По щучьему велению, по Тьмы дозволению

Евгения Преображенская

По щучьему велению, по Тьмы дозволению

Пролог

Она брела сквозь долгую ночь, сквозь чащобы и болота. Продиралась через сугробы и поваленные деревья. Она скользила по насту, падала, ломала хрупкие, словно хрустальные, болотные травы. Снова вставала и шла дальше.

Набившийся в сапоги снег кандалами сжимал голени. Дыхание замирало седым инеем на ресницах, застилая взор. Тяжёлые меховые одежды оледенели, тянули к земле. Но царская дочь не ведала ни страха, ни усталости, ни холода.

Напротив, она благодарила Хозяйку Белых лесов за то, что та так скоро прислала северные морозы. За то, что стылым дыханием своим осушила слёзы на щеках, что метелями замела следы царевны-беглянки.

Но самое главное, за что была благодарна царевна Ледя̀нице, – что та сковала льдом водоёмы. Надёжно заточила врага – о̀боротницу, речную волчицу.

Скрипели деревья. Жалобно стонал в вышине ветер, точно неупокоенные души жаловались на свою судьбинушку. Призраки тянули костлявые руки-сучья к царевне, хватали за соболий воротник, за рукава, за подол.

Да, судьба живых волновала царевну больше. Злоба наливала сердце её жаром и гнала вперёд.

Ни лихие люди, ни голодные звери, ни духи зимы, ни ведьмины хороводы не пугали её так, как зубастая оборотница. Ни глупые бояре, ни наивный отец не злили так, как колдун, которого назначили царевне в мужья…

Уж сколько лун владыка-батюшка приглашал женихов из соседних да дальних заморских земель для любимой дочери. Отворачивала та грустные очи от любого, кривила розовые уста.

Никто не нравился царевне. А без страсти, без нежности, без воли сердца юного как можно идти под венец? Никто не ведал истиной причины отказа, секрета царевны. Прозвали её в народе обидно да презрительно – Несмеяной.

«Что ж, Несмеяна так Несмеяна, – царевна зло стиснула зубы, шагая сквозь сугробы. – Вы ещё узнаете, на что я способна! Покажу я и о̀боротнице, и её приспешнику, колдуну проклятому. Отомщу обидчикам, вот тогда и посмеюсь…»

Речная оборотница

Гремели боевые песни и ржали кони. Верным был шаг, ровным строй.

Позади остались родные дома и горы поверженных врагов. Дружинники не пощадили никого. Рубили головы, секли, давили, топтали. Кони, люди – все, как один, богатыри. Воины в сверкающих кольчугах, при мечах, щитах и копьях.

Двигались войска на восток, к столице Речи. И солнце нового дня огнём отражалось в их глазах.

Немало людей удалось собрать могучему предводителю восстания Емельяну Филину. Поднялся народ, чтобы сбросить оковы царской власти. Довольно с них было удушающего рабства, краж земельных. Пока крепка в руках силушка, нужно брать свою судьбу…

– …Емельян! Ты где там? Наруби дров. Емельяшка, принеси воды! – от бабьего крика все его видения разметало, как туман – ветром.

– Да что ж вы дуры такие, – сонно пробубнил Емеля. – Вот пристали… Доброму человеку покоя не даёте.

Он и не думал подниматься с нагретого места, даже глаз не открыл. Только перевернулся на другой бок и плотнее укутался в покрывало.

– Сколько можно на печи валяться? – голос невестки приблизился.

– Богатырь Ѝлияс тридцать лет и три года лежал на печи, – ответил Емельян. – У меня ещё есть годков десять…

– Так через десять лет тебя никакие волхвы, никакие чудодеи на ноги не поднимут, лентяй ты эдакий, – подхватила вторая невестка.

– Я важные мысли думаю, – объяснил Емеля. – О бедах народа нашего, о процветании царства.

– И что же именно ты думаешь? – игриво поинтересовалась младшая невестка.

Её звонкий голос заставил Емелю окончательно проснуться. Он откинул с себя тряпьё, точно богатырь – плащ, ловко соскочил с печи.

– Думаю, что довольно терпеть произвол царя! – с горящим взором воскликнул он и сжал кулаки. – Пора брать власть в свои рученьки!

– Начни-ка ты с этого, – рассмеялась невестка, сунув ему ведро для воды. – Иначе уже сегодня «народ» твой с голоду помрёт без чаёв да компотов.

– Без чаёв – это, пожалуй, не годится, – сообразил Емеля, погладив себя по животу свободной рукой. – Что там братья мои, уже новых вкусностей привезли с базара?

– Не вернулись ещё, столица далеко, торг – дело сложное, – проворчала старшая невестка. – Но куда тебе понять, думай о народе да чаи заморские гоняй.

– Ну до чего ж вы злые, – фыркнул Емеля. – Глядите, так и состаритесь раньше срока.

– А тебе, лентяю такому, даже старухи вовек не видать, – рассердилась старшая невестка, сильно потолстевшая незадолго до родов.

– Это мы ещё потолкуем! – важно сообщил Емеля, оглядев младшую невестку с ног до головы голодным взором. – Вот увидите, сама царевна станет женою моей!

С этими словами он подхватил второе ведёрко и, как был босой да лохматый, направился к колодцу.

– Чтоб к приходу моему каша с маслом была! – донеслось до невесток.

– Ой, важный какой. И впрямь царь, – огрызнулась старшая невестка. – Пусто-Меля.

– Вот мы смеёмся, а что если он и впрямь задумал на царевне жениться? – младшая проводила юношу любопытствующим взглядом.

Хоть и был их деверь лежебокой, но боги наградили его красивым лицом и стройным телом. Сероглазый, с плечами широкими и кудрями цвета спелой пшеницы, нравился он многим девушкам в их селенье. Шептались, что парень не раз этим пользовался, а вот замуж звать никого не торопился.

– Да думка у него одна, – отмахнулась старшая. – Как себя не трудить и на свете послаще пожить.

Последние летние дни подарили Северным королевствам необычайный зной. Полдень стоял в разгаре, на улице было пусто.

Любой пастух, пахарь и охотник знал, что в это время нельзя работать, а нужно держаться в тени. Так повелось не только затем, чтобы уберечь голову от солнца.

В самую жару выходят на охоту полу̀дницы – дневная нечисть. Теней они не любили, силушку солнце им дарило, луга да поля, открытые дневному светилу.

Заворожат, очаруют, обманут, а затем убьют на месте или уведут на свои солнечные тропы, хороводы водить. Но да какое дело до этого нашему бунтарю?

Пока Емеля шёл к деревенскому колодцу, совсем измучила его жара. И потому, плюнув на просьбу невесток, направился он за околицу, к речке. Подумаешь, принесёт речной водицы, а не колодезной. С запахом рыбы, так же веселее!

У водоёма парень наполнил вёдра. Недолго думая, сорвал с себя рубаху, стянул штаны и с разбегу плюхнулся в воду. Окунулся разок, другой, довольно фыркнул, тряхнул кудрями. Солнечные лучи игриво блеснули на влажной коже, на мускулистых плечах.

Ох, хороша проточная водица, чиста, свежа и прохладна. Ох, хорош молодец Емеля.

Вдруг что-то скользнуло вдоль его ног, пощекотало ниже спины. Не то хвост рыбий, не то руки девчонки озорной. Другой бы испугался, что русалку встретил, утопленницу, а Емеля только рассмеялся громко. Вспыхнул внутри него интерес и не только…

В тот же миг невдалеке раздался плеск. В зарослях камышей зашелестело, среди стеблей мелькнул тонкий девичий стан. Емеля протёр глаза, пригляделся.

Нет, не показалось. Стоит красавица, улыбается ему. Лишь волосами да травами едва прикрыта. Груди сочные, а губы алые – не как про хилых утопленниц рассказывали. Да не появлялись мавки в разгар дня! А если так, разве не хватит молодому удальцу собственного жара, чтобы вновь забилось сердце потухшее?

Кожа у девицы была чистая и белая, как жемчуг, волосы синевой отливали, а глаза точно омуты тёмные. Сразу видно, не из крестьянок, которых пальцем не тронь – тут же под венец вести нужно.

Недолго думая, Емеля поплыл было навстречу. А девица раз – и за травы шагнула. В догонялки поиграть решила, заманивает. Парень рассмеялся. В ответ услышал нежный смех.

– Ты, красавица, ежели пошалить желаешь, сама плыви сюда, – ласково обратился Емеля к незнакомке. – Я по тверди земной хожу, а по илу бегать не приучен.

Сказал так и попятился ближе к берегу, широко улыбаясь. Незнакомка ушла под воду. Но видит Емеля: по поверхности волны пошли, – приближается дева речная. Она всё ближе, а парень пятится. Вот уже вода ему по пояс, присел, чтобы не выдать себя.

Вынырнула незнакомка рядом с Емелей, обвила руками его плечи, прижалась бёдрами. Тот так и охнул: красива, слов нет. Пламя желания усилилось в нём. Схватил он деву в охапку, стиснул в сильных руках тонкое прохладное тело и как выскочит из воды.

Дева не ожидала такого. Она взвизгнула, стройными ножками задёргала, кулачками ударила по спине парня. Но как только оказались оба полностью на воздухе, вдруг обратилась она рыбиной скользкой, щукой зубастой!

Емеля поначалу опешил, но не растерялся – не любовь, так рыбалка! Взял он да и бросил щуку в одно из вёдер с водой речной. Забилась рыбина в посудине, зубами заклацала, ударила сильным хвостом по стенкам. Но ведро было тяжёлое, не опрокинуть.

– Вот так забава вышла, – Емеля упёр руки в бока, уставился на свою добычу. – Что же мне делать теперь с тобой? На уху такую красавицу жалко пускать…

– Отпусти меня на волю, добрый молодец, – вдруг раздался ответ.

– Да ты говорящая! – воскликнул Емеля. – Э, погодь! А может, по деревням ездить с тобой станем? Чудом потешать народ, кун серебряных, а, может, даже золотых заработаем!

– Смилуйся! – взмолилась щука.

– Вот уж нет, – покачал головой Емеля. – Я долго ждал этакого чуда! Всю жизнь, можно сказать! Обмозговать нужно, как тебя использовать… А может, я с твоей помощью и царя Крѝвхайна с престола подвину…

Умолкла речная волчица, перестала биться в ведре, будто задумалась.

– Могу послужить тебе я в этом, – наконец раздался ответ. – Но только если отпустишь меня…

– Чего ты так быстро сменила гнев на милость? – насторожился Емеля.

Он присел рядом, любуясь своей добычей. Что дева, что рыбина была дивная. Чешуя переливается, как камни самоцветные, в глазах изумрудная тьма. Была б человеком – совсем пропал бы в этих глаза Емеля.

– Счёты у нас с владыками Кривхайна старые, – в это время молвил девичий голос.

– Поймал тебя, что ли, царь, как я? – усмехнулся парень, почесав затылок.

– То старая история, да не моя, – голос стал грустным. – Но знать ты должен одно: отомстить я хочу владыке. Коли поможешь мне и проявишь милость, буду я выполнять любые твои желания.

– Тоже мне – сложный выбор, – рассмеялся Емеля. – Согласен я без раздумий! Только штаны натяну. А ты говори, что надо делать?

– Вспомни мою волю любыми словами и назови своё желание.

– Добро! А как же имя твоё, красавица? Я Емельян, – подумав, Емеля добавил с важностью: – Емельян Филин.

– Можешь называть меня Лучия, – щука вильнула хвостом. – И есть у меня ещё одна просьба, Емельян Филин.

– Ну? – заинтересовался парень. – Говори, раз начала!

– Как попадёшь в стольный град да к царю в палаты, устрой нам с ним свидание, – продолжила щука.

– Тут надо подумать, – Емеля сощурил глаза, изобразив глубокомысленный вид. – Заклинание только своё не забудь сообщить, а там уж сделаю.

– Слушай же… – вымолвила щука. – Верно и чётко представь своё желание да произнеси: «Что захочу, то по воле щуки получу! Велю, чтобы…»

Емеля тут же проверил волшебные слова на деле.

– …Велю, чтобы вёдра сами к реке направились! – приказал он тоном самого владыки Кривхайна.

Оказавшись у реки, рыба вновь обратилась прекрасной девой. Она игриво улыбнулась, плеснула ножками по воде. Длинными волосами прикрыла вожделенное и продолжила, строго глядя на Емелю:

– Только помни, что чары мои вблизи воды действуют. Чем дальше от неё, тем они слабее. В глуши лесной да у гор высоких другие силы властвуют.

– Стольный град Речи как раз на реке и стоит, – припомнил Емеля, садясь рядом с Лучией.

Та под его пристальным взором не опустила ресниц, не отвернулась, как обычно делали соседки. Оборотница не испугалась близости парня и своей наготы. Напротив, Лучия ответила ему лёгкой улыбкой, от которой у Емели затрепетало всё внутри.

– Ты умён, – похвалила она. – Столица и правда на реке стоит. И всё же своими силами мне до царя не дотянуться. Ты нужен. Но не спеши колдовством кидаться. Знай меру.

– Всё понял, всё сделаю, – кивнул Емеля, заглядывая в тёмно-болотные глаза девы, отводя за спину её иссиня-чёрные волосы. – Но за свидание с царём я с тебя всё же доплату возьму…

– А это мы ещё посмотрим, – негромко рассмеялась речная оборотница, – кто с кого доплату больше взыщет…

Она нежно провела рукой по непослушным кудрям Емели, сжала их в тонких пальцах, притянула его лицо к себе. Да не подарив поцелуя алых уст, опустила его голову ниже.

Емеля с покорностью последовал женскому велению, отдался её власти. Он жадно припал губами к яхонтовым соскам, что от его прикосновений стали твёрже самоцветов. Коснулся языком драгоценных каменьев.

– Какая ты холодная, обогреть тебя надо… – шептал Емеля, целуя нежные изгибы, скользя ладонями по прохладной коже.

Он оглаживал пышные груди, упругие бёдра. Лучия вздыхала и стонала. Песня её наслаждения была совсем как у обычной женщины. Она придавала уверенности, укрепляла мужскую волю.

Емеля стиснул тонкое податливое тело, прижав к песчаному берегу, пронзил. Стон сорвался с его губ. Холодная, как речная водица, оборотница внутри оказалась плотной и жаркой.

– Ты такой горячий, – отвечала она, изгибаясь под ним. – Словно полдень летний… Точно пожар лесной… Обогрей меня скорее, охлади себя, выплесни пыл…

Пожар вспыхнул и утопил в волнах долгого сладострастия. Туман неги окутал обоих.

– Смилуйся, – сладко простонал парень, ища губы оборотницы.

– Это и есть моя милость, – вымолвила Лучия, отвернувшись. – Мой поцелуй стоил бы тебе жизни…

Царевна Несмеяна

Славный Рѐчи – стольный белый град царства Кривхайна – шумно да весело встречал праздничный день. Нарядный люд – и стар, и млад, и богат, и беден – все спешили на главную площадь ко дворцу, чтобы есть, пить, петь и веселиться, да изо всех возможных сил.

Ибо таков был строжайший указ царя-батюшки в честь дня совершеннолетия царевны. Всё для того, чтобы единственная дочь его царевна Вита̀рия порадовалась вместе с гуляющими. Хотя бы улыбнулась на миг.

Но, глядя на веселье из высокого белокаменного терема, та только сильнее хмурила брови. Чему она должна была радоваться? Настала теперь пора ей замуж выходить.

Но сердце избалованной царской дочери – не медведь. Ни плеть, ни сладкий пряник ему не указ. Привыкла она сама команды раздавать, а не слушаться.

Няньки и бабки обрядили её в одежды нарядные, в платье парчовое, золотыми цветами, листвой и ланями расшитое. Вплетали атласные ленты в волосы, на чело надевали венец в россыпи яхонтов и адамантов. На плечи ожерелье клали. Ручки белые в браслеты и кольца облачали.

Не милы царевне Несмеяне были ни украшения, ни песни, ни прибаутки, ни медведи танцующие. Тяжёл наряд, не поднять в нём и руки. Ни шагу шагнуть, ни головой качнуть. Что ли няньки кормить её станут с ложечки?

А женихи, созванные батюшкой со всех краёв, пугали царевну больше зверей диких. Некоторые из них и выглядели не краше косолапых наряженных. Только, пожалуй, умыты чуть лучше.

От дальнего восточного побережья, от самого Красного моря прибыл себя показать владыка парусов и лодок. При виде его свиты царевна аж вздрогнула: главарь и банда разбойничья, не иначе. Сколько деревень кривхайнских они погубили во время своих набегов? А теперь батюшка мир хочет заключить.

Сам владыка Тинутурѝла был высок и мускулист, в кожу и шкуры обряжен. Тело полуголое в синих рисунках. Коса длинная, как у самой царевны, но виски выбриты. А уж на лицо – не лучше, чем волкодлак.

– Да от такого и принцесса Страны мёртвых сбежала бы, – заметила Несмеяна и наморщила веснушчатый носик. – Ты, батюшка, ещё бы гномов или троллей позвал. Заточи меня в подземелья горные, к драконопоклонцам сошли.

В ответ старый царь лишь вздыхал да бессильно руками разводил. Непонятны ему были чувства дочери. Война стояла на пороге его земель.

Знал царь точно, что враждебные соседи гиата̀йнцы осваивают рудники горные, железо добывают. А вокруг Речи лишь леса, реки и болота раскинулись, негде взять руды для мечей и кольчуг. Одна надежда – на более сговорчивых соседей с северо-востока.

Если начнётся война, Кривхайну понадобится поддержка. А что может быть вернее службы золотой монеты да надёжного зятя?

Но прекрасноликий принц из Волшебных лесов Фѐрихаль царевне показался похожим то ли на девицу, то ли на ребёнка. Да и явился он скорее не себя показать, а на диковинку посмотреть – на неулыбчивую красавицу.

Красива Несмеяна была так, что залюбуешься. Глаза голубые и чистые, как озёра высокогорные. Не зря, видать, лила царевна слёзы каждый день. Губы – лепестки розы, да речи – ещё более колючие, чем цветочные кусты. А под венцом яхонтовым точно пожар полыхали кудри пышные.

Приезжали счастье попытать и принцы из Пустынного моря, и с Южного континента. Были среди них смуглые, наряженные в золотую парчу. Были черноволосые и белокожие в изящных лёгких шелках. Приносили они дары: каменья блестящие, специи пахучие, ткани, меха, чаи да сладости.

От пестроты и запахов острых у принцессы только сильнее голова разболелась. Праздник был не праздником, а пыткой бесконечной. Не выдержала Несмеяна, да и разрыдалась при всех.

Батюшка, к тому привычный, внимания не обратил. Гости опешили, стали шептаться. Кое-кто из подвыпивших бояр, не боясь царского гнева, шутить принялся и смеяться. Мол, вот кому-то достанется счастье.

Поднялась красавица, заплаканная, но гордая, и вышла вон. Будет пир веселее без капризной Несмеяны. Пусть празднуют её день рождения дальше, возносят хвалу браге и Квасу̀ре.

В своих покоях Несмеяна раскричалась, поколотила прислужниц. Она выгнала всех, кого могла, чтобы остаться в одиночестве. Царевна сбросила венец и ленты, браслеты со звоном покатились по полу. Сама сорвала, скомкала и истоптала тяжёлый наряд.

Оставшись в подпоясанной домашней рубахе, она достала медальончик, в котором носила портрет матушки.

– За что мне эти мучения? – вопрошала царевна, и слёзы дрожали на её рыжих ресницах.

Художник искусно изобразил в медальоне лик молодой женщины: добрую улыбку, грустные голубые глаза, каждый волосок в косах прорисовал. Словно бы живая, глядела на дочку матушка, точно был художник тот чародеем.

– Тебя извел отец до смерти, теперь мой черёд пришёл… – Несмеяна вытерла глаза. – Милая моя, покровительница и защитница, не дай меня в обиду. Знаю я, что смотришь ты на меня с небес вместе с Великими Матерями, слышу голос твой в пении птиц. Но, боюсь, погибель меня ждёт…

Наплакавшись, Несмеяна обернулась к дверям. Прислуга убежала, испугавшись криков и слёз. А вот стражник не тронулся с места. Впрочем, того и не требовалось.

Юный, чуть старше царевны, Ина̀льт из рода Бо̀гатов всегда был на её стороне. Младший дружинник молчал, когда нужно. Требовалось слово доброе, мог успокоить. Был он высок и могуч, не хуже мореплавателей с востока, но учтив и умён, будто у Цветгоры воспитан. Да и богат был его род – почти как князья южные.

– Отчего ты не сватаешься ко мне? – горячо прошептала царевна, подходя к дружиннику, заглядывая тому прямо в глаза. – Знаю я, что люба тебе. Знаешь и ты, что мне нравишься…

– Как можно, царевна, – Инальт опустил голову. – Вот был бы я воеводой хотя б…

– Так дослужись до воеводы! – приказала Несмеяна. – Чего зря время теряешь, у дверей моих стоячи?

Не сразу ответил Инальт. А когда ответил, в словах его горечь послышалась:

– Оберегать тебя хочу, сердце моё. Чую, что выйдет плохо, если оставлю. Сама обещаешь, что погибель тебя ждёт. Говорят же, матушка твоя…

– …В окно бросилась от мук сердечных, – закончила царевна, переведя взгляд на небо.

Беззаботные ласточки носились в вышине. С площади летели народные песни.

Рассказывали няньки, что погибла их повелительница от горя. На сносях пока ходила, много плакала. А как родила, вовсе зачахла и ума лишилась. Шептались, что была у неё соперница. Очаровала царя колдовством тёмным и тоже понесла от него.

– Теперь я должна глядеть в это окно на весёлые хороводы, которые устроил царь-батюшка, и веселиться. Так он придумал, так решил! – царевна посмотрела на стража. – Боишься, о смерти я мечтаю?

Инальт Богат молча кивнул.

– А если заберёт меня принц заморский, выйдет лучше? – разозлилась Несмеяна. – Знай же, что ты сможешь уберечь меня, лишь став моим мужем, – она сжала кулачки. – И уж скорее я лишу жизни обидчика, чем с собою покончу!

Дружинник едва заметно улыбнулся. В эти слова, хотя и брошенные сгоряча, он охотно верил.

Царёв пёс

В сказках о трёх сыновьях обыкновенно рассказывается о судьбе младшего сына. Мол, старший всегда и умён, и силён – ничего интересного. Средний – и так, и сяк. А младший – дурень неуклюжий, но удачливый.

Чаще из всего перечисленного, пожалуй, верно лишь последнее. Младшие дети как будто бы беззащитнее старших, больше нуждаются в опеке матери, более любимы ею на фоне уже ставшего самостоятельным первенца. Волшебство материнской любви – чем не удача?

А между тем вне сказок судьба старших сыновей бывает тяжелее и упрямее. Наследники несут груз ответственности за дом и весь род. Вот поэтому старший сын не может позволить себе быть слабым или глупым. Так было и с Инальтом.

Мальчик родился первым из трёх братьев. Была у них ещё сестрёнка, чуть младше царевны Витарии. Отец Инальта, князь Богат, правивший землями ниже по реке, хотел, чтобы девочка стала подругой царевны, но всё никак не мог расстаться со своей душенькой. А Инальта, прямо говоря, недолюбливал.

Мальчик был здоров, силён и умён, как завещано сказками. Рано научился читать и мечом овладел не хуже. В общем, подрастал достойный наследник… или соперник, а отец не желал делиться властью. Как только позволил возраст, он и отправил своего старшего сына ко двору, пополнить царскую дружину.

Так стал Инальт одним из верных псов государевых. К своему совершеннолетию он уже проявил богатырскую силушку. Юношу начали брать в опасные походы, где он быстро сыскал славу за доблесть и отвагу.

К тому же Инальт был не по годам стоек духом перед девичьими чарами. Пока дружина отдыхала после сражений, вкушала яства и баловалась прочими сластями, Инальт проявлял сдержанность. А по мнению многих сослуживцев – надменность и брезгливость княжеского сыночка.

Невзлюбили Инальта многие. Необычное поведение юноши не укрылось от внимания воеводы. Стал он пристально наблюдать за дружинником. Нет ли иного лиха в мальчишке, который вырос в тепле и уюте богатого княжеского двора?

Но однажды произошёл случай, который отмёл все подозрения. Царь-батюшка пожелал ехать со свитой по деревням, посмотреть своими глазами, как его народ живёт. Была с ним и юная царевна Вита – девочка яркая, точно солнышко, но отчего-то всегда грустная.

Не любили рыжеволосую, нарядную, но при этом вечно недовольную царевну. Когда она вышла с батюшкой одарить милостью крестьян, кто-то крикнул похабное и кинул в них грязью. Вита разрыдалась. А Инальт в тот же миг, раньше всех, прыгнул вперёд, точно верный волк, и загородил своей грудью… да не царя, а его дочь.

Комки грязи в него полетели, а юноша даже в лице не изменился. Не было в нём ни злобы, ни презрения. Знал он из книг, что царей любят редко. Нечасто и цари знают, о чём простые люди горюют.

Царь Кривхайна для красоты ездил по селениям, в правлении во всём на мнение бояр полагался. Бояре же, как известно, больше о своих животах пеклись.

Оценил воевода поступок Инальта, заметил нежность в его глазах, когда взгляд касался царевны. Да, вспыхнула в сердце Инальта любовь к девушке с первого взгляда, заметная даже старому воину, чья душа очерствела в походах и битвах.

Чем боги не шутят? Подумалось тогда воеводе, что княжеский сын может стать достойным владыкой всему царству. Уж он не станет слушать чужих языков, своя голова на плечах светлая.

За ум, спокойный нрав и верность воевода отрядил юношу оберегать главное богатство царства – юную царевну Витарию.

День и ночь стоял на страже Инальт Богат. В женский терем не было хода чужакам, но праздник размахнулся не на шутку. Шум песен, смеха и пьяных криков носился не только среди дворцовых строений, но по всей столице. С приходом ночи на улицах было светло и людно, как днём.

Вот и дружинник ни на миг не сомкнул глаз. Мало ли что взбредёт в голову выпившим чужестранцам, гостям заморским. Впрочем, свои не всегда оказывались лучше. Даже стражникам веры не было, среди них нашлось бы немало тех, кто любит повеселиться и недолюбливает царевну.

Был Инальт сдержан в страстях, да не глуп. Книги читать любил, но и наблюдательностью к жизни отличался. Не был он слеп или глух. Знал, как сослуживцы от боёв ратных отдыхают.