Жестокие игры Карима. Обожгу твою душу

Снова делаю так, как он говорит. Чересчур порывисто, нервно, потому что стесняюсь до чертиков.

Вот такого откровенного взгляда превосходства, вот такого темного мужского интереса…

– Нырни туда,– продолжает он. Трогаю свой бутон, развожу лепестки, замираю…

Карим смотрит прямо туда и облизывает свои губы.

Глава 12

Наверное, я была проклята при рождении. Мать рассказывала мне перед смертью, что родственницы мужа так и не приняли ее в свое архаичное, закрытое общество – чужачку из заснеженной России, которая слышала проклятия в свой адрес всякий раз, когда отворачивалась.

Это не помешало отцу самозабвенно и страстно пронести их любовь до самой ее смерти. Он привез мать из Сибири после окончания учебы в Советском Союзе вопреки всем законам и устоям. Ну, и наделала же шуму «невеста с Севера» для единственного сына правителя Бабилонии.

Дворцовые тайны, козни, неведомая культура… Я помню, как мама говорила, что пару раз думала, что не выдержит и сбежит… Но каждый раз отец зацеловывал ее злость и вымаливал еще один шанс…

Родители отца заняли выжидательную позицию, надеясь, что чужачка скоро надоест молодому Зороху и он утратит к ней интерес… Не случилось…

Спустя несколько лет родители отца погибли в авиакатастрофе. Так мой папа стал новым молодым главой небольшого, но древнего и самобытного государства, вольным принимать решение за себя… Он сделал мою мать своей единственное женой и правительницей. И поклялся более не брать другой женщины… На удивление русская жена с белоснежными волосами ниже бедер пришлась тогда политически кстати. Хоть местные женщины и ненавидели ее, называя колдуньей снега, укравшей сердце их завидного мужчины, в среде арабских правителей тогда было немало тех, кто подобно моему отцу, выбрал себе в спутницы жизни русских женщин, чья красота не могла оставить равнодушными горячие восточные сердца.

Эту тенденцию понимали и многочисленные советники Зороха, которые стремились обеспечить затерянной во времени и цивилизации стране ее стабильность через лавирование между интересами региональных держав.

«Русский медведь», великая держава, помогала своим союзникам на Ближнем Востоке. Эти браки были своего рода физическим воплощением дружбы и любви между народами.

По злой усмешке судьбы, теперь я должна была стать женой мужчины, родившегося именно от такого союза. Кариму Увейдату было тридцать четыре года. Его матерью была загадочная красавица Влада из России, некогда приехавшая журналисткой в охваченную войной Сирию. Страсть властного Васеля Увейдата, будущего всесильного премьера страны, к молодой русской девушке повлияла, как сейчас кажется, не только на их судьбу, но и на судьбу всей Сирии1… От этого союза родились трое детей- двое сыновей и дочь. И вот, один из них был назначен проведением стать моим мужчиной… Или палачом?

Что это было- проклятие? Незавидное стечение обстоятельств? Просто моя неудача?

Как только над Бабилонией нависла угроза, все начали обращаться к прошлому и вспоминать мою мать и ее появление в этих землях… Невиданная дерзость- впервые рядом с правителем чужачка, да еще и с немыслимым цветом волос и глаз… Жрецы недобро качали головой и говорили, что ее появление вызовет гнев богов, что неприступная Бабилония будет разрушена спустя тысячелетия… Отец их не слушал. До последнего он правил справедливо. Народ не роптал и жил хорошо. Но когда Карим пришел на наши земли, злые языке не забыли вспомнить о том, что его появление неслучайно… Вот она, кара! Старик-таки поплатился! Нашей кровью поплатился и честью наших дев!

Так шуршали языки за спиной, подобно диким змеям.

А отец был слишком разбит и деморализован, чтобы как-то ответить…

Когда Карим сказал, что собирается брать меня в жены, сомнений в том, что это единственный для меня вариант не было. Я была плодом проклятья… Ребенком от чужачки… Мои белые волосы вызывали страх, шок, отчуждение… Так было и с мамой, наверняка. Наверное, потому отец и наказал всем ходить покрытыми с головы до ног… Не верю, что дело только в ревности. Он не был злым, авторитарным и жестким человеком…

За меня он не боролся. Да и я сама все равно бы принесла себя в жертву… Может быть, хоть так я бы смогла искупить вину за грехи родителей, отдать дань своему народу…

– Девочка моя, не спишь?– услышала за спиной голос Кассии, вглядываясь в очертания погрузившегося в сон города. Завтра на рассвете я его покину…

– Куда до сна…

Кассия понимающе хмыкнула и обняла меня руками сзади.

– Возможно, мы посетим и Сирию, Иннана, мою родину. Там ведь живут его родители… Ты увидишь эту красивую страну…

Повернулась к милой няне и улыбнулась ей.

– Не стоит рассчитывать на нормальные отношения между мной и Каримом, дорогая Кассия. Уж чего-чего, а семейных застолий и визитов вежливости между нами не будет. И не только потому, что он такой человек. Потому что…– я нервно сглотнула,– я надеюсь, что этот брак разрушится еще до завершения праздника Акиту…

Кассия тяжело вздохнула.

– Может быть, было бы благоразумнее оставить агонию мести? Он заинтересован в тебе, попробуй построить с ним нормальные отношения… То, что он отказался от обряда…

– Говорит о его похоти…– усмехнулась я,– только и всего… Кассия, нельзя поддаваться соблазну прогнуться перед сильнейшим. Не забывай, эти люди пришли на нашу землю с разрушением. Они насиловали наших девушек.

– Насиловали?– усмехнулась Кассия и отвела глаза,– я видела поведение наших девушек на обряде во время твоего танца… После вашего ухода началась настоящая вакханалия. Сомневаюсь я, что и тогда кто-то был против… Молодежь здесь устала жить в Средневековье, Инна. Они хотят перемен. Девушки буквально мухами облепили пришедших мужчин. А уж твой Карим…

– Он не мой!-резко перебила его я…

Кассия недобро вздохнула.

– Ты играешь с огнем, Инна. С огнем, который пылает не в храме, а в его груди. Он дракон…

– Он всего лишь ханжа. Высокомерный и авторитарный…

– Тебе может понравиться быть с ним как с мужчиной… Я видела, что он тоже тебя волнует… И ему понравится… Я не сомневаюсь…

Внутри все топорщилось и напрягалось. Мне не нравился наш разговор. Совсем…

– Более того, Кассия. За эти дни до третьего ритуала я должна влюбить его… Карим должен начать испытывать ко мне реальные чувства… Иначе мой план сорвется… Я не имею права на ошибку. Он должен отказаться от третьего ритуала, чтобы я была свободна!

Кассия снова недобро покачала головой.

– Опасные игры, девочка… Опасные игры, которые очень легко могут стать жестокими…

Я снова посмотрела на погруженный в сон вечный город… Сейчас он затаился в драматической тишине…

– Какие игроки, такие и игры…– задумчиво произнесла я.

Глава 13

Я чувствую на себе его взгляд- тяжелый, даже не стремящийся скрыть свое внимание. Карим изучает меня, как подопытную зверушку. А спустя какое-то время, когда вертолет набирает высоту, а я отрешенно смотрю в окно, снисходительно усмехается.

– Летала когда-нибудь на вертолетах?

Мне сейчас хочется сострить и рассмеяться. Сказать что-то в стиле того, что мне неведомы эти железные крылатые машины из ада и он сейчас просто перевернул мое сознание, но… внутренний азарт почему-то говорит, что мне стоит промолчать… Пока…

Сделать вид, что я жуть как боюсь и не слышу его вопроса, объятая ужасом тряски в жутком агрегате, уносящем меня от земли.

Он снова хмыкает. И на лице даже какая-то тень сочувствия…

– Потерпи немного. Это вертолет последней модели на водородном двигателе. Ты еще не знаешь, какой бывает настоящая тряска в тех машинах, которые использовались раньше для перелетов по гористым местностям. Воздушные массы блокируются неровными хребтами и создают воздушные ухабы на трассе… Полтора часа- и мы будем на месте…

Я вживаюсь в роль. Наверное, даже бледнею. В сущности- мне много и не надо. Если уж не вертолет, то как минимум неизвестная гнетущая реальность впереди все равно вселяют в меня ужас. Я правдоподобно вцепляюсь пальцами в мягкую обивку сидения, что снова не остается им не замеченным.

Ну да, в целом можно смело сказать, что я уже начала себя вести как девушка-Маугли.

Когда спустя полчаса за окном появляется испещренная береговая линия, он снова отрывает внимание от своего космического вида планшета и говорит, словно бы опять снизойдя до меня свысока.

– Внизу моя родина. Сахель. Побережье Средиземного моря. Через тридцать минут сядем в Пафосе.

– Почему Кипр?– все-таки решаюсь на нейтральный диалог с ним,– отец не смог поделить земли между всеми наследниками в Сирии?

Карим хмыкает.

– Мне не интересна власть в традиционном понимании слова, Инна. Власть в таком виде- это оковы. Это правила и ограничения. Вон, посмотри на себя. Ты вся скована этими цепями. Они даже в твоем воображении. Кипр-оптимальное место как плацдарм. Рядом, удобно, свободно, красиво… Оттуда контролирую все свои проекты, ни перед кем не отчитываюсь, не имею лишних глаз, но погружен во все сферы своих интересов. Я построил насыпной остров в нескольких километрах от Пафоса, знаешь?

– Как-то не приходилось ранее интересоваться твоими проектами и достижениями,– отвечаю едко, едва сдерживая раздражение от его высокомерия и даже хвастовства что ли.

Снова хмыкает и опять прилипает в экрану.

Дальше мы не говорим.

Я вышла из самолета в теплый кипрский вечер последней – жара уже не душила, но асфальт еще хранил ее память. Карим ждал у подножки трапа, в солнцезащитных очках. Телефон у уха, увлеченная беседа… Ни слова, просто кивок в направлении авто – и я села в пассажирское сиденье ламборгини, стараясь не касаться его руки.

Пока шла к машине, с удивлением обнаружила среди встречающих в числе прочих на вертолетной площадке Ашура, скользнувшего по мне кратким взглядом. То есть он уехал раньше? Специально тоже послала ему встречный взгляд.

Кортеж выстроился быстро – машины с натянутым блеском и людьми, слишком уверенными в себе. Мы ехали вдоль береговой линии, где закат ложился на воду тонкими слоями золота. Я смотрела в окно, наблюдая, как волны слизывают камни – те самые, о которых когда-то слагали мифы.

Здесь, у Пафоса, Афродита вышла из пены. Слишком красивая, чтобы быть счастливой. Слишком желанная, чтобы выбрать одного. Я всегда думала, что легенды – это просто украшения для туристов. Но сейчас в них было странно много правды. Это место было слишком сказочным, чтобы в них не верить.

Здесь красиво. Воздух мягкий от моря, но при этом свежий от обилия растительности. Дышится иначе чем в пустыне- и это сильно бьет по голове.

Хочется спать. А может я просто слишком устала…

Я не стала отдавать предпочтение европейской одежде, чтобы не вызвать лишние расспросы у Карима. Пусть продолжает воспринимать меня средневековой дичкой.

На мне лилового цвета абайя. Правда, я не стала накрывать волосы и лишь просто собрала их в хвост. Косметики на лице тоже нет.

Пока едем к его резиденции, молчу, смотря в окно.

Он погружен в созвоны, разговоры, обмен информацией.

А мне же хочется просто забыться во сне, надеясь, что его «обещание» будет исполнено не сразу по прилету.

Я почти полностью поглощена в себя и не вслушиваюсь в то, с кем и о чем говорит Карим. Но словно бы внутренняя сила из подсознания заставляет меня вынырнуть из забытья и вслушаться в его разговор именно в этот момент.

– Да, шамси (араб.– мое солнце), прилетел. Да…– он говорит мягче, спокойнее. Я даже, наверное, и не слышала раньше, чтобы он так разговаривал. Со мной так точно…– нет, не один…

На другом конце можно расслышать женский недовольный тембр.

Сибиль. Даже не сомневаюсь, что она.

Карим раздраженно выдыхает.

– Завтра поговорим, да!

Она снова что-то возражает.

Он недовольно косится на меня, а потом быстро переходит на курдский

и заканчивает разговор несколькими фразами на нем.

Я не поворачиваю голову на него, так и остаюсь прикованной к пейзажу за окном. Фантастической красоты гладь Средиземноморья аквамариновой полосой… Это море пленило даже греческих богов… Здесь они горели, влюблялись, разочаровывались, погибали и воскресали… Внутри как-то неприятно сжимаются невидимые тиски. Ощущение ненужности и нелепости накатывает пенной волной.

Карим снова кому-то набирает. На этот раз это Ашур. Я тоже понимаю это почти интуитивно. Он разговаривает с ним доверительно, но скупо. А еще говорит на сирийском диалекте арабского. Наверняка, чтобы я тоже не особо понимала… И я бы не понимала, конечно. Этот язык предельно далек и от иракского арабского, и от фусхи- общепринятой формы литературного языка… Если бы не Кассия, моя сирийская няня…

– Её уже привезли?– спрашивает Карим,– прекрасно. Такая, какую я заказывал? Невинна?

Его дружок что-то отвечает. Увейдат усмехается.

– Это хорошо. Наконец-то ты меня радуешь, друг… Угодил… Сегодня в семь. Ты и я. Объездим её, как любим…

Он кладет телефон. Я прикусываю губы в отвращении.

Порочный, низкий тип. Высокомерный и циничный.

Нельзя верить ни одному его слову.

А еще нельзя ни на минуту давать ему тактического преимущества…

Чувствую на себе жгущий взгляд.

– Что приуныла, принцесса? Кипр тебя не вдохновляет?

Нет, напротив. Меня не вдохновляешь ты и твой гарем на моих глазах.

Но молчу. Прикусываю губу.

Еще пару виражей- немного в холм. И глазам открывается захватывающая дух картина.

Его дом – если этот объект вообще можно так называть – возвышался на прибрежном утесе, будто и вправду, подобно своему хозяину, считая себя выше всего остального. Окна в пол выходили прямо на море. Отсюда берег казался диким, как в старых легендах, где боги бросали вызов людям.

Нас встретили почти молча – пара людей в форме. Я прошла сквозь прохладную тень сводов, и мрамор отозвался под каблуками глухим, ленивым эхом. Всё здесь было дорого, безошибочно подобрано: стекло, камень, металл. Ни одной фальши. Интерьер – словно обложка архитектурного журнала. Но есть ли в этом жизнь?

Встала, прислонившись к перилам террасы, слушая, как он что-то объясняет Ашуру – по тону было понятно: это «его» место силы.

– Инна!– вдруг резко обратился ко мне,– тебя проводят в твою комнату. Сегодня отдыхай, а завтра поговорим обо всех наших делах.

«Наших делах». Выразился-то как…

– Я… могу гулять по территории?– спросила я, когда он уже развернулся, чтобы отойти от меня.

– Можешь…– сказал после некоторой паузы,– только осторожно… Не во все уголки этого имения тебе можно…

–Ты про свой гарем, куда доставили новую невинную девочку?– дура. Зачем я это говорю? Зачем высветила, что все поняла и… уязвима?

Он с удивлением зависает на мне глазами, но потом берет себя в руки и хмыкает.

– Моя няня сирийка, Карим. Я знаю этот диалект.

Он лишь хмыкает. Ничего не говорит.

Разворачивается окончательно и уходит прочь…

Глава 11

«Вон, все!»– слышу приказ на задворках сознания.

Мы остаемся одни.

Чувствую, как нарастает жар вместе с напряжением, как меня скручивает. Нет… нет… Только не это… Не перед ним… Не тут… Это ведь оргазм, да? Сладкая нега, пронзающая каждую клетку тела… Только от его взгляда? Нет, нельзя… Чувствую себя жалкой, загнанной в тупик…

К глазам невольно подбираются слезы. Я сильно-сильно жмурюсь, жалобно всхлипываю. Начинаю остервенело качать головой.

Слезы выстреливают по щекам, подобно брызгам. Орошая горячую кожу. Больно, зябко, страшно… И унизительно…

– Давай скорее.... жалобно хмыкаю,– это невыносимо… Вот это вот ожидание… невыносимо… Если собрался делать это сам, не унижай, а сделай уже!

Его горячее дыхание на моей щеке. Чувствую темную энергетику тела, нависающего сверху, но не соприкасающегося с моей кожей. Глаза Карима везде. Мне никуда от них не спрятаться. Почему… почему все это происходит со мной? Почему должна отдуваться за слабость мужчин моего народа, которые не нашли в себе силы противостоять агрессору? На мгновение хочется скулить от жалости к себе… От того, что при любом раскладе моя женская сущность будет низведена до уровня муравейника и растоптана…

Этим мужчиной, обстоятельствами и моей же собственной судьбой… Вздрагиваю, когда его горячие пальцы касаются моей щеки и утирают слезы…

А дыхание становится хриплым и частым…

Открываю глаза, чтобы напороться на его совершенно одичавший взгляд. Сколько же в Кариме первобытного.... Как его могут считать прогрессивным инноватором? Он страшнее самых диких, костных, темных мужчин Востока, от жестокости которых кровь стынет в венах…

– Котенок, играющий роль тигрицы.... – сипло хмыкает он и вжимается носом в мою щеку, размазывая по ней влагу, вдыхая её.

Это так дико, порочно, по-животному, интимно…

Вопреки воле и разуму, низ живота скручивается в унизительном спазме… Мне страшно… Мне… мне так, как никогда не было. И это пугает больше всего…

Пальцы сжимаются на подбородке, заставляют поднять лицо, заставляют смотреть на него.

– В постели с мужчиной женщина должна плакать только по двум причинам, Инна…– я нервно всхлипываю, когда он касается подушечками моих губ и размазывает мою же слюну и слезы,– после ошеломительного оргазма и… чисто из-за физиологии, когда член так глубоко в горле, что слезы льются автоматически…

Эти дикие, порочные слова на русском языке- как печать раскаленным железом, его ярмо. Жриц давно нет в комнате, мы с ним наедине, но он продолжает говорить со мной на русском. И я знаю, почему… Это материнский язык… Язык инстинктов… То, что откладывается под корку навсегда с рождения. Сколько бы мы языков ни знали, какие бы языки ни считали своими, сейчас говорит не рот, а нечто внутреннее…

Мое дробное дыхание прокатывается по груди спазмами. Карим не отстраняется. Страшно… Волнительно… Нет пути назад…

– Сделай это… Хватит меня унижать…– позорно умоляю его.

– Унижение, котенок?– снова усмехается,– несеттт… Я еще даже не начинал тебя унижать… И мне это не интересно, Инна… Нет смысла унижать женщину. Это глупо… Вот ваши мужчины унижают женщин, облачая красоту в черные тряпки. Знаешь, почему? Самоутверждаются… Они слабаки. Легко быть смелым на фоне слабости… То, что я делал в отношении тебя, это не унижение, а пренебрежение… и поверь, пренебрежение от такого, как я- скорее благость… Потому что мое внимание может слишком дорого тебе стоить…

– Разве есть что-то дороже того, что ты уже у меня забрал?– вырывается из груди быстрее, чем я думаю.

Зависает на мне глазами. Потом смеется. Тихо, медленно, размеренно…

– Сейчас, Инна, здесь, подо мной- ты всего лишь женщина, а я всего лишь мужчина. И знаешь, что я тебе скажу? Нет ничего глупее дать какой-то палке разорвать себя… Это противоестественно, противоправно, это то, что навсегда взрастит в тебе комплекс жертвы, для которой все, что между ее ног-не благословение и дар, а тягота и долг… Я не обижаю девочек, Инна. Запомни. Это мой принцип. Мы можем бесконечно долго воевать с тобой как две личности, но не как мужчина и женщина. Не будет войны с девочкой, которая сейчас сжалась в тебе и бьется в страхе и ужасе… Хотя бы потому, что я не вправе поменять законы этого мира. Это женщина дает жизнь. Меня родила женщина. У меня есть сестры. И у меня, возможно, тоже будет дочь. Воевать сейчас с твоим женским началом- это плюнуть в лицо мирозданию…

Его слова ошеломляют. Дезориентируют…

Каков бес. Путает меня, заставляет метаться в смятении по чертогам сознания… Я жадно хватаю воздух губами…

– Что… что ты тогда предлагаешь, Карим Увейдат?

Он внезапно отступает.

– Обряда не будет!– говорит жестко.

Мне бы выдохнуть… Ведь если бы меня сейчас проткнули этой штукой, шансов вернуть себе земли не было бы… Два очка в его пользу…

Он теперь не смотрит на меня. Вопреки моим ожиданиям, небрежно подхватывает с пола мою тунику и кидает.

– Прикройся,– говорит сипло, отводя глаза.

– Что… это значит? – выдавливаю из себя, все еще чувствуя, как горят щеки…– как это понимать?

– Буквально,– раздраженно выплевывает в ответ,– терпеть не могу нелепое варварство. Ты бы видела себя со стороны. Жалкое зрелище. Схваченные в плен несчастные девы перед лицом группового изнасилования и то выглядят более отважными, чем ты перед видом этой палки.

Я нервно облизываю губы.

–Тогда…– хочу намекнуть, что тогда…

– Секса не будет,– отрезает снова, опять меня шокируя и дезориентируя, – сейчас не будет. Я не порноактер, если ты знаешь, кто это, чтобы трахать тебя под улюлюканье дикарей, ждущих снаружи. Да и не вижу в этом смысла. Ты должна забеременеть и родить. Главная сфера моего интереса в тебе – это как раз то, что у тебя между ног. Я не уверен, что эта кривая палка сомнительного качества и дезинфекции- идеальный вариант для нанесения столь деликатного повреждения. Не хватало еще полгода лечить воспаление. Нет уж. Избавь.

Он разворачивается и идет на выход.

Минутная слабость, даже какая-то искренняя, щемящая нежность, что я невольно ощутила под его пальцами, отступают… На их место снова приходит жесткий, бессердечный Карим… Отчужденный, циничный, высокомерный…

А я так и лежу, застывшая на ложе в одной нелепой позе, стыдливо прикрытая тонкой тканью.

– Можешь записать в копилку своих нелепых достижений, что я трахну тебя в первый раз не по дебильным обрядам, а по-человечески. У меня есть право на одну ошибку и я ею пользуюсь. Одно твое условие я выполнил- ты оголилась в храме перед моими людьми. Выполню и третье. А вот второе произойдет по моим правилам.

Оборачивается на меня и усмехается.

– Но не потому, что я так сильно тебя захотел, Инна. Не стоит обольщаться. Просто терпеть не могу вот такое нелепое и бессмысленное варварство. Мне нужен здоровый ребенок. Это главное. И да… До твоего гребаного третьего обряда еще десять дней. Я не собираюсь торчать в этой глуши все это время. У меня дела дома, на Кипре. Полетишь со мной… Надеюсь, будешь вести себя в цивилизации, не как женщина-Маугли, если ы читала Киплинга и знаешь, кто это.

Глава 14

Моя комната красивая и просторная. Огромное окно на всю стену, вид на море с утеса. Интересно, зимой тут сильные штормы? Насколько комфортно жить в таком месте, когда нужно принимать на себя прямой удар стихии?

Почему-то невольно вылезла ассоциация с Каримом. Он такой, да. Вечно встающий вопреки, вечно супротив потоку ветра. Наверное, если бы он не переехал мою жизнь, не разрезал ее на сотни кусочков, я бы даже могла им восхищаться… Издалека. Знаете, это такие мужчины, даже чьи неказистые любовные похождения воспринимаешь со скрытым интересом. Он уникален-это точно. По-своему, сумасшедший, горящий своей философией- и оттого такой категоричный. И почему же нелегкая занесла его на мой скромный и тихий жизненный путь…

– Добрый вечер, госпожа,– услышала робкий стук в дверь.

Приятная девушка, нейтральная и корректная. Глаза кротко в пол, на лице- само смирение и участие… И еще что-то. То, что я пока не могла разобрать. Влюбленность в хозяина дома? Интересно, сколько сердец он разбил? Раздражение на саму себя, что меня это почему-то волнует…

– Меня зовут Луна и я буду Вам прислуживать. Могу провести экскурсию по этому дому. Это мыс. Владения господина Карима очень большие… Могу рассказать, чем вам можно заниматься, чтобы скоротать время…

«Можно»… Это слово зацепило меня, сильно…

– Присядь, Луна,– обратилась я к девушке. Она опасливо, но послушалась меня.

– Ты арабка?

– Сирийка… Моя мать прислуживала в доме у отца господина Карима.

Лояльная, значит. И точно, влюблена…

Девушка тушевалась. Все ее предложения помочь мне- разобрать гардероб, сделать массаж, накормить меня или напоить чаем, не впечатляли.

Сейчас мне точно было не до того…

Когда показалось, что мои планомерные отказы ее буквально довели до слез, застывших в глазах, я решила сделать шаг навстречу.

– Мои волосы запутались после путешествия. Могла бы ты помочь их прочесать?

– С радостью! – обрадовалась девочка.

Ее руки были нежными, мягкими, почти невесомыми… Удивительное дело, они учатся быть такими услужливыми или такими нужно родиться? Как такая «услужливость» трактуется мужчинами и не злоупотребляют ли они ею?

– Скажи мне, Луна, как тебе живется в этом доме и как тебе господин Карим?

– Хорошо…– ответила, сильно сжимаясь,– наверное, это нехорошо- обсуждать такие вещи за его спиной…

– Что ты… мы ничего не обсуждаем за его спиной. Я его жена и он сам сказал, что мне стоит погружаться в быт и уклад этого места. Разумно поинтересоваться у приставленной ко мне ближе всего девушке такими очевидными вещами… Это ведь даже важнее, чем знать карту мыса, принадлежащего господину Кариму. Выдохни, Луна. Я тебе точно здесь не враг, поверь…