По щучьему велению, по Тьмы дозволению

Помнил Инальт слухи, бродящие по дворцу мерзостными сутулыми тенями советников, разлетающиеся ехидными смешками кухарок, служанок. Скажут гадкое в сторону, а потом ресницами хлопают, невинно губы лыбят.

В боях всё проще, честнее: есть меч, есть щит, а есть стрелы. В царском же тереме враги друзьями прикидываются. А друзья… есть ли такие? Одной царевне было отдано сердце юноши, более никому и ничему.

Поздний осенний рассвет подарил дворцу долгожданную тишину и тяжёлые хмельные сны. Сморила усталость и Инальта. Но только он сомкнул веки, слышит девичий крик.

Богатырь подскочил на месте, рванул на себя ручки – двери не поддаются, заперты изнутри. Другой раз и третий дёрнул Инальт. Дубовые ставни аж затрещали в его могучих руках. Взревел юноша и ударил со всей силы.

Засовы вылетели. Инальт оказался в покоях царевны. Замер и головой крутит: где же враг? Никого не видно. Да и как лихой человек попал в высокий терем? Через окно? Невозможно, стена каменная отвесная!

А царевна Несмеяна закуталась в одеяла и всё продолжает завывать в ужасе, дрожащей рукой показывает в угол. Инальт посмотрел в ту сторону и сам едва не взвыл. Будто сама тьма ожила, тень обрела силуэт человекоподобный.

Когда Инальт ступил в покои, чудище ударилось об пол и превратилось в чёрный кисель. Растекается по коврам, а следов не оставляет за собой.

Инальт подлетел к нечисти и ударил мечом, легко разрубил надвое. Кисельная чернота заверещала, и обе её половины устремились к выходу. А по чёрной плоти будто искорки побежали. Инальт готов был поклясться, что это глаза!

Страж напрасно бросился в погоню. Юркнула нечистая за угол и пропала. Инальт не хотел покидать царевну, пусть мудрецы и советники разбираются, что за напасть.

Он вернулся к Несмеяне. Увидел её – беззащитную, слабую, – и сердце его сжалось от нежности. Инальт не стал церемониться, сел рядом, обнял девушку.

– …Ты цела, моя царевна? – спросил он. – Чудище не навредило тебе?

– Оно не подошло… – ответила та. – Только стояло да смотрело на меня десятками глаз.

– Спасибо Великим Матерям, – вздохнул юноша.

Инальт прижал к груди царевну. Заключил тонкие плечи в свои надёжные объятия. Оба ощутили, как трепещут их сердца.

– Голова кружится, – прошептала Вита.

– Верно, – дружинник прильнул лицом к её волосам, вдохнул аромат.

– Укради меня, Инальт, укради, – тихо взмолилась царевна. – Увези в своё княжество… Далеко-далеко…

– Ты не была там, не знаешь, о чём просишь, – вздохнул юноша. – Опасны Северные земли.

– Видишь, нет мне покоя даже во дворце… – всхлипнула Несмеяна, прижав руку к пояску, за которым хранила кулон с портретом матушки. – Чую я, грядёт беда…

– А не жалко тебе батюшку одного оставлять? – нахмурил чёрные брови Инальт. – Как же престол без наследницы?

– Не хочу я ни престола, ни власти, – мотнула головой царевна. – Противны мне царские хоромы… – Её плечи дрогнули. – Укради и увези меня как можно дальше! За леса, за поля, за реки…

Инальт не ответил. Он не знал, как не выкрикнуть: «да». Как найти разумный выход, когда сердце стонет: «Увезу тебя, украду… никому не отдам!»

Они нашли ладони друг друга, сплелись пальцами. У юноши руки были горячие, словно у самого бога Зоара. У царевны – холодные, точно весенний ледок. Она подняла залитое слезами лицо, легонько коснулась устами губ воина. Тот склонился к ней. Ответил – несмело, не размыкая рта, как целуют друг друга невинные дети.

И снова оба опустили глаза, отвернулись. Они замерли, скованные своим проступком. Внимательно слушая дыхание друг друга, пытаясь угадать в нём, чувствует ли каждый из них это дивное, необъяснимое? Или кажется? Или это тень от пережитого ужаса туманит взор, бьёт дрожью.

Так они и сидели, обнявшись, когда подоспела стража.

Десятник не стал разбираться, из-за чего кричала Несмеяна. Не послушал её слов и молений. Не спросил, почему младший стражник выломал двери в покои царевны и обнажил меч.

Того, что десятник увидел, было достаточно для ареста Инальта.

Колдун и шут

Слава гремела впереди него, а по пятам шла погоня. Но рассеянная по приречным деревням царская дружина не сильно торопилась ловить бунтаря. Поначалу пытались с ним воевать, а потом вдруг отстали.

Страх наводил Емельян Филин – и неспроста. Он разъезжал не на богатырском коне, а верхом на огромной печи. Попробуй-ка одолей такого скакуна.

Движимая чародейской силой печка давила ратников, как цыплят. Их мечи и копья бессильно отскакивали от колдуна. Стрелы летели все мимо. Будто лихо одноглазое рядом с ним сидело.

И воды рек его слушались, выходя из берегов по первому зову. И сады фруктовые вдруг начинали сыпать плодами по головам законников. Вилы и лопаты сами собой в бой шли. А уж сколько голов разбили обыкновенные дрова – страшно сказать.

Зато местные жители стремились всячески помогать Емельяну Филину. Бабы млели от нахального красавца. Мужики одобряли чудеса незаконные. Дети визжали от восторга, когда Емеля их на печи катал.

Казалось бы, колдун жуткий, что оживляет неодушевлённое. А нравился простому народу весёлый нрав Емели, его шутки и особенно смелые слова, которые все думали, да боялись произносить. Знали крестьяне намерения весёлого колдуна и куда он печь свою правит.

В какую бы деревню ни заезжал Емеля по дороге в столицу, везде его уже ждали с хлебом да солью. Сами старосты встречали, вели в дом, где парня угощали яствами и долгими речами о судьбе крестьянской. Кушаньями, напитками и ласками радовали бунтаря, а утром провожали.

Недоумевал Емеля только от одного: почему никто к его армии не примыкает? Чтоб въехать в столицу, как во сне он видел: с боевыми песнями, с реющими знамёнами, со сверкающими глазами.

Все были недовольны законами, налогами, произволом ратников, но молчали. Вручат пирогов, письмо с прошениями к царю – и рукой на прощанье машут. Даже братья родные не пожелали присоединиться к походу.

Как вернулись с торгов, как увидели, что за порядок в их общем доме стоит, так принялись браниться. Мол, нечего тёмной силой баловаться, якобы собственная сила так пропадёт. Собственными руками мужик должен дрова рубить, сам за водой ходить, а не на печи бока отлёживать.

– Вот и поглядим! – заявил им Емеля. – Я ухожу от вас и больше не вернусь. Живите как знаете. Только часть своего наследства я забираю!

Сказал так, да и укатил прямо на печке верхом. Даже домишко детства своего восстанавливать не приказал. Зачем его братьям сила тёмная, если свои руки есть? Пусть на себе добрые советы и применяют!

Емеля не сильно горевал, что нет у него единомышленников. Может, оно и лучше, ведь была у него сила Лучиюшки. По её воле мечи и топоры сами по себе пойдут в бой. Воевать может кухонная утварь, платья и сапоги – вот ведь будет умора!

– Ну и нойте дальше! Гните спины на царя, дурачьё, – смеялся Емеля, с ветерком катя по большаку. – Стану царём, вместо него буду вами распоряжаться. Кто не помог, не пожелал сделаться могучим витязем, тот не получит от меня ни меча, ни коня, ни монеты. Останетесь рабами – будете знать.

Впрочем, думал так Емеля без злобы. Жизнь его была светла и весела, судьба не озлобила. Не изведал он ни холода, ни голода, ни горя. Не заслужил он у себя в деревне большого уважения, но на праздниках ему всегда были рады. Поёт хорошо, пляшет – душа компании!

Как тогда, так и теперь женщины были к нему ласковы. Разве что в последние дни жаловались на речной запах от тела, на рыбий привкус губ. Но так он и не предлагал им целоваться.

Единственное, на что мог пожаловаться богам Емеля, – так это на скуку. С самого детства хотелось ему чего-то эдакого, диковинного, необычного. Всегда казалось Емеле, что он не на своём месте, а достоин лучшего.

Миновали осеннее равноденствие и праздник Урожайной луны, когда увидел Емеля башни и маковки Речи. Не зря столицу назвали белым градом. Крепость и дворцовые палаты были выложены из белоснежного камня.

На фоне синего неба и золотых садов казалось, что терема сияют, словно волшебные. Емеля так залюбовался, что не заметил, как дорогу ему преградила стража. В руках – бердыши острые, на головах – шапки синие с перьями, на плечах – плащи.

– А ну стой! – гаркнул один из воинов. – Кто таков, откуда и зачем?

– Вы не слышали обо мне? – удивился парень больше их глупости, нежели незнанию. Как можно смотреть перед собой и не видеть, что к тебе на печи прикатили? – Емельян Филин я. Еду к царю-батюшке с письмами от народа.

Он бросил к ногам стражи мешок.

– А чего верхом? – спросил второй стражник, почесав затылок. – Не положено в городе верхом.

Емеля нахмурился, но затем в глазах воинов приметил знакомое выражение. Никак, божок Квасура тут был замешан.

– Гуляете, что ли? Празднуете? – по-доброму рассмеялся Емеля.

– Царевна наша совершеннолетие встречает, – объяснил первый стражник. – Женихи понаехали. Не до писем твоих царю-батюшке!

– Так и я жених! – обрадовался Емеля. – Чем я, по-вашему, не жених? Молод, красив, умён и силён!

Он ловко соскочил с печи и, хлопнув себя по рукам, по ногам, закружил в задорной пляске. Но стражников представление не впечатлило. Они только пуще рассердились.

– Какой ты жених? – скривился один из них. – Босой, нечёсаный, рубаха на тебе драная! Вор огородный… Шут царя Гороха!

– Принцы заморские, витязи могучие даже улыбки нашей царевны не удостоились, – вставил другой стражник. – Витария Несмеяна только рыдает без конца. Вчера как начала, так и не прекращает.

– Значит, я именно тот, кто ей нужен! – воскликнул Емеля. – Я не витязь и не принц, я рассмешу и утешу.

– Проваливай отсюда, свинья деревенская! – принялись браниться стражники.

– Ах, так… – Емеля погрустнел.

Он помнил, что щучечка просила не баловаться колдовством. Но как попасть во дворец и выполнить обещанное, если два грубияна на пути стоят?

– Ладно, уговорили, не хотите по-доброму, будем по-иному, – прошептал Емеля. – Что захочу, то по воле щуки получу. А ну сделайтесь теми, кто вы есть. Служите мне, свиньи городские.

В тот же миг оба стражника обратились здоровенными хрюшками. Бердыши попадали на дорогу, плащи повисли, колпаки с перьями так и остались на головах. Емеля расхохотался: очень уж смешное зрелище было.

Парень снова залез на печку и пустился дальше. А хрюшки за ним поспешили. Вскоре их стало не двое, не трое – вся дворцовая стража шагала следом за печью, покачивая перьями на колпаках и похрюкивая.

Слуги, которые видели это зрелище, падали от смеха. Веселился и Емеля. Он вынул дудочку и принялся наигрывать на ней нечто похожее на боевой марш, который запомнил из своего сна.

Вот и сбылось вещее! Едет могучий полководец Емельян Филин на боевом «коне», а за ним вся его армия шагает! Хохочет люд вокруг, аж слёзы из глаз, веселится сам предводитель. Лучше уж так, чем головы рубить да кровь проливать.

По щучьему веленью отворились тяжёлые врата царской крепости. Емеля оставил своего верного кирпичного «скакуна» у дворцового крыльца, взял с собой только письма и дудочку. Под хрюканье поросячьей свиты он поднялся по ступеням и беспрепятственно вошёл в палаты.

Босой, простоволосый деревенский парень оказался в пиршественном зале среди гостей, разодетых в шелка и парчу, в меха, драгоценные камни, и замер. Умолкли и все собравшиеся, распахнув рты от удивления.

У Емели в глазах зарябило от яркости. Потолки и стены были расписаны цветными красками: замысловатыми узорами, деревьями и травами, оленями и птицами. Столы ломились от яств: лебедей, гусей в яблоках, подносов со сладостями и кувшинов серебряных с питьём.

Во главе пиршества на высоком золотом троне сидел царь-батюшка – величавый и белобородый, как сам бог Неба. А рядом с ним – ну богиня Солнышко в лучезарном венце на рыжих косах.

Подняла царевна на Емелю очи, и содрогнулось сердце парня от жалости. В голубых глазах юной красавицы стояли слёзы, щёки раскраснелись от рыданий, а розовые губы, наоборот, побледнели. Как будто не рождение своё праздновала царевна, а погибель.

На миг Емеле вдруг стало стыдно за свой смех дурацкий, за убогий наряд, даже за свою потешную свиту. Вот уж и правда – шут царя Гороха: рубаха зелёная дырявая, ноги босые в пыли дорожной, волосы гребня не видали много дней.

Хорошо хоть умылся утром, искупался. Да и повидаться он должен был там, у реки, кое с кем, прежде чем во дворец идти. Лучия передала Емеле с собой подарочек для царя-батюшки.

Но время подарков настанет позже, а пока Емеля прошептал волшебные слова, широко улыбнулся и взмахнул руками. Его дудочка подпрыгнула в воздухе и сама собой заиграла.

Под эту музыку парень обернулся вокруг себя, топнул каблуком. На ногах его вдруг сафьяновые сапоги оказались. Рубаха переменилась на новую шёлковую. Кудри – волос к волоску легли.

– Привет тебе, царь-батюшка! – провозгласил Емеля и низко поклонился. – Меня зовут Емельян Филин. Я пришёл свататься к царевне Витарии.

– А что ты, Емельян Филин, можешь предложить царевне? – усмехаясь в бороду, поинтересовался царь. – Что у тебя есть за душой? Или в деревенскую избу без печки заберёшь мою единственную дочь?

– Не собираюсь я возвращаться в деревню, – Емеля важно подбоченился. – Сейчас у меня ничего нет. А зачем оно мне в дороге? Завтра же будет всё, что ни захочу! Дворец, богатства, армия…

– Слышал я о тебе, – перебил его царь. – Знаю, что колдун ты и шут.

Парень рассмеялся:

– А я слышал, что царевне грустно живётся у вас тут. Я же умею развеселить. Ну-ка, погляди!

Емеля снова руками взмахнул. Дудка заиграла громче. Вместе со своими хряками парень принялся танцевать. Гости начали в ладоши хлопать.

При виде нарядного и задорного шута с хрюкающей свитой все хохотали в голос. Смеялись и царь, и советники его, и принцы иноземные да заморские. Кто сам веселился, а кому пришлось веселиться по воле щучьей.

Но Емеля так разошёлся, так закружился, что уже не видел разницы. Забыл он и о письмах, о просьбах крестьян.

Когда в пляс пошли гости, Емеля занял место за столом по правую руку от царя. Он сильно проголодался и ни в чём себе не отказывал. Он пил, ел, пировал, шутки шутил, о себе рассказывал и о гостях расспрашивал.

Парень так развеселился, что не заметил главного. Глядя на его представление, царевна Витария так и не улыбнулась ни разу. Не веселилась – и колдовство было бессильно, словно защита какая от силы щучьей.

Вот уж день на вечер повернул. Гремели смех и речи. Взмывали полные чарки, опускались пустые. Вместо гусей и лебедей на блюдах красовались их кости. На скатертях разрастались винные пятна, рассыпались крошки и начинка от пирогов.

Как случается на пирах, к этому времени все были сыты и пьяны до неприличия. Вместо того, чтобы схватить и казнить смутьяна, колдуна поганого, шута и свиновода, царь-батюшка разговорился с ним. А на радостях даже пообещал свою милость и руку дочери.

– Раз не хочет она принцев иноземных и заморских, не любы ей могучие воины с Красного моря, не милы мужи Севера и Юга, забирай её ты, Емеля! Пусть хоть свиней пасёт, сил моих больше нет! – смеялся царь.

Мудрый царь-батюшка, который накануне не пощадил верного своего дружинника, хотя тот не сделал ничего плохого – напротив, пытался защитить царевну от лиха, теперь поверил первому встречному, проходимцу, простолюдину.

Улучив момент, Несмеяна встала из-за стола и вышла вон. Губ её так и не коснулась улыбка, но слёзы на её глазах обсохли впервые за долгое время. Во взгляде царевны пламенел гнев.

Столицу окутали сумерки. Необыкновенно, зловеще темны были они в этот вечер. Вдруг резко похолодало, с севера повеяло духом зимы. Сотни свечей едва могли разогнать тени в пиршественном зале. Опьянённые весельем, уставшие от долгих праздных дней гости засыпали.

Кто уткнулся лицом в блюдо, кто нашёл прибежище под столом среди огрызков и объедков. Задремал царь-батюшка, оперев голову о согнутую в локте руку. Золотая корона съехала к его стопам. Но даже в таком виде он не потерял благородства, напоминая древнего мудреца.

– …Настала пора, – в это время услышал Емеля голос Лучиюшки.

Он вынул из-за пояса тканевый свёрток, стряхнул со стола мусор и заботливо развернул на скатерти речной дар. Со стороны могло показаться, что на тряпице шевелятся две крупные виноградины на раздвоенной красноватой веточке.

Свет огня отражался на глянцевой поверхности бледных шаров и тонул в тёмно-зелёном взгляде. То были глаза. И вовсе не рыбьи.

Когда их пронизывающий взгляд упал на царя, тот вздрогнул, тяжело застонал, будто охваченный кошмаром, и проснулся. Крик застыл на его искривлённых губах, руки затряслись.

– …Помнишь ли ты эти глаза? – раздался женский голос, и из полумрака появился девичий силуэт в переливающемся водной зеленью платье. – Ты говорил, что жить не можешь без них… Ты молил об одном лишь поцелуе их владелицы…

– Лу-чи-я… – пролепетал царь непослушными губами.

– Лучия, – повторил голос, – жрица из Летней страны, посвятившая себя Единому Создателю, что несла его Слово по землям Северным. Ты обольстил её нежными речами, заставил поверить в свои искренние чувства, – голос возвысился, обрёл громовые ноты. – Ты силой взял её, а, насладившись, бросил…

– Лучия… – повторил царь в ужасе. – Прости меня…

– Я не та Лучия, которую ты знал. – Женская тень склонилась к царю, в свете проявился бледный лик, обрамлённый чёрными волосами. Алые губы изогнулись в улыбке. – Спит она на дне реки… Я же – плод её чрева. Я дочь твоя… – Дева шипяще рассмеялась. – Дочь нерождённая…

Царь весь побелел и безмолвно замер на троне. Глаза его остекленели, дыхание почти замерло. А Лучия, нерождённая дочь матери Лучии, медленно прошествовала и заняла пустующее место царевны.

– Царь помер, что ли? – невинно поинтересовался Емеля. Он оглядел владыку, дёрнул того за бороду. – Я теперь буду править Кривхайном?

– Пока что он жив, – ответила ему речная оборотница, расправляя изумрудные складки платья. – Не нужно спешить, Емеля… Кроме царя, есть ещё советники, воеводы. Они не должны заподозрить неладное, иначе поднимется бунт. Делай своё дело, развлекайся, веселись. Женись на царевне…

Нежданная помощь

Разозлившись, Витария покинула пир и направилась в свои покои.

Странный холод разносился по коридорам и лестницам каменного дворца. Никого из слуг и стражи было не видать. Только спящие свиньи в синих колпаках с перьями сторожили проходы.

Пыл злости иссяк, и царевну пробрал страх при виде жуткого колдовства. Неясное подозрение растревожило ум, но никак не находило объяснения. Витария стиснула в пальцах медальончик с портретом матушки и повернула обратно в пиршественный зал. Хоть пьяные, но всё же там были люди.

Лишь в последний момент что-то остановило её, кольнуло в груди предчувствие.

– Делай своё дело, развлекайся, веселись. Женись на царевне, и тогда после смерти царя станешь ты истинным владыкой Кривхайна, – расслышала Витария, застыв в шаге от дверей, ведущих в зал.

Голос был незнаком царевне. Он был едва различим, но от него явственно веяло могильным хладом.

– Сделаю всё, как ты скажешь, Лучиюшка моя, – сладко ответил колдун. – Щученька моя волшебная…

Витария зажала рот ладошкой и попятилась. Мысли взметнулись, сердце застучало.

Мавка пробралась во дворец! Щука! Оборотница! Да как же это? Что делать? Как быть? И нет рядом надёжного Инальта…

Дружинника заточили в темницу. Или хуже! Может, в яму глубокую бросили или у позорного столба иссекли до смерти кнутами. Шутка ли? Все решили, что он посягнул на честь царской дочери!

Как узнать судьбу верного стража? У неулыбчивой царевны не было ни друзей, ни приятельниц, ни единой родной души на всём белом свете, кроме отца. Далеко ли она убежит?

Обуреваемая страхами и мыслями, Несмеяна поднялась в свою башню. Как и везде во дворце, у дверей в покои вместо стражи спал здоровый хряк. А у изножья кровати царевны задремала служанка.

Витария окинула её пристальным взглядом. Девушка была постарше её, но по росту и сложению схожа. Волосы были замотаны в платок, одета в неприметный сарафан.

Царевна приблизилась к служанке и вскрикнула. У самого её плеча приютилась чёрная тень. Сверкнули глаза: один, два, пять…

Но тень вновь не стала нападать. На этот раз она обратилась небольшим чёрным зверьком, как будто кошкой. Прыгнула на подушки, с них – на пол и, протиснувшись в щель между дверями, пропала.

Витария бросилась к служанке, потрясла за плечо, приложила ладонь к её груди. Сердце билось. Девушка была жива, но точно окутана мёртвым сном.

Недолго думая, царевна скинула праздничное одеяние, украшения и аккуратно сложила их поодаль. Она расстелила свою постель и с большим усилием затащила на перины служанку. Затем царевна сняла с неё платок, сарафан и туфли. Она укрыла девушку одеялом – так, чтобы почти не было видно лица.

После этого Витария нашла в шкатулке для рукоделия ножницы. Она встала перед зеркалом, решительно сжав в одной руке лезвия, в другой – свою косу. Пламя свечей отражалось в голубых глазах, придавая лицу грозный вид. И царевна принялась за дело…

Нет сомнениям! Назад дороги нет! Она не станет женой шута. Она не будет помогать какой-то волшебной щуке.

Но как быть с околдованным батюшкой, с царством? Нельзя же оставить его во власти колдуна? Впрочем, чем она поможет? Да и на вопросы никто во дворце ей не ответит. Нужно бежать в леса и искать мудрых людей! Искать подмогу…

Сердце царевны захлебнулось болью, на миг её обездвижила мысль об Инальте. Как же поступить? Только в детских сказках царевны могли обхитрить стражу. А Витария даже не знала, где находится темница…

Царевна отругала и подбодрила себя словами, которые слышала от стражников. Локон за локоном падали на ковёр рыже-пламенные волосы. Затем они легли на своё обычное место на подушках отдельно от истинной владелицы.

Как умно придумала царевна! Теперь и батюшка не отличит спящую служанку от дочери. А сама Витария, капризная Несмеяна, стала простой девушкой Витой. Она спрятала короткие волосы под платок, надела сарафан служанки и её обувку.

Немного подумав, царевна завернула в кулёк кое-что из своих вещиц и драгоценностей. Медальон с портретом матушки, как и прежде, она положила ближе к сердцу. Царевна читала, что в дороге нужны верёвка и нож. Вместо верёвки она нашла длинные ленты для волос. Нож отыскала рядом со свиньёй-стражником.

Во тьме мелькнуло чёрное пятно. Тень-кошка потёрлась о ногу царевны. По выгнутой спине пробежали искорки глаз.

– Да кто же ты? – Вита поначалу отшатнулась, а потом всё поняла. – Ты не желаешь мне зла? Ты никогда не нападала на меня… Ты не слуга щуки, ты была здесь раньше! Но… чего же ты хочешь?

Тень ничего не ответила царевне. Она отбежала дальше, перепрыгнула через хряка. Затем оглянулась, мяукнула: не по-кошачьи, а как-то иначе, низко, гортанно. Кошка будто звала Виту за собой.

– Ты… – несмело вымолвила царевна. – Ты отведёшь меня к Инальту?

Тень вновь издала странный звук. В нём Вита услышала: «да». Или показалось?

– Тогда я иду! – прошептала царевна. – Я пойду за кем угодно, лишь бы вызволить Инальта! – она огляделась. – Прощай, дворец… Прощай, царь-батюшка. Если боги будут милостивы, я вернусь и спасу тебя.

С этими словами она последовала за кошкой.

Тем временем молодой дружинник Инальт Богат безвинно томился в темнице на окраине городской крепости. Как бросили его за решётку два дня назад, так с тех пор никто не появлялся. Ни пищи, ни воды чистой ему не принесли. Ни пучка соломы не дали, чтобы положить на холодный пол.

Инальт поначалу ждал, когда его поведут на казнь. Потом решил звать охрану, чтобы требовать справедливости. Затем принялся кричать и отчаянно грязно браниться. Инальт рычал и выл, молил и взывал к справедливости, но слова оставались без ответа.

Вот какое наказание назначил ему владыка! Не оскопление и не отсечение рук, что притронулись к царёвой дочке, не сожжение заживо за измену, не четвертование, не кол под ребро и не колесование… Инальта просто бросили подыхать в яму, точно собаку! Заточили в кандалы верного государева пса и забыли о нём.

Когда третий раз померк скупой свет, просачивающийся через узкую шахту в потолке, Инальт умолк. Он опустил закованные в цепи руки, устало смежил веки и замер в углу камеры.

Мысли его обратились к царевне Витарии. Как она там? Что с ней? Выбрала себе жениха или нет, льёт слёзы или смеётся? Быть может, она тоже подверглась наказанию? Или ещё хуже, стала жертвой жуткого лиха!

Страх за возлюбленную, точно кулак, ударил в грудь, выбил дыхание, но затем придал Инальту сил. Он распахнул глаза, вскочил на ноги, готовый выломать железные прутья. И в этот миг вдруг заметил, как будто вокруг стало светлее.