темные и честные глаза, и я легко могу представить, как в соборе она поднимает их к небу, ища ответы в дыму обетных свечей.

Я слегка обнимаю ее за плечи.

– Я говорила, как рада, что моя магия привела тебя сюда? – Случайное заклинание, которое перенесло Хильду в Источник, является причиной, по которой все так, как оно есть, по которой здесь оказались и она, и мы с Отто.

Хильда улыбается. Открыто и обворожительно.

– Нет. Но мне нравится слушать, как ты меня обожаешь, так что продолжай, продолжай.

Моя рука на ее плече сжимается крепче, и Хильда взвизгивает.

– Я оставлю Бригитте все, что касается лести, – заявляю я.

Хильда краснеет и, вздохнув, опускает глаза.

– И, о да, она очень хороша в лести.

Теперь моя очередь смеяться.

– Ладно, перемирие, и мы прекращаем болтать о наших… подвигах?

В улыбке Хильды мелькает что-то дьявольское, и она говорит:

– Вот уж не знаю. Ты ведь обещала, что расскажешь все подробности того, как пыталась соблазнить дочь бродячего торговца в Бирэсборне.

Мне хочется самодовольно ухмыльнуться – это довольно глупая история, когда я пыталась украсть сушеный цветок, висящий на стропилах в доме моей тети, но в итоге упала вниз головой в камин и вылетела из него, вся покрытая сажей. Вместо того чтобы упасть в обморок, как я надеялась, от моей попытки кокетничать, та девушка посмеялась надо мной.

Но когда я вспоминаю все это, сердце пронзает горе. Я вспоминаю дом своей тети. Матери Лизель.

Я помню, как после нападения Дитера дом опустел, а у моих ног лежали мертвые тела.

Резко тряхнув головой, я отвожу взгляд от Хильды и поправляю халат.

– Ты можешь посмотреть, готова ли Корнелия меня принять?

Хильда похлопывает меня по руке, принимая мое поведение за волнение.

– Конечно. У тебя все получится.

Она уходит, и я остаюсь одна.

Где-то над головой щебечут птицы. Звуки Источника доносятся издалека, я могу представить суету повседневной жизни, ремесленников, продающих товары, женщин, работающих за ткацкими станками, школьные занятия. Лизель и остальные дети опять пропускают уроки из-за предстоящей церемонии. И Лизель сегодня была очень этому рада.

Мысли отвлекают меня настолько, что, когда Корнелия появляется передо мной, я расправляю плечи.

– Готова? – спрашивает она.

Я киваю.

Корнелия идет вперед, и я следую за ней.

Для меня проложили дорожку через купальни, и два ряда женщин встали вдоль нее, образуя коридор, который ведет меня к пруду. На его краю, по щиколотку в воде, на камне, который позволяет стоять в пруду, расположились Лизель и Хильда, к ним присоединяется и Корнелия.

Если кто-то из женщин, стоящих вдоль дорожки, и удивляется, что в церемонии очищения участвует не-ведьма, вида никто не подает. Благодаря тому, что Хильда помогала мне в создании связующего зелья, и ее отношениям с Бригиттой ее приняли в Источнике.

Головная боль, от которой я никак не могу избавиться, туманит мое зрение, и я морщусь, когда ступаю к подругам, чувствуя, как прохладная вода плещется у моих ног.

Способно ли заклинание по-настоящему очистить меня?

Я могу сколько угодно притворяться перед Советом. Играть роль, соблюдать их правила и традиции, делать вид, что, когда использую магию, прибегаю к помощи заклинаний и трав. Но это ложь, и прежде я поступала гораздо хуже, чем сейчас.

Хольда выбрала меня для этой миссии. Отто с готовностью согласился стать моим воином. Но я знаю, что после связующей церемонии завтра утром мне придется возглавить крестовый поход Хольды. Я должна буду убедить Совет – ну, точнее, Рохуса и Филомену, – что дикая магия ничем не отличается от той, которую они старательно защищают в Начальном Древе. И в том, что ограничения, которые мы накладываем на ведьм, запрещая в полной мере использовать свои силы, вовсе не нужны и даже вредны. Что наш образ жизни – ложь, и мы должны разрушить традиции, которые они поддерживали десятилетиями, и…

Я скидываю халат, прежде чем погрузиться в пруд, и шок от прикосновения холодной воды успокаивает мои тревоги. Моя тонкая белая сорочка колышется на волнах вокруг моего тела, разгоняя травы, покачивающиеся на поверхности пруда, и в свете свечей, рядом с женщинами, молча поддерживающими меня своим присутствием, на мгновение становится совсем спокойно.

«Я выбрала тебя не случайно, Фридерика», – говорит Хольда.

Мои мышцы расслабляются, и я сажусь у края пруда, высунув голову и плечи из воды, повернувшись спиной к людям в бухте.

«Значит, ты и моего брата выбрала так же не случайно?» – я не могу не съязвить. Мой брат прежде был ее чемпионом.

Она молчит.

Пространство наполняется бархатистыми песнопениями. Голоса женщин вокруг звучат все громче, сливаясь в нежную литанию[4]. В заклинание. Молитву.

Вода расплескивается, когда Корнелия, Лизель и Хильда опускаются на колени позади меня.

«После него, – говорит Хольда, – я сделала все, чтобы больше не ошибиться в выборе».

Я не отвечаю.

Чьи-то руки тянут меня, заставляя повернуть лицо к высокому голубому небу над нами. Слова, которые все шепчут, становятся громче:

– Вода, чтобы умывать. Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.

«Ты можешь в это не верить, Фридерика, – продолжает Хольда. – Но ты лучше всех подходишь для этой миссии. Я не буду преуменьшать ее масштабы, того, о чем я тебя прошу. Знаю, что требую слишком многого. Но я буду рядом каждую минуту. Я не брошу тебя».

Я едва не отвечаю замечанием о том, сколько всего хорошего принесла мне ее помощь, когда Дитер выкрал меня из Источника и держал в Баден-Бадене, развлекаясь со мной, как ему хотелось. Я чуть было не заявляю, как хорошо помогает благосклонность богини противостоять жестокости этого мира.

Но я согласилась. Согласилась быть ее чемпионом, пусть даже и не понимала, на что иду, пусть это согласие и было дано в минуту отчаяния. Я здесь и встречусь лицом к лицу с протестом и борьбой, которые, уверена, меня ожидают, так что возмущаться ни к чему.

Поющие голоса, запахи трав и дым свечей, а также бархатное тепло воды и воздуха – все это сливается воедино под действием моей бессонницы, и на мгновение мне кажется, что ритуал сработал. Церемония очищения. Внезапно я чувствую себя будто созданной заново, погруженной в восхитительную ауру…

«Ты требуешь от девчонки слишком многого, сестра», – раздается резкий голос. Я понимаю, чей он, и магия ауры, убаюкавшей меня, рушится. Перхта, богиня-мать. «Она подведет тебя и разрушит то, что мы создали».

«Ты не хочешь менять наши традиции, – отвечает ей Хольда. – Ты ясно выразила свою позицию. Но, несмотря на это, вы с Абнобой согласились позволить мне попробовать».

Все еще находясь в воде, окутанная пением окружающих меня людей, я замираю.

Хольда могла бы продолжить этот разговор так, чтобы я его не слышала. Значит, она намеренно позволяет мне слушать.

Другие богини знают, чего она от меня хочет: снять ограничения с магии, чтобы все ведьмы могли получить доступ к ней без необходимости обращаться к Источнику. Но, насколько мне известно, Хольда скрывала мою связь с дикой магией не только от Совета, но и от сестер. Неудивительно, что богини понимают, какую игру она ведет.

Я не двигаюсь, моя кожа холодеет в воде, а я не смею пошевелиться, застыв от нахлынувшего ощущения близости к чему-то запретному, священному.

– Вода, чтобы умывать. Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.

Пение продолжается. Корнелия, Лизель и Хильда стоят ближе всех ко мне, но даже их слова звучат приглушенно, будто те, кто поет, больше не осознают, что произносят, будто весь мир затих, прислушиваясь к разговору, происходящему в моей голове.

«Наши жрец и жрицы никогда не допустят, чтобы дикая магия была принята, – заявляет Перхта с нескрываемым высокомерием. – Особенно когда представлять эти неприятные изменения будет она. Ей нельзя доверять. Она только разочарует тебя, как и ее брат».

Мою грудь сдавливает, сердце разрывается на части, но я сжимаю губы и закусываю щеку, пока на языке не появляется металлический привкус.

Хольда отвечает не сразу. Неужели она думает, что я стану спорить с Перхтой? Буду доказывать, на что способна, и поклянусь, что я не мой брат?

Где Абноба? На чьей стороне в этом споре она?

Я ничего не говорю. Ничего не делаю. Просто сижу в воде, пойманная в ловушку ядовитых слов Перхты.

«Ты не станешь вмешиваться, – бросает Хольда Перхте. – У Фредерики будет лучшая возможность из всех, какие я только могу ей предоставить».

«Я не стану вмешиваться, – соглашается Перхта. – Но если она подвергнет нас опасности, ты не сможешь уберечь ее от меня».

Воздух вырывается из купален с резким хлопком, от которого у меня вибрирует в ушах.

Пение вокруг продолжается, но теперь в нем слышны энергичные нотки, которые пробиваются сквозь монотонное звучание. Тем временем Корнелия опускает чашку в пруд, зачерпывает воду с несколькими веточками розмарина и выливает ее мне на волосы.

– Вода, чтобы умывать, – повторяет она в такт пению женщин. – Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.

Прикосновение ее пальцев успокаивает. И моя дрожь, которую прежде я не замечала, утихает.

Слова Перхты прокручиваются у меня в голове. В них звучат уверенность и твердость намерений богини.

Я прижимаю ладонь к клейму на животе. К клейму на бедре. К третьему – на груди.

Три клейма Дитера. Шрамы, которые он оставил на моем теле.

Внезапно я ощущаю запах горелой плоти, слышу отдаленные крики – мои крики, – и мне хочется отдохнуть, хочется убежать…

Корнелия отодвигается в сторону, освобождая место для Лизель, которая повторяет ее действия: зачерпывает воду, выливает, поет.

Это заклинание не требуется. Церемония очищения не нужна. Заклинания, которые мы выучиваем, потому что это был единственный способ получить доступ к магии Источника, – ложь. Травы, которые мы используем, зелья, которые варим, – ложь. Это усилители, которые в лучшем случае являются способом утвердиться в своих намерениях. Но это лишь правила, навязанные нам богинями, которые сохранили в Начальном Древе столько магии, сколько смогли, чтобы контролировать ее распределение, чего им никогда бы не удалось сделать с непредсказуемой, необузданной мощью дикой магии.

Хильда следующая. Она повторяет то же, что и Корнелия с Лизель.

Голоса женщин, стоящих у меня за спиной, сливаются воедино, и монотонный звук нарастает, становясь все громче.

– Вода, чтобы умывать. Растения, чтобы расцветать. Дым, чтобы веять. Огонь, чтобы полыхать.

Мои глаза закрываются, и я снова вижу очертания Начального Древа. Его ветви изгибаются, устремляясь к небу.

«Вода. Растения. Дым. Огонь».

Четыре элемента переплетаются вокруг дерева, потоки энергии соединяются в защитную веревку – или нет, они удушают, и Древо содрогается…

Я делаю резкий вдох, но видение появляется и исчезает так быстро, что оставляет лишь призрачную боль.

Я давно не высыпалась. Головные боли становятся хуже. Мои нервы на пределе.

Вот и все.

Должно быть.

Корнелия сжимает мое плечо, и я, дрожа, поднимаюсь из воды. Несмотря на дождливую весну в Баден-Бадене, в Источнике всегда тепло, но это не помогает унять дрожь, пробирающую меня до костей.

Я вижу, как Древо содрогается от натяжения веревки, сплетенной из стихий.

На мои плечи накидывают одеяло. Я кутаюсь в него, а когда поворачиваюсь, женщины замолкают, и дюжина сияющих глаз наблюдает за мной.

Здесь несколько десятилетий не проводилось связующей церемонии между ведьмой и воином, не говоря уже о связующей церемонии между чемпионом и воином. И я чувствую, что ожидания, возложенные на меня, раз в десять больше обычного, они как невидимая сила, которая сильнее, чем дикая магия.

У меня подкашиваются ноги.

Я вдыхаю аромат пряной мяты, горького розмарина, лаванды.

Встречаюсь взглядом с Корнелией, и она восторженно улыбается.

– А теперь, – объявляет она, – мы немного повеселимся.

* * *

Веселье оказывается затянутым процессом переодевания, во время которого Корнелия, Хильда и Лизель вплетают мне в волосы цветы и облачают в платье, которое, должно быть, позаимствовали из сказочной истории, одной из тех, что любит слушать Лизель. Платье похоже на киртл[5] – приталенное, но без рукавов, а разрезы по бокам обнажают ноги до середины бедра. Насыщенный зеленый цвет оттеняется вышитыми на ткани растениями, травами для защиты и цветами – яркими, красивыми, с безумными всполохами оранжевого, синего и золотого, а сверху все прикрывает тонкая накидка из прозрачной серой ткани, закрывающая те части тела, которые обнажает платье. Если бы мы остались в Источнике на заключительную часть церемонии очищения – костер, – я бы не стала упоминать об этом. Но когда вместе с женщинами направляюсь в Баден-Баден, я, следуя за Корнелией по лесу, не могу удержаться и неловко откашливаюсь.

– Мне кажется, что этот наряд может заставить католиков пожелать снова от нас отвернуться, – говорю я.

Хильда смеется. Нагло и громко.

– Будь уверена, эта католичка безумно поддерживает подобную моду.

Лизель поднимает на нее свои большие глаза:

– Почему?

Хильда бледнеет:

– О… э-э-э… Видишь ли…

Я толкаю ее локтем, и Хильда спотыкается, будто я подставила ей подножку.

– Ничего, Лизель, – ворчу я. – Хильда думает, что умеет шутить.

Лизель хмурится, понимая, что упустила шутку, но сдается.

Лес вокруг погружается в сумерки, но фонарики усеивают серо-черные деревья, словно светлячки, которые решили появиться до наступления лета.

Хильда прочищает горло:

– Моя роль выполнена? Я пойду, чтобы…

– Да, – быстро отвечаю я. И улыбаюсь, когда в первую секунду Хильда кажется обиженной, а потом понимаю, что это часть игры.

Она закатывает глаза.

– Такая благодарная. Не знаю, что Отто в тебе нашел.

– В этом платье он много чего найдет.

– О-о-о, – Лизель хихикает. – Теперь я поняла.

Scheisse.

Хильда фыркает и игриво толкает меня в плечо.

– Как и говорила, – замечает она, – я иду искать Бригитту, – и удаляется, махнув рукой на прощание.

Корнелия посмеивается над Хильдой, но приближается ко мне и становится серьезной:

– Не беспокойся о платье, – успокаивает она. – Мы больше не прячемся от них, помнишь?

Ее улыбка противоречит напряжению в ее глазах.

Нет. Мы не прячемся. Мы эффектно заявили о существовании магии и ведьм, когда мой брат захватил Баден-Баден, и хотя отдаленные уголки Священной Римской империи, возможно, все еще могут отрицать наше существование, жители этих мест больше не могут. Большинство, без сомнения, приняло нас с благодарностью, ведь мы спасли их от Дитера, но долго ли они будут сохранять благосклонность? Мы проводим церемонию разведения костров на городской площади в качестве еще одного дружественного жеста. Но что, если знакомство с нашими практиками – это слишком много для них и слишком рано? Что, если…

Я обрываю себя, сжимаю кулаки и со стоном закрываю глаза.

«Триединая, помоги». Вот такой я выгляжу в глазах Лизель и Отто? Как они все еще меня терпят?

Да, предстоит совершить ужасные вещи. Но мы же выжили. Мы выжили после встречи с моим братом. Мы пережили его крестовый поход. Мы здесь, и люди, не обладающие магией, знают о ведьмах и готовы, по крайней мере, попытаться принять нас.

Все хорошо.

Что бы ни случилось после связующей церемонии.

Все хорошо.

Я повторяю это про себя, когда мы, выбравшись из леса, наконец приходим в Баден-Баден.

Здесь нет городской стены, в отличие от Трира, который является крепостью, и я рада, что между этими двумя местами мало общего. Трир был темным городом, смешением римской архитектуры и католического гнета. Баден-Баден же раскинулся так широко и открыто, что напоминает о тайнах Черного Леса, как будто не забыл свои корни даже под властью империи.

Мы пробираемся по улицам, большинство домов закрыто, так как час поздний и уже стемнело. Небо чистое, усеянное звездами, а воздух прохладный, но не ледяной, и я благодарна за это, учитывая то, как одета.

Лизель тянет меня за руку. Я накрываю ее ладонь своей, сжимая, и она отвечает тем же.

– Не нервничай, – шепчет она.

Я натягиваю на лицо улыбку, глядя на кузину сверху вниз.

– Разве я нервничаю? Никогда в жизни.

– Тебе не обязательно… Что-о-о-о?

Ее слова заканчиваются протяжным, изумленным вздохом, взгляд устремляется вперед, туда, где дорога выходит на городскую площадь.

Я поворачиваюсь, и моя улыбка становится шире.

Костер в центре Баден-Бадена выглядит по-настоящему впечатляюще: груда поленьев, от которых исходят оранжевые и желтые языки пламени, танцующие в черном небе. Откуда-то доносится музыка, звон инструментов и стук барабанов, приводя в возбуждение тех, кто собрался вокруг костра. Большинство пришло из Источника, это ведьмы, которые рады, что их больше не заставляют скрываться. Некоторые – и их больше, чем я ожидала, – из Баден-Бадена, их неуверенные улыбки становятся шире, когда они наблюдают, как люди из стражи Гренцвахе, друзья Бригитты, смело прыгают через пламя.

Однако есть и недовольные. Кто-то пришел просто для того, чтобы, сложив на груди руки, смотреть на празднование, перешептываться с соседом и неодобрительно качать головой. Но их гораздо меньше, чем я предполагала, – небольшие разрозненные компании. И их недовольство, кажется, вовсе теряет силу при виде одного человека: городского священника, который хлопает в ладоши вместе с ведьмами и улыбается, слушая музыку, пока его темные одежды освещает пламя.

Он принимает нас. Принимает то, что здесь происходит.

И поэтому у несогласных едва ли есть поддержка, которая могла бы приободрить их, превратив пустое ворчание в реальное действие.

Лизель вертится рядом со мной и указывает на людей, перепрыгивающих через костер:

– О, я хочу попробовать! Фрици, Фрици, вот это да…

Прежде чем я успеваю что-то сказать, она срывается с места и несется сквозь толпу, я вижу лишь расплывчатое пятно из светлых кудрей и голубого платья.

Корнелия смеется.

– Она все понимает. – Ее локоть вонзается мне в бок. – Тогда почему ты такая кислая? В конце концов, это твой праздник.

– Я не кислая, – бросаю на нее хмурый взгляд. – И я не нервничаю. Не понимаю, почему вы с Лизель так настаиваете на том, что я расстроена, когда у меня все в порядке.