Береги косу, Варварушка

– Что делашь-то-о-у?

– Да та-ак, брожу, обряжаюсь… А ты чего делашь?

– Да тоже чего-то делаю… Грибницу из белых грибов сварила, приходи!

– Ладно, приду!

Отобедают как ни в чем не бывало. Разве хочется одной суп хлебать, даже из белых грибов?

Я, когда приезжаю, всегда с ними в карты играю. Придем к тете Клаше, она заладит:

– Ты уж, Марфуша, почаще заглядывай на Кулойские. Втроем-то играть веселее!

Оно и правда веселее. Вдвоем – кому карта идет, тот и не дурак. А втроем – оно хитрее сплетается.

Оказалось, дело не только в азарте.

Раньше они играли втроем. Кто был вместо меня, случайно узнала. Бабушка порой увлечется и под смешок выбросит пару шестерок или семерок в бито. Нечасто, но бывало такое. Теперь за ней глаз да глаз, я то и дело поглядываю. Она и сама себя смехом выдаст. Не выходит у нее обманывать, это азарт вытворяет. Я, видно, редко играю, не так ему поддаюсь. Вот и слежу, чтобы в бито мелочь не скидывали, набирались по-честному, крыли по-правильному. Порой и поймаю бабушку на мухлежке, куда без этого. Как-то раз тетя Клаша в горячке выдала:

– Вот, Марфа, молодец! Ты в другу бабку пошла! А что с этой взять, всю жизнь хи-хи да ха-ха.

Моя бабушка Устинья тоже с Кулойских угоров. И замуж пошла за кулойского, все по-людски. Жить пошла в его дом, на самый дальний угор. Видно, поэтому и перестали вместе в карты играть Манефа, Устинья и Клавдия. Дома далеко, а ноги уже не те. Все трое хромают, но больше всех тетя Клаша. Поэтому мы с бабушкой Манефой сами к ней ходим. Но, если пирогов напекли, зовем к нам и на чай, и на карты. И она придет, уважит нас.

Сидим как-то раз, чаевничаем. В картах на ничье разошлись, никто не в обиде. Сначала бабушка с тетей Клашей старое вспоминали, а потом за новости принялись. Тетя Клаша вон какую принесла:

– Слышали, нет? Лед задумали взорвать.

– Да не плети давай.

– Сама слышала, говорю тебе.

– А что это значит-то?

– То и значит. Мужиков собирать начнут.

– Мужиков-то зачем?

– Да разве одному под силу реку взорвать? Нешутейное дело…

– Да, может, на Широких сами управятся… до наших мужиков и не дойдет…

Я не понимала их спокойствия. Точнее, мне было непонятно их беспокойство, они что, не слышат?! Реку снова хотят взорвать! Если на то пошло… раньше надо было, слишком толстый лед нарос, много воды разольется – удержит ли русло? Мне казалось, в этот момент я одна думала о реке. Что за люди, скорей о своих домах думать. Не понимала, как вклиниться в странный, нелепый разговор.

Лучше бы разошлись на ничье.

Дома уходят

Лед не всегда белый.

Накануне ледохода вода подходит очень близко и синит реку. Как бабушка кладет синьку, когда белит печь. Такой сегодня лед – цвета нашей печки.

Не к добру, говорят, белить печи во сне. Мне впервые такое привиделось. Вот и не знаю, с каким чувством начинать день. Показалось, вода начала подступать, и сон забыть не могу, точнее, то, как положено его толковать.

Вскоре все стало понятно.

– Сказали, хватит ждать, надо принять меры. Так и сказали, Марфушка. Сказали, надо лед подрывать, другого выхода нет. Огнем воду спасать придется. Собирают вовсю мужиков на подрывные работы. Вроде идут, многие сами. А жены-то отпускают, говорят, устали терпеть.

Бабушка пыталась подобрать слова неразберихе, которая началась в Беловодье.

Взрыв льда по-прежнему казался мне безумием, но… я все больше думала не о реке. О Никаноре. У нас, на Кулойских, еще спокойно, а на Широких оно как? Разве добьешься правды от Никанора, просто скажет, что все хорошо. Надо самой к нему ехать, а бабушке кто воду с дровами будет носить?..

И тут приехал дядя Юра.

Муж маминой старшей сестры. Думала, он первым побежит лед взрывать. Дедушка приучил его к нашей реке, дядя полюбил на ней рыбачить. Думала, он точно устал терпеть.

А он приехал на Кулойские. Один, без тети Анфисы. Она, как и мама, живет на Широких, но дома у них разные. Думала, дяде Юре нечего делать на Кулойских без реки, а он как-то быстро дела находил.

Раз бабушка теперь не одна, точно поеду к Никанору. Пускай пообещает мне, что взрывать ничего не пойдет. Никанор плохо чувствует белую речь, стáрины ему никто не рассказывал, но слово держать умеет.

Вижу, тетя Клаша к нам идет. Просто так не стала бы ноги топтать. На Кулойских с порога редко говорят, походят вокруг да около, сядут и за столом скажут, зачем пришли.

– Игнат мой пошел.

Тетя Клаша до того незаметно вклинила новость между другими словами, что мы с бабушкой чуть ее не пропустили. Тяжело ей будет одной. Пускай непутевый, но все-таки сын, подмога.

– И что теперь?

– Да ничего. Говорит, тесно ему, давно пора было. Беловодье посмотрит, а может, и дальше куда занесет. Где новые земли, там и новая жизнь, говорит. Пускай идет, все хоть без дела не болтается.

А сама платок несколько раз перевязала. Бабушка тоже заметила:

– Сними ты, Клаша, платок, натоплено у нас. Юрка дров мне до самого ледохода наносил.

– Не, я уже домой пошла. Юрка приехал? Надолго?

– А не знаю, пускай хоть сколько живет. Хорошо, когда мужик в доме.

Стало немного стыдно за бабушку, но мысленно я была уже на Широком, думала только о Никаноре.

О папе тоже думала.

Я не помню их вместе с мамой. Сказали, я родилась у самого Белого моря, только не успела запомнить его. С папой мы виделись, но больше у реки. В последнее время реже и реже, так вышло.

В дверях тетя Клаша добавила:

– А, да. Говорят, отца твоего, Марфа, тоже видели, тоже в подрывные отряды пошел. Может, еще успеешь.

Я не успела. Бабушка Устинья сказала, тихо собрался и ушел.

Пока шла обратно, в каждое окно заглянула. Много домов ушло. Одни брошенные дома кулогорцы своими руками разобрали – чего лиственнице пропадать? Другие сами ушли, втихомолку.

Может, некоторым вещам лучше моли достаться.

Зачем запомнили, что реку можно взорвать? Может, не додумались бы, если бы памяти не было. А что, если… я тоже помогла ей сохраниться? Это же я вытащила память бабушки Марфы. Кому успела рассказать об Андельских… Кажется, немногим, но откуда же знать, куда и как слово дошло, разве его вернешь? И папу тоже.

Дальше время пошло еще более странно.

Казалось, одно за другим норовит разладиться. Одно дело – река, другое – дома.

Однажды поймала себя на том, что стала слишком много думать – то наперед жила, то назад мыслями оглядывалась. Решила, надо руки занять, чтобы думать о том, что могу удержать. Иначе сама с собой разлажусь, и тут ни река, ни дом не помогут.

И я начала печь.

За бабушкой рецепты запоминала. Руками наизусть учила. Особенно по душе пришлись калитки – потому что на темной муке. Белую видеть уже не могла, и так ситуха за окном. Пускай хотя бы на столе ничего не рассыпается – на моих глазах из теста выходят круглые калитки с ягодами в середине.

Так пекла моя прабабушка.

Приданое

Наш дом небогат.

Прапрадед оставил прабабушке только стены. Зато какие – обживать бы да обживать. И муж достался хороший. Прадед на совесть обшил дом изнутри. Снаружи не стал прятать ядреную лиственницу. Очень ее уважал, а тестя подавно. Добро получил от него, тогда и принялся обшивать. Дело сладилось быстро. Первым оглядел обшитые избы тот, кто их построил. Принял прапрадед работу, принял и новые избы – никакого голого бруса, как раньше. Стены гладкие, можно оклеить, а главное, тепло меньше уходит. Печь ядреная, рамы двойные, пол вечно у хозяйки вышаркан. По нему бегает маленькая Манефа. Еще не бабушка моя, просто Манечка. Хорошо обживался дом. Казалось, ни одна метель не нарушит его. Жить бы да жить, но беда нашла за пределами дома. Остались в большом доме мать и дочь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Ясность, чистота, спокойствие (фр.).

2

Какой безмятежный день предвещает небо! (фр.)

3

Безмятежность мира (фр.).

4

Разум, дух (фр.).

5

Чистый разум, чистый дух (фр.).

6

Уют (чуваш.).