Император и трубочист. Том 2. Дворянин

Первую трассировку сделали ещё по зиме. Данька нанял проводников, взял шестёрку своих выпускников и «пробежался» на лыжах до Кушвы. По первым прикидкам до неё вышло почти пятьдесят вёрст. Причём трасса получилась на удивление простой… Ну не то чтобы совсем, но по сравнению с Салдинской – небо и земля. Там-то пришлось в двух местах городить целые эстакады в духе тех, что строили американцы в XIX веке, здесь же даже мосты через большинство рек можно было бросать в один пролёт.

Самая большая трудность была с людьми – выемки копать и насыпи делать придётся много где, а рабочих рук на Урале не хватает испокон века. Так что Данька начал потихоньку варганить на базе одного из паровозов паровой экскаватор. Он над ним уже давно думал. Да и кое-какой опыт подобного рода у него здесь тоже уже был – ну, когда делали землечерпалку. Хотя там, естественно, изрядно помог Берд. Да и сухопутная конструкция должна была заметно отличаться. Но Данька был практически уверен, что справится. Естественно, должен был получиться жуткий эрзац, но вряд ли кто-то где-то в мире сейчас способен был сделать что-то круче.

Понятно, что провести полную трассировку по глубокому снегу было невозможно – под снегом ведь не видно, какие где грунты, так что вполне может случиться, что там, где намечено сделать выемку, – на глубине штыка лопаты вылезет скала, а на месте, где планируется опора моста, – окажется песчаный плывун. Так что на окончательную трассировку было запланировано выдвинуться где-то в начале мая.

Ну а до того занялись активной подготовкой – пилили по зиме лес на шпалы и временные эстакады, клепали автоклавы, наладили пропитку шпал и бруса для эстакад, прокатку «коробов» для сборки мостовых балок, из которых где-то в марте, ещё до ледохода, должны были начать собирать капитальные мосты на Салдинской дороге. Дело шло туго, но лиха беда начало. Бывший майор, подумав, спроектировал нечто вроде «стандартного» пролёта, который хоть и получился по длине куда меньше привычного ему, зато собирался всего из трёх типоразмеров балок, которые можно было склепать прямо на заводе и доставлять на платформах к месту монтажа. С нынешними технологиями легче было поставить лишнюю опору, нежели добавить пролёту пару дополнительных саженей. Даже учитывая несопоставимые трудозатраты… Поработали и над рельсокатальными станами, изготовив более крупные, тяжёлые и прочные ролики и добавив науглероживание головки рельса угольным порошком. Особенно многого не достигли, но новый вариант рельс вышел заметно тяжелее и крепче старого. Как бы не полноценные Р24 получились… Так что работа кипела. Оттого до мая время пролетело незаметно…

– Убитых нет, пострадавших трое, тяжело – один. Одному рабочему ключицу выбило ударом дубины – лежит стонет, у остальных – синяки да ссадины, – коротко доложил Дормидонт, старший среди шестёрки его выпускников, ставших ему настоящим штабом. Остальных он распределил на завод, мастерские, химический участок и уже построенную дорогу. Движение и меры безопасности они на ней, конечно, наладили, плюс гужевая тяга с коногонами, которые организовали себе «приработок», приведший как минимум к одной катастрофе, так же с дороги ушла, но ухо всё равно надо было держать востро. Местные-то, которые наладили себе такой удобный канал транспортировки, никуда не делись. Так что попытки раскрутить теперь уже паровозные бригады на «порадеть родному человечку» предпринимались с завидной регулярностью… А вот эту шестёрку он всюду таскал за собой. Они били шурфы, описывали керны, помогали ему с трассировкой маршрута, возились с ним над паровым экскаватором, а в начале марта он забрал их с собой на сборку пролёта первого капитального моста, где каждый из них освоил ремесло клепальщика. Данька очень надеялся, что одной дорогой здесь, на Урале, дело не ограничится и после постройки нынешней образуются, как это говорил Демидов «кумпанства», которые захотят тянуть дорогу и дальше – на восток, до Тюмени, а то и до Омска, и на юг – до Уфы и горы Магнитной. Может, не сразу, возможно, даже до конечных указанных пунктов и не при его жизни, но появятся… Наверное, с точки зрения бизнеса для получения максимальных доходов лучше было бы держать монополию, но ну его к чёрту. Ему на жизнь и того, что он там заработает, хватит. А вот то, что в стране железнодорожная сеть начнёт развиваться из ещё одного центра, – это по любым меркам хорошо. Ну и с бизнесом тоже не всё так однозначно. Ведь по-любому паровозы и вагоны его конструкции точно всегда будут на голову выше всего, что тут смогут сделать Демидовы. Ну, когда они наладят их производство… в том, что наладят, у Даниила никакого сомнения не было. Потому что для этого у Демидова было всё – металл, рабочие и мастера достаточной квалификации и, едва ли не самое главное – рынок сбыта. Так что точно наладят – и к бабушке не ходи! Но их качество и эффективность точно будут хуже, чем у него. А значит, они всё равно будут покупать его продукцию. Никак не обойдутся только своими.

– Хорошо, понял, – кивнул бывший майор. – Помощь оказали?

– Оказываем. Ссадины обработали. Трифон и Никодим лубок ладят. Остальные трупы обыскивают.

– Оборудование всё цело?

– Один бур погнули, – слегка помрачнел Дормидонт. – Один тятюк прямо на ящики со склона оврага сиганул, ну и… – он скривился. Данька же хмыкнул и махнул рукой. До Кушвы оставался всего день работы – так что справятся. А потом прям в Кушве на заводе всё и поправим.

– Плотогоны это, – сообщил, вернувшись, старший команды стражников. – У них слух прошёл, что твоя дорога их работы лишит, вот они и сбились в ватажку, чтобы с этой бедой покончить. Три десятка человек набралось. Думали – этого с лихвой хватит. А теперь половина здесь лежит. Да и из тех, кто сбежал, сколько-нито ранетые. Их скоро тоже Антонов огонь пожрёт.

– О как! – удивился Данька. – Плотогоны?! И как это дорога их заденет? Кому придёт в голову дерево по железной дороге в Пермь возить-то?

– Отчего только дерево-то? – удивился стражник. – У нас, считай, половина того, что делаем, на плотах по Чусовой сплавляется. Нормально-то по ней только по большой воде сплавляться можно – а она не более недели держится. Да и то не хватает. Прудами воду поднимают. Сначала на Ревдинском шлюзы открывают, потом Шайтанский, затем Уткинский, Билимбаевский и так далее. В апреле такие караваны барок по Чусовой идут – что твои утки… А вот в остальное время, почитай, токмо плоты.

И тут бывший майор вспомнил песню Митяева:

А как на речке, что за лесомПромашка вышла, да зазря.Мы потопили плот с железом,А на железе – соболя.

И хоть речь в песне шла о более давних временах – Пугачёвском восстании, но, как видно, с тех пор ничего по большому счёту не изменилось.

– Вот оно ка-ак, – задумчиво протянул он. То есть выходит, им с Тревитиком рельсы тоже плотами доставляли… Теперь понятно, почему Демидов так заинтересовался дорогой. Тут речь уже не об удобстве идёт, а как бы не о банальном выживании. Потому что как может выжить крупный промышленный район, имеющий возможность нормально доставлять продукцию своих предприятий к месту реализации всего неделю в году… Впрочем, как-то он в том мире, который ныне остался только в памяти бывшего майора, выжил же? Да не просто выжил, а стал одним из самых развитых промышленных районов не только России, но и мира. Так что не всё так однозначно. Похоже, и на плотах можно вполне себе нормально доставлять к российским городам и портам уральский металл в нужном объёме… Но железной дорогой однозначно лучше!

– То есть они так боятся, что у них работы не будет?

– Так плотогоны – это ж самая пьянь и рвань, – пояснил бывший солдат. – У них же нет ничего – ни своей барки, хучь бы и на паях, ни работы нормальной. Плот до Перми доведут, а потом пешком вдоль Чусовой обратно топают. Редко у кого получается в бурлацкую ватагу на обратную дорогу пристроиться. Вниз-то груза куда более идёт, нежели вверх… И так раза три-четыре за лето. И деньгу зарабатывают токмо-токмо зиму пережить… Так что им ежели хоть на рейс меньше за лето будет – так ложись да и помирай! Тут, чай, Урал, а не Россия – «кусочничать» не пойдёшь…

Данька вздохнул. Да уж – ситуация. Вот вроде доброе дело затеял, железные дороги строить, промышленность в стране поднимать… а тут выясняется, что, если у него всё удастся, целая толпа народа с голоду помрёт! И ведь на железную дорогу таких не устроишь. Ему грамотные нужны, обученные, иначе такое начнётся – проблемы на Салдинской дороге цветочками покажутся. Нежными.

– Надоть капитану-исправнику доложить, – боязливо пробормотал старший среди разнорабочих, – эвон сколько православных жизни лишили.

– То не православные, а самые что ни на есть тати, – хмуро произнёс старший стражник. – И докладывать надобно не в Кушве, а послать гонца в Тагил.

– Это почему это? – удивился бывший майор. До Кушвы им оставалось дай бог три версты – максимум ещё сутки работы, а до Нижнего Тагила – больше сорока.

– Так мы – Демидовские, а в Кушве хозяева – казённый Гороблагодатский округ. Им нам какую подляну устроить – за счастье будет, – зло пробурчал бывший солдат. Даниил удивлённо покачал головой.

– И как мы тогда дорогу строить будем?

– Ежели Николай Никитич с Горным департаментом все вопросы порешает – нормально будем, – вздохнул стражник, – а нет – так и не будем.

Данька нервно облизал губы. Вот ведь блин… он ещё со времен до попадания считал, что Демидовы на Урале – главные хозяева, а оно вон как получается… Впрочем, шанс на то, что Николай Никитич сумеет решить все вопросы, был неплохой. Бывший майор с ним ещё и письмо Николаю передал с просьбой посодействовать. И к весне уже от него ответ пришёл, в котором великий князь сообщал, что вроде как дело продвигается неплохо. Вследствие чего его царственный брат даже разрешил им с Михаилом войти в образуемую компанию представителями от августейшего семейства. И как с такой поддержкой можно не договориться с Горным департаментом?

Гонца в Тагил с описанием случившегося решили отправить немедленно. А вот в Кушву – поутру. А вечером к нему подсел страж.

– Барин, а нам непременно надобно до самой Кушвы идти?

– Ну, как бы – да. Надобно все грунты проверить, шурфы пробить, да и трассировку закончить надо, – оптического нивелира у него, конечно, не было, но примитивный с обычным диоптром он себе изготовил, ещё когда трассировал Гатчинскую дорогу. А на Урал он взял таковых пять штук. И три были при нём. – А что?

– Да вот думаю, что плотогоны не сами напали. Натравил их кто-то… подпоил, накрутил, голову задурил – вот они и налетели. Точно ведь не готовились. У них же и оружия толком никакого не было – с дубьём да ножами побежали.

– Похоже, так… – задумчиво произнёс бывший майор.

– Так вот я думаю, что тот, кто их так накрутил, – это в Кушве сделал. Недаром они так близко от неё напали. Так что вполне может быть, что он там и живёт. И человек он там точно не последний… Так вот я думаю – зачем ему, чтобы даже хотя бы формальное расследование кто-то проводил.

– Оба-на! А как?

Стражник пожал плечами:

– Ну так парма вокруг. Места, может, и не совсем глухие, а всё ж… Была кспедиция – и нет. То ли отравились чем, то ли медведь-шатун вышел, то ли волчья стая мимо не прошла. Кто узнает?

– Ага, медведь на полторы дюжины людей с огнестрелом, которые вот только половину разбойничьей ватаги в три десятка нападавших положили? И как с тем докладом быть, что мы уже в Тагил отправили?

– Ну он-то про это не знает, – пожал плечами стражник. – Но решать вам. А я на эту ночь двойную стражу поставлю.

Однако ночь вопреки опасениям стражника прошла спокойно. И следующий день тоже. А когда они добрались до Кушвы, выяснилось, что управляющему Гороблагодатским округом как раз вчера пришло письмо из Горного департамента с требованием «оказать Управляющему строительством Уральской горнозаводской железной дороги их благородию господину Николаеву-Уэлсли всю и всяческую помощь». Так что к заявлению о разбойном нападении отнеслись со всей серьёзностью. На место нападения был послан капитан-исправник, а кроме того, был произведён по кабакам розыск людей с огнестрельными ранениями… Впрочем, разыскные мероприятия, как обычно, ничего не дали. Схватить сумели всего пару человек, которые валялись при смерти, после чего они так и отошли, ничего никому не рассказав…

Окончательный маршрут дороги Даниил утвердил к концу мая. Когда закончили изучение всех кернов. По сравнению с зимними замерами трассу пришлось подправлять только в двух местах. В одном они по зимнему времени наметили трассу через угол замёрзшего болота, так что пришлось делать небольшой обход, а в другом не имелось никакой возможности сделать выемку – сплошная скала… а выемка для спрямления уклона там была совершенно необходима. И бывший майор очередной раз сильно пожалел, что у него, кроме чёрного пороха, никакой приличной взрывчатки не имеется. Хотя бы динамита, про аммонит с аммоналом и говорить нечего. Особенно про последний. Потому как алюминий сейчас был просто неизвестен…

Дорогу начали строить сразу с двух сторон. Причём со стороны Нижнего Тагила он сразу вывел сляпанный, считай на коленке, прототип парового экскаватора. Или, как это называли заводские мастера, помогавшие ему в работе, – «паровую лопату». Ну Данька и не спорил – лопата так лопата… Несмотря на то что на паровозы местный люд за зиму вроде как уже насмотрелся, посмотреть на экскаватор выбежало как бы ни полгорода. Паровоз в получившейся конструкции угадывался слабо. И дело было не только в установленной впереди дополнительно к будке кабине… то есть, если уж быть точным, открытому всем ветрам посту управления, защитой которому служил только небольшой деревянный навес – сама конструкция, включающая в себя установленную на поворотном кругу стрелу с рукоятью и ковшом, была собрана над паровозным котлом. А топочная труба была выведена вбок. Причём она была сделана шарнирной, вследствие чего её можно было по необходимости перебрасывать влево или вправо. В зависимости от того, с какой стороны шла работа. Плюс экскаватор не имел тендера. Потому что Даниил предусмотрел возможность выгрузки грунта на подогнанную сзади платформу, а тендер этому мешал… но бывший выпускник железнодорожного техникума посчитал, что проще будет добавить к экипажу экскаватора бригаду лесорубов, и они, не отходя, так сказать, от кассы, обеспечат его топливом прямо на месте работы. Воду же можно доставлять в баках на тех же платформах для отвоза грунта. Ну или тоже добывать на месте, если это место будет поблизости от какой-нибудь речки или ручья.

Возможность самоходного движения Данька «паровой лопате» оставил, но максимальная скорость по соображениям безопасности была ограничена пятью верстами в час. Уж больно неустойчивой получилась конструкция… Да и выглядела она, на взгляд выпускника железнодорожного техникума, чудовищно. Но местных получившаяся «кракозябля» просто очаровала. Впрочем, не всех. Когда она только появилась из заводских ворот, какой-то монах в донельзя оборванной рясе внезапно выметнулся из толпы и помчался навстречу «паровой лопате», что-то вопя и вздымая навстречу «кракозябле» здоровенный наперстный медный крест… Столь массивную, да ещё и не слишком устойчивую конструкцию резко остановить было невозможно, так что «батюшка», непоколебимо вставший на пути «антихристовой твари», получил по морде здоровенным ковшом, уронив внутрь оного свой крест, больше похожий на оружие дробящего типа, нежели на предмет культа, и улетел от удара под откос с разбитой в кровь харей… У Даньки при виде всего произошедшего аж дыхание спёрло от ожидания непременных неприятностей. К религии в это время относились куда как серьёзно, так что ожидать можно было всего – от епархиального запрета на пользование «паровой лопатой» и до немедленного бунта, ага-ага, того самого «бессмысленного и беспощадного» с разнесением «кракозябли» на мелкие кусочки… Так что когда из толпы послышался насмешливый голос:

– Эк, как Никодимку-то по роже приложило! Ну да ничего – ему не впервой… – после чего послышались редкие смешки, довольно быстро, в течение полминуты, перешедшие в громовой хохот, его ноги едва не подкосились от облегчения. Чесслово – еле устоял.

Как выяснилось, «батюшка» оказался вовсе даже не батюшкой, а неким местным дурачком, изгнанным из Верхотурского Святониколаевского монастыря «за дурь и гордыню», так что за «духовное лицо» его принимали только обитатели местной нищей окраины, которым он помогал с требами, кои им в официальном храме были не по карману. В основном с крестинами и отпеванием. Жениться обитатели тех мест предпочитали по факту, безо всяких обрядов… Причём, судя по словам настоятеля местного храма, оказавшегося здесь, поскольку он проводил освящение «кракозябли» на заводской территории, то есть ещё до выхода из ворот (а как без этого-то, в покинутом будущем даже космические ракеты освящали), требы он творил непотребные. Молитвы знал плохо, путался, в процессе мог рявкнуть или махнуть стакан-другой… короче, вместо благого таинства творил всякую непотребщину. То есть особенным авторитетом в местном обществе не пользовался. Вот, похоже, он и решил подобным образом этот самый авторитет и повысить… ага-ага, остановив «крестом да молитвой» паровой экскаватор. Видно, горячо веровал… ну или «горячительное» поспособствовало. Потому как, когда «батюшку» достали из кювета, сивухой от него несло, как из трактирного отхожего места. Так что ни к каким проблемам этот инцидент, слава богу, не привёл. И спустя полчаса «паровая лопата», добравшись до места, начала ретиво махать ковшом, на глазах формируя насыпь, ведущую в сторону небольшой деревеньки Лая, на что обалдело пялились столпившиеся мужики.

– Эдак он погреб или омшанник за час спроворить сможет?!

– Куда там час – четверть часа бери, не больше… Эвон как шибко загребает!

– Ага, как же – сперва ету рельсу к погребу положить надобно…

– Это – да-а-а…

Демидов вернулся в середине июля. И не один. Кроме каравана барж, привёзшего новые вагоны и паровозы, вместе с Николаем Никитичем прибыла целая толпа, которая включала в себя очередной выпуск железнодорожного училища, а также представителей дворянских родов, которые владели уральскими заводами, например князя Сергея Михайловича Голицына, который через жену – урождённую Строганову, владел Архангело-Пашийским заводом, и добрый десяток купцов и заводчиков из простых, плюс ещё тучу разного народа, среди которого, к удивлению Даниила, обнаружилось даже полдюжины стипендиатов Петербургской академии художеств. Эти-то куда припёрлись?! Впрочем, всё выяснилось из письма Николая, которое передал ему Демидов.

Денег на железнодорожное строительство в российской казне действительно не было. Но у частных лиц они были. Правда, извлечь их из их «закромов» под такое дело, как железная дорога, было довольно трудно. Поскольку дело было новое, не особенно знаемое и потому ненадёжное. Нужно было как-то подвигнуть частный капитал к тому, чтобы он начал в это вкладываться. И когда Николай Никитич приехал к Николаю, они решили далее действовать вместе. Как оно всё происходило, Демидов с улыбкой рассказывал бывшему майору целый вечер… изрядно повеселив и слегка напугав. Потому что на эту дорогу было поставлено очень и очень многое. По существу, от того, как скоро и насколько хорошо будет выстроена эта дорога, зависит будущее железных дорог России. Потому что строить железные дороги в России в ближайшие лет десять, а то и двадцать мог только частный капитал. Всё. И чтобы как можно сильнее заинтересовать этот самый частный капитал, Николай решил использовать все доступные средства, отправив на Урал не только купцов и заводчиков, но и газетчиков, писателей, художников и даже парочку музыкантов и композиторов. Среди которых оказался достаточно уже известный Александр Алябьев. Бывший майор помнил его фамилию по романсу «Соловей», который очень любила учительница пения в школе. Как, кстати, и «Попутную песню» Глинки. Да-да, ту самую, про паровозы. Она вообще считала, что в Ворошиловграде, городе, в котором строились паровозы, её просто неприлично не знать. И деятельно претворяла эту свою идею в жизни. Так что на её уроках стриженые младшеклашки старательно выводили:

И быстрее, шибче волиПоезд мчится в чистом поле!Поезд мчи-ится! В чистом по-оле!

Вряд ли здесь на ум композитору… ну или поэту, с которым он будет сотрудничать, придут подобные строки – здесь всё-таки Урал, а не среднерусская равнина или петербургские болота. Так что с полями, да ещё и «чистыми», тут куда как хуже, зато гор и лесов достаточно. Впрочем, с лесами сейчас по всей России хорошо… Читая письмо, Данька улыбался и приговаривал про себя: «Ай да Николай – моя школа!»

На следующий день бывший майор разбирался с художниками, составив им целую программу, согласно которой они сначала проведут несколько дней, делая зарисовки на заводе, на который как раз приползла на обслуживание «кракозябля», затем, когда её обслуживание закончится, вместе с ней вернутся на стройку и сделают зарисовки там, выбирая, естественно, наиболее живописные места, а после этого – отправятся на Салдинскую дорогу и уже на ней будут рисовать нормально действующую дорогу с капитальными мостами и кое-где оставшимися весьма живописными временными эстакадами, а так же паровозами, тянущими длинные грузовые составы. Плюс он раскрутил их на то, что в советском изобразительном искусстве именовалось: «Портреты людей труда».

Поначалу художники отреагировали на его идею весьма прохладно. Они вообще были слегка раздражены этой поездкой. Стипендиатов Академии художеств обычно отправляли учиться живописи в солнечную Италию, а вот их группе не повезло – их откомандировали в эту ужасную российскую глушь. На Урал. Так что «Портреты людей труда» у них особенного энтузиазма не вызвали… Но когда Даниил пообещал, что через Николая выбьет из академии заказ на большую академическую картину «Строительство Уральской горнозаводской дороги» размером где-то с пока ещё не написанное «Явление Христа народу» – всё резко поменялось. Потому что такие полотна считались вершиной художественной карьеры. И возможность получить подобное сейчас, практически на её старте, дорогого стоило. А когда он наконец развязался с художниками, к нему подошёл немного полный господин гражданского вида.

– Добрый день! Разрешите представиться – штаб-ротмистр в отставке 3-го Сумского гусарского полка и служащий Министерства иностранных дел по Азиатскому департаменту Павел Львович Шиллинг.

Данька недоуменно воззрился на него.

– М-м-м… чему могу помочь? Ах да – Даниил Николаев-Уэлсли, управляющий строительством Уральской горнозаводской железной дороги.

– Да-да, я знаю, – торопливо кивнул тот. – Что же касается помощи, то-о-о… я обратился к его высочеству великому князю Николаю с просьбой о протекции, – и он протянул Даньке письмо. – Дело в том, что его высочество сейчас занят организацией на базе лейб-гвардии Сапёрного батальона – лейб-гвардии Железнодорожного батальона. А я ранее вместе с Сапёрным, шефом коего он является, проводил опыты по дальнезажиганию, – тут он понял, что Даниилу это слово ничего не говорит и пояснил: – Ну это когда пороховые мины подрываются по проводам с помощью электричества… Так вот, его высочество предложил мне вернуться на службу и вступить в его новый батальон. Но я ничего не понимаю в железнодорожном строительстве. Однако его высочество упомянул при мне, что у вас есть некоторые идеи насчёт создания вдоль железной дороги специального электрического телеграфа. Для упрощения организации движения… А у меня мысли об электрическом телеграфе бродят ещё с восемьсот двенадцатого года. Ну со времён тех самых опытов по дальнезажиганию. Я, знаете ли, очень интересуюсь электричеством… Вот я и напросился приехать сюда, дабы поговорить с вами и…

А Данька слегка завис. Ну да, он писал Николаю, как сложно разгребать всё, что тут творится без надёжной связи, в сердцах упомянув «хотя бы телеграф»… и вроде как в его описании этого самого телеграфа проскакивало прилагательное – электрический. Но это ж так, к слову. Поскольку бывший майор точно помнил, что электрический телеграф придумал немец Сименс и гораздо позже. А тут какой-то Шиллинг. Впрочем… а почему бы и нет? Тоже ведь немец. Ну а если серьёзно – хрен знает, что получится, но если есть под рукой вот такой энтузиаст – чего бы не попробовать. В конце концов с любителем всё пробовать на язык – Карлом у них уже многое получилось. Сейчас тот вообще над попыткой создать нитроглицерин мучается уже год с лишним. Уж больно тяжко без нормальной взрывчатки.

– Э-эм… Павел Львович, очень рад. Я как бы сейчас несколько занят, но давайте уговоримся на завтрашний вечер. Жду вас у себя дома. Поговорим…

4

– Здорово! А вот, скажем, «фита»?

Шиллинг снова взялся за громоздкий, раза в три с лишним больше, чем те, что встречал бывший майор в своей прошлой жизни, телеграфный ключ и выбил короткую «морзянку». То есть, вернее, «шиллинговку». Потому что очень вероятно – Морзе здесь теперь ничего не светит. Зачем кому-то может понадобиться «Азбука Морзе», если уже есть очень удобная и простая «Азбука Шиллинга»? Насколько она совпадает с изначальной азбукой Морзе – бывший майор не знал, поскольку сам ею не владел. Так что от Морзе был взят только принцип: кодирование букв и цифр с помощью всего двух знаков – точки и тире. Поэтому, насколько «Азбука Шиллинга» совпадает с «Азбукой Морзе», можно было только догадываться.